Дефензивно-шизотипические пациенты 11 страница

* **

Игорь (48^м, 1а): «Говорю слова Виктора («Поздняя весна») и сам удивляюсь, что у лютиков «желтые блестящие рожицы». И потом их в природе вижу, рассматриваю среди других цветов...»

* **

Трудности с Верой (46^ж, 1з). Фаина (51^ж, 1ж) и Галла (41^ж, 1ж) утверждают, что нет у них сил на такое частое и долгое общение с Верой вне амбулатории, какого Вера требует.

* **

Фаина рассказала, что когда на репетициях механически произносит свою роль, то почему-то часто при этом хорошо отдыхает, гораздо глубже отдыхает, нежели когда так же произносит роль дома.

* **

Беседа перед репетицией. Особенности любви сообразно особенностям природы человека, его характеру. Любить по-своему (сообразно своей природе) поможет игра разных характерологических переживаний любви, рассматривая среди всего этого именно свое характерологическое переживание.

* **

Естественно-тихо, проникновенно-внутренне прошел спектакль «Поздняя весна» (7.06.2002). Говорили посветлевшие в спектакле пациенты-актеры, что почувствовали-поняли (когда были в этом спектакле и после), как они близки друг другу.

* **

Говорили пациенты-актеры о том, что «в нашем Театре есть мысль» и что им больше негде сказать, чтобы их «"слышали" или "слушали" с одобрением», а «это рождает чувство» (Роман (46^м, 2а)).

* **

Юлия (39^ж, 1е): «Вот я теперь не смогу играть Волчицу. Раньше рычала Волчицей и думала в это время о муже, который так раздражает меня и не понимает. А теперь оставил он меня и я его очень люблю, тянусь к нему и не могу уже, думая о нем, рычать. Вообще не могу теперь рычать...»

* **

Впечатление: чем правдивее пациенты-актеры Театра играют больных людей, тем более как-то по-здоровому играют болезнь, больных. Получается здоровье. Что это?

* **

Пациенты Театра как будто бы сами знают-чувствуют, как им жить, чтобы легче выживать, знают-чувствуют, что уже не выздоровеют, не станут совсем здоровыми. Но и в этом хроническом нездоровье есть свое богатство. И чем глубже это они понимают, тем глубже сдруживаются между собою. Так мне это все видится.

Говорили об изо-принципе Альтшулера. Вспомнил и пересказал из Пришвина. Михаил Михайлович Пришвин в книге «В краю непуганых птиц (Очерки Выговского края)» (1907), рассказывая о северных «вопленицах, плакальщицах и подголосницах» на Карельском острове, соглашается с этнографом Барсовым в том, что эти женщины, обычно много сами горевавшие, являются «истолковательницами чужого горя»[200].В этом, думается, и состоит существо психотерапевтической силы «вопа», причитания, надгробных песен. Так мы и в психотерапевтической пьесе «истолковываем» с сочувствием, грустным созвучием переживания, расстройства пациентов. Наконец, они сами могут это истолкование осознать-прочувствовать на репетициях, в спектакле, — и им легче. Хотя многим из пациентов поначалу хочется от пьесы только веселости, жизнерадостности.

* **

Одна из мам во время спектакля заплакала в зрительном зале, когда ее замкнутый, остро-застенчивый тридцатилетний сын Виктор (30^м, 2в), никогда прежде не подходивший к девушкам, женщинам, стал говорить милой молодой женщине нежные слова, танцуя с ней, и поцеловал ей руку.

* **

Сорокалетняя одинокая Анна (40^ж, 4), играющая в «Поздней весне» Юлю, тепло, по роли обнимающая отца, целующая его в голову, подошла ко мне в коридоре и тихо сказала: «У нас в семье так не принято было — обнять, поцеловать и такие нежные слова говорить. Я тут в первый раз это делаю. И как это хорошо».

 

* **

Рассердился-таки на Валерию (65^ж, 3в): один неженатый сын измучивает ее своим пьянством (живут вместе), другой много лет измучивал и в прошлом году умер от опоя, а сама она готова у меня «кодироваться» от алкоголизма лишь на год.

