Райна подняла руку и посмотрела на свои пальцы. Трясутся. Ну, ничего, справимся. Она схватилась за респиратор, обручальное кольцо звякнуло о ребро трубки, она завибрировала, во рту сразу защекотало. Райна сжала пальцы покрепче и осторожно потянула, сантиметр за сантиметром, медленно, вот, уже почти, сейчас, пошла, пошла… Все. Ничего не все! Сейчас вырвет. Глаза наполнились слезами. Она смотрела в потолок и ждала. Дышится. Само дышится. Райна облизнула губы и улыбнулась. Во рту вместо языка поселился еж, давно немытый и отвратительный на вкус. Она села. На соседней кровати неподвижно лежала женщина, насос ритмично нагнетал в ее легкие воздух. Бонни Тернбулл, тоже из Уимерли. Они с Раиной никогда не ладили. В школе Бонни вечно рассказывала про Райну гадости, например, что она спала с парнем одной из своих подруг. Давно это было. Больше десяти лет назад. Враки.
Райна свесила ноги с кровати и встала на холодный линолеум. Всего-то день провалялась в постели, а коленки уже трясутся. Она прижала к носу рукав синего больничного халатика, ткань сразу нагрелась от дыхания. В последний раз они с Бонни встретились на занятиях психолога в группе для жертв домашнего насилия. Бонни пришла на одну встречу и пропала.
А теперь вот спит на больничной койке.
На подставке в ногах кровати работал маленький телевизор, на экране блондинка в красном костюмчике что-то говорила в микрофон, а внизу слова: «Прямой репортаж из Уимерли». Губы шевелились, а звука не было. Райна выключила телевизор и повернула экран к стене. Бонни с трудом открыла черные, как оникс, пустые глаза и посмотрела на Райну. Похоже, не узнала.
– Привет, – прошептала Райна из-под рукава халатика. Под левым глазом у Бонни был синяк. Желтый, зеленый, лиловый, аж переливается. – Как дела?
Бонни что-то булькнула, трубка мешала ей говорить. Она посмотрела на пустую кровать, потом опять на Райну.
– Я тоже заболела. – Райна радостно улыбнулась. – А теперь снова могу дышать. Вот не сойти мне с этого места. – Она глубоко вдохнула и опустила руку. – Видишь. И трубки никакой не надо. Я выздоровела.
Глаза Бонни еще больше потемнели, Райна нагнулась к самой постели, она больше не боялась заразиться, потому что знала, сама не понимая откуда, что бояться нечего.
– Все пройдет, – нежно прошептала она. – Ты только думай о хорошем, и все само пройдет.
Бонни закрыла глаза, словно не желая этого слышать.
– Пойду поищу Томми Квилти.
На левом запястье у Бонни чернел синяк, еще один расползался по локтю фиолетовым пятном.
– Не горюй, ладно?
Райна подошла к двери и выглянула из палаты: у столика в дальнем конце коридора стояли две медсестры. Райна втянула голову обратно, подождала пару секунд и снова выглянула. Сестры смотрели в другую сторону. Райна рванула вперед, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму. Она распахнула третью по счету дверь и вбежала в комнату 611. Шесть кроватей. Мужская палата. Шторки везде раздвинуты. Четверо смотрят портативные телевизоры. В дальнем углу комнаты у окна кто-то весело напевает. Томми.
Она подошла поближе. Томми лежал с закрытыми глазами и улыбался. Райна потянулась, чтобы погладить друга по щеке, но передумала и потрясла его за плечо. Томми тут же открыл глаза, посмотрел на нее и широко улыбнулся, обнажив два ряда кривых потемневших зубов. Он кивнул, страшно довольный ее выздоровлением, и приподнялся на локте.
– Ну, ты как? – хрипло спросила Райна, горло до сих пор саднило.
Томми пожал плечами, поднял руку и попытался вытянуть изо рта трубку. Райна осторожно помогла ему. Как только Томми смог дышать самостоятельно, он тут же выпалил:
– Да я ж только прикидывался. Ты ведь знала, а? – Он довольно хихикнул и тут же приложил ладонь к губам, словно понял, что сморозил глупость.
