О совести

Будем испытывать свою совесть

 

⁷ Эпир — область в Западной Греции. — Прим. пер.

 

лагий Бог даровал первозданным людям совесть — первый божественный закон. Бог глубоко начер­тал совесть в человеческих сердцах, и с тех пор каждый наследует совесть от родителей. Если че­ловек в чем-то поступает неправильно, то совесть, работая у него внутри, обличает и ведет его к покаянию. Однако должно заниматься правильным духовным дела­нием и испытывать свою совесть, чтобы всегда быть спо­собным слышать ее глас. Не испытывая свою совесть, че­ловек не получит пользы ни от чтения духовных книг, ни от советов святых Старцев. И даже заповедей Божиих он, не испытывая своей совести, сохранить не сможет.

— Геронда, а можно ли совсем не видеть своего
реального духовного состояния и не замечать того, что
ты сбился с пути?

— Если человек не следит за своей совестью и не очи­щает ее, то постепенно его совесть покрывается слоем на­кипи, и он становится бесчувственным. Он грешит, и при этом у него словно не происходит ничего особенного.

— Геронда, расскажите нам, пожалуйста, о том, как необходимо заботиться, печься о совести.

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

О том, что необходимо попечение о совести

 

— Чтобы быть уверенным в том, действительно ли мы поступаем по голосу своей совести, должно следить за собой и открывать себя своему духовнику. Ведь мож­но, попирая свою совесть, считать, что у тебя все в по­рядке. Или же, исказив свою совесть, человек может считать совершенное им преступление благодеянием. Возможно и такое: человеку вредит то, что он сделал свою совесть чрезмерно чувствительной.

— Геронда, я внутренне осуждаю других и не конт­ролирую себя в этом. Может быть, все происходит от того, что я стала бесчувственной?

— Необходимо многое внимание. Ведь, совершая грех в первый раз, человек чувствует некое [внутреннее] обли­чение, переживает. Сделав тот же грех повторно, он испы­тывает меньшее обличение, и если он невнимателен и продолжает грешить, то его совесть очерствевает. К при­меру, если некоторым делаешь замечание за какой-то проступок, то, чтобы не испытывать угрызений совести и не расстраиваться, они меняют тему разговора. Все равно что индусы, которые погружаются в нирвану¹! Один юно­ша в Гималаях убил пятерых итальянских альпинистов и, закопав трупы в землю, начал упражнение по концентра­ции сознания. Сев на землю, он два часа напролет повто­рял: «Дерево-дерево-дерево...» — чтобы «выйти в духовный вакуум», забыть происшедшее и не иметь беспокойств от помысла. Вот, предположим, я ругаю кого-то из наших сестер за какой-то своевольный проступок. Если эта сест­ра не совершает правильного духовного делания и не ста­рается исправиться, то в ответ на все мои распекания она может сказать: «А сегодня к вечерне будут звонить рань­ше…» — для того чтобы сменить тему разговора. А потом диавол заморочит ей голову и внушит «Не беспокойся! Ты

¹ Старец имеет в виду технику йоги и медитации, которую после­дователи восточных религий используют для того, чтобы достичь состоя­ния так называемой нирваны, понимаемой ими как освобождение.

ведь сказала это для того, чтобы не расстраивался Старец!» Диавол тоже находит ей оправдание, и, вместо того чтобы признаться: «Я сделала это, чтобы попрать свою совесть», она оправдывает себя: «Я сделала это ради того, чтобы не расстраивался Старец!» Видите, что творит тангалашка? Тонкая работа! Он поворачивает ручку настройки на дру­гую частоту, чтобы мы не увидели своего проступка.

— Геронда, а может ли человек замечать за собой ма­лозначащие проступки и при этом не видеть грубых грехов?

— Да как же не может! Мой знакомый духовник рас­сказывал такой случай. Одна женщина, придя к нему на исповедь, безутешно рыдала и повторяла одну и ту же фразу. «Я не хотела ее убивать!» — «Послушай, — стал ус­покаивать ее духовник, — если у тебя есть покаяние, то у Бога есть прощение греха. Ведь Он же простил покаяв­шегося Давида» ². — «Да, да, но я этого не хотела!» — пов­торяла она. «Как же ты ее убила?» — осторожно спросил духовник. «А вот как: я вытирала пыль, нечаянно махну­ла тряпкой и убила ее! Но я не хотела убивать эту муху!» А помимо всего прочего, эта особа изменяла мужу, бро­сила детей, развалила семью и жила неизвестно где, но обо всем этом рассказывала как о ничего не значащих пустяках. «За все это полагается епитимья»,— сказал ду­ховник, когда услышал о ее «подвигах». «И почему же это она за «все это» полагается?» — возразила она ему. Ну скажите, чем можно помочь такому человеку?

