Дефензивно-шизотипические пациенты 6 страница

Подкорково-чувственная жухлость психастеника порождает его склонность к мягкой неуверенности в своих чувствах, вообще его неспособность спокойно-естественно чувствовать, особенно когда он не один, особенно — с неблизкими ему людьми. Это есть его природная деперсонализационность, притом тревожная от постоянного самонаблюдения, от склонности к нравственно-этическим переживаниям. Здесь нет фотографически-четкого, чувственно-подробного видения мира, человека, людских отношений при всем стремлении оживить себя красками, а есть (нередко по-своему богатые) импрессионистические деперсонализационно-неопределенные намеки-впечатления [185]в духе наполненных подтекстом рассказов Антона Чехова и картин Клода Моне. Эти зыбкие, неуверенные впечатления компенсаторно (и гиперкомпенса-торно) проникнуты спасительной склонностью к анализу, сотканному из тревожных сомнений-суждений (дабы хотя бы умственно разложить свою тревожную растерянность в мире по уверенным полочкам). От психастеноподобного (тревожно-деперсонализационного, сомневающегося, аналитического) шизоида (аутиста) психастеник отличается (так же природной) склонностью к материалистическому мироощущению. А от тревожного циклоида (синтонного человека) — мягкой повседневной деперсонализационностью-неестественностью и сомневающейся аналитичностью. Из этого психастенического ядра личности — при соприкосновении с общественной жизнью, при погружении в нее, и происходят основные психастенические трудности-переживания: трудности общения с людьми, нравственно-этические и тревожно-сомневающиеся ипохондрические страдания, томительное ожидание чего-то неосуществимого.

Так, Осип (18^м, За), студент технического вуза, лептосомно-диспластического сложения, не мог без мучительной стеснительности выступать на студенческих семинарах. В общении со студентами, преподавателями испытывал тягостную деперсонализационную неуверенность в своих чувствах, мучился тревожными сомнениями о том, «как выгляжу, как нелепо-неловко двигаюсь, что обо мне сейчас подумают». При этом лицо его застенчиво вытягивалось, делалось таким мрачным, что приятели смеялись: «Тебя, что, сейчас казнить будут?» От этих слов только усиливалась-усложнялась «цепная реакция тревожной неуверенности в себе» с желанием убежать-спрятаться домой в свою комнату. По этой причине и с девушкой не удалось задушевно-близко познакомиться. Дома же с бабушкой и мамой нет никакой стеснительности, и им крепко достается от его раздражительности, «отыгрываюсь на них». Осип пришел к нам в 1996 г. Через 7-8 месяцев занятий в ТТС (в том числе в Театре) наступила довольно стойкая компенсация психопатической патологии с ясным пониманием, что стало ему существенно лучше, легче в общении с преподавателями, студентами — от того, что понял-изучил особенности своего склада и характеры людей вообще, способен теперь понимать-предвидеть переживания и поступки, свои и других людей. Серьезно помогло ему у нас изучение характеров в исполнительском творчестве. Репетируя в Театре поведение, переживания человека с истерическим характером, глядя, как это делают другие наши пациенты-актеры, понял-прочувствовал холодноватую демонстративность своего сокурсника-обидчика. Ссора с этим парнем серьезно поспособствовала последней декомпенсации, продолжавшейся полгода, еще до прихода к нам. Осип полагал, что именно в Театре целебно изучил типичный конфликт между молодым психастеником и «демонстрантом» («истериком»), который из зависти обнаруживает свое презрение к приятелю-психастенику, поднявшемуся над ним какими-то своими успехами (отметки в институте, должности, внимание-уважение к нему людей). Участие в репетициях шуточной пьесы «Клубничка» помогло Осипу иронически относиться к своим конституционально-вегетативным дисфункциям, тревожным ипохондриям (Психастеник Вася).

Психастеники нередко благодаря игре вТеатре убеждаются в том, что их мягкая двигательная неловкость не есть какая-то неприятная для людей неуклюжесть. Пациенты-актеры и психотерапевты говорят им даже о некотором трогательном изяществе этой неловкости, не манерно-иероглифической, готической, как у шизоидов, а застенчиво-теплой, мягко-реалистической.

Среди психастеников встречаются, кстати, и неблагодарные, эгоистические, капризные.

3б. Дефензивные шизоиды.