Райна тоже весело усмехнулась:
– А я могу дышать, как человек.
Томми кивнул.
– Да уж, любо-дорого посмотреть. – Он крепко сжал ее кисть обеими руками, потер большими пальцами запястье, несколько раз тряхнул и приложил ладонь Райны к своей щеке.
– Пора нам отсюда выбираться, Томми, – сказала она и оглянулась через плечо. В палату входила та самая вредная медсестра. Зануда немедленно кинулась к Райне.
– Вам, милая, нельзя вставать, – произнесла медсестра противным поучительным тоном, не отрывая взгляд от синего больничного халатика Райны.
– Да я уж оклемалась.
– Вы можете дышать? – Медсестра ахнула.
– Да.
– Точно?
– Да. – В подтверждение своих слов Райна три раза глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот. – Вот, видите, прямо как насос.
Медсестра подозрительно следила за строптивой пациенткой. Наконец, она улыбнулась и сказала:
– Это прекрасно! Но вам все равно надо вернуться в постель и подождать, пока вас осмотрит врач. – И быстрым шагом вышла из комнаты.
Райна повернулась к Томми, прикусила нижнюю губу, приподняла брови и весело хихикнула.
– От меня одни неприятности.
Томми захихикал вместе с ней.
Когда они отсмеялись, Райна расслышала, как занудная медсестра говорит кому-то в конце коридора:
– Нам велели позвонить на военную базу, если кому-нибудь станет лучше.
– Ой! – развеселилась Райна. – Давай скорей уносить отсюда ноги.
– Уносим, уносим, – подхватил Томми, он весь светился от счастья.
Над головой Тари проплывало синее небо, такое же синее, как и море. Граница между ними совсем стерлась. Лодочка в форме полого изнутри кита мягко покачивалась на волнах.
– Ну что, теперь поняла, как тут весело? – спросила Джессика, она сидела рядом с рулем на корме и небрежно держалась за борт. Теперь Джессика была уже не такая пятнистая и противная, она порозовела и стала почти симпатичной.
Тари пожала плечами, ее подруга восхищенно оглядывалась по сторонам.
– Здесь так далеко видно, – сказала она.
– Так все равно все синее, – тихо ответила Тари, морской пейзаж не произвел на нее никакого впечатления.
Над головой пронеслась оранжевая вспышка, следом еще две.
– Собираются. – Джессика подняла голову, оглянулась через плечо и показала на бескрайнюю синюю равнину. – Во-о-он там.
– Кто?
– Те, кого отрезало от людей на суше.
– Как отрезало?
– От их родственников. Когда пропадает связь, они собираются там, подальше от берега и движутся в центр. У каждого места, где живут люди, есть такой центр, глубоко, на самом дне океана. Дырка, из которой все начиналось, оттуда все произошли. И вода тоже оттуда появилась.
Тари ничего не поняла.
– С тобой-то все хорошо. В твоей семье связь не прервалась. Твои предки верят в тебя, знают тебя и потому помнят, кто они, знают, кто они.
Над головой пролетел еще один оранжевый луч. Тари захотелось пригнуться, но она удержалась.
– А вот те, кто отрезан от семьи, направляются в океан. Они поднимают волны, вызывают штормы, притягивают черные тучи, образуют воронки и водовороты. Все потому, что духи любят своих близких и сердятся, оттого что не могут быть с ними рядом. Сам по себе одинокий дух ничего такого не натворит, но вот когда сразу рвется множество цепочек, духи собираются вместе. Они могут заставить дыру на морском дне разойтись заново, для того чтобы люди на берегу снова почувствовали эту связь и осознали самих себя. – Джессика перегнулась через борт и посмотрела в воду. – Так что самое важное происходит там, в глубине.
Тари тоже наклонилась, крепко вцепившись в борт, но разглядела только воду.
– Там все синее, – сказала она.
– Подожди – увидишь. Но только, когда перестанешь цепляться за жизнь. Забудь о теле. Твой папа сейчас уехал, он не дежурит у твоей постели, и тебе легче будет уплыть. Представь себе, что закрываешь глаза, а они все равно открыты.
