Отношение между эго и аналитическим методом.

Детальные и утомительные теоретические рассуждения, содержавшиеся в предыдущей главе, для практических целей могут быть резюмированы в нескольких простых предложениях. Задача аналитика заключается в том, что­бы ввести в сознание все, что является бессознательным, независимо от того, какому психическому образованию оно принадлежит. Аналитик объективно и равномерно распределяет свое внимание между бессознательными эле­ментами всех трех образований. Иначе говоря, когда он принимается за работу по разъяснению, он выбирает себе позицию, равноудаленную от ид, эго и суперэго.

К сожалению, однако, различные обстоятельства препятствуют этой равноудаленности. Беспристрастность аналитика не встречает отклика; различные образова­ния реагируют на его усилия по-разному. Мы знаем, что сами по себе импульсы ид не склонны оставаться неосознанными. Они естественным образом устремле­ны вверх, постоянно пытаются проложить себе путь в сознание и тем самым достичь удовлетворения или, по

Эго и механизмы зашиты

крайней мере, направить свои производные на поверх­ность сознания. Как я показала, работа аналитика осу­ществляется в том же направлении и подкрепляет эту устремленную вверх тенденцию. Тем самым для подав­ленных элементов в ид аналитик выступает как помощ­ник и освободитель.

С эго и суперэго дело обстоит иначе. В той мере, в какой образования эго стремятся ограничить импульсы ид собственными способами, аналитик выступает как возмутитель спокойствия. В ходе своей работы он унич­тожает старательно созданные вытеснения и разрушает компромиссные образования, воздействие которых па­тологично, но форма которых полностью синтонна эго. Цель аналитика, заключающаяся во введении бессозна­тельного в сознание, и усилия образований эго по овла­дению инстинктивной жизнью противоречат друг дру­гу. Следовательно, за исключением случаев понимания пациентом своей болезни, образования эго рассматрива­ют цель аналитика как угрозу.

Следуя линиям изложения, намеченным в преды­дущей главе, мы должны описать отношение эго к рабо­те анализа как тройственное. Реализуя способность к самонаблюдению, о которой я говорила, эго делает об­щее с аналитиком дело; эта его способность находится в распоряжении аналитика, и эго передает ему картину других образований, созданную на основе их производ­ных, вторгшихся на его территорию. Эго антагонистич­но аналитику в том отношении, что в своем самонаблю­дении оно ненадежно и тенденциозно. Сознательно регистрируя и передавая одни факты, эго фальсифици­рует и отбрасывает другие, препятствуя их освещению, а это полностью противоречит методам аналитического исследования, настаивающим на том, что рассмотрено должно быть все, что возникает, без всякой дискрими­нации. Наконец, эго само является объектом анализа в том отношении, что постоянно осуществляемые им за­щитные действия реализуются бессознательно и могут быть введены в сознание лишь ценой значительных уси­лий, подобно бессознательной активности любого из вытесняемых инстинктивных импульсов.

Теория защитных механизмов

Защита от инстинкта, проявляющаяся в форме сопротивления. В предыдущей главе я попыталась про­вести теоретическое различие между анализом ид и эго, которые в нашей практической работе неразрывно свя­заны друг с другом. Результат этой попытки еще раз подтвердил тот вывод, к которому привел нас опыт: в исследовании материал, помогающий анализировать эго, выступает в форме сопротивления анализу ид. Факты настолько самоочевидны, что объяснение кажется по­чти излишним. Эго в анализе становится активным, когда оно пытается при помощи противодействия вос­препятствовать вторжению ид. Поскольку цель анализа заключается в том, чтобы облегчить доступ в сознание идеаторным представлениям подавленных инстинктов, то есть способствовать вторжениям ид, защитные дей­ствия эго против этих представлений автоматически приобретают характер активного сопротивления анали­зу. А поскольку для того, чтобы обеспечить соблюдение основного правила анализа, позволяющего этим пред­ставлениям всплывать в свободных ассоциациях паци­ента, аналитик использует свое личное влияние, то и защита, воздвигаемая эго против инстинктов, приобре­тает форму прямого сопротивления самому аналитику. Враждебность по отношению к аналитику и усиление мер, которые должны воспрепятствовать всплыванию импульсов ид, совпадают друг с другом. Когда в опреде­ленные моменты анализа защита снимается и инстинк­тивные представления могут беспрепятственно проявить­ся в форме свободных ассоциаций, отношение эго к аналитику на это время освобождается от искажений.