Описания клиники, структуры характера шизоидов в ТТС, описания отношений их с другими пациентами см. в прежних моих книгах (Бурно М.Е., 1999а, 2002, 2005в, 2006), в книгах П.В. Волкова (2000, 2001), в работах, собранных в «Практическом руководстве по Терапии творческим самовыражением», 2003): Баянова Е.В., с. 505-532; Бурно М.Е., с. 97-105, 541-549; Гоголевич Т.Е., с. 128-159, 576-577, 617-623; Зуйкова Н.Л., с. 159-175; Иванова Г.Н., Иванова И.Н., с. 175-178; Эннс Е.А., с. 488-501; Счастливова О.Б., с. 587-597.

Если аутистически (шизоидно) чувствуешь изначальность духа, то представить эту подлинную для тебя, духовную, реальность возможно, например, символами или сновидностя-ми, но не полнокровной доброй, теплой или напряженной плотью-материей. Символы и сновидности, складывающиеся в необходимые человечеству концепции и мифы, мешают трезво понимать живого человека и по-земному сочувствовать ему, воздвигают прекрасные Гуманистические теоретические идеи над трудно уловимым для аутиста Земным нравственным чутьем.

Если склонные к одухотворенно-материалистическому мироощущению психастеники говорят обычно о своем душевном созвучии с героями Льва Толстого и Антона Чехова, дефензивные шизоиды нередко находят у себя общее с Алешей Карамазовым, Князем Мышкиным из Достоевского, отмечая, что Достоевский более созвучен им своей «остротой», нежели «более округлый, гладкий» Лев Толстой. Многие, в том числе, дефензивные, шизоиды, в отличие от психастеников, наделены острой, «сумасшедшей» чувственностью, соседствующей с рыцарской чистотой-застенчивостью. Вообще застенчивость тут весьма избирательна, парадоксальна (с точки зрения здравого смысла): бесстрашный в идейной борьбе аутист бежит от всего, что может ранить его свободу, — важный для него, разговор с грубоватым начальством или необходимый для дела, разговор на иностранном языке, которым, как ему кажется, недостаточно владеет. Типична для многих шизоидов способность наслаждаться Гармонией в строении растений, животных, минералов, понимая эту Гармонию как изначально духовное, символически-родное среди «чужих» людей, включая родственников. Если реалистоподобные дефензивные шизоиды тянутся в ТТС к подробному изучению характеров, то другие аутисты, напротив, часто чувствуют себя «над» характерами. Они тоже убеждены в том, что дух вне характера и превыше всего, но для них дух — разрушитель всякого представления о характере: сегодня у меня один характер, а завтра — другой.

Вот Юстин (20^м, 3б), лептосомного сложения студент-химик. Ему свойственны одухотворенно-глубинные, манерно-нежные, утонченно-теплые отношения с растениями (в том числе, с домашними цветами в горшках) — и никакого взаимопонимания с людьми (даже родителями). Есть космическая нежность, но нет земного тепла в отношениях с людьми, есть «ощущение людского вакуума, дисгармонии с желанием выбраться из всего этого». Сковывающая тело и душу напряженность беспомощности и одиночества среди людей в институте и на улице. Переживание неполноценности своей натуры в связи со всем этим.

