Применение аналитической техники к исследованию психических образований 5 страница

Введение в технику психоанализа

собой авторитет должностного лица. Аналитик же, как это известно ребенку, получает полномочия и оплату от родителей; он всегда попадает в ложное положение, когда действует против своих доверителей — даже если это в их интересах. И действительно, при всякого рода необ­ходимых переговорах с родителями этого ребенка я все­гда чувствовала, что у меня нечиста совесть по отноше­нию к ним, и спустя несколько недель анализ в силу этих невыясненных отношений прекратился из-за внеш­него повода, несмотря на самые благоприятные внут­ренние условия.

Как бы то ни было, в обоих этих случаях легко можно было создать предварительные условия, необхо­димые для начала анализа: сознание болезни, доверие и решение на анализ.

Перейдем теперь к рассмотрению другой крайнос­ти: случаю, в котором нет одного из этих трех факторов.

Речь идет о десятилетнем мальчике с неясными симптомами множества страхов, нервозности, скрытнос­ти и детских перверсивных действий. В последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную. Конфликт с родителями был скрытым; также при повер­хностном рассмотрении нельзя было найти ничего, что свидетельствовало бы о сознании ребенком своего безот­радного, в общем, состояния или о желании изменить его. Его отношение ко мне было крайне отрицательным и недоверчивым, все его стремление было направлено на то, чтобы не допустить раскрытия его сексуальных тайн. В данном случае я не могла прибегнуть к одному из тех двух приемов, которые оказались столь удачными в пре­жних случаях. Я не могла образовать союз с его созна­тельным эго против отколовшейся части его существа, так как он вовсе не замечал такого раскола. Равным об­разом я не могла стать его союзницей в его борьбе с окру­жающим миром, с которым он (поскольку он осознавал это) был связан сильными чувствами. Путь, по которому я должна была пойти, был, очевидно, иным, более труд­ным и менее непосредственным. Речь шла о том, чтобы завоевать доверие, которого нельзя было добиться пря­мым путем, и навязать себя человеку, который уверен, что отлично сможет справиться и без меня.

Лекция первая

Я пыталась добиться этого разными способами. В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспособляясь лишь к его капризам и подделываясь всевозможными способами под его настроения. Если он приходил на сеанс в веселом настроении, — я тоже была веселой. Если он предпочитал во время сеанса сидеть под столом, то я вела себя так, как будто это было в порядке вещей: приподымала скатерть и беседовала с ним. Если он приходил с бечевкой в кармане и показы­вал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проде­лывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более порази­тельные фокусы. Если он гримасничал, то я гримасни­чала еще больше, а если он предлагал мне испытать, кто из нас сильнее, то я старалась и здесь намного пре­восходить его. Я следовала за ним в беседах на различ­ные темы: от приключений морских пиратов и геогра­фических сведений до коллекционирования марок и любовных историй. При всех этих разговорах ни одна тема не казалась мне сомнительной или неподходящей для его возраста, и мои сообщения были построены та­ким образом, что они ни разу не вызвали в нем недове­рия, будто за ними скрыта воспитательная цель. Мое поведение напоминало кинофильм или приключенчес­кий роман, которые не преследуют никакой иной цели, кроме развлечения зрителя или читателя, и которые приспособляются с этой целью к интересам и потребно­стям своей публики. Действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы вызвать у маль­чика интерес к своей персоне. То обстоятельство, что в течение этого подготовительного периода я узнала очень многое о его интересах и наклонностях, было непредви­денным, но весьма важным побочным достижением. Спустя некоторое время я добавила к этому другой фак­тор. Незаметно я оказалась полезной для него, печата­ла во время сеанса его письма на пишущей машине, ^! охотно помогала ему записывать его дневные фантазии |; и выдуманные им истории, которыми он очень гордил-I ся, и даже изготовляла для него во время сеанса раз-| ные безделушки. Для одной маленькой девочки, кото­рая проходила в это же время подготовительный этап,

Введение в технику психоанализа

я очень усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зве­рей. Таким образом, я развила, коротко говоря, второе приятное качество: не только представляла собой ин­терес, но стала еще и полезной. Дополнительным плю­сом второго этапа оказалось то обстоятельство, что бла­годаря писанию писем и вымышленных историй я мало-помалу была введена в круг его знакомств и фан-тазийной активности.