Конечно, кроме этой конкретной формы существу­ет множество других форм сопротивления в анализе. Как нам известно, помимо так называемых сопротивлений эго существуют перенесенные сопротивления, а также те противодействующие, с трудом преодолеваемые в анали­зе силы, чей источник лежит в навязчивом повторении. Таким образом, мы не можем сказать, что всякое сопро­тивление есть результат защитных действий со стороны эго. Но каждая такая защита от ид, воздвигаемая в ходе анализа, может быть обнаружена лишь в форме сопро­тивления работе аналитика. Анализ сопротивлений эго

Эго и механизмы зашиты

дает хорошую возможность наблюдать и вводить в созна­ние бессознательные защитные действия эго.

Защита от аффектов. Помимо случаев столкнове­ния между эго и инстинктом у нас есть и другие воз­можности для наблюдения действий эго. Эго находится в конфликте не только с теми производными ид, кото­рые пытаются пробиться на его территорию, чтобы по­лучить доступ к сознанию и достичь удовлетворения. Эго не менее энергично и активно защищается также от аффектов, связанных с этими инстинктивными импуль­сами. Отвергая требования инстинктов, эго в первую очередь должно уладить дело с этими аффектами. Лю­бовь, вожделение, ревность, разочарование, страдание и печаль сопутствуют сексуальным желаниям; ненависть, гнев и ярость сопутствуют импульсам агрессии; если инстинктивные импульсы, с которыми они связаны, должны быть отражены, то эти аффекты должны под­вергнуться всем тем различным мерам, к которым при­бегает эго в попытке овладеть ими, то есть они должны претерпеть метаморфозу. Где бы ни происходила транс­формация аффекта — в анализе или вне его, — она яв­ляется результатом работы эго, и нам предоставляется возможность исследовать его действия. Мы знаем, что судьба аффекта, связанного с инстинктивным требова­нием, не тождественна судьбе его идеаторного представ­ления. Очевидно, однако, что одно и то же эго может иметь в своем распоряжении лишь ограниченное коли­чество способов защиты. В отдельные периоды жизни и в соответствии со своей собственной конкретной струк­турой индивидуальное эго выбирает то один, то другой способ защиты — это может быть вытеснение, смеще­ние, перестановка и т. д. — и может использовать его как в своем конфликте с инстинктами, так и в защите от высвобождения аффекта. Если мы знаем, как конк­ретный пациент стремится защититься от всплывания своих инстинктивных импульсов, то есть какова приро­да его обычных сопротивлений эго, мы можем соста­вить представление о его возможной установке по отно­шению к собственным нежелательным аффектам. Если же у какого-либо пациента ярко выражены конкретные формы трансформации аффектов, такие, как полное

Теория защитных механизмов

вытеснение эмоций, отрицание и т. д., нас не удивит, если он применит те же самые способы для защиты от своих инстинктивных импульсов и свободных ассоциа­ций. Эго остается одним и тем же, и во всех своих кон­фликтах оно более или менее последовательно в исполь­зовании имеющихся в его распоряжении средств.

Явление постоянной защиты. Другой областью, в которой могут исследоваться защитные действия эго, является феномен, описанный Вильгельмом Райхом в его заметках о «последовательном анализе сопротивле­ния» (W. Reich, 1935). Телесные характеристики, та­кие, как скованность и напряженность, такие особенно­сти, как постоянная улыбка, высокомерное, ироничное и дерзкое поведение, — все это остатки очень сильных защитных процессов в прошлом, которые оторвались от своих исходных ситуаций (конфликтов с инстинктами или аффектами) и превратились в постоянные черты характера, «броню характера» (как говорит Райх, character-panzerung). Когда в анализе нам удается про­следить возникновение этих остатков, вплоть до их ис­торического источника, они вновь обретают подвижность и перестают блокировать доступ к защитным действи­ям, в которые эго активно вовлечено в данный момент. Поскольку эти способы защиты стали постоянными, мы не можем связать их возникновение или исчезновение с возникновением или исчезновением инстинктивных тре­бований и аффектов изнутри или же с появлением и прекращением искушающих ситуаций и аффективных стимулов извне. Поэтому их анализ — чрезвычайно тру­доемкий процесс. Я убеждена, что их выдвижение на передний план оправдано лишь в том случае, если мы не можем обнаружить никаких следов текущего конф­ликта между эго, инстинктом и аффектом. Я полагаю также, что под «анализом сопротивления» следует по­нимать не только анализ этого конкретного явления, но и анализ всех видов сопротивления.

