Дага Блеквуда от больниц всю жизнь трясло. Он провел ночь в неудобном кресле посреди приемного покоя. То и дело клевал носом, но выспаться как следует так и не удалось. Джозеф и Ким остались в палате с Тари. А для старика места уже не хватило. «Вы ее дедушка?» – спросила Дага медсестра. Он рассмеялся и ответил: «Нет, я ее крестная фея». Ну и чего добился? Торчи теперь как пень в коридоре. А хоть бы и в коридоре. Все равно, пока Тари не поправится, никуда он отсюда не уйдет. «Ничего, – усмехнулся Даг. – У нас демократия. Сиди, где хочешь, лишь бы под ногами не путался».
Он упорно пытался хоть чуточку покемарить. Сложил руки на груди, опустил голову, даже русалку успел увидеть… Но недолго музыка играла. То ли задница в проклятом кресле затекла, то ли мимо кто протопал, – пропал сон. Ну точно, вон она, медсестра кроссовками скрипит. Такой ветер своим халатом подняла, аж в носу засвербело. Только человек, понимаешь, вздремнуть собрался, с русалкой парой слов перекинуться, как на тебе. Расскрипелась.
И так-то в больнице радости мало, да еще и выспаться не дают. Ладно, потерпим. Нам бы только вестей дождаться. Место тут какое-то ненастоящее. И пахнет чудно – лекарствами, надеждами и враньем. Век бы этой больницы не видал, кабы не внучка… Попалась птичка в клетку, лежит, бедняжка, вся в проводах, а коновалы над ней мудруют, целителей из себя корчат. Знаем, какие они целители. Была, помнится, одна статейка, так в ней черным по белому говорилось: на пять процентов изучен человеческий организм. Остальное – тайна. И не суйтесь. Нет, куда там! Скрипят туда-сюда своими кроссовками, шаманы хреновы.
К ларьку, что ль, подарочному сходить? С таким креслом не то что задница, мозги последние затекут. Заодно игрушку какую-нибудь прикупить для Тари, чтобы веселее было. Жалко вот, никакой деревяшки с собой не прихватил. Ну да ничего, тут и заводская уродина сгодится. Вырезать из нее какую-нибудь финтифлюшку, то-то радости будет. Кита, скажем. Кит ей точно понравится. Да и какому ребенку он не понравится? А вчера еще в море с ней собирались… И Колючку бы с собой взяли. Тут тебе и киты, они как раз по мойву пришли. Сейчас ведь самый нерест от Ирландии до Ньюфаундленда. Ну да что поделаешь. Раз на живого кита поглядеть нельзя, вырежем деревянного. Все равно делать нечего.
Даг порылся в карманах зеленых рабочих штанов и нащупал там сначала связку ключей, а потом и нож для резьбы по дереву.
Он повернул за угол и подошел к киоску «Подарки». Дальше по коридору у дверей реанимации стоял на часах солдат. «Откуда вас, чертей, поналезло?» – подумал Даг. Он вошел в магазинчик и остановился в дверях у газетного стенда, чтобы прочитать заголовки. Огромная шапка во всю первую полосу: ЗАБОЛЕВАНИЕ В УИМЕРЛИ НЕ ЗАРАЗНО. Дага разобрало любопытство, он проглядел статью. Батюшки, что в городе-то творится! Тела в заливе. Задыхающиеся люди в больнице. А он и знать не знал. Даг был слишком занят поисками Тари, и те, кто искал вместе с ним, ничего ему не рассказали. А вдруг у девчонки это самое «угнетенное дыхание»? Из статьи выходило, что шансов выздороветь тогда нет. Даг совсем расстроился и отвернулся от газеты.
Он слонялся вдоль полок и разглядывал дешевые безделушки. Рядом люди читали журналы, с глянцевых обложек широко улыбались девушки. Что такого в этих журналах? Их теперь целая куча, вранье от первой до последней страницы. Толстухи целую жизнь тратят на то, чтоб похудеть. Что за глупости, только деньги из читателей выкачивают! Чего бы им не жить себе толстыми и счастливыми? Даг всегда любил женщин в теле. Эмили была кругленькой толстушкой, пока рак не съел заживо всю ее плоть. Неужели журнальные вертихвостки хотят выглядеть так, словно смертельно больны?