* **

Все стараюсь заинтересовать пациентов Театра еще и творческим коллекционированием: марки, календарики, открытки, конфетные бумажки и т. п. Влас (47^м, 1д) готов погружаться в разнообразные коллекции, «но чтобы это были обнаженные женщины». Такая вот беззащитно-милая гиперкомпенсация, и все понимают, что это так, и тепло улыбаются. Другие пациенты тянутся к разнообразному по содержанию обычному коллекционированию марок — цветы, травы, бабочки, знаменитые люди, живопись и т. д. Встречаются и загадочно-необычные, глубоко индивидуальные интересы-привязанности: например, вспаханная земля, особенно на границе с невспаханной[201].

В пьесах «В день рождения Харитона» и «Психотерапевтическая гостиная» звучит мотив обусловленности высокого, великого творчества непременной душевной патологией (патологией прежде всего с дефензивностью — переживанием своей неполноценности). Время от времени приходится разъяснять свое отношение к этому, в сущности, факту жизни, гениально изображенному еще Дюрером в гравюре «Меланхолия». Конечно же, большинство людей с душевной патологией не отличается способностью к высокому творчеству. Эта способность невозможна без редкой, особенно сложной природной организации души. Высокое творчество — это то редкое, что несравненно выше не так редко встречающейся талантливости. Но все же причиной этого высокого Творчества является всегда глубокое, патологическое страдание творца. Совсем не обязательно, чтобы это страдание было патологией психотической выраженности. Это может быть просто патологический (болезненный) характер, как у А.П.Чехова[202], но и болезненный характер есть мучительная душевная патология. Там, где глубокая творческая индивидуальность, — там и основа ее в виде глубокого страдания, потому что работающая творческая индивидуальность есть природно-приспособительная сила, лечащая страдание. Творчество умеренных, здоровых, «талантов», часто не есть лечение, в нем меньше индивидуальности, а больше повседневно-журналистического (но и это по-своему очень важно, особенно для читателей-современников). В этом смысле А.П.Чехов называл своего современника Петра Дмитриевича Боборыкина, известнейшего при своей жизни «многотомного» писателя, журналиста, мемуариста, театрального критика, — «добросовестным тружеником». Гения трудно назвать тружеником: он не трудится, а дышит-лечится творчеством, не может без творчества жить.

Таким образом, только творец с более или менее сложной душевной дефензивной патологией может оказаться гением.

Дефензивные пациенты в Терапии творческим самовыражением постепенно психотерапевтически проникались этой научной правдой жизни. Влас (47^м, 1д) однажды сказал, что нас может утешать даже то, что мы, не являясь сами гениальными творцами, как бы составляем ту дефензивно-патологическую почву, из которой (и только из нее) изредка вырастают гении человечества. Но есть и (пусть крошечная) надежда на собственное гениальное самовыражение (если не сейчас, то в будущем). Все пациенты нашего Театра одновременно, как уже отметил, творчески самовыражаются и в других занятиях. Практически каждый из них создает какие-то творческие произведения в поисках именно своей творческой дороги, тропинки. Той дороги, тропинки, где чувствуешь себя совершенно раскованным, «без потолка», где ты сильнее многих других и себя самого (себя самого в чем-то другом). Остальное же творчество, вокруг этой дороги, тропинки (в том числе театральное), оживляет, питает, укрепляет главную творческую способность, как, например, негениальные акварели Лермонтова углубляли, обогащали его писательский гений.

* **

День рождения Власа (47^м, 1д) с традиционным тортом, который, по обыкновению, принес в Театр деньрожденник. Театр подарил Власу фигурку балерины с виноватой оговоркой, что «она все же немножко одета». Влас все равно был доволен. С благодарным картинным блаженством рассматривал фигурку, держа ее перед глазами на вытянутой руке.

* **

После того как кодировал Валерию (65^ж, 3в) на год (на более так и не согласилась), Валерия перестала ходить в Театр, ходит лишь на беседы со своим врачом. Не выносит «противошерстной психотерапии» (консторумовское выражение). Несколько дней назад от опоя умер и ее второй, последний, сын.

* **

Пациенты-актеры, составляющие уже многолетнюю сердцевину нашего Театра, искренне, думается, утверждают, что только здесь, в Театре, они и способны по-человечески существовать, жить душой, духовно дышать. Они ждут театральную пятницу, вспоминая с теплым светом в душе прошлые пятницы.

