Я вижу только один выход из этого затруднительного положения. Аналитик сам должен требовать, чтоб ему была предоставлена свобода действий для руководства ребенком в этом важнейшем вопросе. Под его влиянием ребенок должен научиться вести себя по отношению к своим влечениям, в конечном итоге по его усмотрению будет решен вопрос о том, какую часть инфантильных сексуальных побуждений следует подавить или отбросить вследствие несовместимости их с культурными установками, какие влечения могут быть допущены к непосредственному удовлетворению и какие должны подвергнуться сублимированию. В последнем случае воспитание должно прийти на помощь ребенку всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Короче говоря,'аналитик должен суметь занять во время анализа ребенка место его эго-идеала, он не должен начинать свою освободительную аналитическую работу до тех пор, пока не будет уверен в том, что он окончательно овладел этой психической инстанцией ребенка. И здесь-то для аналитика очень важно играть роль сильной личности, о чем мы уже говорили вначале при введении в детский анализ. Только в том случае, если ребенок чувствует, что авторитет аналитика выше, чем
Лекция третья
^'.авторитет его родителей, он согласится уступить наи-1-BSbicuiee место в своей эмоциональной жизни этому ново-„му объекту, занявшему место рядом с его родителями., Если родители ребенка, как я уже упоминала раньше, научены чему-нибудь вследствие болезни ребенка и выражают готовность приспособиться к требованиям аналитика, то в данном случае оказывается возможным произвести действительное разделение аналитической и вос-' питательной работы между аналитическими сеансами и домашней обстановкой или скорее даже установить совместное действие обоих факторов. Воспитание ребенка не ' только не прекращается по окончании анализа, но полно-• стью вновь переходит непосредственно из рук аналитика в руки родителей, обогативших теперь свой опыт и разум.
Но если родители, пользуясь своим влиянием, затрудняют работу аналитика, то ребенок, эмоциональная
привязанность которого направлена и на аналитика, и 'на родителей, попадает в такое же положение, что и в случае неудачного брака, где он становится объектом I раздора. Тогда нам нечего будет удивляться, если в результате такого положения появятся все те отрицательные последствия при формировании характера ребенка,. которые наблюдаются при неудачно сложившейся семейной жизни. Там ребенок пользуется конфликтом 'между отцом и матерью, здесь — между аналитиком и родителями, чтобы избавиться -— как в первом, так и во втором случае — от всяких требований. Это положение становится опасным, если ребенок, у которого возникает сопротивление, сумеет так восстановить своих родителей против аналитика, что они потребуют прекращения анализа. Аналитик теряет ребенка в крайне неблагоприятный момент, когда у ребенка существует сопротивление и отрицательный перенос, и можно не сомневаться в том, что все влечения, освобожденные до тех пор с помощью анализа, будут использованы ребенком с самой худшей; стороны. В настоящее время я не берусь за анализ ребенка, если характеристика или аналитическая образованность родителей не исключают хотя бы отчасти возможность такого исхода.
Необходимо, чтобы аналитик полностью овладел детской психикой. Я иллюстрирую это положение с по-
Введение в технику психоанализа
мощью одного примера. Речь идет о шестилетней пациентке, неоднократно упоминавшейся больной, страдавшей неврозом навязчивых состояний.
С помощью анализа я добилась того, что она позволила своему «черту» говорить, после чего она стала рассказывать одну за другой множество анальных фантазий, сперва неохотно, но заметив, что я не выражаю неудовольствия, она стала откровеннее. Все время сеанса занимали сообщения о ее анальных фантазиях. Во время беседы со мной она освобождалась также и от того давления, которое она постоянно испытывала на себе. Она сама называла время, проведенное у меня, «часом своего отдыха». «Анна, — сказала она мне однажды, — проведенный с тобою сеанс — это час моего отдыха. В это время мне не нужно сдерживать своего черта». «Знаешь, — добавила она тотчас же, — у меня есть еще одно время отдыха: когда я сплю». Во время анализа и во время сна она освобождалась, очевидно, от того, что у взрослого человека равнозначно постоянной затрате энергии на поддержание вытеснения. Ее освобождение сказалось прежде всего в том, что в ней происходила какая-то перемена, она становилась внимательной и оживленной.