Но затем ко всему этому добавилось еще нечто не­сравненно более важное. Я дала ему понять, что, под­вергаясь анализу, он получает огромные практические преимущества: так, например, наказуемые действия имеют совершенно иные, гораздо более благоприятные последствия, если о них узнает сначала аналитик, а от него уже об этом узнают воспитатели. Таким образом, он привык прибегать к анализу как к защите от наказа­ния и к моей помощи — для заглаживания необдуман­ных поступков. Он просил меня положить на прежнее место украденные им деньги и приходил ко мне со все­ми необходимыми, но неприятными признаниями, ко­торые следовало сделать своим родителям. Он проверял мою пригодность в этом отношении бесчисленное мно­жество раз, прежде чем он решил действительно в нее поверить. Но после этого уже не оставалось сомнений: я стала для него не только интересным и полезным чело­веком, но и очень сильной личностью, без помощи кото­рой он уже не мог обойтись. С помощью этих трех ка­честв я стала ему необходима; можно было бы сказать, что он стал полностью зависим и возникла ситуация переноса. Этого момента я и ждала, чтобы весьма энер­гично потребовать от него — не в форме словесного при­казания и не сразу — соответствующей компенсации, а именно: выдачи всех его сокровенных тайн, столь не­обходимых для анализа; это заняло еще несколько бли­жайших недель, и лишь после этого можно было при­ступить к настоящему анализу.

Вы видите, что я в данном случае вовсе не стреми­лась вызвать у ребенка осознание болезни, которое в дальнейшем пришло само собой совсем иным путем. Здесь задача заключалась лишь в создании связи, кото-

Лекция первая

рая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ.

Однако я боюсь, что после этого подробного описа­ния у вас создалось такое впечатление, будто вся суть заключается именно в этой связи. Я постараюсь рассе­ять это впечатление с помощью других примеров, зани­мающих среднее положение между приведенными здесь

крайними случаями.

Мне было предложено подвергнуть анализу дру­гого десятилетнего мальчика, у которого в последнее время развился крайне неприятный, доставляющий массу хлопот окружающимсимптом: бурные припадки агрессии, наступавшие у него без видимой причины. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще заторможенным и боязливым. В данном случае я легко завоевала его доверие, так как он знал меня раньше. Точно так же решение подвергнуться анализу вполне совпадало с его собственными намерениями, так как его младшая сестра была уже моей пациенткой, и ревность к тем преимуществам, которые она, очевидно, извлекала из своего положения в семье, стимулировала и его желания. Несмотря на это, я не могла найти настоящей исходной точки для анализа. Объяснить это 'было нетрудно. Хотя он частично сознавал свои страхи как болезненное состояние и хотел избавиться от них и от своих задержек, однако с его главным симптомом, с припадками ярости, дело обстояло как раз наоборот. Он определенно гордился ими, рассматривал их как нечто отличающее его от других, хотя бы даже в нега­тивном свете, и ему было приятно беспокойство роди­телей, вызванное его состоянием. Таким образом, он свыкся с этим симптомом и, вероятно, воспрепятство­вал бы попытке искоренить его с помощью анализа. Я воспользовалась в этом случае несколько скрытным и не совсем честным приемом. Я решила поссорить его с йтой частью его существа. Я заставляла его описывать мне свои припадки каждый раз, когда они имели мес­то, и притворялась крайне озабоченной и огорченной. Я осведомлялась, насколько он вообще мог владеть со­бой в таком состоянии, и сравнивала его неистовство с поведением психически больного, которому вряд ли

Введение в технику психоанализа

могла уже понадобиться моя помощь. Это озадачило и испугало его, так как в его честолюбивые расчеты от­нюдь не входила возможность прослыть психически больным. Он стал стараться сдерживать свои порывы, сопротивляться им. Он не способствовал их проявле­нию, как раньше, но чувствовал, что действительно неспособен подавить их, и таким образом пришел к осознанию болезни и стал испытывать острую неудов­летворенность. Наконец симптом превратился, как я и добивалась, из ценного достояния в беспокоящее чуж­дое образование, для преодоления которого он обратил­ся ко мне за помощью.