Формирование симптома. Анализ сопротивления эго, его защитных действий, предпринимаемых против инстинктов и трансформаций, претерпеваемых аффек­тами, выявляет и вводит в сознание в динамике те же

Эго и механизмы зашиты

самые способы защиты, которые предстают перед нами в застывшем состоянии, когда мы анализируем «броню характера». В еще большей степени и также в фиксиро­ванном состоянии мы преодолеваем их, когда мы изуча­ем формирование невротических симптомов. Это так, поскольку роль, выполняемая эго в формировании этих компромиссов, которые мы называем симптомами, зак­лючается в постоянном использовании особого метода защиты при столкновении с конкретным инстинктив­ным требованием и в точном повторении этой же проце­дуры всякий раз, когда подобное требование возникает в своей стереотипной форме. Нам известно, что имеется постоянная связь между конкретными неврозами и осо­быми способами защиты, как, например, между истери­ей и вытеснением или между неврозом навязчивости и процессами изоляции и уничтожения. Такую же посто­янную связь между неврозом и защитным механизмом мы обнаруживаем, когда исследуем способы защиты, которые пациент использует против своих аффектов, и форму сопротивления, принятую его эго. Отношение конкретного индивида к его свободным ассоциациям в анализе и тот способ, при помощи которого, будучи пре­доставлен самому себе, он овладевает требованиями сво­их инстинктов и отражает нежелательные аффекты, позволяют нам a priori сформулировать природу форми­рования у него симптома. При этом исследование после­днего позволяет нам a posteriori сделать заключение от­носительно структуры его сопротивления и защиты от своих аффектов и инстинктов. Этот параллелизм наибо­лее знаком нам в случаях истерии и невроза навязчиво­сти, где он отчетливо проявляется в соотношении меж­ду симптомами пациента и формой его сопротивления.

Формирование симптома истерических больных в их конфликте со своими инстинктами основано главным об­разом на вытеснении: они исключают из сознания идеа-торные представления своих сексуальных импульсов. Аналогична и форма их сопротивления свободным ассо­циациям. Ассоциации, вызывающие защитную реакцию эго, попросту изгоняются. Все, что пациент ощущает, — это пустота в сознании. Он умолкает; можно сказать, что в потоке его ассоциаций наступает такой же разрыв, как

Теория защитных механизмов

и в его инстинктивных процессах при формировании симптомов. Наряду с этим мы узнаем, что способом за­щиты, применяемым при формировании симптома эго человека, страдающего неврозом навязчивости, являет­ся изоляция. Эго попросту вырывает инстинктивный импульс из контекста, хотя и сохраняет его при этом в сознании. Соответственно и сопротивление таких паци­ентов приобретает иную форму. Пациент с навязчивос­тью не умолкает; он говорит, даже находясь в состоя­нии сопротивления. Но при этом он разрывает связи между своими ассоциациями и изолирует мысли от аф­фектов, так что его ассоциации кажутся такими же бес­смысленными в малом масштабе, как его симптом — в большом.

Аналитическая техника и защита от инстинктов и аффектов. Молодая девушка обратилась ко мне по по­воду состояний острой тревоги, которые нарушали ее повседневную жизнь и мешали.регулярно посещать шко­лу. Хотя она и пришла по настоянию своей матери, она не проявляла нежелания говорить мне о своей жизни — как в прошлом, так и в настоящем. Ее отношение ко мне было дружелюбным и искренним, однако я отмети­ла, что в разговоре она тщательно избегает малейшего намека на ее симптом. Она никогда не говорила о при­ступах тревоги, имевших место в перерывах между ана­литическими сеансами. Если я настаивала на анализе какого-либо симптома или давала интерпретации ее тре­воги, основанные на ее же ассоциациях, дружелюбное отношение девушки ко мне менялось. Каждый такой случай заканчивался градом презрительных и насмеш­ливых замечаний. Попытка установить связь между от­ношением пациентки и ее связью с матерью окончилась полной неудачей. Как в сознании, так и в бессознатель­ном эта связь была совершенно иной. В результате этих повторяющихся вспышек презрения и насмешки я ока­залась в тупике, и пациентка на время стала недоступ­ной для дальнейшего анализа. Однако, когда анализ продвинулся глубже, мы обнаружили, что эти аффекты не являются реакцией переноса в собственном смысле слова и вообще не были связаны с ситуацией анализа.