* **

Пожалуй, это закономерность: эндогенно-процессуальные пациенты бурно, почем зря, ругают психотерапевтическую пьесу и потом играют в ней с таким вдохновением, как можно только играть в любимой пьесе.

* **

Смотрели на видеопленке «Позднюю весну». Роман (46^м, 2а) так естественно-глубоко, прочувствованно играл Александра. Сказал ему: «Это же жизнь вашей души». Он согласился, что, да, в эти минуты он жил.

* **

На video декорации Римы Гаврииловны Кошкаровой к «Поздней весне» еще волшебнее своими скромными, акварельно-нежными красками, прозрачно-одухотворенной дефензивной выразительностью.

Год

Влас (47^м, 1д), Алиса (32^ж, 1е), Галла (41^ж, 1ж) говорили о том, как важно и в Театре познавать характеры, чтобы иметь в душе «ориентиры» и по возможности следовать им, понимая, что все это характерологическое — довольно сложное дело. Полифонист, аутист — это лишь «ориентиры», помогающие на что-то опереться в поисках своего пути. И — чтобы легче было, понимая человека, принимать его таким, какой есть, и радоваться граням созвучия с ним. Это все, конечно, очень близко к тому, о чем рассказываю им.

* **

Танцы. Учимся, учимся чувствовать всей душой, оживляться в своей напряженной вялости. Прошу: Игорь (48^м, 1а), обнимите Вику (46^ж, 2а) нежнее, поцелуйте ее в щеку.

Шубообразные пациенты — «с таблетками», нейролептически-деревянные.

Клим (28^м, 4), по обыкновению, тихо, заикаясь, жаловался, что «девочки от меня все пятятся», не хотят со мной танцевать. Но вот пришла к нам Маша (26^ж, 2а) — и все время они танцуют вместе. Маша с застывше-восторженным взором. Влас (47^м, 1д) шепчет мне на ухо о Маше с Климом: «Вот оба ущербные, и хорошо им вместе».

Худенький Юрий (25^м, 1б) танцует с очень полной Юстиной (39^ж, 2б) так бережно, согнувшись. Где-нибудь на дискотеке осмеяли бы, а у нас так и должно быть.

Клим жалуется, плачет: «Хочу рядом с Машей и чай пить». Сажаем их рядом. Счастлив. Маша отрешенно-восторженно смотрит в себя.

* **

«Поздняя весна». Сцена Юли с Хасаном. Просим все вместе Машу: «Обними папу, погладь. Это же папина голова. Не кот, который может оцарапать».

* **

Чем все-таки отличаемся от Театра Станиславского? — спрашиваю.

Серафима (40^ж, 3а) объясняет: «Тем, что играем себя самих, не перевоплощаясь в другого. Даже если играем другого, то играем, в сущности, не его, а свое отношение к нему, по возможности постигая его, стараясь вчувствоваться в него, иногда передразниваем его, чтобы через него глубже понять, почувствовать себя. Станиславский же призывал к перевоплощению на основе какого-то своего (хоть малого) созвучия с чужой тебе ролью и поэтому характерологию отрицал. Самое главное у нас — себя настоящего играть, такого, каким ты и должен быть». Молодец, Серафима! Ну, да она ведь театральный аспирант.

* **

Важно серьезное чередовать с «Клубничкой» Сергея Втюрина, в которой дурачимся. Танго, вальсы — с «конфетками-бараночками».

* **

Кто-то у нас защитил недавно диссертацию, а кто-то инвалид II группы, мучается лекарственной заторможенностью дома в ожидании Театра. Говорю инвалиду, что и он свою жизнь вполне, по-моему, оправдывает стихами добрыми, искренними в наших сборниках, своей игрой в нашем Театре во время спектаклей и концертов. Люди читают его, смотрят, слушают, и его доброта, чистота целительно западает в них. Даже в других странах: ведь рассылаем сборник и в самом деле в библиотеки мира.