В то же время нередко страшен аффект шизоидов, особенно среди близких. Это не истерический душ, а истероидный агрессивно-испепеляющий шквал. И «самодостаточность» многих, даже дефензивных, шизоидов доходит до слепого, яростного сопротивления одним, в чем-то не созвучным им авторитетам, и незаслуженно-нежного (с точки зрения здравого смысла) обожания других людей, созвучных им или не ранящих их самолюбие. Впрочем, если психологически разобраться, ненависть аутиста причиняется разными формами покушения на его личную свободу-концепцию (хотя чаще это ему сенситивно кажется). В процессе ТТС, уже через два месяца, у Юстина смягчилась душевная напряженность среди людей. Как он сам объяснил, — от осознания происходящего с ним среди людей. Осознал силу свою в способности глубоко, научно-теоретически проникать в изучаемый предмет, события. А слабость его состоит в том, что это движение души досадно медленно происходит и еще нет непосредственного, живого тепла к людям. Впрочем, согласился, что так это и должно у него быть, такова природная характерологическая закономерность. В Театре, на наших репетициях, постепенно стал все глубже и теплее общаться с некоторыми из наших пациентов-актеров, выяснив для себя что способен более или менее глубоко общаться лишь с людьми, созвучными ему строем души, «вот как здесь, у нас», а значит, таких и надо искать в жизни. Стал писать одухотворенно-сложные аутистические стихи и выступать с ними в наших психотерапевтических концертах. Полагает, что участие в репетициях спектаклей «Новый год в лесной избе» и «Поздняя весна» существенно помогло ему понять главное в себе как в психастеноподобном аутисте. Это главное — «переживание изначальности-самостоятельности бессмертного духа, Гармонии в себе». Раньше это лишь подспудно, неосознанно чувствовал, теперь в этом «осознанно убежден». Понятно стало, почему сажал с удовольствием в детстве растения, почему так привлекает его с давних пор Красота неба, звезд. Понял, что значит жить Идеей Добра (как это и происходит с ним), в том числе, и благодаря репетициям, спектаклям («Поздняя весна», «В день рождения Харитона»). Даже гротескно-шутливое выражение Шизоида Вениамина в «Клубничке» о том, что стихи Блока «конгруэнтны трансцен-денции архетипически структурированной самости» помогло понять существо собственной аутистичности. «Психастеник тоже внутренний, но живет реалистическими переживаниями», — уточняет Юстин. Он надеется, что осознание Идеи Добра в своей душе поможет ему мягче, теплее относиться к плохо понимающим его авторитарным родителям.

Некоторым шизоидам «лицедейство не по душе». Поэтому они способны с охотой играть в Театре только себя самих. Но зато именно этим пациентам Театр, наглядно высвечивая тонкости характеров, помогает выбрать свою природно-характерологическую жизненную дорогу и способствует аутистической самобытности их творчества.

Попадают в наш Театр и мягкие, застенчивые, религиозные шизоидные юноши, любящие одиночество, вместе с которым любят втайне, издалека девушку, «свою единственную», с которой хочется создать семью. Им хочется жить лишь ради семьи. Им не так важно, кем и где они станут работать: важно заработками тепло радовать свою семью. Им очень трудно общаться с людьми: «все боюсь опозорить себя какими-то высказываниями и по пустякам разрабатываю подробные планы — как кому о чем сказать, а без планов совершенно теряюсь в панике» (Евгений (24^м, 3б)). В то же время такой юноша, нередко весьма способный в физике, математике, быстро, тихо, молча во время студенческой контрольной может написать еще несколько контрольных для нуждающихся в его помощи приятелей-студентов и, в том числе, для «своей единственной». В то же время он убежден, что подойти к «своей единственной» никогда не сможет: «она очень красивая». Он даже подозревает, что девушка заметила, что он на нее смотрит издалека, и ей стыдно, что именно он, «такой несовершенный», на нее смотрит. Такому юноше легче в лесу, на безлюдной улице, в компьютере. Ему совсем не страшно в космосе: «Ведь я буду там один, — объясняет Евгений. — Звездное небо желает мне только добра, звезды улыбаются мне, как живые, там исчезло бы чувство острого одиночества». Смерти боятся эти юноши лишь потому, что нет семьи, «не выполнил своего предназначения». Часто любимая их книга — «Маленький принц» Экзюпери. ТТС вне Театра здесь обычно заметно не помогает общению с людьми. Но в Театре через несколько месяцев их состояние тягостной безысходности серьезно улучшается: могут уже не так болезненно, не так трудно общаться с сокурсниками, сослуживцами, получается все чаще сказать человеку что-то от души (например, вспоминая созвучные слова пьесы). Теплая, доброжелательная обстановка в Театре, разговоры по душам без покушения на личную свободу — смягчают переживание одиночества. С постижением (в том числе и благодаря Театру) своих аутистических ценностей уже нет душевного смятения («кто я? откуда? зачем?»), не хочется уже теперь быть другим. В Театре именно им важно играть человека с противоположным характером, дабы изучать таким образом этот характер и через него свой, себя, осознавая себя собою и, в том числе, свою нередкую здесь характерологическую склонность к религиозным переживаниям. Все реже приходит теперь такой юноша в нашу амбулаторию; с живой одухотворенной (и все же неземной) нежностью рассказывает он об однокурснице, любимой им издалека, хотя она и видится ему теперь довольно грубоватой. И уже не так теперь он расстраивается, когда она как-то «отвергает» его.

3б. Дефензивные истерические натуры.