Эго и механизмы зашиты

Они указывали на привычное отношение пациентки к самой себе, когда эмоции нежности, желания или тре­воги готовы были всплыть в ее аффективной жизни. Чем сильнее аффект овладевал ею, тем сильнее и злее она себя высмеивала. Аналитик стал адресатом этих за­щитных реакций лишь вторично, поскольку она поощ­ряла стремление пациентки к осознанной проработке своей тревожности. Интерпретация содержания трево­ги, пусть даже и правильно выведенная на основе дру­гого общения, не приводила к результату столь долго, сколь долго каждый подход к аффекту лишь усиливал защитные реакции. Было невозможно сделать это со­держание сознательным до тех пор, пока мы не ввели в сознание — и тем самым не нейтрализовали — способ защиты пациентки от своих аффектов при помощи пре­зрительного уничижения — процесса, ставшего привыч­ным во всех областях ее жизни. Исторически этот спо­соб защиты при помощи насмешки и презрения объяснялся ее идентификацией с покойным отцом, ко­торый пытался воспитать у маленькой девочки само­контроль, делая насмешливые замечания, когда ею ов­ладевали эмоциональные вспышки. Способ стал стереотипом благодаря памяти об отце, которого она го­рячо любила. С точки зрения техники, необходимой для понимания этого случая, нужно было начать с анализа защиты пациентки от ее собственных аффектов и про­должать, идя к разъяснению ее сопротивления в пере­носе. И лишь после этого можно было перейти к анали­зу тревоги и ее истоков.

С технической точки зрения этот параллелизм меж­ду защитой пациента от своих инстинктов и аффектов, формированием симптомов и сопротивлением очень ва­жен, особенно в детском анализе. Наиболее очевидным дефектом в нашей технике анализа детей является от­сутствие свободных ассоциаций. Обходиться без них очень трудно, и не только потому, что на основе идеаторных представлений инстинктов пациента, возникающих в его свободных ассоциациях, мы получаем большинство на­ших знаний об ид. В конце концов существуют другие способы получить информацию об импульсах ид. Сно­видения и мечты детей, активность их фантазии в игре,

Теория защитных механизмов

рисунки и т. д. выявляют тенденции ид в более откры­той и доступной форме, чем у взрослых, и в анализе могут заменить проявление производных ид в свобод­ных ассоциациях. Однако когда мы обходимся без ос­новного правила анализа, конфликт, связанный с его соблюдением, также исчезает, а именно из этого конф­ликта мы черпаем наши знания о сопротивлениях эго, когда анализируем взрослых, — наши знания о защит­ных действиях эго против производных ид. Поэтому есть риск, что детский анализ может дать массу информа­ции относительно ид, но мало знаний о детском эго.

В игровой технике, разработанной для анализа ма­леньких детей в английской школе психоанализа (М. Klein, 1932), отсутствие свободных ассоциаций компен­сировано самым непосредственным образом. Эти анали­тики считают, что детская игра эквивалентна свободным ассоциациям взрослого, и интерпретируют игру таким же образом. Свободный поток ассоциаций соответствует не нарушаемому развитию игры; прерывания и торможения в игре приравниваются к перерывам в свободных ассоци­ациях. Отсюда следует, что, если мы анализируем пере­рыв в игре, мы обнаруживаем, что он представляет собой защитное действие со стороны эго, сопоставимое с сопро­тивлением в свободных ассоциациях.

Если по теоретическим соображениям, например, ис­пытывая колебания при доведении интерпретации симво­лов до ее крайних границ, мы не можем принять это пол­ное уравнивание между свободными ассоциациями и игрой, то мы должны попытаться использовать в детском анализе некоторые новые технические методы, помогающие нам в исследовании эго. Я считаю, что анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка, может заполнить про­бел. Аффективная жизнь детей менее сложна и более про­зрачна, чем аффективная жизнь взрослых; мы можем на­блюдать, что вызывает у них аффекты, будь то внутри аналитической ситуации или вне ее. Ребенок видит, что другому уделяется больше внимания, чем ему, — он неиз­бежно почувствует обиду и ревность. Исполняется давнее желание — это наверняка его обрадует. Он ожидает наказа­ния — при этом чувствует тревогу. Ребенку отказывают в предвкушаемом и обещанном удовольствии или откладыва-