* **

Попросили с Елизаветой Юльевной Власа (47^м, 1д) помогать нам в режиссуре, и он так хорошо, остроумно помогает, показывает «ребятам», как кого играть. Но вот Юлия (39^ж, 1е) воспротивилась, не соглашается с Власом: «Как хочу, так и буду играть истеричность!» Вот так гневно она и на мужа нападала и без мужа осталась. Елизавета Юльевна: «Юлия, Юлия, это же наш Влас. Чего так сердитесь? Разве не любите его?» Юлия смягчается: «Да, несуразица...» Елизавета Юльевна: «Юлия, обнимите Власа». Влас тоже смягчается: «Да, я тоже раним». Так улаживаются ссоры — как в семье.

* **

Болезни, характеры видятся и в танцах, в танцевании. Геометрически-угловатые, шизоидные движения, эндогенно-процессуальная разлаженная плавность, неловко-психастеническая пластичность и т. д.

* **

Влас (режиссирует): «Веди себя, Медведица, так, чтобы видно всем было, что Медведь твой муж. Показывай, показывай свой теплый, синтонный характер, но чтобы заметны были и собственная неповторимость, и твое, тоже собственное, отношение к себе, в твоей роли, то есть к Медведице, и к своему мужу». Потом я включаюсь: Кот Тютик утонченно, блистательно безнравствен. Его артистической безнравственностью даже любуешься. Это такие аутисты-мефистофели, увлеченные злом, бывают, встречаются в нашей жизни. Кот Тютик все время рассеянно поправляет пенсне. Такая как бы отрешенная застенчивость эстета.

* **

Инна (47^ж, 2а): «От скучных великосветских раутов моего мужа мне сюда хочется, к вам, с Игорем танцевать кадриль».

* **

Влас говорил, что вот мы такие, что не можем делать то, что нам не нравится, не по душе. И раньше было ему совсем плохо, потому что не разбирался в людях. Теперь же кое-как разобрался благодаря Терапии творческим самовыражением. Ведь ТТС изучает разные природные характеры в их творческом самовыражении, дабы найти себя, своих людей. И вот успокоился: «ТТС помогла мне найти своих людей. Мы не хуже других. Философствуем, пишем стихи, рассказы, защищаем диссертации. И нам надо бы быть вместе».

* **

Роман (46^м, 2а) не хочет играть в «Клубничке»: «Там нет тепла, есть гротеск». Я поясняю: Да, шарж, но он помогает увидеть-понять суть характера. Роману все равно побольше земного тепла хочется.

* **

Готовим постановку «Зал редких книг»[203]. Характеры разбираем. Медведева — синтонно-дефензивная, размышляющая, Пичугин — ювенильный психастеник. Читаем по ролям повесть. Пациенты-актеры оживляются. Читают, произносят и то свое, о чем прежде лишь тайно думали, мечтали.

Селиван (28^м, 1г): «Просыпаюсь в Пичугине, жизнь чувствую.

Олег (27^м, 3а) размышляет вслух об отношениях между Медведевой и Пичугиным: «Да, психастеник может испытывать искреннюю влюбленность к женщине, девушке только при идейном единстве. А синтонному прежде всего ощущения подавай, а духовный мир носи в себе какой хочешь».

* **

Замечательно придумала Елизавета Юльевна. Медведева и Пичугин в начале постановки и в конце медленно танцуют под песни Анны Герман. У нас несколько пар пациентов-актеров (он и она) играют по очереди в постановке «Зал редких книг». Но, чтобы ясно было зрителям, что это все Медведева и Пичугин, актер надевает белый картуз, а актриса — белую шляпу с широкими полями. Стало быть, передают друг другу картуз и шляпу. И читают парами, за столом сидя, по книжкам, отмеченное там маркером. Учимся, учимся чувствовать, сообразно природе своей; не просто играть, а чувствовать.

* **

Чудесно прошел спектакль «Зал редких книг» (28 ноября 2003 г.). Зрители (в основном врачи и психологи) благодарили за глубину, тонкость, искренность игры, которая была не игрой, а «самой жизнью». Сияющие лица актеров.

* **

Оживляем пьесу-сказку «Новый год в лесной избе». Новые актеры вживаются в Медведя, Медведицу и других зверей с разными человеческими характерами.

* **

Пациентам-актерам: Не сидеть просто так, вытянувшись, в ожидании своих слов, за столом с чаем и бубликами. Хотя бы ложкой в чашке помешивайте.

