Типологические исследования показали, что изучение структуры и семантики субъектно-объектных отношений перерастает рамки синтаксической типологии. Это происходит потому, что, во-первых, сами отношения ≪субъект-действие-объект≫ в разных языках могут быть представлены (как бы ≪увидены≫ языком) принципиально по-разному. Различия между номинативным и эргативным строем настолько глубоки и значимы для понимания возможных способов видения мира ≪сквозь призму≫ языка, что их стали трактовать как содержательные различия между группами языков, а соответствующие исследования стали называть контенсивной6 типологией (подчеркивая ее отличия от морфологической типологии, занятой формой, ≪техникой языка≫). Во-вторых, в силу комплексного (разноуровневого и системного) характера средств выражения залоговых значений, контенсивная типология вновь возвращается к понятию «языкового типа», понимая его в качестве ≪совокупности признаков-координат различных языковых ярусов — синтаксического, морфологического, лексического и, как можно в настоящее время догадываться, фонологического (во всяком случае, морфофонологического)≫ (Климов 1983, 210).
К языкам номинативного строя относится большинство языков мира, в том числе все языки индоевропейской, тюркской, монгольской семей, афразийской (семито-хамитской) макросемьи, языки уральской макросемьи (включающей финно-угорскую и самодийскую семьи), тунгусо-маньчжурские языки алтайской семьи, большинство языков китайско-тибетской семьи, большинство южноамериканских индейских языков (кечумара).
В номинативных языках весь строй предложения направлен на максимальное различение субъекта действия и его объекта. Это достигается благодаря ряду грамматических и лексико-грамматических средств, таких как:
1) оппозиция падежа для субъекта действия (номинативного, или именительного) и падежа для объекта (в первую очередь винительного, но также и других косвенных падежей);
2) лексико-грамматическое противопоставление переходных и непереходных глаголов, при этом переходность глагола-сказуемого способствует особенно четкому различению субъекта и объекта (вплоть до выработки специальных активных и пассивных морфологических форм и синтаксических структур);
3) противопоставление прямого и косвенного объектов; при этом
позиция прямого объекта, т.е. винительный падеж, способствует максимальному различению субъекта и объекта, в то время как в других косвенных падежах может наблюдаться частичная нейтрализация субъектно-объектных различий (ср. размытость различий между косвенным объектом и пассивно-безличным субъектом в позиции дательного падежа: мне пишут, мне приходится писать,
мне пришло в голову, мне думается, мне не пишется и т.п.).
Эргативный строй предложения ориентирован на максимальное различение более активных действий, в большей мере самостоятельных и независимых от внешних инициатив или субъектов, и действий менее активных и самостоятельных. Это различение осуществляется следующим образом:
1) имеется лексико-грамматическая оппозиция переходных (более активных) и непереходных (менее активных) глаголов;
2) имеется оппозиция двух падежей для субъекта действия в зависимости от его большей или меньшей активности: при большей активности субъект действия (подлежащее) стоит в эргативном падеже (это падеж производителя действия, его инициатора); при меньшей активности подлежащее стоит в абсолютном падеже (это падеж для носителя действия, как бы исполнителя внешней инициативы);
3) имеется оппозиция двух падежей для объекта действия в зависимости от большей или меньшей активности действия: при большей активности требуется прямой объект, который стоит в абсолютном падеже; при меньшей активности требуется косвенный объект (часто это инструмент действия или адресат), который ставится в эргативном падеже.
Ср. примеры Г.А.Климова из аварского языка: А) эргативная конструкция: Ди-ца бече б-ачана 'Я теленка пригнал': местоимение 1го лица Ди-ца стоит в эргативном падеже, прямое дополнение (бече) — в абсолютном. Б) абсолютная конструкция предложения: бече б-ач/ана Теленок пришел': подлежащее стоит в том же абсолютном падеже, в каком в первом предложении пребывало дополнение. В результате один и тот же глагол (в аварском есть группа переходно-непереходных глаголов, конкретизирующих свою семантику в зависимости от эргативности-абсолютивности конструкции) получает существенно разные значения в плане активности-неактивности — 'сделать так, чтобы некто пришел' и 'быть пришедшим'.
Таким образом, и эргативный и абсолютный падеж могут быть формами и для субъекта действия и для его объекта: выбор падежа диктуется не необходимостью различить субъект и объект, а необходимостью различной передачи самого действия — путем указания на то, насколько действие активно и независимо. Возможно, более глубокий смысл этого противопоставления заключается в оппозиции двух ≪семантических ролей≫ в структуре предложения: ≪агентива (источника действия) и фактитатива (носителя действия)≫ (Климов 1983, 215).
К языкам эргативного строя относятся большинство иберийско-кавказских языков, баскский язык, многие папуасские, австралийские, чукотско-камчатские, эскимосско-алеутские, северо-индейские языки.
Оппозиция активного и неактивного действия с еще большей последовательностью, чем в эргативных языках, выражена в языках активного строя. Все возможные субъекты действия обладают показателями активности или неактивности действия: существительные распределены на соответствующие классы, личные местоимения имеют две парадигмы склонения — активного деятеля и неактивного; имеется два класса глаголов: активные (глаголы действия) и глаголы состояния. Как и в эргативных языках, субъектно-объектные отношения не имеют регулярной манифестации в структуре предложения. К языкам активного строя относятся многие автохтонные языки Северной и Южной Америки.
Для языков классного строя характерно разделение главных частей речи на семантические классы (разряды). Например, в кругу существительных есть разряд человека, разряды животных, растений, длинных предметов, предметов коротких, круглых, плоских и т.д.; глаголы разделяются на глаголы ситуации и глаголы качества; им соответствуют определенные конструкции предложения, при этом в конструкциях с глаголами ситуации передаются общие субъектно-объектные отношения.
К классному типу относятся многие языки Центральной Африки, включая языки семьи банту и в их числе суахили — один из самых распространенных в межэтническом общении африканских языков. В силу недостаточной изученности, языки нейтрального строя пока могут быть охарактеризованы, скорее, отсутствием тех черт, которые составляют отличия номинативного, активного и классного строя. Не исключено, что даже имя и глагол здесь морфологически не дифференцированы. Трудно указать семантико-синтаксическую доминанту предложения в этих языках: они ≪нейтральны≫ и в передаче субъектно-объектных отношений, и в различении активных и неактивных действий. К нейтральному типу принадлежат некоторые языки Западной Африки.
Пять рассмотренных типологических систем, по мнению Г.А.Климова, могут быть интерпретированы в качестве стадий в развитии языка человека. ≪Если сопоставить структурные импликации всех коротко охарактеризованных выше типологических систем, то по степени своей взаимной близости они, по-видимому, с необходимостью выстраиваются в следующий ряд:
1) нейтральный тип;
2) классный тип;
3) активный тип;
4) эргативный тип;
5) номинативный тип. Именно такая последовательность
На лингвистической карте мира резко преобладают языки номинативного и, далее, эргативного строя, а также языки, совмещающие номинативные и эргативные черты. По-видимому, это обстоятельство может быть одним из эмпирических подтверждений эволюции языковых структур в направлении к номинативному укладу. Возможно, именно номинативный и номинативно-эгативный строй характерен для языков современного человечества.