Эго и механизмы зашиты

ют его — результатом наверняка будет чувство разочаро­вания и т. д. Мы ожидаем, что ребенок будет обычно реагировать на данные конкретные события конкретны­ми аффектами. Но в противоположность ожиданиям на­блюдение может показать нам совершенно иную карти­ну. Например, ребенок может проявлять безразличие там, где мы ожидали разочарования, быть в веселом на­строении вместо огорчения, проявлять чрезмерную не­жность вместо ревности. Во всех этих случаях произош­ло что-то, что нарушило нормальный процесс; эго вмешалось и послужило причиной трансформации аф­фекта. Анализ и введение в сознание конкретной фор­мы этой защиты от аффекта — будь то обращение, пере­мещение или полное вытеснение — говорят нам о конкретной технике, принятой эго данного ребенка, и, подобно анализу сопротивления, позволяют нам сделать заключение о его отношении к своим инстинктам и о природе формирования его симптома. Исключительно важным фактом в детском анализе является то, что, на­блюдая аффектные процессы, мы в значительной степе­ни не зависим от сотрудничества ребенка и от степени правдивости того, что он нам говорит. Его аффекты вы­дают себя помимо его воли.

Вот пример того, о чем я говорила. У одного ма­ленького мальчика была привычка испытывать присту­пы военного энтузиазма всегда, когда возникала причи­на для тревоги кастрации: он надевал военную форму, вооружался игрушечной саблей и другим оружием. По­наблюдав за ним в ряде таких случаев, я предположи­ла, что он обращает свою тревогу в ее противополож­ность, а именно в агрессивность. После этого мне было нетрудно прийти к заключению о том, что за всеми его приступами агрессивного поведения лежит тревога кас­трации. Более того, для меня не было неожиданностью, когда я обнаружила, что он страдает неврозом навязчи­вости, то есть что в его инстинктивной жизни имеется тенденция обращать нежелательные импульсы в их про­тивоположность. Одна маленькая девочка, казалось бы, не проявляла никакой реакции на ситуации разочаро­вания. Единственное, что было заметно, — это подерги­вание уголка ее рта. Таким образом она выдавала спо-

Теория защитных механизмов

собность ее эго подавлять нежелательные психические процессы и замещать их физическими. В этом случае не будет неожиданностью обнаружить, что у пациентки в ее конфликте с ее инстинктивной жизнью имеется тен­денция к истерическому реагированию. Другая девочка настолько полно вытеснила свою зависть к пенису ее младшего брата — аффект, полностью доминировавший в ее жизни, — что даже в анализе было исключительно трудно обнаружить его малейшие следы. Единственное, что мог заметить аналитик, — это то, что в тех случаях, когда у нее возникала зависть к своему брату или рев­ность к нему, она начинала играть в странную вообра­жаемую игру, в которой она выполняла роль волшебни­ка, способного изменять весь мир при помощи своих жестов. Этот ребенок обратил зависть в ее противополож­ность — в приписывание себе магических сил. При по­мощи этого она избегала болезненного осознания того, что полагала своим физическим недостатком. Ее эго при­бегало к защитному механизму обращения, к тому типу формирования реакции против аффекта, который одно­временно выдает ее навязчивую установку по отноше­нию к инстинкту. После того как это было понято, ана­литику было несложно прийти к выводу о связи волшебной игры с завистью к пенису. Мы видим, таким образом, что применение этого принципа служит для перевода защитных действий эго, и такой метод почти в точности соответствует разрешению сопротивлений эго, возникающих в свободных ассоциациях. Наша цель — такая же, как и при анализе сопротивления. Чем более полно мы сможем ввести в сознание как сопротивление, так и защиту против аффектов и тем самым сделать их бездействующими, тем быстрее мы сможем продвинуть­ся к пониманию ид.

ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ

Психоаналитическая теория и защитные механиз­мы. Термин «защита», которым я так свободно пользова­лась в предыдущих трех главах, является самым первым отражением динамической позиции в психоаналитичес­кой теории.