Сказка все-таки и характеры тоже преподает. И танцев, и смеха, оживления в ней много, и общественная польза детям из трудных семей. Может, и — взрослым.

* **

Вот приходится возвращаться на репетициях к образу Доктора Оленя.

Это — тревожно-сомневающийся (психастенический) характер. Олень — не кристально-положительный герой, он сложнее. Ведь у нас здесь у всех есть в характере дефензив-ное, психастеническое в широком смысле. Олень при всем своем замечательном благородстве лесного самоотверженного доктора немного смешон бессильно-романтической проповедью совершенной трезвости для всех. Да, психастеник, психастеноподобный человек часто склонны природой своей к углубленным нравственно-этическим переживаниям, к служению добру, общественной пользе в разных формах, в разные времена. Это вообще сугубо российское. Психастеник, психастеноподобный преданы этому служению, стараются отодвинуть от себя в жизни все, что этому мешает, идут на все, что этому способствует. И вот мечтательная непрактичность российской дореволюционной психастенической (чеховской) интеллигенции (нередко полуголодной) сказалась в том, что, сердечно сочувствуя угнетенному народу, переживая за мужика, даже пьяницу, служа ему (в том числе своим творчеством — картины передвижников, психологическая проза), способствовали не увеличивающей богатство страны (и, значит, каждого ее жителя) строгой демократической цивилизованной капитализации, а Октябрьской революции. Смысл этой революции простые люди видели в том, чтобы, наполнившись ненавистью к богатым, поделить богатство («грабить награбленное»). Сочувствие к угнетенным в литературе и искусстве (такое глубокое, мощное) способствовало усилению агрессивности угнетенной массы. Ленин в известной статье «Лев Толстой как зеркало русской революции», В сущности, поблагодарил великого писателя за его вклад в дело революции. Вспомним и благодарно-восхищенное (с горечью) отношение Ленина к чеховской «Палате № 6». Зло, жестокость молодого капитализма, лопахиных, со временем, с годами развития, естественно, практически, оборачивались одновременно и цивилизованно-капиталистическим, зрелым, демократическим добром, но российские чеховские интеллигенты не способны были это предвидеть и опирались на лирическую мечту о светлой будущей жизни или на религию. Вспомним, как смеется над этим автор «Клубнички» «чеховским» монологом своей бабы Груни. Так вот. Так же лирически непрактичен Олень в своей мечтательной борьбе за абсолютную лесную трезвость. Волк и Медведь природой своей не могут жить без выпивки, жизнь для них тогда смысл теряет. Совершенная трезвость всех в лесу — розовая мечта, за которую Олень и гибнет.

Все это ни в коей мере не означает, что такие психастеники, как Олень, плохи. Просто они такие, какие есть. Каждый силен и в то же время ограничен, слаб своей особенностью, своим характером. Вокруг нас сила слабых и слабость сильных. Я и сам похож на Оленя своими прежними врачебными призывами к совершенно трезвой жизни всех людей, дабы не участвовать в погружении страны в пьяную яму. Похож и настоящими своими мечтами (также наивными) о том, что хорошо бы хотя бы врачам и учителям своей самоотверженной трезвостью, живым примером, побуждать к трезвости людей вокруг себя. Чтобы меньше было алкоголиков, пьяного горя. И что же — разве я презираю себя за это, хочу переделаться? Нет. Я принимаю себя таким, какой я есть по природе своей. И не могу быть другим. Это — моя особенность. Смешон немного? Ну и пусть. Другое дело — безнравственные поступки, преступления... Стало быть, вот он Олень. Какой есть — такой есть. И в жизни, и на сцене он должен быть, по-моему, не «ходячей добродетелью» и не сплошь смешным чудаком, а таким, какой он есть, — одухотворенно-наивным в своем благородстве.

* **

Плохо разбираюсь в сегодняшних артистах кино и театра, но знаю всех наших пациентов-актеров.

Когда наша актриса признается мне с увлажнившимися глазами, что полюбила кого-нибудь из наших актеров, все думает о нем, хотя и понимает, что нежные отношения эти, если и возникнут, то возможны «лишь малыми дозами» и лишь платонически («чтобы не пошатнуть настроение в депрессию»), я чувствую к этому актеру еще больше тепла, нежели раньше.