Описания клиники, структуры характера указанных пациентов в ТТС, размышления о ценности истерического характера см. в прежних моих книгах (Бурно М.Е., 1999а, 2002, 2005в, 2006), в книгах П.В. Волкова (2000, 2001), в работах, собранных в «Практическом руководстве по Терапии творческим самовыражением» (2003): Бурно М.Е., с. 97-127, 188-195; Руднев В.П., с. 203-212; Эннс Е.А., с. 488-501.

Истерическое личностное ядро сказывается чувственным природным стремлением кого-то из себя изображать, дабы вызвать этим неравнодушие к себе зрителей. Дефензивные истерики изображают свою дефензивность: сложность своих «страданий», свою «самоотверженность», «неуверенность в своих силах», «скромность», свои «искания Истины, Добра» и т. п. Понятно, что изображать из себя что-то в таком роде приходится тогда, когда в тебе этого самого в настоящем, природном, виде довольно мало. Как, впрочем, и в малом ребенке. Даже в телосложении своем эти люди нередко несут черты детскости, грацильности, но часто равномерно-увеличенные, как бы раздутые, в сравнении с детскими. Крупные наивные коленки под коротким не по возрасту платьем, что-то детское во взрослых руках. Но нередко даже в облике дефензивных истероков видится нечто хищное, гиперсексуальное.

Из пациентов такого рода (дефензивные истерики) приживались у нас в ТТС и, в том числе в Театре, лишь одинокие пожилые дамы-страдалицы с многолетней безответной влюбленностью в мужчину. К тому же они страдали алкоголизмом. Такая женщина (например, Валерия (65^ж, 3в)) способна долгие годы поэтически-трагически мучительно смаковать вслух свою безответную влюбленность в инженера-начальника, рассказывать, как стоит часами под дождем под окнами его квартиры, забросив заботу о двух своих сыновьях. Наконец она добивается того, что выходит замуж за этого уже больного старого человека, покорив его своей многолетней преданностью, многолетним «застенчивым страданием», отобрав его у гражданской жены вместе с большой квартирой. «Она, конечно, будет ухаживать за мной несравненно лучше, нежели женщина, с которой живу, — говорит себе и другим этот человек. — Рядом с нею я хотя бы умру в чистой постели, в душевном тепле. Она не будет требовать, чтобы я выкинул на помойку детали, приборы из моей домашней мастерской изобретателя, она будет там мне помогать». Но проходит месяц, и «тихая страдалица» превращается словами молодожена в «ярую стерву», которая с руганью выбрасывает из домашней мастерской мужа «все эти железки» и превращает его в своего раба. К тому же, к удивлению мужа, вдруг обнаруживается ее алкоголизм. Когда умирают от опоя один за другим оба ее взрослых сына, беспробудно пьянствуя в другой, материнской, квартире, эта женщина стеснительно-картинно, загадочно-тоскливо требует у нас позволить ей выпить-сорваться: иначе она умрет, не сможет пережить это «нечеловеческое горе». И все же эта особая, картинная, дефензивность-беспомощность истерических страдалиц, в конечном счете, как правило, остающихся у разбитого корыта, помогает нам самим сочувствовать им и учить других пациентов-актеров жалеть этих больших детей, капризных, но все же по-своему дефензивно-теплых, жалких незрелым, девчоночьим, теплом.

Лица их постоянно выражают несколько притворную обиженность своею жизнью, своею судьбой. Это откровенно проступало и в их творческих, обычно автобиографических, произведениях[186], и в их театральной игре. Им хорошо подходят роли Бабы Груни («Клубничка»), Веры Васильевны Пирожихиной («В день рождения Харитона»). Но они, понятно, стремятся и к молодым ролям (например, Светлана и Ольга из «Поздней весны»). Бывало, они тянулись играть молодые любовные роли с молодыми пациентами-актерами, и тогда немного проглядывала в этой пожилой спившейся, по-дефензивному грубовато-жалкой женщине, как назвал это один шизотипический юноша, — «старая хищница».

В любом случае, однако, наша жизнь в Театре освежает-вдохновляет этих пациенток. Театр становится их пристанищем. Но если где-нибудь в здоровой театральной самодеятельности этих женщин часто обижают строгие, требовательные режиссеры за переигрывание, стремление обратить на себя внимание картинно-страдальческой миной, то у нас они сами недовольны порою напряженной вяловатостью, тревожной скованностью эндогенно-процессуальных актеров. Им, конечно, хотелось бы в театральном общении побольше живого мужского огня.