Эго и механизмы зашиты

Он впервые появился в 1894 г. в работе Фрейда «Защитные нейропсихозы» и был использован в ряде его последующих работ («Этиология истерии», «Даль­нейшие замечания о защитных нейропсихозах») для описания борьбы эго против болезненных или невыно­симых мыслей и аффектов. Позже этот термин был ос­тавлен и впоследствии заменен термином «вытеснение». Отношения между двумя понятиями, однако, остались неопределенными. В приложении к работе «Торможе­ние, симптом, страх» (1926) Фрейд возвращается к ста­рому понятию защиты, утверждая, что его применение имеет свои преимущества, «поскольку мы вводим его для общего обозначения всех техник, которые эго ис­пользует в конфликте и которые могут привести к не­врозу, оставляя слово «вытеснение» для особого способа защиты, лучше всего изученного нами на начальном этапе наших исследований». Здесь прямо опровергается представление о том, что вытеснение занимает среди психических процессов исключительное положение, и в психоаналитической теории отводится место другим процессам, служащим той же цели, а именно «защите эго от инстинктивных требований». Значение вытесне­ния сведено до «особого метода защиты».

Это новое представление о роли вытеснения требу­ет исследования других конкретных способов защиты и сопоставления таких способов, открытых и описанных исследователями, работающими в психоаналитической традиции.

В том же приложении к «Торможению, симптому и страху» высказывается предположение, на которое я ссылалась в предыдущей главе, о том, что «дальнейшие исследования могут показать, что существует тесная связь между конкретными формами защиты и конкретными заболеваниями, как, например, между вытеснением и истерией». Регрессия и реактивное изменение эго (фор­мирование реакции), изоляция и «уничтожение» — все они рассматриваются как защитные техники, использу­емые при неврозах навязчивости.

Двигаясь в этом направлении, нетрудно пополнить список защитных методов эго способами, описанными в других работах Фрейда. Например, в работе «О неко-

Теория защитных механизмов

торых невротических механизмах при ревности, пара­нойе и гомосексуальности» (1922) интроекция, или иден­тификация, и проекция указываются как важные защит­ные способы, используемые эго при болезненных эмоциях данного типа, и характеризуются как «невроти­ческие механизмы». В своей работе по теории инстинкта (1915) Фрейд описывает процессы борьбы эго с самим собой и обращения, обозначая их как «изменения ин­стинкта». С точки зрения эго эти два последних меха­низма также могут быть зачислены в рубрику защит­ных средств, поскольку истоки всех превращений, которым подвергаются инстинкты, лежат в определен­ной активности эго. Если бы не вмешательство эго или внешних сил, которые представляет эго, каждый ин­стинкт знал бы только одну участь — удовлетворение.

К девяти способам защиты, которые очень хорошо знакомы на практике и исчерпывающе описаны в тео­ретических работах по психоанализу (регрессия, вытес­нение, формирование реакции, изоляция, уничтожение, проекция, интроекция, поворот против себя и обраще­ние), мы должны добавить десятый, который относит­ся, скорее, к изучению нормы, а не к неврозу: сублима­цию, или смещение инстинктивных целей.

Насколько нам известно на данный момент, в своих конфликтах с производными инстинктов и с аффектами эго имеет в своем расположении эти десять способов. За­дачей практикующего аналитика является определить, насколько они эффективны в процессах сопротивления эго и формирования симптома, которые он имеет возмож­ность наблюдать у разных людей.

Сопоставление результатов, достигнутых с помо­щью разных механизмов в отдельных случаях. В каче­стве иллюстрации я рассмотрю случай молодой женщи­ны, работавшей в детском учреждении. Она была в семье средним ребенком из нескольких братьев и сестер. В детстве она страдала от необузданной зависти к пенису, по отношению к ее старшим и младшим братьям, и от ревности, которая неоднократно вызывалась беременно­стями ее матери. И наконец, к зависти и ревности доба­вилась сильная враждебность по отношению к матери.

Эго и механизмы зашиты

Но, поскольку детская фиксация любви была не слабее, чем ненависть, жестокий защитный конфликт с отрица­тельными импульсами последовал вслед за начальным периодом непокорности и непослушания. Она боялась, что из-за проявлений своей ненависти она утратит лю­бовь матери, которую она не хотела терять. Она боялась также, что мать накажет ее, и еще сильнее критиковала себя за свои запретные желания отмщения. Когда она достигла подросткового возраста, эта ситуация тревож­ности и конфликта стала становиться все более и более острой, и ее эго пыталось овладеть ее импульсами раз­личными способами. Для того чтобы разрешить пробле­му амбивалентности, девочка сместилась к одной сторо­не своего амбивалентного чувства. Мать продолжала оставаться для нее любимым объектом, но с этого вре­мени в жизни девочки всегда была вторая важная фигу­ра женского рода, которую она жестоко ненавидела. Это облегчало дело: ненависть к более удаленному объекту не сопровождалась столь безжалостно чувством вины, как ненависть к своей матери. Но даже перемещенная ненависть оставалась источником сильных страданий. По прошествии определенного времени стало ясно, что в качестве способа овладения ситуацией это первое пе­ремещение было неадекватным.

