Вторник 5 страница

Клаудия отступила на шаг, споткнулась, прижалась спиной к стене и всхлипнула. Испуганно взглянула на нож, словно удивляясь, откуда он взялся. В поблескивающей холодной стали отразились ее глаза, глаза ребенка. Клаудия прижала острие к низу живота, в точности повторяя действия Реджа. Надо сделать разрез, через который наружу хлынет ее жизнь.

– Девочка! – закричал полицейский.

Руки Клаудии дрогнули, острие прокололо ткань платья. Она широко открытыми глазами смотрела, как лезвие вспарывает одежду и входит во вздувшийся живот. Раздалось тихое потрескивающее шипение, плоть расступалась под натиском металла. Клаудия быстро и глубоко дышала, пульс становился все чаще и слабее. Судорогой свело левую ногу, потом правую, боль поднималась до бедер, терзала спину.

– Прошу тебя, золотко, опусти нож!

Полицейский неловко шагнул вперед, но тут же остановился. Клаудия обеими руками подняла лезвие в воздух, стиснула зубы и застонала, рукоятка отчаянно дрожала в ладонях. Полицейский замер, не отрывая глаз от пореза на ее животе. Клаудия тоже посмотрела вниз. Крови не было.

Лезвие снова аккуратно вошло в сухое отверстие. Руки напряглись, Клаудия с усилием погружала нож все глубже и глубже. Спина ее сгорбилась, голова поникла, лицо обдало жаром. Она снова вынула сталь из раны. По пальцам потекла прохладная струя. Клаудия с любопытством открыла глаза. Полицейский стоял почти рядом. Она замахнулась, и он отступил. Клаудия посмотрела на пол. По нему быстро растекался огромной лужей желтый песок, скоро под ногами выросла небольшая дюна.

– А я думала, у меня внутри рыбы, – тихо сказала Клаудия тонким детским голоском. Песок все сыпался, веки тяжелели, дюна на полу росла. – А я вся высохла.

Живот постепенно терял свою округлость. Клаудия зачарованно подставила ладонь под струю песка, потом осторожно потрогала острые края лезвия.

Когда песок весь высыпался, Клаудия без сил рухнула на мягкий желтый холмик. К губам прилипли песчинки. От удара вздрогнул пол во все доме, три глиняных домика перевернулись, несколько баночек с глазурью вылились на свечи. Пламя взметнулось к потолку, будто на него плеснули бензином, между Клаудией и полицейским встала огненная стена.

Он храбро шагнул вперед, но сразу попятился. Нет. Слишком горячо. Схватил было плетеное кресло, оно взорвалось тысячью искр, и полицейский бросил его. Полыхнули волосы на голове Клаудии, ноздрей коснулся странный незнакомый запах.

Полицейский схватил со спинки стула большую плотную шаль и бросил на горящие краски. Шаль тут же занялась. Затоптать огонь тоже не удалось. Он закашлялся и закрыл руками рот. Комната наполнилась клубами дыма. Белые и темно-серые облачка. Хлопая ладонями по тлеющим брюкам, полицейский отскочил к двери.

В воздухе колыхалось марево, очертания предметов все время менялись. Клаудия видела, как полицейский подносит рацию к губам и что-то кричит насчет пожара. А потом он ушел. Куда и зачем? Клаудия не знала. Глазные яблоки присохли к орбитам. Комната исчезала за пеленой дыма. Внезапно Клаудия почувствовала удивительное спокойствие. Языки пламени напомнили ей о том, как потрескивал огонь в муфельной печи. Она ставила туда фигурки, чтобы они затвердели и сохранили приданную им форму. Их надо было хорошенько подсушить перед тем, как отправлять в печь, иначе они разлетались на кусочки во время обжига. Клаудия подумала о стенах своего дома, о нагретой солнцем бегущей по трубам воде.