Вас удивит, что я в этом случае вызвала состоя­ние, изначально имевшее место у маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивости: расщепление в соб­ственном эго ребенка. Точно так же и в другом случае с семилетней невротичной капризной девочкой мне при­шлось прибегнуть к такому же приему после длительно­го подготовительного периода, весьма аналогичного вы­шеописанному случаю. Я отделила от ее эго все дурное в ней, персонифицировала его, дала ему собственное имя, противопоставила ей и добилась, наконец, того, что она стала мне жаловаться на созданную таким образом пер­сону и поняла, насколько она страдала от нее. Рука об руку с возникшим таким образом сознанием болезни приходит доступность ребенка анализу.

Но здесь мы не должны забывать о другом пре­пятствии. Я имела возможность подвергнуть длитель­ному анализу очень одаренного и способного ребенка:

ту описанную выше восьмилетнюю девочку, которая отличалась чрезмерной чувствительностью и которая так много плакала. Она искренно стремилась стать дру­гой, она имела все данные и все возможности, чтобы использовать проводимый мною анализ. Но работа тор­мозилась всегда на определенном этапе, и я уже решила, что можно довольствоваться теми небольшими результа­тами, которых мне удалось добиться: исчезновением са­мых мучительных симптомов. Тогда обнаружилось, что нежная привязанность к няне, относившейся отрицатель­но к предпринятому анализу, и была той именно прегра­дой, на которую наталкивались наши старания, как

Лекиия первая

Итолько мы действительно начинали проникать вглубь. ЦХотя она питала доверие к тому, что выяснялось при ||,';анализе, и моим словам, но только до известного преде-|Вла, до которого она позволяла себе это и за которым (^зйачиналась ее преданность няне. Все, что выходило за |„9тот предел, наталкивалось на упорное и непреодолимое ^сопротивление. Она воспроизводила таким образом ста-|ii 1»ый конфликт, который имел место при выборе между ^..жившими отдельно друг от друга родителями и сыграл р(большую роль в ее развитии в раннем детском возрасте. l&Ho и это открытие мало помогло делу, так как нынеш-Цвяя ее привязанность к воспитательнице была весьма р'реальна и обоснована. Я начала упорную и настойчивую р^борьбу с этой няней за расположение ребенка. В этой ||@орьбе обе стороны пользовались всеми доступными сред-||'<Й'вами; я старалась пробудить в ней критику, пыталась Всколебать ее слепую привязанность и стремилась ис-|^&йльзовать малейший конфликт, какие ежедневно бы-ЦйЙаот в детской, так, чтоб он расположил ребенка на мою рйторону. Я заметила свою победу, когда маленькая де-Цдючка, рассказывая мне однажды об одном таком волно-рвавшем ее домашнем инциденте, закончила свой рас-||?1бказ вопросом: «Думаешь, она права?». Вот когда анализ фйфоник в более глубокие слои ее психики и получил ||(!|амый впечатляющий результат из всех приведенных Мщесь случаев.

I; ' В данном случае было нетрудно решить вопрос:

допустим ли такой образ действий, как борьба за распо­ложение ребенка? Влияние воспитательницы, о которой ц|Идет речь, было неблагоприятным не только для анали-§рй, но и для общего развития ребенка. Но представьте ||себе, в какое затруднительное положение вы попадаете,;*1КОгда вашим противником является не чужой человек, '& родители ребенка. Или когда вы стоите перед вопро­сом: целесообразно ли ради успешной аналитической работы лишать ребенка влияния, благоприятного и же­лательного в других отношениях. Мы еще вернемся к этому вопросу при рассмотрении вопроса о практике проведения детского анализа и об отношении его к ок­ружающей ребенка среде.

Введение в технику психоанализа

Я заканчиваю эту главу двумя небольшими сооб­щениями, из которых вы увидите, насколько ребенок может постичь смысл аналитической работы и терапев­тической задачи.