Тогда эго маленькой девочки прибегло ко второму механизму. Ид обратило внутрь ненависть, которая до этого была связана исключительно с другими людьми. Ребенок начал мучить себя самообвинениями и чувством неполноценности. В течение всего детства и подростко­вого возраста вплоть до взрослой жизни она делала все, что могла, чтобы поставить себя в невыгодное положе­ние и повредить своим интересам, всегда подчиняя соб­ственные желания требованиям других. После приня­тия такого способа защиты по всем своим внешним проявлениям она стала мазохисткой.

Но эта мера также оказалась неадекватной в каче­стве способа овладения ситуацией. Тогда пациентка при­бегла к механизму проекции. Ненависть, которую она испытывала по отношению к объектам любви женского пола или их заменителям, трансформировалась в убеж­дение, что они ненавидят, унижают и преследуют ее саму.

Теория защитных механизмов

Ее эго освободилось от чувства вины. Непослушный ре­бенок, питавший грешные чувства по отношению к ок­ружающим людям, превратился в жертву жестокости, пренебрежения и преследования. Но использование это­го механизма привело к тому, что на характер пациент­ки наложился постоянный параноидальный отпечаток, который стал для нее источником очень больших труд­ностей как в юности, так и в зрелые годы.

Пациентка была уже взрослой, когда пришла на анализ. Те, кто знал ее, не считали ее больной, но ее страдания были тяжелыми. Несмотря на всю ту энер­гию, которую ее эго затратило на свою защиту, ей так и не удалось действительно овладеть своей тревожностью и чувством вины. В каждом случае, когда возникала опасность активизации зависти, ревности и ненависти, она прибегала ко всем своим защитным механизмам. Однако ее эмоциональные конфликты так и не пришли ни к какому разрешению, которое оставило бы в покое ее эго, не говоря уже о том, что конечный результат всей ее борьбы был крайне скудьым. Ей удалось сохра­нить иллюзию того, что она любит свою мать, но она осталась переполненной ненавистью и из-за этого пре­зирала себя и не доверяла себе. Ей не удалось сохранить чувство того, что она любима; оно было разрушено ме­ханизмом проекции. Не удалось ей также избежать на­казаний, которых она боялась в детстве; обернув свои агрессивные импульсы вовнутрь, она сама причинила себе все те страдания, которые раньше переживала из-за ожидания наказания со стороны матери. Три исполь­зованных ею механизма не смогли предохранить ее эго от постоянного состояния напряжения и бдительности, не принесли эго облегчения от налагаемых на него непо­мерных и мучительных чувств, приносящих пациентке столько страданий.

Сравним эти процессы с соответствующими про­цессами при истерии или неврозе навязчивости. Пред­положим, что проблема в каждом случае остается той же самой: как овладеть ненавистью к матери, развива­ющейся на основе зависти к пенису. Истерия решает ее при помощи вытеснения. Ненависть к матери вытесня­ется из сознания, и любые ее возможные производные,

Эго и механизмы зашиты

которые стремятся войти в эго, энергично отбрасывают­ся. Агрессивные импульсы, связанные с ненавистью, и сексуальные импульсы, связанные с завистью к пенису, могут быть трансформированы в телесные симптомы, если пациент обладает способностью обращения и если этому благоприятствуют соматические условия. В дру­гих случаях эго защищает себя от реактивации исход­ного конфликта, развивая фобию и избегая возможнос­тей затруднения. Это накладывает ограничения на его деятельность, заставляя избегать любой ситуации, ко­торая может привести к возвращению вытесненных им­пульсов.

В неврозах навязчивости, как и в истериях, нена­висть к матери и зависть к пенису вначале вытесняют­ся. Затем эго принимает меры безопасности против их возвращения при помощи формирования реакций. Ребе­нок, бывший агрессивным по отношению к матери, раз­вивает по отношению к ней исключительную нежность и заботится о ее безопасности; зависть и ревность транс­формируются в бескорыстие и заботу о других. Создавая навязчивые ритуалы и меры предосторожности, ребенок защищает любимого человека от любой вспышки своих агрессивных импульсов, а при помощи чрезмерного стро­гого морального кодекса он контролирует проявление своих сексуальных импульсов.