Тари закрыла глаза.
– Нет, не так. Не надо их закрывать, просто представь, что закрыла.
Тари посмотрела на Джессику. Девочка улыбалась, она стала еще симпатичнее, уродливые пятна почти совсем пропали.
– Вот, уже лучше. А теперь опять закрой.
Тари закрыла глаза так, чтоб веки не двигались, и снова посмотрела на подругу. Джессика показалась ей настоящей красавицей: гладкая кожа, рыжие волосы струятся по плечам.
– Получилось. Смотри. – Джессика кивнула на воду за бортом.
Тари наклонилась и посмотрела вниз. Все синее. Постепенно она начала различать вспышки желтого, зеленого и красного. Там, в глубине, что-то вращалось.
– Очень хорошо, – сказала Джессика. – А теперь представь, что ты погружаешься глубже и глубже. Тогда ты увидишь то, что там, под поверхностью.
Мир выглядел вполне привычно, обыкновенное солнечное утро. Джозеф ехал по дороге из Порт-де-Гибля. Дома, лужайки, пикапы, слева океан, Уимерли на другой стороне залива. Он миновал круглосуточный магазин, в дверях стояли отец с дочерью. У Джозефа задрожали руки. Все вернулось на круги своя, все, вот только Тари по-прежнему в больнице.
Ким не хотела отпускать мужа в Уимерли, но ей нужна была сумка с вещами – она осталась в доме Критча. Там лежали смена одежды и другие необходимые мелочи. Джозеф заверил жену, что он уже достаточно оправился после болезни и вполне может съездить за вещами. Пришел врач, осмотрел его и выписал. Одна из медсестер сказала, что жизнь в Уимерли, похоже, снова входит в привычную колею. Тела в заливе больше не находили, и новые больные не поступали. Ситуация стабилизировалась. Джозеф очень надеялся, что теперь и Тари постепенно поправится.
Нет, вы только подумайте! Из всех мест на земле он безошибочно выбрал для отпуска именно то, где разразилась неслыханная трагедия. Может быть, в этом есть и его вина? И это он навлек на себя и своих близких такие ужасные несчастья? Джозеф вдруг почувствовал себя на месте героя любимых романов Ким. Просто удивительно, сколько бед одновременно свалилось на их головы. Тари, его единственная дочь. Джозеф испуганно покачал головой, по коже пробежал холодок. Вся жизнь покатится под откос, если, не дай бог, с девочкой что-нибудь случится. Как он будет жить без нее? Что будет делать, если она не поправится? Об этом даже подумать страшно. «И не надо, – решил Джозеф. – А надо просто надеяться. Ждать и надеяться».
На потроширском шоссе не было машин, только два армейских джипа мчались в противоположные стороны. Потом навстречу Джозефу проехал грузовик, тоже военный, кузов закрыт бьющимся на ветру куском материи. В зеркале мелькнули, стремительно удаляясь, раздвинутые края брезента и выглядывающие оттуда равнодушные лица солдат. Наверное, уезжают из Уимерли. Кризис закончился, и нужда в них отпала.
Джозеф свернул на дорогу к Уимерли, поле, еще вчера оккупированное репортерами, опустело. Совсем недавно здесь бродили толпы людей и стояли фургоны телевидения, а теперь трава засыпана горами мусора, и никого. Первую линию заграждений уже разобрали, пост у клуба тоже сняли. Там, где раньше дорогу перегораживал шлагбаум, теперь скучали двое солдат, провожая ленивым взглядом проезжающие машины. Джозеф на всякий случай снизил скорость, но сигнала остановиться так и не дождался. Он поехал дальше, мимо почты и клуба, где на площадке остались только джип и микроавтобус. Перед старым рыбацким домом стоял желтый телевизионный фургон. Женщина в красном костюме у кого-то брала интервью, на лужайке собралась толпа зевак, высыпавших из соседнего дома.