В дальнем углу обнаружилась полка с игрушками, в основном мягкими. Ничего деревянного. Даг разозлился. Как это так, нет деревянных игрушек? Он обиженно фыркнул, воспринимая это как выпад лично против себя, и быстро подошел к прилавку, за которым стояла пожилая продавщица в синей форме.
– У вас деревянные игрушки найдутся? – требовательно спросил старик. Упершись кулаками в прилавок, он перегнулся к продавщице.
– Все на витрине, – нервно ответила продавщица. Она слегка кивнула на дальний угол магазинчика и снова прилипла к черно-белому экрану телевизора.
– Да там одно тряпье.
– Ну извините, других нет. – Она даже головы не повернула.
Даг тоже посмотрел на экран. Дома, океан, белые буковки «Уимерли. Прямое включение».
– Черт вас побери, забудьте вы про свой телевизор на пару секунд и займитесь живыми людьми!
Продавщице непросто было отвлечься от репортажа.
– Где тут можно найти кусок дерева?
Женщина подняла, наконец, глаза, покрасневшие веки моргали часто-часто.
– Кусок дерева?
– Да, чтобы вырезать.
– Может, в подвале? Там есть плотницкая. Вот…
– И где это?
– На нижнем этаже, сэр.
Даг Блеквуд никак не мог отвести глаз от губ женщины. В трещинах застряла помада. Даже на передних зубах кусочек остался. На лацкане пиджака табличка: ВОЛОНТЕР. Старик улыбнулся.
– Отлично, дамочка, – он подмигнул. – Вы мне очень помогли.
Продавщица испуганно кивнула и снова посмотрела на экран.
По коридору, как по торговому центру, туда-сюда сновали люди. Часовой пропал. «Иди куда хочешь, никто тебя не остановит», – решил Даг. Эк у них все просто. Он повернул за угол и нашел лифт. Женщина нажала кнопку «наверх» и стала ждать, пока подъедет кабина. Старик и ей тоже подмигнул и кивнул головой, она улыбнулась в ответ. Красивая, с виду лет пятьдесят пять или около того. Даг нажал на кнопку «вниз», еще раз широко улыбнулся, снял бейсболку, пригладил волосы и снова водрузил на макушку кепку. Он раскрыл было рот, чтобы прокомментировать кошмар в Уимерли, но тут как раз подоспел лифт. Даг шагнул внутрь, помахал напоследок женщине рукой и поехал в подвал. Лифты всегда пугали его до чертиков. Разве это дело, когда здоровенная коробка тащит тебя через дырку в полу? А шахты эти? Это ж могилы натуральные. Вверх-вниз, вверх-вниз, катаешься в гробу на веревочках. Двери захлопнулись, желудок рванулся к горлу. Уж лучше наверх, вниз падать совсем тошно. Надо было идти по лестнице, вот только как ее отыскать в этом треклятом лабиринте? Вот кто так строит? Крысы, которые решили отомстить людям за свои страдания?
Раздался мелодичный звон, двери открылись. Подвал. Даг попятился. Ну и вонища. Коридор пустой. Он ступил на кафель и стал читать надписи. Плотницкая в той же стороне, что и морг. Прелестно.
– Господи! – Даг скривился, покачал головой, поправил козырек бейсболки и двинулся по коридору вперед. Главное, не заглядывать в покойницкую через маленькие окошки в двойных дверях.
– Ёкорный бабай, – пробормотал старик, его передернуло.
В плотницкой никого не оказалось. Вот невезенье! Даг нажал на металлическую ручку, дверь не поддавалась. Нет, ну как воняет! «Аж кишки выворачивает», – подумал Блеквуд и цокнул языком. Он пошел назад, не отрывая глаз от светлой сосновой доски, сантиметра полтора в толщину и десять в ширину. Для чего ее тут прибили на стене? Для комфорта? Дага опять передернуло.