Некоторое время спустя она сделала еще один шаг в этом направлении. Она стала рассказывать фантазии, которые до сих пор тщательно скрывала; дома, когда к столу подавали какое-нибудь блюдо, она делала вполголоса какое-нибудь сравнение или произносила, обращаясь к другим детям, «грязную» шутку. Тогда ее воспитательница пришла ко мне, чтобы получить соответствующие указания. Я в то время не имела еще достаточного опыта, отнеслась к этому недостаточно серьезно и посоветовала ей просто не обращать внимания на такие пустяки. Однако результаты получились совершенно неожиданные. Вследствие отсутствия критики ребенок nol-ерял всякое чувство меры и начал проявлять в домашней обстановке все, о чем до тех пор говорилось только во время сеанса;
она полностью погрузилась в свои представления, сравнения и суждения на анальную тему. Другим членам семьи это вскоре показалось невыносимым; поведение ребенка, особенно за обеденным столом, отбивало аппе-
Лекция четвертая
тит у всех, и как дети, так и взрослые молча и осуждающе покидали один за другим комнату. Моя маленькая пациентка вела себя так, будто одержима перверсией, или как психически больная взрослая и поставила себя таким образом вне человеческого общества. Ее родители, не желая наказывать ее, не изолировали ее от других детей, но в результате другие члены семьи начали теперь избегать ее, у нее же самой исчезли в это время все барьеры и в других сферах. В течение нескольких дней она превратилась в веселого, шаловливого, избалованного, довольного собой ребенка.
Ее воспитательница пришла ко мне во второй раз пожаловаться на ее поведение: состояние невыносимое, жизнь в доме нарушена. Что делать? Можно ли сказать ребенку, что рассказы о таких вещах сами по себе еще не так страшны, но что она ее просит не делать этого дома. Я восстала против этого. Я должна была сознаться, что я действительно допустила ошибку, приписав суперэго ребенка самостоятельную сдерживающую силу, которой суперэго вовсе не обладало. Как только авторитетные лица, существовавшие во внешнем мире, стали менее требовательны, тотчас же снисходительным стал и эго-идеал, бывший до тех пор очень строгим и обладавший достаточной силой, чтобы вызвать целый ряд симптомов невроза навязчивости. Я понадеялась на эту невротическую строгость эго-идеала, была неосторожна и не достигла при этом ничего для цепей анализа. Я на некоторое время превратила заторможенного, невротич-ного ребенка в капризного, можно было бы, пожалуй, сказать, перверсивного ребенка. Но кроме того, я в то же время усложнила себе работу, так как этот освобожденный ребенок растянул теперь свой «час отдыха» на весь день, перестал считать совместную нашу работу важной, не давал больше соответствующего материала для анализа, потому что он рассеивал его в течение дня вместо того, чтобы собирать его для сеанса, и мгновенно потерял необходимое для анализа сознание болезни. Для детского анализа в еще большей мере, чем для анализа взрослых "пациентов, сохраняет свою силу положение, что аналитическая работа может быть проведена лишь в состоянии неудовлетворенности.