Лучший пример — неоднократно упоминавшаяся здесь маленькая девочка, страдавшая неврозом навяз­чивости. Она рассказывала мне однажды о необыкно­венно благополучном исходе ее борьбы со своим чертом и неожиданно потребовала признательности с моей сто­роны. «Анна, — сказала она, — разве я не сильнее сво­его черта? Разве я не могу сама с ним справиться? Ты, собственно, не нужна мне для этой цели». Я полностью согласилась с ней. Разумеется, она гораздо сильнее его и может обойтись без моей помощи. «Но ты мне все-таки нужна, — сказала она, немного подумав. — Ты должна помочь мне, чтобы я не была так несчастна, если я должна быть сильнее его». Я думаю, что и от взросло­го невротика нельзя ожидать лучшего понимания той перемены, на которую он надеется в результате анали­тического лечения.

Второй случай. Мой десятилетний пациент, кото­рого я так подробно описала, находясь на более поздней стадии анализа, вступил однажды в приемной в разго­вор с взрослым пациентом моего отца. Тот рассказал ему, что его собака растерзала курицу и он, хозяин собаки, должен был за нее заплатить. «Собаку следовало бы по­слать к Фрейду, — сказал мой маленький пациент, — ей нужен анализ». Взрослый ничего не ответил, но впос­ледствии выразил свое крайнее неодобрение. Какое стран­ное впечатление сложилось у этого мальчика об анали­зе! Ведь собака не больна. Собаке захотелось растерзать курицу, и она сделала это. Я отлично поняла, что маль­чик хотел сказать этим. Он, должно быть, подумал: «Бед­ная собака! Она так хотела бы быть хорошей, но в ней

есть что-то, заставляющее ее поступать так жестоко с курами».

Вы видите, что у маленького запущенного невро­тика вместо сознания болезни легко возникает сознание испорченности, которое становится, таким образом, мо­тивом для проведения анализа.

Лекция вторая. Приемы детского анализа

Я допускаю, что мои последние выводы произвели весьма странное впечатление на практических аналити­ков. Весь арсенал изложенных мною приемов во многом противоречит правилам психоаналитической техники, которыми мы до сих пор руководились.

Рассмотрим еще раз мои приемы. Я обещаю ма­ленькой девочке, что она выздоровеет: при этом я исхо­жу из тех соображений, что нельзя требовать от ребен­ка, чтобы он пошел по неизвестной ему дороге с незнакомым ему человеком к цели, в которой он не уве­рен. Я исполняю его очевидное желание зависимости от авторитета и уверенности в успехе. Я открыто предла­гаю себя в союзники и вместе с ребенком критикую его родителей. В другом случае я веду тайную борьбу про­тив домашней обстановки, в которой живет ребенок, и всеми средствами домогаюсь его любви. Я преувеличи­ваю опасность симптома и пугаю пациента для достиже­ния своей цели. И, наконец, я вкрадываюсь в доверие к детям и навязываю себя им, хотя они уверены, что от­лично могут справиться и без меня.

Куда же исчезает предписанная аналитику стро­гая сдержанность, осторожность при обещании пациен­ту возможности выздоровления или даже только улуч­шения, его абсолютная выдержанность во всех личных делах, полная откровенность в оценке болезни и неогра­ниченная свобода, которая предоставляется пациенту, в любой момент прекратить по своему желанию совмест­ную работу? Хотя мы поддерживаем представление о такой свободе и у маленьких пациентов, но это остается в большей или меньшей степени фикцией: приблизи­тельно так же обстоит дело и в школе. Если принять всерьез вытекающую отсюда свободу действий, то, по всей вероятности, на следующий день все классы бы опустели. Я защищаюсь от возникшего, вероятно, у вас предположения, что я поступила таким образом вслед­ствие незнания или нарочитого пренебрежения прави­лами психоаналитической техники. Я полагаю, что я