На подходе к моргу Блеквуд заметил, что отломанный кусочек дерева просто воткнули на место и прибили двумя гвоздями, но не очень крепко, вполне можно отодрать. Бестолочи безрукие. Даг достал ножик, открыл лезвие и легко расшатал деревяшку. Потом пальцами оторвал кусок сосны, одновременно внимательно оглядывая коридор. Никого, и за руку его схватить некому.
«Разрази меня гром, если я снова полезу в эту железяку», – сказал себе Даг. Впереди показалась лестница. Он приметил ее еще на пути в плотницкую. Старый добрый знак «Выход». Старик оглянулся и живо пошел по ступеням наверх. Он еще успел услышать, как открылись двери морга.
Даг прибавил шагу и снова глянул через плечо. Вурдалаков, вроде бы, не видать. Никто за ним не гонится. Первый этаж. Старик толкнул дверь и набрал полную грудь свежего воздуха. Красота. Пахло свежескошенной травой – газон перед больницей недавно подстригали. Утро. Денек обещал быть что надо. Кто бы мог подумать, что все так обернется?
Даг приметил впереди у главного входа деревянную скамеечку. Можно было, конечно, и от нее дощечку отломать. Тут-то дерево получше будет. Осина твердая, не то, что сосна, хотя кусочек и потоньше. На его-то деревяшку чихнуть страшно, не то, что вырезать по ней, сразу сломается. Даг с кряхтением опустился на сиденье, вытащил из кармана нож и достал лезвие. Мимо шла женщина, она подозрительно взглянула на его нож и заторопилась прочь. «Нездешняя, – решил Даг. – Одета как-то не так. Может, из Сент-Джонса или с материка, приперлась поглазеть на чужое горе да притащить домой парочку сувениров на память. Ишь, гляди-ка, от собственной тени шарахается». Блеквуд ткнул ножом в ее сторону и крикнул:
– Ножи затем и придумали.
Женщина прибавила шагу, Даг только усмехнулся и покачал головой, а потом начал осторожно вырезать по дереву, к ногам посыпались завитки стружки.
– Обалдеть, что творится, – пробормотал он.
Через несколько минут из куска сосны начал проступать гладкобокий кит. Дерево нагрелось в ладонях, Даг поворачивал его и так, и этак, состругивал уголок здесь, прорезал дужку там, и вот, наконец, кит стал таким же теплым, как пальцы старика. Вышло очень похоже.
Ким не спала всю ночь, так и просидела в палате между двумя койками. Она спела для мужа и дочери все баллады, какие вспомнила. Джозеф то и дело задремывал и снова просыпался. Дыхательная трубка, которую ввели ему в горло, казалась Ким пуповиной, да и сам Джозеф больше всего походил на младенца в утробе.
Первые лучи солнца Ким встретила песенкой «Когда у ирландца смеются глаза». За окном засверкала бухта. Ким немного помедлила, завороженная неописуемо красивым видом, и пошла умываться. Над раковиной висело большое зеркало. «Кошмар», – подумала Ким, краем глаза заметив свое отражение, и быстро отвернулась. Чего уж тут разглядывать? Она спустила воду в унитазе, провела рукой по волосам, потом не удержалась и снова взглянула в зеркало. Губы потрескались, под глазами мешки, ни помады, ни теней, ни туши для ресниц. Прямо бледная моль. Может, накраситься? Да нет, и так сойдет. Помятой физиономией тут никого не удивишь. Вот душ бы принять и переодеться – другое дело. Ким налила себе воды из автомата. Вкус оказался совсем не таким, как в Сент-Джонсе. Гораздо приятнее. Ким принюхалась. Они что ее, фильтруют? Дома, стоило только поднести стакан к губам, сразу шибало хлоркой. Ким выросла в твердом убеждении, что вода пахнет, и всегда спорила с учителями, когда они говорили, что вода не имеет ни вкуса, ни запаха. Глупости какие! Конечно, имеет. Ан нет. Дело-то было в химии.
Ким вернулась в палату. Джозеф неподвижно сидел в кровати и с беспокойством смотрел на Тари. Казалось, он так и провел всю ночь, и теперь уже больше никогда не пошевелится.