Введение в технику психоанализа
К счастью, положение оказалось лишь теоретически столь опасным, на практике его легко было исправить. Я попросила воспитательницу ничего не предпринимать и запастись еще немного терпением. Я обещала ей опять призвать ребенка к порядку, но не могла ей сказать твердо, как скоро наступит улучшение. Во время следующего сеанса я действовала очень энергично. Я заявила ей, что она нарушила договор. Я думала, что она рассказывала мне эти грязные вещи для того, чтобы избавиться от них, но теперь я вижу, что это вовсе не так. Она охотно рассказывала все это в своем домашнем кругу, потому что это доставляло ей удовольствие. Я ничего не имею против этого, но только я не понимаю, зачем тогда ей нужна я. Мы можем прекратить сеансы, и она будет иметь возможность получать удовольствие. Но если она остается при своем первоначальном намерении, то она должна говорить об этих вещах только со мной и больше ни с кем; чем больше она будет воздерживаться от этого дома, тем больше она будет вспоминать во время сеанса, тем больше я буду узнавать о ней, тем скорее я смогу освободить ее. Теперь она должна принять то или иное решение. После этого она сильно побледнела, задумалась, посмотрела на меня и сказала тем же серьезным тоном, как и при первом аналитическом уговоре: «Если ты говоришь, что это так, то я больше не буду говорить об этом». Таким образом была восстановлена ее невротическая добросовестность. С этих пор ее домашние не слышали от нее больше ни одного слова о подобных вещах. Она опять превратилась из избалованного, перверсивного в заторможенного и вялого ребенка.
Такое же превращение повторялось у этой пациентки еще несколько раз в процессе лечения. Когда она впадала после освобождения с помощью анализа от своего очень тяжелого невроза навязчивости в другую крайность, в «испорченность» или в перверсию, то у меня не было другого выхода, кроме как вновь воссоздать невроз и восстановить в правах исчезнувшего уже «черта»; разумеется, я делала это всякий раз в меньшем объеме и с большей осторожностью и мягкостью, чем это делалось первоначально, пока я, наконец, не добилась
Лекция четвертая
дюго, что ребенок мог придерживаться середины между этими двумя крайностями.
Я не остановилась бы так подробно на этом приме-,ре, если бы все вышеописанные отношения при детском анализе не были так ясно выражены в нем: слабость детского эго-идеала, зависимость его требований, а следовательно, и невроза от внешнего мира, его неспособность одержать без посторонней помощи освобожденные импульсы и вытекающая из этого необходимость для аналитика обладать авторитетом в воспитательном отношении1. Следовательно, деятельность аналитика объединяет в себе две трудные и противоречащие друг другу задачи: он должен анализировать и воспитывать, то есть должен в одно И то же время позволять и запрещать, разрывать и вновь связывать. Если это ему не удается, то анализ становится для ребенка индульгенцией, позволяющей ему делать все,.что считается в обществе недозволенным. Если же разрешение этих задач удается аналитику, то он коррегирует неудачное воспитание и анормальное развитие и дает возможность ребенку или тем, кто решает судьбу ребенка, исправить сделанные ошибки.
Вы знаете, что в конце анализа со взрослым пациентом мы не принуждаем его к здоровью. Он сам решает, что ему делать. От него зависит, захочет ли он еще раз проделать путь, приведший его к неврозу, позволит ли ему развитие его эго пойти противоположным путем всеобъемлющего удовлетворения своих влечений или же ему удастся найти средний путь между этими двумя, Осуществить истинный анализ скрывающихся в нем сил. Точно так же мы не можем заставить родителей малень-<кой пациентки обращаться более благоразумно с выздо-: -ревевшим ребенком. Детский анализ не защищает ре- \ бенка от вреда, который может быть ему причинен в |,.будущем. Он оперирует, главным образом, с прошлым. Конечно, он создает таким образом лучшую, расчищенную почву для будущего развития.
' Эта авторитетность дает аналитику, работающему с детьми, возможность применять «активную терапию» по Ференци, подавлять отдельные симптомы, что влечет за собой застой либидо и доставляет, таким образом, обильный материал для анализа.