3г. Дефензивные органические психопаты.

Пытался в психотерапевтическом отношении и с преподавательской целью несколько уточнить-развить классическое описание органической психопатии Груни Ефимовны Сухаревой (1959) в своих книгах (Бурно М.Е., 1999б, с. 46-48; 2000а, с. 528-529) и в работе в «Практическом руководстве по Терапии творческим самовыражением» (2003), с. 97-105). Органическая психопатия — не дебильность: нет тут патологической слабости недоразвитого обобщения. И это не есть органическое поражение мозга (как, например, у травматика или склеротика): нет всегда приобретенных в таких случаях психоорганических расстройств (нажитой инертности мышления, нажитой неустойчивости эмоций и патологического ослабления памяти с огрубленно-неврозоподобными астеническими расстройствами — раздражительной слабостью и вегетативными дисфункциями). Органическая психопатия — это всегда более или менее выраженная патологическая огрубленная (дегенеративная) душевная неуравновешенность, отмеченная классиками учения о дегенерации (вырождении) — Морелем, Маньяном, Легреном. Таких людей и называли раньше «дегенератами» («вырождающимися»). Как и олигофрены, органические психопаты обнаруживают себя внешне дегенеративными признаками, но в душевном отношении они совершенно иные. В отличие от дебилов, они часто отличаются обостренным самолюбием, себялюбием, нередко занимают высокие посты в обществе. В тоталитарной обстановке, может быть, даже чаще болезненно духовно-сложных, тонких интеллигентов становятся они, тоже психопатическими, профессорами, писателями, генералами. Хотя, конечно же, гораздо чаще они составляют основную массу патологических, так называемых прежде, простолюдинов (психопатических мужиков и баб). Это могут быть безнравственные преступники, например, описанные Достоевским в «Записках из мертвого дома», и сегодняшние их уголовные потомки, скапливающиеся в местах заключения. Но они могут быть и по-своему высоконравственными людьми. Нравственный и безнравственный полюсы присутствуют здесь, как и в представителях всякого психопатического или акцентуированного варианта. Дефензивные органические психопаты обычно ближе к нравственному полюсу. И именно здесь чаще встречаются грубовато-народная выразительная, фольклорная простота и практическая смекалка.

Особенность органической психопатии — наличие в характере разнообразных огрубленных характерологических радикалов: эпилептоидного, истерического, циклоидного, астенического, шизоидного и т. д. Органический психопатический характер «мерцает» в том смысле, что поворачивается к нам в разное время разными гранями-радикалами своего характера. По этой причине такого психопата можно принять при первом знакомстве то за добрейшего деликатного человека с якобы живым юмором (на самом деле это грубоватое благодушие), то за вечного малого ребенка-деточку, то за почти слабоумно-некритичного невежу. В этом и состоит особая органическая многоликость этих людей. Двадцатилетняя девушка, например, жалуется, что с ней плохо обращаются в колледже («эта наша учительница совсем не умеет обращаться с детьми»), ревнует мать, что дала конфету пятилетнему брату, а не ей, и в то же время умело-хитро разжигает ревность у своего парня и, напряженная могучим половым влечением, злобно кричит на родителей, запрещая им «соваться» в ее свободную, сексуально-расторможенную «личную жизнь». С эпилептоидным радикалом, по-видимому, прежде всего связана здесь склонность к сверхценным образованиям (сверхценные подозрительность, ревность, реформаторство, изобретательство и т. д.). Присутствие в человеке духовной тонкости напрочь исключает в нем органического психопата; для него, напротив, характерны грубоватая эффективность и аффективная неряшливость, недисциплинированность мышления. А если встречается самобытность, то она, так сказать, смачного свойства, как у николаевского придворного мужика Распутина. Указанная выше обязательная здесь огрубленная неуравновешенность в ярко эректильных (эксплозивных) случаях более проявляет себя шумной взрывчатостью, бешеной агрессивностью, авторитарностью с часто легкой отходчивостью и самоупреками, а в ярко торпидных (дефензивных) — огрубленной инертностью, по временам вязковатостью, обстоятельностью, робостью, грубовато-тяжеловатой нерешительностью, простоватой тревожной мнительностью, сверхценностями и т. п., но тоже с агрессивными взрывами по обстоятельствам и тягостным одиночеством по причине всего этого. В жизни, однако, часто огрубленные агрессивность и дефензивность так перемешиваются в органическом психопате, что трудно сказать, к какому берегу он ближе. Душевная огрубленность обнаруживается здесь и в аффективных фазах и реакциях: в спонтанных и реактивных спадах настроения с дисфорически-агрессивной, злобновато-ворчливой окраской и, тоже в спонтанных и реактивных, благодушно-эйфорических подъемах с шумно-глуповатой, малокритической веселостью. Благодушие органического психопата, впрочем, обманчиво. Грубоватая синтоноподобность может легко взорваться гневной агрессивностью, сверхценной воинственностью с жестоким преследованием «обидчика» в течение даже нескольких лет, а потом снова наступает благодушие. И люди говорят: «Какой добрый человек».