– Ты и при жизни неважно выглядел… – пошутила Ким, чтобы разрядить атмосферу.
Волосы у Джозефа свалялись, щеки поросли трехдневной щетиной. Дыхательная трубка лежала рядом. Он явно сам вытащил ее из горла. Джозеф по-прежнему не двигался.
– Эй!
Ким подошла поближе, Джозеф вздрогнул и поднял на нее красные беспокойные глаза.
– Как она? – хрипло спросил он, закашлялся, сглотнул и потер горло.
Ким посмотрела на Тари. Она бы все на свете отдала за то, чтобы девочка очнулась и села. Ким так хотелось прижать к себе это крохотное детское тельце.
– Я не знаю.
– Она дышать не может? – Он снова закашлялся.
– Нет, врачи говорят, дело не в дыхании, – ответила Ким.
Она еще раз сходила к автомату, набрала стаканчик воды и принесла Джозефу.
– Спасибо.
Он отпил и поставил стакан на тумбочку.
– Дело в сердце. У нее переохлаждение, а это нагрузка на сердце. Гипотермия.
Джозеф осторожно свесил ноги с кровати, босые ступни коснулись кафеля. Он робко шагнул к Тари, замер, потом сделал еще шаг, нагнулся и нежно взял дочь за руку. При этом не сводил глаз с огромной иглы от капельницы. Разве можно совать такое в маленькую детскую ручку?
У Ким на глазах выступили слезы. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Еще несколько часов назад Джозеф метался во сне, что-то бормотал о лицах под водой и пузырьках воздуха. А теперь он стоит рядом у постели Тари, вменяемый и жизнеспособный.
– Надо бы кофе попить, – сказала Ким.
– Я схожу.
Джозеф повернулся. Ноги слушались еще не очень хорошо, пришлось остановиться и перевести дух. Он посмотрел на свои босые ступни:
– А где моя обувка?
– Вон там. – Ким показала на шкафчик рядом с дверью в туалет.
Джозеф достал кроссовки, покрытые толстым слоем лесной грязи.
– Ты сам-то как? – спросила Ким.
– Вполне.
– Точно?
Ей не понравилось, как неуклюже Джозеф пытается завязать шнурки. Он намотал шнурок на указательный палец и застыл, но потом встряхнулся и завязал вполне приличный бантик.
Покончив с кроссовками, Джозеф выпрямился и опять замер, изумленно вглядываясь в каждую черточку на лице жены. Ким боялась пошевелиться и все испортить. Джозеф посмотрел на Тари. В глазах его отразилось такое горе, что Ким захотелось подойти и утешить его, взять за руку. Но прикасаться к мужу было все еще страшно.
– Что же это? – прошептал он.
Ким вытерла ему слезинку и растерла влагу между пальцами. Никогда еще она не видела, как муж плачет. Остатки выдержки покинули ее.
– Не знаю, – сам себе ответил Джозеф дрожащим голосом.
Ким бросилась к нему на шею.
– Я люблю тебя, – всхлипнула она и прижалась щекой к плечу Джозефа, не в силах больше сдерживаться. Впервые за долгое время Ким не пришлось врать.
Джозеф стоял, оторопев, и не знал, куда девать руки.
– Это все… – он нежно дотронулся до Ким, –… это на самом деле? – И крепко обнял. – Господи! – И заплакал, уткнувшись ей в волосы. – Это все правда?
Командор Френч задремал прямо за рабочим столом. Ему снились оранжевые лучи, падающие с неба на синюю гладь. Они не задерживались на поверхности, а сразу опускались в глубину. Вода постепенно светлела и наконец засверкала, как янтарь. Командор проснулся и не сразу понял, где находится. Какой-то кабинет, в глаза светит экран компьютера, на нем скринсейвер с вертолетами. В здании тихо, только слышно, как переговариваются диспетчеры: их оставили у приборов следить за турбулентностью в океане. Где-то далеко, то ли в другом конце здания, то ли в наушнике (командор предусмотрительно убавил громкость), бубнили голоса. Где именно, Френч так и не понял. Ну и наплевать.