Джозеф повернул на верхнюю дорогу и посмотрел на залив. Вертолетов нет. Тишина. Он приоткрыл окно и прислушался. На берег накатывали огромные валы. На Уимерли двигался шторм. Ветра пока не было, но на горизонте клубились черные тучи. Джозеф отвлекся на дорогу, а когда снова взглянул на море, в воздух подпрыгнул сиреневый кит, он на мгновение завис над водой и упал, в небо взметнулся фонтан серебристых брызг. Сверкающие искорки поднимались все выше, они постепенно темнели, становились коричневыми, потом построились в шеренгу и полетели на восток, постепенно снижаясь.
Может, это стая птиц влетела в фонтан брызг, а он и не заметил? Или они снялись с воды? Джозеф уже ничему не удивлялся.
Над волнами поднялся красный ребристый хвост, длинный, как баржа. Неведомое Джозефу существо скрывалось под поверхностью океана, быстро двигаясь вдоль берега. «Что это мне все какие-то чудеса из сказок мерещатся?» – подумал Джозеф. Нет, жизнь вовсе не возвращалась в привычную колею, медсестра из больницы была не права. Джозеф притормозил и остановился посреди дороги. Вода в заливе закручивалась в водовороты, волны бежали во всех направлениях, море вспучивалось. Так обычно бывает во время сильных штормов, Джозеф пару раз попадал в них во время патрулирования. Вот только вода синяя, а не черная, и небо тоже синее.
Сзади загудели. Джозеф взглянул в боковое зеркало. Еще один телевизионный фургон, на этот раз белый. Джозеф, оказывается, загородил дорогу. Он тронулся с места, поднялся на холм и у дома Критча с визгом повернул на дорожку перед крыльцом. Джозеф вылез из-за руля, следом подоспел фургон, стекло справа опустилось, и темноволосая женщина крикнула:
– Вы только приехали?
Джозеф молча пошел к входной двери.
– Вы не могли бы прокомментировать последние события?
Он замер и медленно повернулся.
– Прокомментировать что? – резко спросил он.
– Ну, то, что здесь произошло. – Женщина открыла дверь и спрыгнула на траву. Она была одета в белый костюм поверх канареечно-желтой блузки. Водитель тоже вышел из машины и начал суетливо пристраивать на плечо камеру, нацелив на Джозефа объектив.
– И что же тут произошло? – спросил Джозеф.
– Звук, – сказала женщина и выхватила у оператора микрофон. Она что-то бормотала, заикалась и продвигалась все ближе к Джозефу. – Я имею в виду… ну… это… беду.
– Все беды тут от вас. – Он повернулся, открыл дверь и захлопнул ее перед самым носом у журналистки. Джозеф немного постоял в прихожей, стараясь успокоить разыгравшиеся нервы. В доме было тихо. Джозеф прислушался. Ни звука. Он ждал, пока от дома отъедет фургон, но тот, похоже, не собирался трогаться с места. Джозеф посмотрел на чужие стены и вдруг явственно ощутил свое одиночество. Оставаться в доме одному было невыносимо. Дверь в гостиную закрыта. Джозеф обвел взглядом прихожую. На кухню дверь тоже притворена. Он схватился за перила и прыжками понесся на второй этаж. Там Джозеф схватил сумку Ким и на секунду задержался, глядя на кровать, в которой еще недавно лежала его жена. Скомканные простыни, вязаный клетчатый плед. Джозеф представил себе, как ложится на кровать, подушка наверняка до сих пор хранит родной запах. Хоть так он сможет быть ближе к Ким, вот только больше она сюда уже не ляжет.
Джозеф вспомнил прошлый вечер. Дядя Даг, Ким, и та старушка, и он сам. Они были вместе, а значит, в безопасности. Все на своих местах. Нет, это они были в безопасности, а не Джозеф. Что же с ним произошло? Тари лежала в другой комнате, отдельно, вот потому-то с ней и случилась беда. Надо было ему посидеть с ней, а он вместо этого жил в бредовом мире, порожденном химическим реакциями в мозгу. Сколько ж он принял таблеток? Черт его знает. Ему и теперь следовало быть в больнице, а не тут. Как его угораздило оказаться в этом чужом доме? Зачем ему эта одежда и эта сумка? Неужели так важно непременно переодеться? Джозеф почувствовал, что теряет контроль над собой, и испугался рецидива болезни.