Введение в технику психоанализа
Я полагаю, что из вышеизложенного становится ясным важное указание относительно показаний к детскому анализу. Показание это диктуется не только определенным заболеванием ребенка. Детский анализ распространяется прежде всего на среду психоаналитиков, он должен ограничиться пока детьми аналитиков, анализируемых и родителей, которые относятся к анализу с определенным доверием и уважением. Только в такой среде можно будет без резких движений перевести аналитическое воспитание, имеющее место во время лечения, в домашнее воспитание. Там, где анализ ребенка не может органически сблизиться с его другой жизнью, а проникает в другие сферы как инородное тело и нарушает их, там анализ вызовет у ребенка еще больше конфликтов по сравнению с теми, от которых его освободит.
Я боюсь, что это утверждение разочаровало тех из вас, кто был уже готов отнестись к детскому анализу с некоторым доверием.
Открыв вам столько, трудностей детского анализа, я не хотела бы закончить эти лекции, не сказав в нескольких словах о больших возможностях, которые имеет, несмотря на все трудности, детский анализ и даже о некоторых его преимуществах перед анализом взрослых пациентов. Я вижу прежде всего три такие возможности.
У ребенка мы можем добиться совсем иных изменений характера, чем у взрослого. Ребенок, который под влиянием своего невроза пошел по пути анормального развития характера, должен проделать лишь короткий обратный путь, чтобы снова попасть на нормальную и соответствующую его истинной сущности дорогу. Он не построил еще на этом пути, подобно взрослому, всю свою жизнь, не избрал себе профессии под влиянием аномального развития, не установил дружеских или любовных отношений. При «анализе характера» взрослого мы должны собственно разобрать всю его жизнь, сделать невозможное, а именно: аннулировать поступки, не только осознать их влияние, но и упразднить его, если мы хотим иметь действительный успех. Следовательно, в этом вопросе анализ ребенка имеет много преимуществ перед анализом взрослых.
Лекция четвертая
Вторая возможность касается воздействия на су-перэго. Смягчение его строгости является, как вы знаете, одним из требований, предъявляемых к анализу невроза. Здесь, однако, анализ взрослых пациентов встречает наибольшие затруднения; он должен вести борьбу с самыми старыми и самыми важными объектами привязанности индивида, с родителями, которых он интроецировал путем отождествления. Память о них хранится в большинстве случаев с благоговением, и поэтому тем труднее бороться с ними. При детском анализе, как вы уже видели, мы имеем дело с живыми, реально существующими во внешнем мире лицами. Если к работе, ведущейся изнутри, добавить еще работу извне, если мы попытаемся видоизменить с помощью аналитического влияния не только существующее уже отождествление, но если наряду с этим мы постараемся видоизменить с помощью обычного человеческого воздействия также и реальные объекты, то эффект полу-', чится полный и поразительный.
То же самое относится и к третьему пункту. При работе со взрослыми мы должны ограничиться тем, что помогаем им приспособиться к окружающей среде. Мы не имеем ни намерения, ни возможности преобразовать эту среду соответственно его потребностям, при детском же анализе мы легко можем сделать это. Потребности ребенка проще, их легче понять и удовлетворить;
наши возможности в соединении с возможностями родителей бывают при благоприятных условиях вполне достаточны, чтобы из каждой ступени лечения ребенка и улучшения его состояния доставлять ему все или почти все из того, что ему необходимо. Таким образом, мы 'облегчаем ребенку приспособление, пытаясь приспосо-:' бить окружающую среду к нему. И в данном случае мы ' проделываем двойную работу: изнутри и извне. •
Я полагаю, что благодаря наличию трех этих мо-ментов мы добиваемся в детском анализе — несмотря |; на вышеперечисленные трудности — такого изменения характера, такого улучшения и выздоровления, о котором мы не можем и мечтать при анализе взрослых.
