Вскоре, однако, Иван IV круто повернул от политики реформ к опричнине, явившейся торжеством самого необузданного деспотизма, заслужив прозвище Грозный, хотя ему гораздо больше бы подошло другое прозвище, данное ему русскими историками – Иоанн Мучитель. Какие бы ни были побудительные мотивы у Ивана IV для её ведения, суть её заключается в окончательном торжестве азиатско-византийского начала над остатками былых русских вольностей в виде соборно-вечевого уклада и органов местного самоуправления. Надо сказать, что поставленной цели – утверждения полного деспотизма и реализации идеи персонифицированной монархии, где бы название страны отождествлялось с именем правителя, царь Иван IV Грозный достиг. Он получил право казнить и миловать любого человека в государстве при номинально действующих Земском соборе и Боярской думе. Фактически стёр все центры самодеятельной власти в стране.
Однако массовый террор даёт ограниченный эффект. С его помощью можно сковать всё население страны поголовным страхом, но это оборачивается снижением её обороноспособности. Ведь, никто не будет «не щадя живота своего» защищать своих палачей. Не в этом ли главная причина поражения России в Ливонской войне, когда на завершающем её этапе малочисленные польско-литовские отряды вытеснили из Прибалтики многотысячную русскую рать. А в 1571 г. Крымский хан Девлет-Гирей почти беспрепятственно сжёг окрестности Москвы. Опричное войско, охочее до грабежей и убийств мирных людей, не сумело ему воспрепятствовать. Правда, когда в следующем году Девлет-Гирей повторил свой набег, он был наголову разбит на реке Молоди земской ратью воеводы Михаила Воротынского. Вместо благодарности Михаил Воротынский получил мучительную смерть от грозного царя, испугавшегося возросшей популярности этого полководца в стране. Но Иван IV Грозный получил возможность убедиться в крахе одной из целей опричной политики, а именно: укрепление внешней безопасности страны путём искоренения внутренних изменников.
Не увенчалась успехом и попытка Ивана IV Грозного создать новое служилое сословие из опричников, холопски преданных царю. Образно говоря, всё дело было в том, что те под чёрными кафтанами скрывали богатые одежды, т.е. в своей личной жизни опричники продолжали оставаться теми же боярами и дворянами. Многие вступали в опричнину для того, чтобы отомстить врагам или нажиться на чужом горе, или чтобы спасти своих родственников, оставшихся на земщине. Они больше заботились о личной выгоде, чем о верной службе царю. Никакого воинского братства, замешенного на крови и осенённого беспредельной преданностью царю, не получилось. Убедившись в этом, а также в низкой боеспособности опричного войска царь Иван IV Грозный в сентябре 1572 году. казнил многих видных опричников (отца и сына Басмановых, князей Вяземского и Черкасского), распустил опричное войско и даже под страхом жестокого наказания запретил упоминать само слово «опричнина». Центр опричнины Александровская слобода был переименован в Государев двор. Однако бессудные казни и расправы над невинными людьми продолжались вплоть до смерти Ивана Грозного 15 марта 1584 года.
(Н.В. Неврев. Опричники)
Картина Николая Неврева изображает убийство царём Ивана Петровича Фёдорова-Челяднина. К началу опричнины конюший боярин И.П. Федоров-Челяднин был одним из главных руководителей земской думы. То была расправа за поддержку в 1566 году челобитной царю от земских людей об отмене опричнины. Фёдоров-Челяднин был убит 11 сентября 1568 года; погибли две сотни его родственников и слуг, а также другие земские деятели и их слуги. Убийство боярина царь обставил особым ритуалом. В парадных покоях Большого Кремлевского дворца он собрал членов думы и столичное дворянство и велел привести осужденных. Конюшему он приказал облечься в царские одежды и сесть на трон. Преклонив колена, Грозный напутствовал несчастного иронической речью: «Ты хотел занять мое место, и вот ныне ты, великий князь, наслаждайся владычеством, которого жаждал!». Экзекуцию начал сам царь, ударивший боярина ножом. По приказу самодержца земские и опричники, присутствовавшие в зале, стали наносить новые удары по телу, даже когда он перестал подавать признаки жизни.
А вот как рисует опричнину и разгул опричников в своуй поэме Наталья Кончаловская.
«…Где всё вершили молодцы
В своих кафтанах чёрных.
Засучивая рукава,
Они брались со страстью
За всё, на что им дал права
Сам царь своею властью.
И в знак отличья – у седла
Метла и пёсья голова
С оскаленною пастью.