Он вышел в коридор и заглянул в спальню Тари. Кровать не заправлена. Тари, и вдруг не убрала постель. Как же она упала в воду? Ушла одна, ночью, неизвестно куда. Совсем на нее не похоже. Тари никогда в жизни так себя не вела.
На постели, как обычно, лежали рисунки. Красные и синие цвета. Джозеф подошел поближе и поднял три картинки, сложенные стопочкой. Синим Тари раскрасила залив и огромный утес, закрывающий вход в бухту. Красным прорисован хвост морского чудовища, быстро плывущего под водой. Интересно. Джозеф вгляделся в рисунок. Вид точно с того места, где он сегодня остановился. Верхняя дорога. С тех пор прошло не больше пяти минут. На второй картинке в волнах плещется сиреневый кит. Тот же ракурс. Как ни странно, рисунки его успокоили. На последней картинке какой-то человек, Тари изобразила его со спины, голова опущена, руки подняты, он упирается ладонями в черную стену, словно стараясь остановить ее движение. Похож на Джозефа. Внизу значок, Тари часто его рисовала: зеленая с синим и коричневым сфера, серединка закручивается и переливается красно-оранжевым. Джозеф всегда полагал, что это солнце, потому что из сферы выходили красные лучи. Только не из краев, а из крутящейся серединки.
Внизу раздался шум. Кто-то вошел в парадную дверь. На лестнице послышались тихие шаги. Неужели эта репортерша вконец обнаглела? Вполне возможно. Все журналюги хищники. Пойдут в огонь и в воду, лишь бы содрать с бренных костей клок мяса послаще.
Джозеф затаил дыхание. Шаги переместились на кухню, звякнула ручка, скрипнула кухонная дверь. Надо подождать, пока эта зараза уберется отсюда. Сейчас как заорет, будет его искать по всему дому. Вот прилипала. Небось, и оператора с собой приволокла. Ясное дело, без камеры какой смысл к нему приставать? Точно, сейчас начнет галдеть. Если пойдет на второй этаж, он просто спрячется. Еще неизвестно, чего от нее ждать. Джозеф посмотрел на шкаф в спальне Тари. Положил рисунки на кровать и на цыпочках прокрался к стене. На лестнице послышались шаги, заскрипели ступени. Джозеф потянулся к стеклянной ручке шкафа. Он сюда раньше ни разу не заглядывал. Что там? Наверное, ничего. А может, ветхая одежда, переложенная нафталином. Или утопленники, ждущие своего часа, чтобы выбраться наружу. Ручка в форме призмы повернулась, Джозеф осторожно потянул дверь на себя. Петли заскрипели. Шаги замерли. Сердце Джозефа отчаянно колотилось.
Войдя в дом Критча, мисс Лэрейси закрыла и заперла дверь в гостиную, ей хотелось посидеть в тишине, чтоб никто не тревожил. Старушка села на диван и крепко заснула. Сейчас ее не разбудили бы даже иерихонские трубы. Мисс Лэрейси снились лица утопленников, которых ей пришлось опознавать на рыбозаводе. Потом она вдруг увидела колонну людей, вторые, третьи и все последующие ряды были лишь отражениями первого. И все на одно лицо, различались только одежда и прически. Живые цепочки. Все в них были если не родственниками, то уж точно походили друг на друга как две капли воды.
Мисс Лэрейси снился Урия. Она попыталась проснуться, веки открылись, Урия сидел в гостиной прямо напротив Элен. На лице его застыла озорная добродушная улыбка. Сначала он сжимал губы, но чем дольше он смотрел на свою невесту, тем шире становилась его улыбка. Мисс Лэрейси почувствовала, что он делится с ней своей силой, и она невольно улыбнулась в ответ. «До чего ж он хорош собой, ну просто картинка», – подумала она. Урия всегда был щедрым и великодушным человеком, он помогал всякому, стоило только попросить его об одолжении. Пряди волос аккуратно зачесаны назад, руки на подлокотниках кресла. Урия удобно устроился на сиденье. Он не отрывал взгляда от возлюбленной и, продолжая широко улыбаться, подался вперед.