Введение в технику психоанализа

развила лишь в большей степени основные элементы тех приемов, которыми пользуетесь вы все по отноше­нию к своим пациентам, не акцентируя этого. Может быть, я в своей первой лекции несколько преувеличила разницу между первоначальной ситуацией ребенка и взрослого. Вы знаете, как скептически мы относимся в первые дни к решению пациента лечиться и к тому доверию, которое он питает к нам. Мы опасаемся, что можем потерять его еще до начала анализа, и обретаем прочную почву для наших действий только тогда, когда мы вполне уверены в том, что возникла ситуация пере­носа. В первые дни с помощью ряда приемов, мало чем отличающихся от длительных и необычных приемов, применяемых мною в работе с детьми, мы действуем на него почти незаметно, так, чтоб не было никаких осо­бых усилий с нашей стороны.

Возьмем, например, депрессивного, меланхолично­го пациента. В действительности аналитическая тера­пия и техника не предназначены для таких случаев. Но там, где такое лечение предпринимается, необходим подготовительный этап, в течение которого мы пробуж­даем в пациенте интерес и мужество, необходимое для аналитической работы, ободряя его и вникая в его лич­ные потребности. Приведем еще один пример. Как вам известно, правила психоаналитической техники предо­стерегают нас от того, чтобы приступать слишком рано к толкованию сновидений и не посвящать таким обра­зом пациента в его внутренние процессы, которые еще непонятны ему и которые могут вызвать у него только протест. Однако, если мы имеем дело с умным, образо­ванным, скептически настроенным больным, страдаю­щим неврозом навязчивости, то нам даже бывает прият­но преподнести ему сразу же в начале лечения особенно красивое и убедительное толкование сновидения. Этим мы его заинтересовываем, удовлетворяем его высокие интеллектуальные запросы и, в сущности, делаем то же самое, что и работающий с детьми аналитик, демонст­рирующий маленькому мальчику, что он умеет показы­вать с помощью бечевки более интересные фокусы, не­жели сам ребенок. Точно так же существует аналогия в том, что, имея: дело с капризным и запущенным ребен-

Лекция вторая

ком, мы становимся на его сторону и выражаем готов­ность помочь ему в борьбе с окружающим миром. Мы показываем также и взрослому невротику, что хотим помочь ему и поддержать его, и при всех семейных кон­фликтах мы всегда принимаем его сторону. Следователь­но, и в данном случае мы становимся интересными и полезными для него людьми. Вопрос о влиянии сильной личности и авторитета тоже играет здесь важную роль. Наблюдение показывает, что на первых этапах анализа опытному и пользующемуся всеобщим уважением ана­литику гораздо легче удержать своих пациентов и пре­дотвратить их «бегство», чем молодому начинающему аналитику. Первому не приходится испытывать на себе во время первых сеансов стольких проявлений «отрица­тельного переноса», проявлений ненависти и недоверия, как последнему. Мы объясняем себе это различие нео­пытностью молодого аналитика, недостатком такта в обращении с пациентом, его поспешностью или слиш­ком большой осторожностью в толкованиях. Однако я полагаю, что в данном случае следовало бы принять во внимание исключительно внешний фактор, связанный с авторитетом. Пациент спрашивает себя и не без осно­вания: что это за человек, который претендует на то, чтобы стать таким огромным авторитетом? Дает ли ему право на это его положение в обществе или отношение к нему других людей? Мы не должны трактовать это од­нозначно как оживление старых импульсов ненависти;

в данном случае мы имеем дело скорее с проявлением здорового, критического ума, дающего знать о себе пе­ред тем, как пациент попадает в ситуацию аналитичес­кого переноса. При такой оценке положения вещей ана­литик, пользующийся известностью и уважением, имеет те же преимущества, что и работающий с детьми анали­тик, который сильнее и старше, чем его маленький па­циент, и который становится сильной личностью, ис­ключая всякие сомнения, если ребенок чувствует, что его родители ставят авторитет аналитика выше своего.

Следовательно, основные элементы такого подго-^ товительного этапа лечения, о которых я говорила выше, имеют место и при анализе взрослых пациентов. Но мне кажется, что я неправильно формулировала свою мысль.