Он снова задремал и вернулся в тот же сон. На этот раз командор смотрел вверх, лучи летели прямо на него, как звездочки салюта, глаза слепило. «Лечу, наверное», – подумал он, потому что лучи прошивали тело насквозь. Нет, не насквозь. Задерживались. Командор широко открыл рот, в него посыпались оранжевые искры. Интересно, это он так широко раскрыл рот, или все его лицо превратилось в огромную дыру, или, может быть, он сам стал подвижным, как ртуть, как вода, как мировой океан? Командор испуганно вздрогнул и проснулся, отчаянно дрыгая ногами под столом. Ботинки громко колотили по дереву. За дверью опять началась суета, свет уже включили.
Френч выпрямился и обеими руками потер глаза. Он несколько секунд пытался вспомнить, в самом деле он видел ночью оранжевые лучи, или это ему только приснилось. А турбулентность? Она-то была… или это тоже ему пригрезилось?
Единственное, чему он в жизни доверял, так это собственным глазам. Но здесь, в Уимерли, здравый смысл и зрение противоречили друг другу. За годы службы Френч выполнил тысячи заданий, его огромный личный опыт говорил ему, что все на свете имеет простое и логичное объяснение, надо только его отыскать. Френч упорно возвращался мыслями к загадочным оранжевым лучам. Ведь он своими глазами видел, как они падали на землю и дома! Других чудес тут тоже хватало. Чего стоит одна акула-альбинос! Нет, конечно, другие тоже ее видели, но как, скажите, это вяжется с пресловутым здравым смыслом? А тела? Утопленники, которым бог знает сколько лет? Конечно, можно было бы преспокойно списать все это на банду сумасшедших анархистов, которые подсыпали в городской резервуар галлюциногенный наркотик. Френч задумчиво взглянул на автомат для охлаждения воды у двери его кабинета.
Похоже, никто из тех, кто был с ним вчера на берегу, не заметил лучей. Почти никто. Вот матрос Несбитт точно следил за траекторией их полета. И он занервничал, когда заметил, что за ним наблюдают.
Может, стоит позвать его в кабинет? Да, непростой предстоит разговор. Что он скажет Несбитту? С чего начнет? Френч взвесил все за и против, справился насчет состояния турбулентности в океане (она, кстати, не меняла размеров, что само по себе было весьма подозрительно) и, наконец, решился:
– Говорит командор Френч. Найдите матроса первой статьи Несбитта и передайте ему, что я жду его в штабе, – произнес он в микрофон.
Френч еще раз просмотрел отчеты врачей о вспышке неизвестной болезни, предшествовавшей цунами в Бюрине. Что там было, туберкулез, дифтерия? Точный диагноз пока не поставили. Местный врач, доктор Керней, отмечал, что болезнь протекает без основных характерных симптомов. Ни кашля, ни температуры, зато горло саднит, отмечаются потеря веса и обильное потоотделение. Эти симптомы могли быть, конечно, вызваны неподвижностью больного в результате нарушения дыхательной функции. Доктор Керней написал в отчете, что загадочное заболевание, возможно, представляет собой новую форму туберкулеза или дифтерии, и выразил глубокую озабоченность этим предположением.
В дверь постучали, Френч машинально крикнул: «Войдите». Он поднял голову, в дверях испуганно переминался Несбитт. Молодой человек посмотрел командору в глаза и тут же отвел взгляд.
– Матрос первой статьи Несбитт по вашему приказанию прибыл, сэр.
– Закройте дверь и присядьте. – Френч показал на кресло перед столом и выключил рацию.
– Вам удобно, Несбитт?
Матрос уже устроился на стуле.
– Так точно, сэр, – ответил он.
Было заметно, что парню не по себе, он пожевал нижнюю губу и поморщился.
– Вы не против, если я закурю? – спросил командор.
– Нет, сэр.
Френч предложил пачку Несбитту, перегнулся через стол и щелкнул зажигалкой. Матрос держал сигарету в пальцах под странным углом, он затянулся, постарался подавить приступ кашля и кивнул:
– Хороший табак, сэр. Я вот подумываю, не начать ли мне курить. Совсем недавно об этом думал, сэр.