– Покойно тебе? – спросила мисс Лэрейси.
Улыбка сбежала с его лица, глаза потеряли довольный блеск. Тело окутала кроваво-красная пульсирующая пелена, время от времени из нее вырывались тонкие красные лучи, проходили сквозь тело Урии и разлетались в стороны. Он протянул руки, между кусками плоти чернели провалы, лицо рассыпалось на куски, нос отделился от головы и превратился в толстую белую рыбу, глаза – в двух медуз, верхняя губа – в мясистый морской огурец, а нижняя – в электрического угря.
Мисс Лэрейси заплакала, она с новой силой ощутила свою потерю, слезы ручьями лились по щекам. Опять с ней остались только воспоминания, а сам Урия, которого она только что видела так ясно, возвратился в поглотившую его бездну.
Мисс Лэрейси снова попыталась открыть глаза и неожиданно для себя почувствовала, что это вовсе не сон, во всяком случае, непохоже на сон. Почему тела Урии не оказалось среди утопленников на рыбозаводе? Почему нельзя пойти туда и вглядеться в его черты, ведь остальные-то все там? Где же его семья? В холодильной камере нет ни одного родственника Урии.
И вдруг мисс Лэрейси поняла, почему среди этих тел не было Урии, почему его не прибило к берегу. Родители Урии умерли много лет назад, а детей у него не было. С его смертью прервалась цепочка.
Даг Блеквуд не торопился возвращаться в больницу. Он прошел вдоль кирпичных стен, пересек дорогу и неспешно начал спускаться по хорошо утоптанной тропинке, петляющей в высокой траве между двумя домами. Впереди раскинулась бухта. Даг остановился, набрал полную грудь соленого морского воздуха и стал пробираться между камней к воде. Старик положил игрушечного кита на волну, чтобы посмотреть, как он будет держаться. Кит закачался, чудно накренился, немного покружил на одном месте, все больше и больше пропитываясь водой, и, наконец, грустно затонул и опустился на илистое дно. Даг в гневе оглянулся на больницу.
– А чего еще ждать от дерева из такого гиблого места? – пробормотал он.
На берегу лежала выброшенная прибоем толстая ветка. Камни перекатывались под ногами у Дага, он с трудом добрался до деревяшки, поднял ее обеими руками и довольно ухмыльнулся. В длину почти метр и в толщину сантиметров тридцать. Даг отнес свою добычу в глубь берега и там пристроился на большом камне у самого края пляжа, где уже начиналась полоса темной земли. Старик достал нож, зажал дерево в пальцах и начал все сызнова.
– Уж этот-то выйдет как надо, – бормотал он, кивая в такт движениям рук. – Дерево-то из моря. Значит, уж точно плавает.
Вскоре проступили очертания кита, Даг поднял его вверх и начал разглядывать игрушку на фоне синего неба. Он покачал рукой, словно кит плыл по волнам, потом встал и, довольный собой, снова двинулся к кромке воды. Волны мягко шуршали о гальку, носки кроссовок сразу промокли. Не обращая на это никакого внимания, Даг наклонился и положил кита на сверкающую поверхность воды. Встав во весь рост, он с гордостью следил за тем, как кит разворачивается и направляется в открытое море, потом снова описывает дугу и преданно возвращается к его ногам.
– Совсем другое дело, – громко сказал Даг, сам себе подмигнул и достал кита из воды. Затем трижды встряхнул игрушку, чтобы избавиться от капель на деревянном брюхе, и двинулся в обратный путь.
Он вошел в приемное отделение, сморщился и раздраженно прошипел: «ч-черт». Антисептиком смердело невыносимо. Солдат у дверей уже не было. Заходи в любой коридор, никто тебя не остановит.
Даг сунул кита под мышку и быстро пошел к палате Тари, яркий свет в коридорах слепил глаза, наконец он добрался до дверей со звоночком. И рядом надпись: «Звоните». Старик навалился на кнопку, стараясь отдышаться. Незнакомая встревоженная медсестра впустила его. И тогда Даг соврал, сказав, что он дедушка Тари.