Введение в технику психоанализа

Было бы правильнее сказать: в технике анализа взрос­лых людей мы обнаруживаем еще элементы тех при­емов, которые оказались необходимыми по отношению к ребенку. Границы их использования определяются тем, в какой мере взрослый пациент, с которым мы работа­ем, остается незрелым и зависимым существом и на­сколько он, следовательно, приближается в этом отно­шении к ребенку.

До сих пор речь шла только о подготовительном этапе лечения и о создании аналитической ситуации.

Допустим теперь, что аналитику действительно удалось с помощью вышеприведенных приемов завое­вать доверие ребенка, вызвать у него осознание своей болезни и, руководствуясь своим собственным решени­ем, стремится теперь изменить свое состояние. Таким образом, перед нами стоит второй вопрос, рассмотрение тех приемов, которыми мы располагаем для собственно аналитической работы с ребенком.

В технике анализа взрослых пациентов мы имеем четыре таких вспомогательных приема. Мы пользуем­ся, во-первых, всем тем, что может нам дать сознатель­ное воспоминание пациента, для составления возможно более подробной истории болезни. Мы пользуемся тол­кованием сновидений. Мы перерабатываем и интерпре­тируем свободные ассоциации, которые дает нам анали­зируемый. И пользуясь, наконец, интерпретацией его реакций переноса, мы пытаемся проникнуть в те его прежние переживания, которые никак иначе не могут быть переведены в сознание. Вы должны будете в даль­нейшем терпеливо подвергнуть систематическому рас­смотрению эти приемы и проверить, могут ли они быть применены и использованы в детском анализе.

Уже при составлении истории болезни на основа­нии сознательных воспоминаний пациента мы наталки­ваемся на первое отличие. Имея дело со взрослым паци­ентом, мы стараемся не использовать сведений, полученных от членов его семьи, а полагаемся исключи­тельно на те сведения, которые он сам может нам дать. Мы обосновываем это добровольное ограничение тем, что сведения, полученные от членов семьи больного, в боль­шинстве случаев бывают ненадежными, неполными и

Лекиия вторая

окраска их обусловливается личной установкой того или иного члена семьи по отношению к больному. Ребенок же может рассказать нам очень немногое о своей болез­ни. Его воспоминания ограничены коротким периодом времени, пока на помощь ему не приходит анализ. Он так занят актуальными переживаниями, что воспомина­ния о прошедшем бледнеют в сравнении с ними. Кроме того, он сам не знает, когда возникли его отклонения и когда он стал отличаться от других детей. Ребенок не склонен еще сравнивать себя с другими детьми, у него еще слишком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей недостаточности. Таким обра­зом, аналитик, работающий с детьми, фактически соби­рает сведения об анамнезе у родителей пациента. При этом он учитывает всевозможные неточности и искаже­ния, обусловленные личными мотивами.

Зато в области толкования сновидений те же при­емы, какие применяются при анализе взрослых, оста­ются в силе и для детского анализа. Во время анализа частота сновидений у ребенка такая же, как и у взрос­лого. Ясность или бессвязность сновидений зависит как

• в одном, так и в другом случае от силы сопротивления. Тем не менее детские сновидения гораздо легче интер­претировать, хотя они в процессе анализа не всегда бы­вают так же просты, как примеры, приведенные в «Тол­ковании сновидений». Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, которые соответству­ют более сложной невротической организации малень­ких пациентов. Нет ничего проще, чем сделать понят­ным для ребенка его сновидение. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: «Само сно-

• видение ничего не может создать; каждый его элемент был откуда-нибудь почерпнут». Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски. Он увлекается отыскива­нием отдельных элементов сновидения подобно игре в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуациях реальной жизни встречаются отдель­ные визуальные и звуковые образы сновидения. Может быть, это происходит оттого, что ребенку сновидения ближе, чем взрослому человеку. Может быть, он, отыс­кивая смысл в сновидении, не удивляется ничему, по-

Введение в технику психоанализа

скольку раньше никогда не слышал мнения взрослых о бессмысленности сновидений. Во всяком случае он гор­дится удачным толкованием сновидения. Кроме того, я часто видела, что даже неразвитые дети, оказавшиеся весьма неподходящими для анализа во всех других пун­ктах, справлялись с толкованием сновидений. В двух

случаях я долгое время вела анализ почти исключительно с помощью сновидений.