* **

Роман (46^м, 2а) в больнице; попал туда в остром психотическом состоянии. Сейчас острая психотика спала. Ребята навещают его там с гостинцами. Наша давняя шизотипическая пациентка Лиана (50^ж, 1б), инвалид II группы, из-за бурной истероидности своей, «вспышек женской ревности» (как сама это называет) то к одному мужчине, то к другому, не смогла посещать наш Театр-сообщество, группы творческого самовыражения. Участковый психиатр приглушил ее истероидную субдепрессию нейролептиками и антидепрессантами, и она, как многие инвалиды, сидит уже четверть века почти безвылазно дома, читая романы. Долгие годы до этого помогал Лиане в индивидуальных беседах в амбулатории. Теперь говорим с ней почти еженедельно по телефону, изредка Лиана приходит на наши спектакли, концерты. Иногда в наших концертах читаю ее чудесные горькие рассказы. Трагическая депрессивность проникнута в них Красотой[204]. Так вот. Она тоже посетила несколько раз в больнице Романа (их молодость прошла в нашей амбулатории). И жаловалась мне по телефону: «Роман попросил, чтобы я принесла ему жареной картошки и куриный рулет. А как же я могу принести ему жареную горячую картошку?! И забыла, как это куриное называется... Продавец помогла вспомнить. Купила только двести граммов куриного рулета. Такой дорогой! Роман, конечно, только меня смог попросить об этой картошке с рулетом, никого больше, потому что у нас с ним когда-то была близость. Два раза».

* **

Пациенты-актеры, как и другие пациенты в ТТС, врачи, психологи с охотой приходят на литературные вечера в Дом-музей А.П. Чехова на Садовой-Кудринской («Глазами медиков и филологов»). Директор Музея — Галина Федоровна Щеболева. Характерные названия докладов: «Мое переживание чеховского рассказа "О любви"» (психиатр Игнатий Журавлев), «Сомневающаяся любовь» (психиатр-психотерапевт Ольга Счастливова), «Чеховское в Алехине» (филолог Сергей Тихомиров), «Чехов и дети» (педиатр Рудольф Артамонов), «Психотерапевтический анализ пьесы А.П. Чехова "Чайка"» (психиатр-психотерапевт Рашит Тукаев). И еще многое другое. Такое соединение нашего Театра с Чеховым еще раз, думается, подтверждает наше серьезное созвучие с российским одухотворенно-психологическим XIX веком. Как и наше тяготение к художникам-передвижникам.

Кстати, ведь новое в искусстве, литературе — это не есть какое-то открытие в полном смысле небывалого, как происходит такое в науке и технике. В художественном творчестве произведение творчества обнаруживает себя не только мыслью, но прежде всего переживанием, здесь все в какой-то мере (но только в какой-то мере) уже бывало, потому что подобные друг другу душевно-характерологические картины переживаний существовали в разные периоды жизни Человечества. Природные характеры (в самом широком смысле, включая сюда и болезненные характерологические картины души) остаются, по сути, в общих чертах такими же на всех ступенях цивилизации. Иначе мы не понимали бы Аристотеля и Платона, Софокла и Сапфо. Только на одной ступени по таинственным законам Истории выступает на первый план один востребованный жизнью характер со своим характерологическим (личностным) художественным творчеством, а на другой — другой (питаясь, конечно, новым содержанием, светом своей эпохи и тем усложняясь, углубляясь или упрощаясь). Так и наш Театр камерно обнаруживает сегодня далеко не модную для нашего времени российскую дефензивность XIX века. Не выступающую сегодня в России на передний план, но тем не менее естественную для России, спрятанную в ней.

* **

Вспоминали, играли сцены из «Поздней весны». Говорили о Валентине. Рассказывал про ювенилизм.

Валентина все-таки жалкая, неустойчивая, плачет, по-своему тягостно переживает, что Хасана выгнала. Возможно, она не просто истерическая, а депрессивно-истерическая, полифонически-истерическая, то есть больше «своя» для депрессивных людей в пьесе, спектакле.

* **

В Театре пациенты-актеры расковываются душой, чтобы и в жизни вообще быть раскованнее, но все же именно по-своему, сообразно своей дефензивной, застенчивой природе.