От жара язык совсем распух и стал похож на полупрожеванный бифштекс. Зубы вылущились из лунок и готовы были выпасть в любую секунду. Клаудия хотела открыть глаза, но век уже не было.

Тогда она решила, что это только сон, сон, который вынудил ее существовать в уродливом и опасном мире, где постоянно меняется климат, где отнимают любимых, самых дорогих людей.

Кожи больше не было, и последние капли влаги испарились в огне. Клаудия знала, что все будет хорошо и она навсегда застынет в этой прекрасной грациозной позе. Абсолютно защищенная вечностью.

 

Чейз прыгал через две ступеньки, едва касаясь перил. Он промчался через гостиную и огляделся в поисках воды или огнетушителя. Такой красный или оранжевый баллон. Нигде не видно. Сержант думал только о девочке наверху, о том, что она погибнет, если он не найдет воду. На глазах выступали слезы.

Чейз вбежал на кухню и открыл краны. Ни капли. Он отчаянно поискал под раковиной вентиль, но не обнаружил ни одного ввода Тогда сержант попытался с корнем вырвать трубу, тянул и тряс изо всех сил. Без толку. Оглянулся в поисках какого-нибудь сосуда. Ведра нет. Распахнул дверцы буфета. Миски, тарелки, стаканы. Схватил две неглубокие миски и кинулся назад в гостиную. Краем глаза он заметил, как блестит в окне океан. Синяя гладь простиралась до самого горизонта. Сержант влетел в ванную справа по коридору, кинул миски в фарфоровую раковину и открыл оба крана. Не течет. Кран над ванной тоже не работает. Сухо. К тому времени, как Чейз вернулся на второй этаж, верхнюю площадку уже плотно заволокло дымом. Спасаясь от него, сержант нагнулся, почти пополз и стал искать в спальнях огнетушитель и мать девочки. Распахнул дверцы шкафа в детской. Баллона не было. Внезапно легкие наполнились дымом, и сержант разразился сухим кашлем. Он упорно продолжал искать. Вот спальня матери. Никого. Кашель раздирал грудь. Чейз нырнул к дверям шкафа. С плечиков свисали ночные рубашки, на рукавах чернильные надписи, сделанные каллиграфическим почерком. Он раздвинул их в поисках баллона. Грудь сдавило удушьем, в голове звенело. Сержант понял, что, если быстро не выйдет на воздух, он потеряет сознание и больше никогда не придет в себя. Чейз бросился в мастерскую, от кашля слезились глаза, в комнате плясали языки пламени. Девочка неподвижно лежала на полу, кожа ее горела. Страшный жар, в десять раз сильнее, чем летний зной, не давал стоять на месте. Чейз отскочил, одежда на нем чуть не загорелась, рядом что-то полыхнуло. С какой скоростью надо двигаться, чтобы не обгореть? Сержант плакал и пытался добраться до ребенка. Пламя дохнуло ему в лицо, опалило кожу. Оно больше не потрескивало, а ревело, стены горели до самого потолка.

Чейз в отчаянии поднял рацию и, задыхаясь от спазматического кашля, вызвал на подмогу пожарную машину. Ноздрей коснулся запах жареной рыбы. Время ужина давно прошло. В животе заволновалось, и желудок тут же сжался в тугой комок. Сержант понял, что так пахнет совсем не рыба, а горящее тело девочки, которую он старался спасти.

 

Джозеф открыл глаза. Над ним склонился отец. Он постарел, черты лица стали грубее. На голове у него была красная бейсболка, раньше отец никогда таких не носил. Постепенно сознание прояснялось. Джозеф понял, что если это его отец, то он очень изменился. С другой стороны, прошло столько времени, почему бы ему не постареть? Джозеф больше ничему не удивлялся. А может, это кто-то, очень похожий на его отца? Кто-то, кого он знал совсем недолго, и все же намного дольше, чем казалось? Родственник. Давно потерянный брат.