Более или менее стойкое преобладание огрубленного аутистического радикала в мозаичном характере этих пациентов обусловливает здесь и сравнительную душевную глубину, обычно спаянную с дефензивностью. Преобладание же грубовато-истерического радикала обусловливает красочную пустоту личности с примитивным эгоцентризмом («центропупием», как сказал один из психастенических пациентов) и с нередкой склонностью к смачному «философствованию». Именно здесь, в истероидно-холодноватых, ярких смачностью, но бедных душой, мыслью случаях, в поведении этих людей, видится часто нечто диковато-животное со зловещинкой, особенно за едой, — в порывистых движениях с оттенками хищноватости, жадности. Даже с орлиным сверканием во взоре. Про такого человека, например, говорят: «он не ест, а жрет». Шизотипическим, шизофреническим пациентам это не свойственно. Среди органических психопатов немало любителей беспрестанно слушать (с наушниками и без) «тяжелую» музыку с утробными завываниями.

В отличие от психастеников, дефензивных циклоидов, де фензивный органический психопат, подобно эпилептоидам и эпилептоидоподобным шизоидам, все-таки нередко злится на все на свете, когда переживает свою неполноценность, несостоятельность. Вот пишет мне инженер Максим (39^м, 3г) в письме следующее. «Хочу извиниться за недавно произошедший со мной небольшой инцидент: в порыве раздражительности сильно помял и едва не порвал свою брошюру — пьесу «Новый год в лесной избе». Случилось это в субботу, 23 марта, по приходе домой вечером после представления. Все дело в том, что обе эти субботы дед (деду в ту пору было 87 лет. — М. Б.) встречал меня заявлениями о том, что он страшно нервничал из-за того, что я так поздно прихожу. Хотя каждый раз в таких случаях я предупреждаю, что не могу точно сказать, когда вернусь. Кроме того, 16 марта уже на пути из Северного Бутова домой пытался позвонить у метро «Пражская», но автомат только жетон проглотил. А когда ехал домой 23-го числа, то на нашей линии в метро произошел какой-то сбой, пришлось из-за этого вместо «Пролетарской» сойти на «Таганской» и идти оттуда пешком, а это дополнительные, примерно, полчаса. Надо сказать, что когда мне приходится так возвращаться домой, то невольное ощущение своей виноватости в том, что задерживаешься, и в то же время невозможность дать знать о себе очень сильно нервируют и заряжают соответственным образом. Так вот, по приходе домой заявление моего родственника, что он уже принимал нитроглицерин и что сегодняшнего вечера он мне не простит, окончательно вывело меня из себя, я чуть не разбил в прихожей зеркало и в конце концов выместил злобу на ни в чем не повинной брошюре, как уже написал выше. Сейчас все это противно вспомнить, но тогда я просто не смог овладеть собой. Вообще, я думаю, что ни у кого из наших дома так не волнуются, как у меня. Психотерапевтический эффект от игры такие инциденты, как видно, сильно уменьшают» (31.03.1996 г.). В другом письме (29.09.1996 г.) Максим поясняет особенности переживания своего одиночества. «На работе с сослуживцами общаюсь только по вопросам работы. Во все же другие разговоры трудно заставить себя вставить слово — стыжусь своего одиночества. Из-за почти постоянно сидящего в сознании чувства второсортности я даже на репетициях невольно стал смотреть на всех остальных снизу вверх. Так что играть роль могу, а принимать участие в разговорах на другие темы тяжело. То есть получается замкнутый круг — из-за чувства ущербности тяжело общаться, а от этого, в свою очередь, еще большее ощущение одиночества».