* **

Репетировали в позапрошлую пятницу «Клубничку» Сергея Сергеева. Там, в «Сцене второй» есть такие слова: «Эпилептоид Сема, со сладострастной улыбкой, поглаживая украдкой от жены колено Шурочки...» Влас (47^м, 1д), будучи помощником режиссера, сам же играл Эпилептоида Сему и гладил Шурочке коленку. При этом у Шурочки не по пьесе была кислая физиономия. Шурочку играла застенчивая Прасковья (29^ж, 3б). Влас, конечно же, был недоволен. Меня тоже угораздило пошутить, что у Шурочки в глазах нет восторгов. Прасковья, возможно, обиделась. Она не пришла в следующую пятницу в Театр, но по телефону поблагодарила нас за несколькомесячную психотерапевтическую помощь: она теперь стала «несравненно раскованнее, смелее» в общении с начальником и сослуживцами в той фирме, где работает. Но она не хотела бы, чтобы к ней, даже в шутку, прикасались. Влас сказал, что Прасковья «выпадает» («и с этой коленкой тоже») из нашего Театра-сообщества, «потому что аутистка, а не полифонистка». «Полифонистка была бы только рада такому оживлению своей коленки и души». Все это убедительно верно клинико-психотерапевтически сказано.

* **

Часто думаю о наших пациентах-актерах: где же они еще, как не в нашей оазисно-камерной обстановке, вот так раскованно посмеются, порадуются...

* **

Постмодернизм не находит отклика в душах многих наших дефензивно-шизотипических и дефензивно-шизофренических пациентов. Они не могут понять-почувствовать (как и сам я), как это: все уже сказано, все уже написано и остается только иронически повторять-перелопачивать старое. Как это: художник уже не может, как прежде, выразить в творческом произведении свою душу, а может лишь как сталкер-проводник помогать разобраться во всем сотворенном прежде. Влас: «Это все аути-стические штуки». Да, верно, особая (не всякая) аутистичность символична, теоретична, без реалистически-полнокровного, бездонного, всегда нового, переживания. Умберто Эко, Сергей Сергеевич Аверинцев — глубокие теоретики, культурологи с чувством законченности своей аутистической системы. Так и для Гегеля существовала абсолютная истина, которая знала все.

* **

Говорили о деперсонализации. О том, что никогда не знаешь, что именно смягчит это тягостное «не мое» бесчувствие-равнодушие, эту неестественность чувствования. Вспоминали рассказ А.С. Соколова «Фрэнк Синатра» (1986). Автор рассказа «вообще недолюбливал певцов» и в том числе «самого нудного» Синатру (автор «очень любил танцевальную музыку»), но почувствовал «просвет» в своем депрессивно-деперсонализационном хроническом страдании именно тогда, когда, «для порядка», «через силу», слушал песни Синатры. Просвет выразился в том, что «промелькнула в душе едва уловимая тень знакомых ощущений, чувств». «Потом еще и еще. Я обрадовался и удивился. Обрадовался потому, что это был первый просвет за долгие недели, а удивился тому, что просвет был связан с голосом Фрэнка Синатры. <...> Это не означало, конечно, что облегчение автоматически приходило с голосом певца, но первый просвет возник именно так. И первый просвет, и второй, и пятый — пока более или менее не восстановились привычные музыкальные симпатии, а Фрэнк Синатра не отступил снова в тень. Но и теперь еще в тягостные минуты я достаю свои старые магнитные записи с песнями Фрэнка Синатры, слушаю, вспоминаю, как они чудесно помогли мне когда-то в самые мрачные времена, и снова начинаю верить, что волшебные сказки иногда сбываются, как об этом говорится в одной его песне...»[205] Решили взять этот рассказ в наши концерты.

* **

Инна (47^ж, 2а): «Многим здоровым не нужен наш Театр-сообщество, потому что они не нуждаются в глубоком, нашем, общении. Они общаются банально-механически: "хорошо сидим". Нам с ними не интересно».

Юлия (39^ж, 1е): «Не могу общаться со здоровыми подругами, скучно, а они все приглашают... Ни разу не встретила у них отклика, сочувствия к моим трудностям, навязчивостям, тоскливости. Они меня не понимают. Только удивляются, качают головами».