Френч прикурил, расслаблено откинувшись на спинку кресла, и внимательно посмотрел на Несбитта.
– Если помните, вчера вечером мы испытывали отражатели.
– Да, сэр, конечно, помню. Я был там, на берегу. – Несбитт мужественно затянулся, на этот раз глубже, потом осторожно выдохнул, сложив губы трубочкой. Ему даже удалось сдержать кашель.
Френч курил и мысленно репетировал свой следующий вопрос.
– Вы помните момент, когда включили прожекторы и стали видны ультракороткие и гамма-лучи?
Несбитт кивнул и закрыл глаза. Его передернуло. Изо рта тонкой струйкой вырывался дым. Потом он резко наклонился вперед и неуклюже вытер пепел сигареты о край бронзовой пепельницы.
– Да, сэр. Я был там, сэр.
– Вскоре после этого мы включили отражатели. Между лучами появились зазоры. Стали видны части берега и неба. Помните, тогда еще прервалась радиосвязь.
– Да, сэр, конечно, помню. Такая тишина наступила. Они пропали. Голоса в голове, я имею в виду.
Френч пристально глядел на матроса.
– Вы обратили внимание на книги и документы на моем столе, Несбитт? – Он похлопал ладонью по тому, посвященному морским катастрофам.
– Да, сэр, по правде сказать, обратил.
– В них рассказывается о цунами, морских чудовищах, о вспышках странных эпидемий, случившихся много лет назад. Вспышки. Потопы. В последнее время я много об этом читал.
Несбитт побелел еще больше, хотя Френч думал, что дальше уже некуда. Может, парню просто стало нехорошо от сигареты.
– Обычно я не интересуюсь такими вещами, Несбитт.
– Полагаю, они не представляют для вас интереса, сэр.
– А для вас?
– Нет, сэр, – рявкнул матрос. – Нет, сэр.
Он выпрямился и напряженно застыл. Френчу показалось, что Несбитт сейчас вскочит с места и отдаст ему честь.
Молодой человек смотрел на командора широко открытыми глазами. Он затянулся и долго не выдыхал, его прямо распирало от волнения. Зрачки все больше расширялись, на прыщавом лбу выступил пот, наконец он выпалил:
– Духи, сэр. Духи. Это из-за них все произошло. Если я могу быть с вами откровенен, сэр.
– Духи?
– Да, сэр.
– Почему они?
– Разрешите погасить ее, сэр? – Несбитт помахал сигаретой, дымящийся кончик смотрел точно в потолок.
– Разумеется.
– В вашей пепельнице, сэр?
– Да, валяйте.
Несбитт долго возился с бычком, гася все искорки и облизывая губы. Потом он снова сел прямо и поднял на командора покрасневшие глаза.
– Продолжайте, – подбодрил его Френч.
Несбитт яростно потер подбородок.
– Я не хочу, чтобы вы считали меня сумасшедшим, сэр.
– Никто не хочет, чтобы его считали сумасшедшим, Несбитт. В том числе и я.
– Мне тут нравится.
– На Земле?
– Да, сэр. То есть нет, сэр, – взволнованно поправился он. – На флоте, сэр. Поэтому я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшим.
– А я и этого и не утверждаю. Напротив, я полагаю, что если вы сумасшедший, то все остальные в радиусе двадцати километров отсюда тоже абсолютно невменяемы.
– В том, что я вижу больше других, нет ничего ненормального.
Френч промолчал. Ему хотелось утешить молодого человека, сказать, что он понимает его, объяснить, что он и сам видел оранжевые лучи в небе и чудовищ в море. Нет, нельзя. Тогда они станут равны, в приказах и суждениях командора можно будет сомневаться, его можно будет подставить и при случае утопить. Френч заговорил, осторожно выбирая слова:
– Насколько я понял из книг, такого рода странные события случаются всякий раз, когда нечто угрожает самоопределению личности человека. Происходит невозможное, то, что мы раньше считали плодом своего воображения. «Ловцы человеков». Вон, видите, я написал эти слова на доске?
– Да, сэр. Я каждый день смотрю на эту надпись.