На самом деле, как выяснилось, точнее можно сказать так. Из-за раздражительности, возникающей при более близком, неформальном, общении, молодому человеку тяжело общаться с людьми, возникает по этой причине чувство своей ущербности, оно, в свою очередь, порождает ощущение одиночества и само одиночество. Одиночество же усиливает раздражительность.

Практически важным признаком выраженной дефензивности органического психопата считаю его собственное искреннее желание получить помощь от тягостных для него трудностей своего характера, связанного с ними психопатического поведения и жалобы на переживания по поводу своей мало-ценности среди людей. Это переживание малоценности затейливо переплетается с мягкой некритичностью к своим довольно высоким претензиям, надеждам (то, что в народе называют «дураковатостью»). Вот Виталий (29^м, 3г) рассказывает на конференции о своих «психастенических переживаниях» (точнее, лишь внешне похожих на психастенические), начитавшись, еще до лечения у нас, работ Э. Кречмера, Ганнушкина и моих тоже (это чтение и привело его в нашу амбулаторию). Он надеется, что мы поможем ему преодолеть его робость, нерешительность, и тогда он, закончив медучилище (где еле учится, списывает, всегда плохо учился, «тянули». — М. Б.), поступит в мединститут, чтобы стать «знаменитым психиатром-психотерапевтом». Он горд, что он «психастеник». «Мы, психастенические, неловко чувствующие себя люди (имеет в виду и лечащего врача Л.В. Махновскую, и меня, председателя конференции. — М. Б.), способны к большому творчеству. Мы не любим и не можем работать руками (о своей двигательной неловкости. — М. Б.), но головой у нас многое получается». И т. д. Как полагает Виталий, благодаря нам он учится на врача, хотя и с трудом.

Впрочем, эти пациенты — характерологически разные в разные времена (в зависимости от движения радикалов в характере). Среди них есть и размашисто-благородные, душевно-бескорыстные, и раздражающе-утомительные скряги, и надуто-ворчливые молчуны. Все эти дефензивные пациенты агрессивно напряжены, но переживанием своей неполноценности просят о помощи.

Г.Е. Сухарева (1959) считает, что в основе органической психопатии лежит «аномалия развития в связи с повреждением нервной системы на ранних этапах ее онтогенеза» (с. 218). Это повреждение, однако, не так глубоко и тотально, чтобы причинить врожденное малоумие (олигофрению). Оно лишь участвует в становлении указанного огрубленного характера. Эта «поврежденность», думается, нередко наследственна. Душевная огрубленность с неуравновешенностью, дизрафические знаки передаются в таких случаях из поколения в поколение. И понимать эту наследственную «поврежденность», возможно, следует как более или менее сложный органическо-анатомический мозговой изъян: наследственные (может быть, из первобытности) нездоровые на сегодняшний день мозговые аномалийные «дырки» и «бугры», обусловливающие всю эту описанную выше огрубленную душевную картину. «Поврежденностью» обусловлена и аффективно движущаяся мозаика характерологических радикалов.

В детстве дефензивная органическая психопатия обнаруживает себя двигательной неловкостью, неусидчивостью, суетливостью, гримасничанием (как обезьянка), плевками в-приступах возбуждения, упрямством, стеснительностью, робостью, взрывчатостью, трудностями общения со сверстниками, у мальчиков — особенно с девочками, тревожностью за свое здоровье, страхами оставаться одному дома, переживаниями малейшей своей несостоятельности (например, не смог объяснить прохожему, как куда-то пройти, и мучается, плачет). Учатся обычно плоховато, нередки избирательные спортивные способности (например, плавание, стрельба). Будучи подростками, часто пререкаются на школьных уроках с учителями, объясняя это стремлением преодолеть свою застенчивость (гиперкомпенсация). По временам такой мальчик бывает так зол, сердит на кого-нибудь из сверстников, что готов в своем воображении 2-3 часа, не переставая, бить «этого негодяя». Бывает, и в жизни бьет с удовольствием кошку. Порою такие дети инертно не могут остановиться в своих пререканиях со старшими, как не могут остановиться в самоупреках и навязчивом мытье рук, в своей назойливости (разговоры, просьбы) к близким, соседям. Нередко с детства они наблюдаются в психоневрологическом диспансере, а в юности родителям сообщается, что душевного заболевания нет, нет и необходимости в дальнейшем посещении диспансера.