Но даже если маленький сновидец не дает нам сво­бодных ассоциаций, часто имеется возможность осуще­ствить толкование сновидения. Нам гораздо легче изу­чить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить его переживания: круг лиц, с которыми он контактиру­ет, значительно уже, чем у взрослого человека. Обычно мы позволяем себе использовать для интерпретации соб­ственное восприятие ситуации взамен отсутствующих свободных ассоциаций. Нижеследующие два примера детских сновидений, не представляя собой ничего ново­го, послужат наглядной иллюстрацией вышесказанного.

На пятом месяце анализа десятилетней девочки я подхожу, наконец, к вопросу о ее онанизме, в котором она сознается с глубоким чувством вины. Во время мас­турбации она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрицательное отношение к действиям, связанным с гениталиями, распространяется также на весь спектр подобных ощущений. Она начинает бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опасаясь взрыва, она не может смотреть без страха на пламя в газовой печи, рас­положенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Од­нажды вечером в отсутствие матери няня хочет расто­пить печь в ванной комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этим. В следую­щую ночь ей снится та же самая ситуация, с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошиб­ку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпа­ется в сильном страхе, будит тотчас же свою мать, рас­сказывает ей свое сновидение и заканчивает свой рас-

Лекиия вторая

сказ предположением (основанным на своих аналити­ческих познаниях), что это было, вероятно, сновидение, связанное с мыслями о наказании. Других свободных ассоциаций она не дает. Однако в данном случае мне было легко дополнить их. Манипуляции с печкой сим­волизируют, очевидно, ее манипуляции с собственным телом. Подобное же поведение, по ее мнению, свойствен­но и ее брату. «Ошибка» в сновидении является выра­жением ее собственной критики; взрыв, вероятно, сим­волизирует характер ее оргазма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом основание для ее наказания.

Два месяца спустя она увидела второе сновидение, связанное с огнем. Сон был следующего содержания: «На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цвета. Я знаю, что дом сейчас загорится, и ис­пытываю страх. Затем кто-то приходит и забирает кир­пичи». Когда она проснулась, ее рука лежала на гени­талиях. На этот раз она дает свободные ассоциации в связи с одним элементом сновидения, а именно с кир­пичами: ей сказали, что если положить себе кирпичи на голову, то не будешь расти. Исходя из этого, можно без труда дать толкование этого сновидения. «Не рас­ти» — это наказание, которое она боится понести за.свой онанизм. Значение огня мы знаем из прежнего сновидения, он — символ ее сексуального возбуждения. Таким образом, она занимается онанизмом во сне. Вос­поминание предостерегает ее, напоминает обо всех зап­ретах, касающихся онанизма, и она испытывает страх. Неизвестным лицом, убравшим кирпичи, являюсь, ве­роятно, я со своим успокаивающим влиянием.

Не все сновидения, имеющие место во время детс­кого анализа, могут быть легко истолкованы. Но, в об­щем, права была эта маленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости, которая обычно начинала свой рассказ следующими словами: «Сегодня я видела стран­ное сновидение. Но мы с тобой скоро узнаем, что все это значит».

Наряду с толкованием сновидений большую роль в детском анализе играют также грезы. Многие из де­тей, в работе с которыми я приобрела свой опыт, были

Введение в технику психоанализа

страстными мечтателями. Рассказы об их фантазиях были для меня наилучшим вспомогательным средством при анализе. Обычно бывает очень легко побудить де­тей, доверие которых уже завоевано, к рассказам о сво­их дневных фантазиях. Они рассказывают их легче. Очевидно, стыдятся их меньше, чем взрослые люди, которые называют свои мечты «ребяческими». В то вре­мя, как взрослый человек обычно подвергает свои грезы анализу с запозданием и неохотно — именно вследствие чувства стыда и отрицательного к ним отношения, — появление их у ребенка часто оказывается значитель­ным подспорьем во время трудных первоначальных эта­пов анализа. Следующие примеры проиллюстрируют три типа таких фантазий.