Измену грызла пёсья пасть,
Метла врагов сметала,
И каждый, каждый мог пропасть,
И сколько пропадало!
Платились жизнью млад и стар
Всё больше из бояр.
Их земли Грозный отдавал
Людишкам, мелким, свойским,
Весь этот люд опорой стал
И постоянным войском…
Карал Иван мечом, огнём
Бояр – врагов державы…
Когда ж боярские рода
Гонением упорным,
Чтоб не было от них вреда,
Повырывали с корнем,
Взялись опричники за люд –
За мужика простого,
Презрев и нищету и труд,
Лишая пищи, крова…
И Русь, богатая страна
И признанная всеми,
Перенести была должна
Позорнейшее бремя –
В увечьях, в страхе, в темноте
И в нищете!
Семь лет опричнина была
Для родины напастью
Пока сама не сожрала
Себя собачьей пастью».
(Н.П. Кончаловская. Наша Древняя столица. – М.: Детская литература, 1972. – С. 129 – 132.)
Имеется в виду тот факт, что вскоре после разгрома Новгорода Иван Грозный обнаружил измену в самом опричном войске и отправил на плаху много видных опричников. Всё потому, что не увенчалась успехом его попытка создать новое, полностью (на крови) преданное ему служилое сословие в виде опричного войска. Образно говоря, под своими тёмными кафтанами опричники носили шелка и бархат, то есть оставались в частной жизни теми же дворянами и боярами. Многие вступали в опричнину, чтобы спасти себя и своих близких, устраивали собственные группировки внутри Опричного двора, служили царю лишь за страх, а не за совесть. Раздосадованный этим обстоятельством, а также тем, что опричное войско, охочее до грабежей и насилий, не сумело отразить нашествие крымского хана на Москву, Иван Грозный казнил многих видных опричников и запретил под страхом сурового наказания упоминать само слово «опричнина». Хотя политика казней и преследований действительных и мнимых противников царя продолжалась вплоть до его смерти в 1584 году.
А в памяти русских людей опричнина осталась ещё одно трагедией в судьбе несчастного русского народа. Касаясь этой трагической страницы русской истории, поэт Константин Бальмонт даже ставит под вопрос справедливость божьего промысла:
«Когда опричники, весёлые, как тигры,
По слову Грозного, среди толпы рабов,
Кровавые затеивали игры,
Чтоб увеличить полчища гробов, −
Когда невинных жгли и рвали по суставам,
Перетирали их цепями попалам
И в добавленье к царственным забавам,
На жён и дев ниспосылали срам. –
Когда, облив шута горячею водою,
Его добил ножом освирепевший царь, −
На небесах, своею чередою,
Созвездья улыбалися, как встарь.
Лишь только эта мысль в душе блеснёт случайно,
Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя.
О, если мир – божественная тайна, −
Он каждый миг клевещет на себя!»
(К.Д. Бальмонт. Стихотворения. – М.: Художественная литература, 1990 – С. 42 – 43.)
(А. Неврев. Опричники в доме земского.)
Сохранилась в переписка Ивана Грозного со своим былым соратников, ставшим в одночасье политическим противником, князем Андреем Курбским. Их переписка – опыт первой в Русском государстве политической полемики между сторонниками различных политологических концепций. Одну олицетворял собой царь Иван Грозный – сторонник неограниченного деспотизма как лучшего государственного порядка для Руси, освященного традициями и православной верой. Другой путь развития для страны отставал его оппонент, защищая прежние русские вольности и боярские привилегии и выступая за некоторый контроль общественности над властью. Уровень полемики был настолько высок, что некоторые европейские историки усомнились в том, что в Московской «варварской» Руси в то время могли жить столь высокообразованные и талантливые люди. Однако есть в наличии документы о переписке Ивана Грозного и Андрея Курбского, удостоверяющие непреложность этого исторического факта. Не говоря уже о том, что данная переписка послужила основой для ряда литературных, в том числе поэтических, произведений.
На наш взгляд, наиболее талантливое стихотворное произведение об эпохе Ивана Грозного создал уже упоминавшийся нами поэт и драматург XIX века Алексей Толстой. В своей поэме «Василий Шибанов» он не только даёт яркое описание самой эпохи во всей её трагичности, не только ясно показывает политические взгляды Андрея Курбского и конкретную политику Ивана Грозного. Алексей Толстой даёт нам возможность представить трагедию простого человека, оказавшегося втянутым в водоворот политических событий и пострадавшего без вины, ибо нельзя считать виною честь и преданность своему делу. Вот как разворачивается действие в поэме Алексея Толстого «Василий Шибанов».