– Так вот, ловцов человеков больше нет. Дело не только в том, что меняется наша жизнь, нет, мы потеряли связь с природой, с землей, потеряли себя, если хотите. Когда наша цивилизация подвергалась опасности, когда внешние силы грозили смять, опрокинуть наш мир, слово приобретало особенное значение. Человечество спасали традиции, предания, передающиеся из уст в уста. В такие моменты люди часто видели то, о чем рассказывается в сказках. Срабатывает защитный механизм, он не дает нам забыть о том, кто мы есть на самом деле, возвращает нас к нашим корням. В письменных источниках отражено несколько таких случаев. Вспомните древнюю Иудею и пришествие Христа, вспомните, как создавались Библия, Ветхий и Новый Завет. Вспомните, как боролись за свою свободу и права рабы. Ничто не могло сломить этих храбрецов, их сила имела глубокие корни, она прорастала из преданий и легенд, передававшихся из поколения в поколение, и, в конце концов, рабы добились признания своих прав. Вспомните, как усердно миссионеры старались разрушить веру индейцев в языческих богов, старались и не могли. Вера коренного населения росла и крепла с каждым днем, перья становились ярче, танцы яростней, обряды торжественнее. Мы встречались со сказкой, и эта сказка спасала нас много раз. Нам нужны ловцы человеков! Вы меня понимаете, Несбитт?
– Д-да, сэр.
– Народы болезненно реагируют на вторжение чужеродной культуры, так же, как и на потерю корней, потерю связи со своей собственной культурой. Тут вступают в игру массовые галлюцинации, и люди верят тому, что видят. Верят, ведь, чтобы выжить, верить необходимо. Выжить и остаться в здравом рассудке, несмотря на то, что прежней жизни уже не вернуть.
Несбитт сидел в кресле очень прямо и изумленно глядел на командора, он явно не верил своим ушам.
– Что вы видели, – продолжал Френч, – когда включили отражатели?
Несбитт вздрогнул.
– Ничего, сэр.
– Вы уверены?
– Ничего. – Молодой человек отвел глаза, он никак не мог на что-нибудь решиться. Вдруг в голове у него что-то щелкнуло, он подскочил, словно от удара. – А вы? – Глаза его засветились надеждой, парень улыбнулся, словно между ним и Френчем установилась невидимая связь. – Вы, сэр?
Командор занервничал. Он боялся, что чересчур разоткровенничался с этим юнцом. Френч сжал губы. Едва заметная перемена в его настроении тут же стерла улыбку с лица Несбитта.
– Расскажите мне о том, что вы видели, – спокойно сказал командор. – Я же знаю, вы что-то видели.
Несбитт дернул головой, как будто убеждал себя не говорить лишнего, заерзал и умоляюще произнес:
– Да вы же сами знаете, что я видел, сэр, разве нет?
– Вчера ночью вы за чем-то следили в небе, и я это заметил.
– Но вы видели? Сами видели, сэр?
На лице Несбитта ясно читалось смятение. Он то и дело потирал ручки кресла, рот его открывался и закрывался, слышно было, как шлепают губы. Френч понаблюдал за молодым человеком и сказал единственное, что он считал правильным в этой ситуации:
– Нет, Несбитт, ничего необычного я не видел. – Командор опустил голову и начал перебирать на столе бумаги. – Постарайтесь взять себя в руки, Несбитт. Вы свободны.
Райна смотрела на стены палаты. Все цвета постепенно исчезали, все, кроме серого, думать с каждой минутой становилось труднее. Она старалась представить себе знакомое лицо или предмет, но забывала, чего хотела, еще до того, как мозг успевал выдать картинку. Будущего не существовало. Сначала было страшно, накатывали волны паники, однако по мере того, как ухудшалось ее состояние, Райна почему-то успокаивалась. Она никак не могла вспомнить, чего боялась. В душе наступил мир. Райна словно бы отделилась от тела и даже, кажется, от сознания.