Заглушенная совесть

— Геронда, бывает, что мне говорят: «Это похотение сидит у тебя в подсознании, но ты его не осознаешь». Как мне его осознать?

— Приглядевшись к себе, ты поймешь, что, даже гово­ря, что у тебя все в порядке, ты все равно чувствуешь

² См. II Цар. 12, 13.

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

О том, что необходимо попечение о совести

 

себя плохо. Поэтому тебе требуется [духовно] обследовать­ся. Если человек плохо себя чувствует [телесно], испытыва­ет упадок телесных сил и тому подобное, то его анализы исследуют в микробиологической лаборатории, ему делают томографию, чтобы найти причину недомогания. Если ты видишь, что не имеешь мира и расстраиваешься, то знай, что у тебя внутри что-то неладно и тебе надо найти этот непорядок, чтобы его исправить. Предположим, совершив какой-то [греховный] проступок, ты переживаешь, но на исповеди о нем умалчиваешь. Проходит время, и с тобой случается радостное событие. Ты чувствуешь радость, эта радость покрывает переживание за грех, и ты постепенно его забываешь. Ты уже не видишь своего греха, потому что радость, как крышка, покрыла его сверху.

Радости покрывают грех, загоняют его вглубь, но он продолжает работать изнутри. Таким образом, человек попирает свою совесть и поэтому начинает очерствевать, а его сердце потихоньку засаливается. А потом тангалашка во всем находит ему оправдание: «Это дело пустяшное, а это вещь естественная...» Однако такой человек не имеет покоя, поскольку загнанное вглубь расстройство не умолкает. Он чувствует в себе беспокойство, не имеет внутреннего мира и тишины. Он живет с непрекращаю­щимся терзанием, мучается и не может понять, в чем причина всего этого, потому что его грехи покрыты свер­ху, загнаны вглубь. Такой человек не понимает, что стра­дает от того, что совершил грех.

— Геронда, а если такому человеку [открыть глаза] сказать, в чем причина его страданий, это ему поможет?

— Требуется внимание, потому что, если ты откроешь ему глаза, у него проснется совесть. Совесть начнет его об­личать. И если такой человек не смирится, то он может дойти до отчаяния, поскольку истина будет ему не по си­лам. Однако если он смирится, то [знание истинной причи­ны его страданий] ему поможет.

— Геронда, а бывают ли люди, которые рождаются с очерствевшей совестью?

— Нет, людей, родившихся с очерствевшей совестью, не бывает. Бог очерствевшей совести не создавал. Одна­ко, если человек заваливает свои грехи, загоняет их вглубь, его совесть постепенно покрывается слоем наки­пи и перестает его обличать.

— Геронда, такой человек становится «самоуправляе­мым», он создает [себе] свои собственные законы.

— Да… Страшное дело!..

— Это что — прелесть?

— Ну а что же? Конечно, прелесть.

Искаженная совесть

— Геронда, Вы часто говорите, что человек должен быть внимателен, чтобы не испортить, не исказить свою совесть. Каким образом совесть становится искаженной?

— Успокаивая свой помысл, человек попирает свою совесть. Успокаивая свой помысл длительное время, чело­век устраивает себе другую — свою собственную совесть, совесть, сшитую на свой аршин, то есть совесть искажен­ную. Однако в этом случае человек лишается внутреннего покоя, поскольку искаженная, испорченная совесть внут­реннего покоя принести не может. Ведь человек, допус­тивший какую-то погрешность, не находит себе покоя, даже если кто-то делает вид, что не заметил его погреш­ности или успокаивает его: «Ты не виноват, не волнуйся». Некоторые из тех, кто становится последователями раз­ных гуру и занимается подобными вещами, поняв, что с ними происходит что-то неладное, приходят ко мне за со­ветом. Но, когда, желая им помочь, я начинаю что-то объяснять, они упираются и стоят на своем: «Нет, в на­шей вере все правильно». — «Слушай-ка, — отвечаю я, — но раз у вас «все правильно» и раз это «правильное» при-

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

О том, что необходимо попечение о совести

 

носит тебе покой, то зачем ты приходишь ко мне со сво­ими вопросами?» Вот так эти люди, не находя внутренне­го покоя во лжи, все равно настаивают на своем и стара­ются где только можно «урвать» хоть сколько-нибудь ложного покоя. Однако истинного покоя они не находят.