Я готова к тому, что присутствующие здесь практические аналитики после всего вышеизложенного ска-
Введение в технику психоанализа
жут: то, что я проделываю с детьми, настолько отступает от общепринятых правил психоанализа, что уже не имеет с ним ничего общего. Это «дикий» метод, который заимствует все у анализа, но не следует строгим аналитическим предписаниям. Но представьте себе такое положение: вообразите, что во время приема к вам приходит взрослый невротик и просит вас взять его на излечение; после более подробного ознакомления оказывается, что его влечения, его интеллект так же мало развиты, зависят в такой же степени от окружающей среды, как и у моих маленьких пациентов. Тогда вы, вероятно, сказали бы: «Фрейдовский анализ является прекрасным методом, но он не создан для таких людей». И вы применили бы к нему комплексное лечение, вы вели бы чистый анализ постольку, поскольку это соответствовало бы его сущности, в остальном вы воспользовались бы детским анализом, потому что лучшего он и не заслуживает в соответствии с его инфантильным характером.
Я думаю, что аналитический метод — предназначенный для определенного объекта, для взрослого невротика — нисколько не пострадает, если мы попытаемся применить его в модифицированном виде к другим объектам. Если кто-нибудь захочет найти иное применение психоанализа, не следует ставить ему это в упрек. Следует только всегда знать, что делаешь.
ЭГО И МЕХАНИЗМЫ ЗАШИТЫ
Теория защитных механизмов
ЭГО КАК ТОЧКА НАБЛЮДЕНИЯ
Определение психоанализа. В развитии психоаналитической науки были периоды, когда теоретическое исследование индивидуального эго было не слишком популярным. Многие аналитики считали, что в анализе ценность научной и терапевтической работы прямо пропорциональна глубине затрагиваемых психических слоев. Всегда, когда интерес смещался от глубоких к более поверхностным психическим слоям, то есть всегда, когда исследование отклонялось от ид к эго, возникало ощущение, что это начало отхода от психоанализа в целом. Считалось, что термин «психоанализ» должен быть соединен для новых открытий, относящихся к бессознательной психической жизни, например к исследованию подавленных инстинктивных импульсов, аффектов и фантазий. Такими же проблемами, как приспособление детей и взрослых к внешнему миру, такими понятиями, как здоровье и болезнь, добродетель и порок, психоанализ не занимается. Он должен посвятить свои исследования исключительно детским фантазиям, сохранившимся во взрослой жизни, воображаемому удовлетворению и ожидаемому в качестве возмездия за него наказанию.
Такое определение психоанализа достаточно часто встречалось в психоаналитических работах и, по-видимому, подкреплялось его практическим использованием, при котором психоанализ и глубинная психология всегда
Эго и механизмы зашиты
рассматривались как синонимы. Более того, некоторые основания для такого определения имеются и в прошлом психоанализа, поскольку можно сказать, что с самых первых лет нашей науки ее теория, построенная на эмпирической основе, была преимущественно психологией бессознательного, или, как мы сказали бы сейчас, психологией ид. Но это определение немедленно утрачивает все претензии на точность, как только мы прикладываем его к психоаналитической терапии. Анализ как терапевтический метод с самого начала имеет дело с эго и его отклонениями; исследование ид и его способа действия всегда было лишь средством для достижения цели. А цель всегда одна и та же: коррекция этих отклонений и восстановление эго в его целостности.
Когда работы Фрейда, начиная с «Психология масс и анализ Я» (1921) и «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), приняли новое направление, на исследованиях эго перестала лежать печать аналитической неортодоксальности, и интерес окончательно сосредоточился на образованиях эго. С тех пор термин «глубинная психология» не покрывает всей области психоаналитических исследований. В настоящее время мы, по-видимому, определили бы задачу анализа следующим образом: получить максимально полное знание о всех трех образованиях, из которых, как мы считаем, состоит психическая личность, и изучить их отношения между собой и с внешним миром. Иными словами, по отношению к эго — исследовать его содержание, границы и функции, проследить историю его зависимости от внешнего мира, ид и суперэго; по отношению к ид — дать описание инстинктов, то есть содержания ид, и проследить их трансформации.