Потом на стул у кровати кто-то сел. Человек выглядел чудно: узкая голова, спутанный ком волос, кривые зубы, нервная улыбка. Райна вглядывалась в него и силилась узнать, но не могла: черты лица постоянно менялись. Он заговорил, глаза запали, по лбу побежала рябь, потом на подбородке появилась ямочка. Райна начала понемногу различать цвета, бледные тени красок, к которым она привыкла за свою жизнь. Пятна вырывались изо рта человека, они растекались по комнате и оседали на предметах. Забрезжили воспоминания, снова накатила паника, и, наконец, Райна узнала говорившего. Слова обретали смысл, из них начали складываться мысли и образы.
– Я видел в море русалку, рыжая, волосы по пояс, и уж такая красавица, что аж плясать хочется от радости. И голая, ни клочочка одежды. – Он покраснел и опустил голову. – Чудо из чудес. А до того дня я русалок не видал.
«Томми, – произнес кто-то в голове у Райны. – Вроде бы так его зовут. Томми».
– А потом дальше, уже почти у самого Порт-де-Гибля мне повстречалась огромная каракатица. Вот такая! – Он поднял руки и зашевелил пальцами, стараясь напугать Райну. – Тянет, понимаешь, ко мне щупальца, будто толстые черви к тебе ползут, охота ей вступила вытащить меня из лодки. Каракатица жутко опасная, а вот кит… Тут совсем другое дело. Голову из воды высунул, и прям видно, какой он замечательный, ну, каракатица и испугалась. Бултых, и пропала. Сбежала и в глубине затаилась. А кит со мной заговорил, да так глянул из-под воды, глаз у него большой и круглый, и уж такой добрый, что мне враз почудилось, будто мы с ним старые приятели.
Райна, наконец, рассмотрела его. Томми, точно, это Томми, она вспомнила – они дружили, крепко-крепко. Томми Квилти. Сколько раз он помогал ей в будущем, и не сосчитать. Ой, нет, не так. В прошлом. Точно, в прошлом. Раньше. До этого момента. Это и есть прошлое.
– Пыль веков, – произнес Томми.
Райна ничего не поняла, да похоже, что он и сам не понял сказанного. Слова просто вырвались из его груди.
– Тот кит поведал мне, что видел меня сквозь пыль веков, вот так прямо и сказал. Он… – Томми замолчал и посмотрел на дверь. В палату вошла женщина в белом.
– Сюда посетителям нельзя, – ворчливо заявила медсестра и сурово поджала губы.
Райна вдруг испугалась, потому что Томми в мгновенье ока сделался больным.
– Ну же, давайте-ка, на выход. – Сестра попыталась согнать его со стула.
Томми поднялся на ноги, видно было, что ему плохо. Он упал на стул и начал хрипеть. Райна сразу заметила, что хотя Томми и задыхается, но совсем не так, как она. Кое-какие воспоминания о сегодняшнем утре у нее еще сохранились. Дело было не в том, что ей не хватало воздуха, а в том, что мышцы отказывались нагнетать кислород в легкие. А Томми вел себя так, как будто ему трудно вдохнуть. Райна точно помнила, что дышать ей было легко, просто надо было не забывать делать вдох и выдох.
Медсестра нажала на кнопку в головах кровати и вывела Томми из комнаты.
– Вам надо прилечь, – сказала она уже совсем другим, заботливым и мягким тоном.
Позже Райна узнала от другой медсестры, что Томми положили в палату 611, чуть дальше по коридору, там была одна свободная койка.
Ей казалось, что с тех пор прошло не больше нескольких секунд. Да нет, пожалуй, часа два. Зачем она тут торчит? Она окончательно пришла в себя, теперь главное – поскорее выбраться отсюда, а то тут вокруг одни больные. Выбраться, пока снова не заболела. В этом отделении все, и сама Райна тоже, подключены к дыхательным аппаратам. Зачем он ей теперь? От трубки ужасно саднит горло. Да и голова тоже раскалывается. «Это мне, наверное, никотина не хватает, – подумала Райна. – Надо покурить. Или хотя бы попросить никотиновую жвачку, или пластырь, что найдется». Райна хотела было нажать на кнопку вызова медсестры, но тут ей пришло в голову, что можно ведь просто дать деру. Тогда она сама купит пачку сигарет и выкурит три-четыре за раз. Так отрава быстрее всосется.