— Геронда, а может ли человек всю жизнь прожить с искаженной совестью?

— Если верит своему помыслу, то может.

— А как он может исправить свою искаженную со­весть?

— Он может ее исправить, если мыслит смиренно, не доверяет своему помыслу и обсуждает его с духовником.

— А может ли, Геронда, человек исказить свою со­весть, оттого что он [чрезмерно] чувствителен?

— Раз он исказил свою совесть, то это значит, что, ско­рее всего, его чувствительность никуда не годится. Ведь испорченное повлечет за собой испорченное. Некоторые говорят. «Я человек чуткий», но с людьми при этом обра­щаются варварски и без причины на них набрасываются.

— Геронда, у людей, которые занимаются самооп­равданием, совесть покрылась «накипью»?

— Тот, кто занимается самооправданием, все же не ли­шен и внутреннего обличения [голоса совести], не бесчув­ственен. А раз человек не бесчувственен, то ему становит­ся больно за свой греховный проступок, и потом к нему приходит божественное утешение. Но тот, кто исказил свою совесть, доходит до бесчувствия. Такой человек хва­лится преступлением, которое совершил. Мне приходилось видеть людей, которые рассказывали о совершенных ими преступлениях так, словно хвалились подвигами. Ведь если кто-то изощрит свою искаженную совесть, то это уже не просто очерствение, это кое-что похлеще. Однажды, когда я жил в монастыре Стомион в Конице³, туда пришел

³ Коница — городок в Западной Греции, где прошли детские и юношеские годы Старца Паисия. — Прим. пер.

один мужчина и сказал: «Я хочу поисповедоваться». — «Я не священник», — стал отказываться я, но он продолжал настаивать: «Нет, хочу рассказать об этом тебе». Рядом с нами оказалось несколько женщин, пришедших в обитель поклониться святыне. «Вам лучше уйти», — сказал им я. «Ничего, пусть посидят, послушают»,— разрешил мужчи­на и начал рассказывать о своих молодых годах: «В моло­дости меня отдали учиться сапожному ремеслу, но, сидя днем в мастерской, я все время дремал, клевал носом. Спросишь почему? Да потому, что ночами вместе с таки­ми же отчаянными парнями я ходил воровать. У нас в уез­де становой пристав был малый не промах. Он нам так го­ворил: «Ну, молодцы: ночь темней — вору прибыльней. Мне нужны два барана. Остальное ваше — сколько унесе­те». Ну, раз такое дело, то шли мы, как говорится, по хрис­тианским домам. Снимал я свою бурочку, первым делом псам — хлыстом по морде с плеча, а хлыст у меня был хо­роший, кизиловый, потом заходили мы в загон, отбирали двух баранов и овец, сколько было по силам. Барашки — господину становому, овец в нашу овчарню прятали, а по­том без промедления становой — что бы ты думал?— са­жал нас в кутузку! Но ты послушай дальше! Хозяева, кото­рые видали ночью, как мы у них воровали, спозаранку спе­шили в участок к становому и говорили: «Такой-то и та­кой-то нас обокрали!» — «Как так: «такой-то и такой-то»? Они оба сидят в каталажке! Клевету на людей пришли на­водить?» И давай их лупцевать — охаживать!.. Но вот ка­кой я тебе расскажу случай: пришли мы однажды к отаре и видим: сторож, молодой еще влашенок⁴, но здоровый как бык, и с ним его отец. «Как подойти к отаре? — говорят мне товарищи. — Ведь они нас разбросают, как спички!» Спички, говоришь? А ну-ка... Снимаю я с плеча обрез, лов­лю влашеночка в прицел, и — пук! — готово дело, завалил-

⁴ Влахи — балканская народность, проживающая в горных районах Греции и разговаривающая на романском диалекте. — Прим пер.

