Борьба за первое место competition for first place

Хотя в английском тоже сложился и устоялся свой набор «военных» мета­фор, они довольно малочисленны, встречаются намного реже и поэтому не так режут слух. Американский эссеист Сюзан Сонтаг указала на использова­ние военных метафор при описании разных болезней, особенно рака: tumors invade, cells are bombarded with rays⁷. «Болезнь рассматривается здесь как втор-

жение чужих организмов, а тело реагирует на них тем, что мобилизует свои, военные силы, т.е. immunological defenses; курс лечения — aggressive, напри­мер, когда говорят о химиотерапии»⁸. В других контекстах по-английски го­ворят о the battle for survival, conquest of space, going great guns, war of nerves, bite the bullet. Однако такие выражения звучат гораздо более разговорно, чем русская военная лексика⁹. При встрече с нею английскому переводчику во время работы приходится искать «мирные» эквиваленты:

Вы приехали сюда после жарких дебатов, вооруженные наказами своих из­бирателей.

You've come here bearing/bringing/with/encouraged by/backed by instruc­tions/requests of your voters/constituents.

Даже при анализе русских текстов, в которых говорится о войне, иногда приходится прибегать к расшифровке:

Великая победа над гитлеровским фашизмом, имеющая всемирно-историче­ское значение, — наше общее достояние, и одержана она была общими усилиями народов и армий стран антигитлеровской коалиции, партизан, бойцов движения Сопротивления, антифашистов, демократов и патриотов, миллионов борцов за свободу.

Hitlerite (ни в коем случае не Hitler's!} порой используется для перевода слова «гитлеровский», но на западе чаще передается как Nazi¹⁰. Первую часть фразы можно перевести проще — the historic victory over Fascism, опуская при­лагательное Hitlerite, так как оно повторяет Fascism. «Имеющую» не следует переводить глагольной формой, а лучше сказать: of historic (не historical]) sig­nificance.

Глагол здесь действительно нужно переводить, точнее вставлять, т.к. он подразумевается на месте тире между словами «значение» и «наше»: the great victory... is our common/shared legacy/heritage and was won/gained by the joint efforts of the peoples and the armies of (the countries of) the antihitlerite coali­tion. To же самое можно выразить и покороче: The war was won by... Выра­жение «бойцов движения Сопротивления» легко укладывается в the Resistance или the resistance movement; millions of freedom fighters будет короче, чем mil­lions of fighters for freedom. Если переводчик очень спешит, он может сжать весь перечень участников борьбы с фашизмом до antifascists and freedom fighters — категорию, которая, в основном, охватывает их всех:

The historic victory over the Nazis is our common/shared legacy/heritage and was won by the peoples and armies of the anti-fascist coalition, partisans, the Resistance movement, antifascists, (democrats and patriots) and millions of free­dom fighters.

Конечно, необходимость в смягчении русскоязычной «военной» или «аг­рессивной» терминологии возникает далеко не всегда. Это делается лишь тог­да, когда «переводимое» не подходит к содержанию английского текста¹¹. В противном случае словесный арсенал политического облачения не только не

ослабляется, а, наоборот, сознательно подчеркивается с помощью не менее сильных эквивалентов:

Ничего они не жалеют, чтобы поддержать режим своих ставленников..., со­вершающих кровавые преступления против этого маленького народа.

Здесь, для экономии времени, «кровавые преступления» адекватно превра­щаются в atrocities, а в переводе вместо 9 слогов остается только 4. Но как stooges или henchmen, — т.е. «ставленники», так и bloody или horrendous, точ­но передают исходные понятия. В английском они звучат довольно резко, даже обличительно и при переводе без них не обойтись, не нанеся ущерб выразительности.

А как быть, если при прослушивании такого «политически заряженного» предложения в памяти переводчика не найдется ни одного из важных слов? Легко представить себе, к примеру, простую ситуацию: в приведенной фра­зе о поддержке марионеточных режимов переводчик не расслышал слово «ставленник». Или другое — ему не сразу приходит на ум английский экви­валент этого слова. В обоих случаях спасательным кругом оказываются сло­ва, достаточно нейтральные для любого словесного контекста: their men или their supporters.

К сожалению, «военной» терминологией была заражена не только поли­тическая литература, но и многие другие сферы советской печати. Н.Стрел­кова правильно отметила, что словами «борьба» и «бороться» так злоупотреб­ляли в прессе, что they have lost their power of denotation and have become pure­ly functional... Unless the context includes some reference to a genuine struggle in the literal sense (such as the struggle for freedom, national liberation, or power) these words are really symbols»^u. А для англоговорящего слово «борьба» звучит весьма агрессивно. С его точки зрения, совершенно непонятно, почему лю­ди постоянно борются, поэтому fighting for peace производит на него стран­ное и противоречивое впечатление.

Для жителей нашей страны борьба за мир остается одним из наиболее важ­ных дел.

По-английски «борьба за мир» звучит лучше всего как the campaign for peace, the peace movement, work for peace или the drive for peace. «Борец за мир» — здесь campaigner или peace activist звучит точнее, чем fighter. «Борь­ба с наркотиками» переводится «военной» метафорой, которая стала застыв­шим выражением на английском — war on drugs или как campaign to combat drugs. «Борьбу мнений» можно выразить как clash of opinions, а «борьбу про­тивоположностей» как clash of opposing views¹?¹. «Мы боремся за это» адекват­но передается как we want this/we are striving for this, а не как fighting или struggling¹⁴. В других случаях «бороться против» можно переводить как to contend with.

В русском языке есть контексты, в которых речь на самом деле идет об an actual struggle or fight:

Поддержка справедливой борьбы этого народа против иностранных наем­ников.