«Князь Курбский от царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь. Конь, измученный пал.
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Свого отдаёт воеводе коня:
«Скачи, князь до вражьего стану,
Авось я пешой не отстану».
И князь доскакал. Под литовским шатром
Опальный сидит воевода.
Стоят в изумленье литовцы кругом,
Без шапок толпятся у входа,
Всяк русскому витязю честь воздаёт;
Недаром дивится литовский народ,
И ходят их головы кругом:
«Князь Курбский нам сделался другом».
Но князя не радует новая честь,
Исполнен он желчи и злобы;
Готовится Курбский царю перечесть
Души оскорблённой зазнобы:
«Что долго в себе я таю и ношу,
То всё я пространно царю напишу,
Скажу напрямик, без изгиба,
За все его ласки спасибо».
И пишет боярин всю ночь напролёт,
Перо его местию дышит,
Прочтёт, улыбнётся, и снова прочтёт,
И снова без отдыха пишет,
И злыми словами язвит он царя,
И вот уж, когда занялася заря,
Поспело ему на отраду
Послание, полное яду.
Но кто ж сокровенные князя слова
Отвезть Иоанну возьмётся?
Кому не люба на плечах голова,
Чьё сердце в груди не сожмётся?
Невольно сомненья на князя нашли…
Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:
«Князь, служба моя не нужна ли?
Вишь, наши меня не догнали!»
И в радости князь посылает раба,
Торопит его в нетерпенье:
«Ты телом здоров, и душа не слаба,
А вот и рубли в награжденье!»
Шибанов в ответ господину: «Добро!
Тебе здесь нужнее твоё серебро,
А я передам и за муки
Письмо твоё в царские руки».
Звон медный несётся, гудит над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовёт ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьёт,
И звону внимает московский народ,
И молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема,
Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опричны кромешная тьма,
И Васька Грязной и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой,
Любимец звонит Иоаннов,
Отверженный богом Басманов.
Царь кончил; на жезл опираясь, идёт,
И с ним всех окольных собранье.
Вдруг едет гонец, раздвигает народ,
Над шапкою держит посланье.
И спрянул с коня он поспешно долой,
К царю Иоанну подходит пешой
И молвит ему, не бледнея:
«От Курбского князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг:
«Ко мне? От злодея лихого?
Читайте же, дьяки, читайте мне вслух
Посланье от слова до слова!
Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»
И в ногу Шибанова острый конец
Жезла своего он вонзает,
Налёг на костыль – и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счёта твердыни врагов сражены?
Не их ли ты мужеством славен?
И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
В небытную ересь прельщённый?
Внимай же! Придет возмездия час,
Писанием нам предречённый,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя аки воду, лиях и лиях,
С тобой пред судьёю предстану!»
Так Курбский писал Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзённой ноги
Кровь алым струилася током,
И царь на спокойное око слуги
Взирал испытующим оком.
Стоял неподвижно опричников ряд;
Был мрачен владыки загадочный взгляд,
Как будто исполнен печали;
И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,
И нет уж мне жизни отрадной,
Кровь добрых и сильных ногами поправ,
Я пёс недостойный и смрадный!
Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
И много, знать, верных у Курбского слуг,
Что выдал тебя за бесценок!
Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг к другу приходят на смену:
Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей, наконец?»
«Царь, слово его всё едино:
Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора,
Скрипят у застенка ворота,
Заплечные входят опять мастера,
Опять зачалася работа.
«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»
«Царь, близок ему уж приходит конец,
Но слово его всё едино.
Он славит свого господина.»
«О князь, ты, который предать меня смог
За сладостный миг укоризны,
О князь, я молю, да простит тебе бог
Измену твою пред отчизной!
Услышь меня, боже в предсмертный мой час,
Язык мой немеет, и взор мой угас,
Но в сердце любовь и прощенья!
Помилуй мои прегрешенья!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,
Прости моего господина!
Язык мой немеет, и взор мой угас,
Но слово моё всё едино:
За грозного, боже, царя я молюсь,
За нашу святую, великую Русь,
И твёрдо жду смерти желанной!»
Так умер Шибанов, стремянный.
(А.К. Толстой. Стихотворения. – М.: Советская Россия, 1977. – С. 126 – 130.)
(Б. Чориков. Василий Шибанов подал от господина своего Андрея Курбского письмо царю Ивану IV.1564 год.)