У ребенка, овладевающего своими детскими конф­ликтами в описанной выше истерической или навязчи­вой форме, патология выражена сильнее, чем у описан­ной выше пациентки. Осуществившееся вытеснение лишает таких детей контроля над частью их аффектив­ной жизни. У них исходные отношения с матерью и братьями и не менее важное отношение к своей собствен­ной женственности были изъяты из дальнейшей созна­тельной ассимиляции и оказались навязчиво и беспово­ротно зафиксированы в реактивном изменении, которое претерпело эго. Большая часть их активности затрачива­ется на поддержание антикатексисов, которые должны впоследствии обеспечить безопасность вытеснения, и эта трата энергии проявляется в торможении и сокращении других видов жизненной активности. Но эго ребенка, разрешившего свои конфликты при помощи вытеснения,

Теория защитных механизмов

при всех патологических последствиях этого находится в покое. Ид страдает вторично, от последствий невроза, вызванного вытеснением. Но оно, по крайней мере в пре­делах истерии обращения или невроза навязчивости, обуз­дало свою тревожность, избавилось от чувства вины и удовлетворило свою потребность в наказании. Разница заключается в том, что, если эго использует вытеснение, формирование симптомов избавляет его от задачи овладе­ния своими конфликтами, тогда как, если эго использу­ет другие способы защиты, оно по-прежнему должно ре­шать эту проблему.

На практике использование вытеснения в проти­воположность иным способам защиты встречается реже, чем сочетание двух различных способов у одного и того же индивида. Это хорошо иллюстрирует история паци­ентки, также страдавшей в раннем детстве от острой зависти к пенису, в данном случае — по отношению к отцу. Сексуальные фантазии этого периода достигли своего максимума в возникшем у нее желании отку­сить пенис отца. В этот момент эго воздвигло свою за­щиту. Шокирующая мысль была вытеснена. Она была замещена своей противоположностью — общим неприя­тием кусания, которое вскоре развилось в трудности при еде, сопровождаемые истерическим чувством отвраще­ния. Одной частью заторможенного импульса — той, которая была представлена в оральной фантазии, — уда­лось овладеть. Но агрессивное содержание, т. е. жела­ние нанести ущерб своему отцу или замещающему его лицу, осталась в сознании до тех пор, пока с развитием суперэго моральное чувство эго не отвергло этот импульс. При помощи механизма замещения, который более под­робно я опишу позднее, побуждение причинить вред трансформировалось в своеобразную удовлетворенность и непритязательность. Мы видим, что два последова­тельных способа защиты сформировали субстрат исте­рии, на который наложилось специфическое измене­ние эго, не имеющее само по себе патологического характера.

Впечатление, созданное этими примерами, подтвер­ждается и в других случаях, когда мы детально рас­сматриваем результат воздействия различных защитных

Эго и механизмы зашиты

механизмов. Теоретически вытеснение может быть под­ведено под общее понятие защиты и рядоположено дру­гим конкретным способам. Однако с точки зрения эф­фективности по сравнению со всеми остальными оно занимает уникальную позицию. Ид достигает большего в количественном отношении, то есть оно способно спра­виться с мощными инстинктивными импульсами, пе­ред лицом которых остальные защитные механизмы оказываются неэффективными. Ид действует лишь еди­ножды, хотя антикатексис, осуществляемый для обес­печения вытеснения, является постоянным формирова­нием и требует постоянной затраты энергии. Другие механизмы, напротив, должны вновь приводиться в дей­ствие всякий раз, когда возрастает инстинктивная энер­гия. Но вытеснение не только самый эффективный, это еще и самый опасный механизм. Отъединение от эго, наступающее вследствие изоляции сознания от всего хода инстинктивной и аффективной жизни, может полнос­тью разрушить целостность личности. Так вытеснение становится основой формирования компромисса и не­вроза. Последствия других способов защиты не менее серьезны, но, даже приобретая острую форму, они все же в большей мере остаются в пределах нормы. Они проявляются в многочисленных изменениях, диспропор­циях и искажениях эго, которые частично сопровожда­ют, а частично замещают невроз.