– Ну что с тобой делать? Полный идиот, – возмущенно сказал отец. – Второй приз на конкурсе идиотов. – Он сердито посмотрел на Джозефа и изумленно покачал головой. – В жизни таких не видал. Никогда. Вставай, ленивый ублюдок! Вставай и отправляйся к больной дочери! – Он поднялся с корточек и навис над Джозефом. – Это ж просто царапины, пустяк. Вставай!

Нет, это не отец. У этого говор, как у всех местных жителей. А у отца такого говора не было, хоть он тоже родом отсюда. Два похожих и в то же время совершенно разных человека. Это брат отца.

«Дочь. – Джозеф вдруг испугался. – Тари». По спине побежали мурашки. Он уперся руками в деревянный пол и попытался подняться. Бок сразу заныл, голова снова упала на доски. Джозеф поморщился. Вдалеке выла сирена, звук приближался, похоже, машина едет сюда.

– Кто, черт тебя побери, впустил в дом эту бешеную собаку? Кровью ты вроде не истекаешь. Раны пустяковые. В море бывает кое-что и похуже. Взрослый мужик не станет обращать внимания на такую ерунду. Он будет продолжать рыбачить до заката, несмотря на то, что брюхо пропорото насквозь и его рвет от боли.

Джозеф перекатился на бок. Сглотнуть не получалось. Он несколько секунд набирал достаточно слюны, и наконец живительная влага потекла в глотку. Джозеф схватился рукой за ножку кресла, потом за сиденье. Дядя Даг продолжал браниться.

– У тебя что, копыта отсохли? Ну-ка, упирайся отростками, вставай! – Старик нагнулся и протянул руку. Джозефа вздернули на воздух и быстро поставили на ноги. От толчка мозги, казалось, сделали в черепушке полный оборот вокруг своей оси. Джозеф оперся о столешницу и закрыл глаза, боясь снова потерять сознание. Он вспомнил сон, который видел, пока валялся на полу: одна из картинок Тари, оранжевая завитушка и лучи света из сердцевины. Джозеф посмотрел на свои руки, покрытые царапинами от ногтей Клаудии. У ног лежала сумка Ким. Он нагнулся за ней, на лбу сразу выступил пот. Джозеф выпрямился и крепко прижал сумку к груди, вдыхая запах Ким.

– Шевели задницей. – Даг шлепнул Джозефа по руке, двинулся в прихожую и крикнул через плечо: – Ради всего святого, ну что ты там копаешься?

Джозеф побрел к входной двери. Он думал о Тари. Глаза слепило яркое солнце, пахло дымом. Джозеф вывалился на крыльцо и увидел на дорожке перед домом полицейский «ленд крузер». Дом Клаудии горел. Даг уже завел мотор. На шоссе разворачивались цепью пожарные. К солнечному дому тянулся желтый шланг. По стенам хлестали потоки воды. Трое пожарных стояли у самых стен плечом к плечу, поодаль застыл полицейский. Он неотрывно глядел на окно второго этажа. Джозеф с трудом шагнул в его сторону.

– Клаудия, – хрипло пробормотал он. Говорить было больно. – Она… там?

Даг погудел ему с водительского сиденья, он отчаянно размахивал руками и строил угрожающие рожи.

Джозеф захромал к машине, стараясь не травмировать больной бок и роясь в карманах в поисках сотового телефона. Зачем? Кому он собрался звонить? Пожарным? Так они уже тут. В больницу? Да, точно, чтобы узнать, как Тари. Джозеф открыл крышку и обнаружил, что батарея села. Даг перегнулся через сиденье, разблокировал дверцу справа и распахнул ее.

– Залазь и поехали. Да возьми ж, наконец, себя в руки, медуза. Неужели ты способен только ныть и жаловаться? С ума сойти!

Джозеф посмотрел на бухту. Солнце стояло прямо над головой, похоже, сейчас около половины первого. Вода была совсем черная, белая пена взлетала в воздух там, где образовывались водовороты и буруны. Боль в боку понемногу стихала. Если стиснуть зубы покрепче, то жить кое-как можно.