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

О том, что необходимо попечение о совести

 

ся родимый... Папашу его я веревками примотал к одной груше... Ну, я тебе скажу, мы там и набрали добра!..» И обо всем этом он рассказывал как о подвигах, со смехом! Ви­дишь, до чего доводит человека искаженная совесть?

А один мой знакомый полицейский, служивший в Конвойном Управлении, не переставая плакал, потому что преступник, которого ему пришлось конвоировать из одной тюрьмы в другую, за множество преступле­ний был приговорен военным трибуналом к высшей мере наказания и расстрелян. Полицейский начал ра­зыскивать родственников расстрелянного, кое-кого отыскал и попросил у них прощения. Но один из родственников преступника, живший в Америке, при­слал ему такой ответ: «Да его давным-давно надо было расстрелять, ведь столько людей осталось бы в живых!»

Видите, какая [огромная] разница между состоянием полицейского и того человека, о котором я рассказал вам раньше? Первый по долгу службы просто отконвоировал в тюрьму злодея и считал себя виновным [в его смерти]. А второй рассказывал о совершенных им преступлениях, словно о подвигах, и хвалился ими!

Ложное не приносит человеку покоя

— Геронда, может ли помочь человеку молитва дру­гих, если, веря своему помыслу, он создал свой собствен­ный мир?

— Раз он создал свой собственный мир, то что ему за нужда в помощи... Человек создал целый собственный мир! Думаешь, это пустяк? Гляди: если кто-то своим помыслом создает свой собственный мир, то, думаешь, он имеет по­кой, чувствует радость? Это ложь. А ложь оставляет чело­века без извещения. Предположим, кто-то вынужден ска­зать ложь, чтобы спасти своего ближнего. Он может спасти его даже от смерти, однако ложь при этом не

перестает быть половиной греха. Иногда человек с добрым помыслом идет на ложь для того, чтобы помочь в каком-то деле и избежать соблазна. К примеру, в монастырь тай­но, чтобы никто не знал, приезжает паломник, для того чтобы поделиться своей семейной проблемой, выговорить­ся. А потом в монастырь приезжает, предположим, его брат и спрашивает: «Не было ли у вас такого-то?» Если ска­зать ему правду, то получится целая история, потому что его брат будет скомпрометирован, Таким образом, ты вы­нужден ответить: «Не знаю». Ведь если ты скажешь ему, что тот приезжал, то дело может дойти даже до рукопри­кладства. Хотя сейчас мы ведем речь не о таких случаях, все равно необходимо быть внимательным, потому что если три-четыре раза произойдет что-то подобное, то потихонь­ку человек может зайти и дальше. Привыкнув использо­вать ложь без необходимости, он исказит свою совесть. Он дойдет до того, что будет сочинять целые сказки, и при этом его совесть совсем не будет его обличать. Потом та­кое «сочинительство» становится настоящей наукой.

Как же умеют некоторые люди «подгонять» одно вранье к другому, отработав это искусство! О! Для того что­бы убедить тебя в чем-то, они могут сочинить целую небы­лицу! Как-то раз ко мне в каливу пришел один мой знако­мый и одновременно с ним несколько земляков паренька, которому я помогал. У этого несчастного паренька была и голова на плечах, и добрая душа, однако он был лодырем, не хотел работать. Привык слоняться без дела. Четыре го­да кряду я бился над тем, чтобы пристроить его к какому-нибудь делу, и в этот раз стал тоже просить его земляков: «Постарайтесь пристроить паренька на какую-нибудь ра­боту. Я и раньше старался ему помочь. Я даже посылал его к моим знакомым в город Касторию⁵, чтобы он выучился ремеслу скорняка, но он убежал оттуда. Ведь он еще

⁵ Кастория — город в Западной Греции, крупный центр перера­ботки пушнины. — Прим. пер.

 

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

молодой, жалко, если испортится. У него только одна мать, а отец умер». Слыша все это, мой знакомый, пришедший одновременно с людьми, к которым я обра­щался, начал говорить им: «Да, мы с отцом Паисием по­старались пристроить парня в учение и сделать из него скорняка. А знаете, сколько денег я угрохал на телеграм­мы, которые посылал в Касторию тем людям, у которых он учился, чтобы успокоить их после того, как он от них убежал! Ну что там — дело прошлое, о таких вещах лучше помалкивать. Я тогда так и сказал отцу Паисию: «Горбато­го могила исправит». — «Что же он такое несет!»,— поду­мал я, но выражать своего удивления вслух не стал, чтобы не скомпрометировать этого человека. Подумать только! Впервые в жизни услышав об этом пареньке, он сочинил целую небылицу о том, как мы вместе с ним заботились о юноше, как, желая ему помочь, «пристроили его в скор­няки» и тому подобное! Он говорил это таким тоном, что даже я стал сомневаться [может быть, это правда]!