– Подождите здесь, – велели ему таким тоном, что у старика сразу как-то нехорошо заныло в груди. Женщина быстро скрылась в конце коридора. Через несколько секунд появился врач.
– Вы дедушка Тари?
Даг переложил кита из одной руки в другую.
– У меня для вас печальная новость.
– Какая такая новость?
– У нее остановилось сердце.
– Что? – закричал Даг.
– Произошла остановка…
– Что? – Даг орал все громче. – Где ее мать?
– Она с девочкой.
– А отец?
– Простите, я не знаю, где он.
– Джозеф?
«Кто-то знакомый. Она знает, как меня зовут». Нервы были на взводе. Он заглянул в шкаф, надеясь обрести там убежище. Внизу тянулись полки, на них лежали старая обувь, выцветшие коробки из-под шляп всех форм и размеров и огромные шерстяные пледы. В нос сразу шибануло нафталином, Джозеф запомнил этот запах с тех пор, как мальчиком разбирал вещи в доме своей бабушки. Нет, в шкаф он не поместится, а если и влезет, то дверь закрыть не удастся. Кто-то снова позвал его, взволнованный голос раздавался уже прямо за спиной.
– Джозеф?
В ушах громко бухало сердце. Он повернулся, на пороге стояла Клаудия, одетая в кремовое платье с расклешенными рукавами и замысловатой бронзовой вышивкой. На ногах тапочки в тон. Волосы подколоты, несколько прядей выбились из прически, бледная тонкая шея открыта.
– Это ничего? – спросила она.
– Что? – Он почувствовал странную легкость в руке и обнаружил, что выронил сумку Ким. – Что «ничего»?
– Что я вошла в дом. Из своего-то я уже вышла. Каждый дом, знаете ли, – отдельный мир. Мы живем во множестве разных миров.
Джозеф нервно взглянул на шкаф.
– Я искал…
– Просто удивительно, как мы цепляемся за старую рухлядь. Антиквариат. Музейные экспонаты. Они похожи на мертворожденных детей.
Джозеф скривился и кивнул. Клаудия стояла прямо перед ним, лицо бледное, розовые губы слегка приоткрыты, руки мирно сложены на круглом животике. Со вчерашнего дня она похудела еще больше, только живот слегка выпирал под платьем, на фоне маленького бледного личика выделялись огромные темные глаза.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Джозеф.
Без малейшего усилия и удивительно быстро она оказалась в двух шагах от него.
– Знаете, – сказала Клаудия, – я часто думаю, не утопиться ли мне в море. Вместо этого я сбросила в воду всех остальных. Думала, мне станет легче, ведь тогда мы все окажемся в одной лодке, так сказать. – Она рассмеялась. – Вот только я позабыла об одной детали. Вылепить себя. – Клаудия придвинулась еще ближе, ее дыхание касалось губ Джозефа, язык едва ворочался во рту, рука почти накрыла его ладонь, почти, но еще не совсем. – У меня теперь открылись глаза. Я вижу мир удивительно ясно, потому что наблюдаю за ним со стороны. Грустно, не правда ли? – Она, наконец, коснулась его холодными кончиками пальцев.
– Тари в больнице, – выпалил Джозеф, – мне… – Он бормотал все тише и неуверенней, одновременно отступая назад и оглядываясь на закрытое окно. Прямо за стеклом сплетались ветви дерева. Клаудия наводила на Джозефа ужас. С другой стороны, говорила и вела себя она так соблазнительно, что устоять было невозможно. Опасность всегда возбуждает. Сгущающаяся атмосфера опасности. Но как же ему начать жизнь с Тари и Ким заново, если он позволит себе соединиться с Клаудией? Потерять голову с Клаудией. Или с Ким. Потерять себя. Можно было бы выпрыгнуть из окна, вцепиться в ветку и висеть на ней, сколько потребуется, висеть, пока не подоспеет помощь.
– Как Тари? – Клаудия придвинулась еще ближе. И снова тронул его руку. Пахнуло гниющими цветами, разложением, палыми листьями.