– Джозеф! – рявкнул Даг.

Джозеф уронил на траву мобильный, но решил не поднимать его: слишком больно будет нагибаться. Бог с ним. Он влез в машину, положил на колени сумку, передохнул немного и, со вздохом захлопнув дверцу, откинул голову на сиденье. На лбу снова выступил пот. Ему было и жарко, и холодно одновременно, одежда промокла насквозь. Теперь он заперт в железной клетке наедине со своим дядей. Даг поставил коробку передач на задний ход, с визгом вылетел на дорогу, развернулся и выжал газ до предела. Джозефа то бросало вперед, то вдавливало в сиденье.

Он надеялся, что пожарная машина – просто галлюцинация, но нет, вот она, совсем близко. Пожарные льют воду на стены. Воду из моря. Черная вода угольными пятнами растекается по дому, словно его красят из шланга.

– Будем надеяться, там никого не было, – пробормотал Даг, глядя на дом.

– Как Тари? – спросил Джозеф.

– Ей сделали операцию на сердце. Больше я ничего не знаю.

– Что? Какую операцию?

– А такую. Взяли и сделали.

– Она закончилась?

– Понятия не имею.

– А Клаудия…

– Кто?

– Клаудия там?

Даг подозрительно посмотрел на горло Джозефа.

– Да, видать, собака изрядно тебя потрепала.

– Собака? – Джозеф оглянулся через плечо на горящий дом. Двигать шеей было больно. Это что ж, дядя Клаудию собакой называет?

– Кто-нибудь должен найти эту псину и пристрелить ее.

– Какую псину?

Джозеф ничего не понял. И что такое с сердцем Тари? От горя перехватывало дыхание.

Машина спустилась с верхней дороги, впереди лежала бухта.

– Что-то у меня с глазами в последнее время неладно, – сказал Даг, глядя на воду. Они выехали на нижнюю дорогу и свернули на восток.

– Псину? – тупо повторил Джозеф.

– Может, эта дворняга недолюбливает инспекторов рыбнадзора.

Они помолчали. Джозеф отчаянно пытался сложить вместе кусочки головоломки.

– Вряд ли она знала, кто я, – сказал Джозеф.

– Собака? – рассмеялся Даг.

– Ну да, она не знала, кто я такой.

– И кто ж ты? – спросил дядя Даг, крепко вцепившись в руль корявыми пальцами.

– Инспектор рыбнадзора.

– Ты, значит, считаешь, что ты инспектор?

– Да.

– Это тот, кто ты есть, или это твоя работа? Потому что измениться самому гораздо труднее, чем сменить профессию.

– Разве это не одно и то же?

Даг сурово глянул на Джозефа, потом лицо его смягчилось, он даже слегка улыбнулся.

– Первый раз слышу от тебя что-то дельное. Может, ты еще и не совсем потерян для общества.

 

Медицинскую помощь оказывать было некому, и скорую отослали. Прежде чем отвезти обуглившееся тело в морг, его надо было осмотреть и сфотографировать. Ждали судмедэксперта, доктора Башу. Чейз представил себе, как застегивают молнию на черном мешке, как санитары поднимают тяжелый куль и переносят его в машину. От этого зрелища сержанту всякий раз становилось тошно. Будто мусор выбрасывают. Карета скорой помощи скрылась из виду. Чейз стоял во дворе солнечного дома. Крыша на втором этаже не обвалилась и, наверное, уже не обвалится. Две стены прогорели насквозь, в зияющих обугленных проемах вились хитросплетения труб. Огонь уже погас, но пожарные продолжали поливать дом из желтого шланга.