Ид, эго и суперэго в самовосприятии. Все мы знаем, что эти три психических образования доступны наблюдению в разной степени. Наше знание об ид — которое раньше называлось системой Ucs. — может быть получено лишь на основании производных этой системы, проявляющихся в системах pcs. и Cs. Если внутри ид преобладает состояние покоя и удовлетворения, при котором в поисках удовлетворения ни один инстинктивный импульс не вторгается в эго и не вызывает в нем
Теория защитных механизмов
чувств напряжения и страдания, то мы ничего не можем узнать о содержании ид. Отсюда следует, по крайней мере теоретически, что ид не всегда доступно для наблюдения.
С суперэго дело обстоит иначе. Его содержания большей частью осознаны и, следовательно, прямо доступны эндопсихическому восприятию. Тем не менее наше описание суперэго всегда начинает становиться неопределенным, когда между ним и эго существуют гармоничные отношения. В этом случае мы говорим, что они совпадают, то есть в такие моменты суперэго недоступно наблюдению как отдельное образование ни для самого субъекта, ни для внешнего наблюдателя. Его очертания становятся ясными лишь тогда, когда оно относится к Эго враждебно либо критично. Суперэго, как и ид, становится видимым через состояния, которые оно продуцирует в эго, например через чувство вины, вызванное критическим отношением.
Эго как наблюдатель. Это означает, что собственно; полем нашего наблюдения всегда является эго. Это, так сказать, опосредующее звено, через которое мы пытаемся обрисовать два других образования.
Когда отношения между двумя соседними силами — эго и ид — сбалансированы, первая из них превосходно дополняет свою функцию наблюдателя за второй. Различные инстинктивные импульсы постоянно прокладывают себе путь из ид в эго, где они получают доступ к моторному аппарату, посредством которого и достигают удовлетворения. В благоприятных случаях эго не протестует против «пришельца», а предоставляет в его распоряжение свою собственную энергию и ограничивается наблюдением; оно отмечает начало инстинктивного импульса, величину напряжения и чувства страдания, которыми он сопровождается, и, наконец, исчезновение напряжения при достижении удовлетворения. Наблюдение над всем процессом дает нам ясную и неискаженную картину инстинктивного импульса, количества либидо, которым он наделен, и цели, к которой он стремится. Если эго находится в согласии с импульсом, то оно в эту картину вообще не входит.
Эго и механизмы зашиты
К сожалению, переход инстинктивного импульса от одного образования к другому может сигнализиро вать о самых различных конфликтах, в результате чего наблюдение эго прерывается. На своем пути к удовлетворению импульсы ид должны пройти через террито рию эго, а там они будут в чуждой среде. В ид преобладают так называемые первичные процессы; здесь нет синтеза идей, аффекты подвержены вытеснению, противоположности не являются взаимоисключающими и могут даже совпадать, а конденсация вполне естественна. Ведущим принципом, управляющим психическими процессами, является принцип достижения удовольствия. В эго, напротив, ассоциация идей осуществляется в соответствии со строгими условиями, которые мы обозначаем общим термином «вторичные процессы»;
кроме того, инстинктивные импульсы уже не могут стремиться к непосредственному удовлетворению — они должны учитывать требования реальности, и более того, они должны подчиняться этическим и моральным правилам, при помощи которых суперэго стремится контролировать поведение эго. Следовательно, эти импульсы рискуют навлечь на себя неудовольствие в основном чуждых по отношению к ним образований. Они подвержены критике, отвержению и самым различным изменениям. Мирные отношения между соседствующими силами прекращаются. Инстинктивные импульсы продолжают стремиться к своим целям с присущими им упорством и энергией и совершают враждебные вторжения в эго, надеясь одержать над ним верх при помощи внезапной атаки. Эго со своей стороны становится подо зрительным; оно контратакует и вторгается на террито рию ид. Его цель заключается в том, чтобы постоянно держать инстинкты в бездейственном состоянии при помощи соответствующих защитных мер, призванных обезопасить его собственные границы.