— Он говорил Вам это в глаза?

— В глаза. Да еще и при других.

— А что он чувствовал?

— Что он там чувствовал! Произнося всю эту ложь, он чувствовал в себе некое эгоистическое удовлетворение, однако потом испытывал терзание. Думаешь, он имел в себе мир?

— А когда человек, рассказывая о каком-то событии, его немного преувеличивает...

— Да, немножко поливает его соусом!..

— Он делает это от тщеславия?

— Ну от чего же еще? Человек говорит о чем-то с преувеличением от тщеславия, от эгоизма.

— А что поможет такому человеку исправиться?

— Он должен прекратить врать. Он должен знать, что ложь, даже имея смягчающие вину обстоятельства, не прекращает быть половиной греха.

О том, что необходимо попечение о совести 151

— Геронда, а может ли происходить следующее: нам дают что-то, протягивая руку помощи, а мы считаем, что нам дали это, потому что мы были этого достойны?

— Смотри, если я скажу тебе: «Ты, сестра, можешь достичь меры своей святой!», то, услышав эти слова, ты можешь ненадолго расплыться в глупой улыбке, однако внутреннего покоя иметь не будешь. Ложное не прино­сит человеку покоя. Как не имеет в себе покоя и тот несправедливый человек, который, обижая других, гово­рит: «Это мое». Посмотри, турки взяли Константинополь уже столько лет назад, однако, глядя на приезжающих в Константинополь греков, турки чувствуют, что захватили чужое, и смотрят так, словно вернулся хозяин! А ведь они турки, и прошло уже столько лет!

Неиспорченная совесть дает неложное извещение

Для человека нет ничего важнее, чем спокойная со­весть. Если твоя совесть не обличает тебя в том, что ты мог сделать что-то еще и не сделал, то это великое де­ло. В этом случае человек имеет постоянную внутрен­нюю радость и вся его жизнь — торжество, праздник. Эта внутренняя радость дает человеку духовную силу.

— Геронда, а как понять, что наши действия благо-угодны Богу?

— У человека есть внутреннее извещение.

— Собственного внутреннего извещения достаточно или необходимы также свидетельства других?

— Я веду речь о человеке, совесть которого не ис­порчена, а не о том, кто свою совесть исказил. Неис­порченная совесть дает неложное извещение. В этом случае человек чувствует уверенность, надежду и со смирением говорит: «Я не гожусь для Рая, я заслужил вечную муку, однако верую в то, что любовь и милость Божия меня не оставят». Он чувствует это, потому что

О ГРЕХЕ И ПОКАЯНИИ

подвизается, он не сидит сложа руки, успокаивая при этом свой помысл словами: «Бог меня спасет».

Совесть — это страшное дело! Нет более жгучего пламени, нет большей адской муки, чем жжение совес­ти. Угрызения совести — это самый страшный и самый мучительный для человека червь. Те, кто находится в аду, будут вечно мучиться, потому что их будет терзать мысль о том, что они потеряли райские блага за те недолгие го­ды, которые прожили на земле, хотя и эти земные годы были полны угрызениями совести и внутренним удушь­ем. Кроме этого, страсти людей, находящихся в адской муке, не будут находить себе удовлетворения, и это бу­дет для них еще одним мучением.

— Геронда, а каким образом монах может на прак­тике переживать «мученичество» совести?

— «Мученичество» совести предназначено не толь­ко для монахов, оно — для всех людей, а монахи, кро­ме того, мучаются и сладкой мукой подвижничества. Однако, в сущности, для человека, который подвизает­ся правильно, «мученичества» совести не существует. Ведь чем большую духовную боль испытывает человек, то есть чем ему больнее— либо за свою скверну, либо оттого что он соучаствует в Страданиях Господа, — тем большим божественным утешением ему воздается. Ес­ли совесть человека спокойна, то, даже имея скорби, расстройства и тому подобное, человек чувствует в се­бе божественное утешение.