Джозеф покачал головой. Не стоит говорить с Клаудией о Тари. Он почувствовал себя виноватым и рассердился. Какое она имеет право произносить имя его дочери? Никакого. Особенно теперь, когда Тари больна. Никакого права не имеет.
– Она жива?
– Да, – твердо ответил Джозеф. – Жива. – Он качнулся вперед, надеясь проскочить мимо Клаудии, но побоялся, что она схватит его за рукав. Кожа у нее была удивительно белая. Длинные пальцы сплетались и расплетались на круглом животике, будто корни растений. Джозеф никак не мог оторвать взгляда от ее рук. Внутри Клаудии плавал ребенок. Чей ребенок? Внезапно ткань платья зашевелилась.
– Пойдемте вниз. Я вам приготовлю шиповниковый чай. – Она расцвела в очаровательной улыбке, и Джозеф немного успокоился.
Клаудия начала спускаться по лестнице. Джозеф наклонился за сумкой Ким. В ушах так шумело, что он едва слышал шаги соседки. Он вышел в коридор и остановился на верхней ступеньке. Клаудия на кухне уже гремела посудой. Джозеф глубоко вздохнул и медленно пошел вниз. Дверь в гостиную по-прежнему была закрыта.
– Мне надо обратно в больницу, – крикнул он, но ответа так и не дождался. – Клаудия! До встречи. Я поехал, ладно?
Ни звука. Ни слова.
Джозеф сделал несколько шагов по направлению к кухне, слышно было, как на плите посвистывает чайник. На стенах в прихожей висели картины, преимущественно спокойные морские виды: закат над океаном, синяя гладь. Он вспомнил рисунок Тари: зеленовато-коричневый шар с красно-оранжевой серединкой. Солнце внутри Земли.
Джозеф шагнул через порог кухни. Клаудия спиной к нему разливала чай по двум большим кружкам. Она двигалась очень женственно, грациозно и уверенно. В Джозефе снова шевельнулось желание и даже нечто, похожее на восторг. Вот она стоит перед ним, такая доступная, такая сексапильная. Их прошлое не запятнано браком.
– Мне надо… – сказал он.
Клаудия повернулась и мягко посмотрела на него. В ней была какая-то легкость, естественность, которой он раньше не замечал. Джозеф никогда не видел, чтобы она улыбалась. Он уже не понимал, почему рассердился, когда Клаудия заговорила о болезни Тари.
– Мы вышли из одной волны, Джозеф, – пояснила Клаудия.
– Волны?
Ее пальцы сплелись с пальцами Джозефа, заставили его отпустить сумку Ким, дно мягко ударилось об пол. Кожа у Клаудии была теплая. Джозефу показалось, что его рука больше не принадлежит ему, что она отделилась от тела и стала самостоятельным живым существом. Он посмотрел на собственные пальцы, потом поднял голову и заглянул в глаза Клаудии. Она шагнула к нему и прижалась лбом к его плечу.
– Все будет хорошо, – прошептала Клаудия. На плите засвистел чайник. – Теперь я в твоем доме.
Мисс Лэрейси оглядывала чужую комнату и никак не могла сообразить, где находится. Обстановка чудная. Гостиная, но не ее гостиная, это уж точно. Мебель вроде знакомая, но расставлена как-то не так. Дом тоже не ее. Дом Критча. А где же Урия? Она взволнованно посмотрела на закрытую дверь. Неужели он вернулся к ней?
Стряхнуть сон, если, конечно, это был сон, никак не удавалось. Он наполнил ее новой надеждой. Кресло напротив пусто. Что ж теперь делать? Куда идти? Сон напомнил ей о связях между живыми и мертвыми, на сердце потеплело. Мисс Лэрейси поняла, какое это утешение – побывать среди ушедших. Счастье не в том, чтобы держаться за пустую оболочку, а в том, чтобы быть среди духов близких. Какое заклинание надо произнести, чтобы вернуть их обратно, освободить, дать им возможность воссоединиться с любимыми? Что заставляет их жаться к бесполезным телам?