Картина этих процессов, получаемая нами при помощи способности эго к наблюдению, более неопределенна, но в то же время и более ценна. Она показывает нам два психических образования в действии в один и тот же момент. Мы видим уже не искаженный импульс ид, а импульс ид, измененный определенными защит-
Теория защитных механизмов
ными мерами со стороны эго. Задача анализирующего наблюдателя заключается в том, чтобы разделить картину, представляющую собой компромисс между различными образованиями, на ее составляющие: ид, эго и, возможно, суперэго.
Вторжения ид в эго, рассматриваемые как материал для наблюдения. Во всем этом нас поражает тот факт, что вторжения с той и с другой стороны совершенно неравноценны с позиции наблюдения. Все защитные меры эго против ид срабатывают тихо и незаметно. Самое большое, что мы можем сделать, — это ретроспективно реконструировать их; мы никогда не можем видеть их в действии. Таков, например, случай успешного вытеснения. Эго ничего о нем не знает; мы осознаем его лишь впоследствии, когда становится очевидным, что чего-то недостает. При этом я имею в виду, что, когда мы пытаемся сформировать объективное суждение о конкретном индивиде, мы обнаруживаем, что некоторые импульсы ид, проявления которых в эго в поисках удовлетворения мы могли бы ожидать, отсутствуют. Если они вообще не появляются, мы можем лишь предположить, что доступ в эго для них постоянно закрыт, то есть что они подверглись вытеснению. Но это ничего не говорит нам о самом процессе вытеснения.
Это же относится и к успешному реактивному образованию, которое является одной из наиболее эффективных мер, предпринимаемых эго в качестве постоянной защиты от ид. Такие образования появляются в эго почти незаметно в ходе детского развития. Мы даже не можем сказать, что внимание эго было предварительно сосредоточено на противоположных инстинктивных импульсах, которые замещаются реактивным образованием. Как правило, эго ничего не знает ни об отвержении импульса, ни обо всем конфликте, в результате которого возникает новое образование. Анализирующий наблюдатель мог бы легко принять это образование за результат спонтанного развития эго, если бы не его чрезмерный характер, указывающий на наличие долговременного конфликта. В данном случае также наблюдение конкретного вида защиты ничего
Эго и механизмы зашиты
не говорит о процессе, при помощи которого он осуществляется.
Отметим, что вся приобретенная нами важная информация была получена при изучении вторжений с противоположной стороны, а именно со стороны ид в эго. Скрытое содержание вытеснения становится явным при обращении движения, то есть когда вытесненное содержание возвращается, как это можно видеть при неврозе. Здесь мы можем проследить каждую стадию конфликта между инстинктивным импульсом и защитой эго. Точно так же реактивные образования могут быть изучены при их распаде. В этом случае вторжение ид приобретает форму подкрепления либидозного катексиса первичного инстинктивного импульса, скрывающегося за реактивным образованием. Это позволяет импульсу проложить путь в сознание, и на время инстинктивный импульс и реактивное образование видны в эго бок о бок. Возникающее благодаря другой функции эго — стремлению к синтезу — это состояние дел, чрезвычайно благоприятное для аналитического наблюдения, длится лишь несколько мгновений. Затем возникает новый конфликт между производным ид и активностью эго, в котором решается, кто из них одержит верх или какой компромисс будет достигнут. Если благодаря подкреплению ее энергетического катексиса защита, созданная эго, оказывается успешной, вторгшаяся из ид сила изгоняется и в душе вновь воцаряется покой — ситуация, максимально затрудняющая наши наблюдения.
применение АНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ К ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХИЧЕСКИХ ОБРАЗОВАНИЙ
В первой главе я описала условия, при которых должно осуществляться психоаналитическое наблюдение психических процессов. Теперь я хочу описать, как наша аналитическая техника по мере своего развития приспосабливалась к этим условиям.