Обычно на месте преступления всегда бегали и суетились толпы экспертов, полицейских и судебных медиков, но сейчас Чейз остался один, если не считать нескольких добровольцев из пожарной дружины, которые почти наверняка впервые столкнулись с такой ужасной трагедией. Маленькая девочка погибла на пожаре. В добровольцы шли обычные люди, отцы и сыновья, госслужащие, плотники, рабочие. Они глядели на Чейза с изумлением и восторгом – он был внутри, сражался с огнем, видел все своими глазами. Тишина. Никто не проронил ни слова. Среди них не было коллег сержанта, все его сослуживцы работали в других городках, там, где сейчас неспокойно. Чейз стоял во дворе и задумчиво тер нос. Небось, весь в копоти.

Над южными холмами тарахтел лопастями вертолет. Там устанавливали точно такие же огромные тарелки, как и на северной гряде. Поначалу сержант считал, что это антенны для переговоров морской пехоты, но их построили слишком много, так что, скорее всего, это было какое-то секретное оружие.

Чейз оглянулся на солнечный дом. Пустая черная коробка. Стекла расплавились или рассыпались на мелкие осколки. Он был внутри всего двадцать минут назад. Вместе с живым ребенком. Девочкой, которая покончила с жизнью, вонзила нож себе в живот. Вот что ему теперь придется видеть в кошмарных снах.

Девочка мертва. Обгоревший труп, черты лица изменились до неузнаваемости. Чейз не мог ни понять, ни принять свершившегося. Бледненькая такая девчушка, тоненькая, словно белый листочек папиросной бумаги. Обгорела дочерна. Страшная, бессмысленная сцена. Чейз вспомнил о Терезе. Ее сознание такое же черное и хрупкое, как пепел в этом доме. А лицо прекрасное, и глаза красивые, огромные. Если дунуть ей в ухо, мысли рассыплются в прах. Нет, не так. Сознание у нее действительно хрупкое, а вот мысли черные и вязкие. Если считать, что они обгорели, то, значит, они стали еще плотнее и тяжелее, атомы сцепились еще крепче, молекулярная решетка не разрушилась. Мертвый груз.

Чейз взглянул на бухту и рыбозавод у подножия утеса. Ему вспомнилась та пожилая дама, мисс Лэрейси. Она ведь до сих пор ждет его. Сержант пошел к машине. Надо бы попрощаться с пожарными, но говорить он сейчас не мог. Один дружинник, очкастый черноусый коротышка, заметил, что полицейский уезжает, и поднял руку в желтой краге в знак признательности и геройской солидарности.

 

Холод на рыбозаводе пробирал до костей, и мисс Лэрейси вышла на крыльцо. Когда-то, много лет назад она работала здесь. После смены приходилось часами сидеть перед потрескивающим огнем в камине, чтобы согреться. Нежась под полуденным солнцем, старушка глубоко вздохнула. У нее даже легкие разболелись от морозного пара на холодильнике. Мисс Лэрейси отошла подальше от гофрированной железной стены и тут только заметила, как на верхней дороге что-то дымит, кажется, чудной дом.

– Матерь Божья, – грустно пробормотала она. На холм взбиралась пожарная машина. «Черная собака», – вспомнила мисс Лэрейси. Вдруг на обочине остановился автомобиль. Старушка повернулась и обрадованно всплеснула руками, за рулем сидел красавчик полицейский.

– Вот сейчас все и узнаем, – громко сказала она и направилась к джипу. – Где ж ты был? Тебя только за смертью посылать.

Сержант Чейз молча вылез из машины и захлопнул дверцу. Он даже не улыбнулся, только теребил пряжку на поясе, опустив голову. Весь пропах дымом, ладони в саже, на щеках борозды от слез.

– Беда? – Мисс Лэрейси кивнула на холм.

Чейз посмотрел старушке прямо в глаза, словно надеялся найти у нее ответ на какой-то вопрос.

– Художница?

– Нет, – ответил он.

– Ты ж помнишь черного пса. Кто-то должен был умереть.

Чейз тоже взглянул на холм, где все еще дымилось пожарище. Старушка облизнула большой палец, подошла поближе к полицейскому и привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до его подбородка.

– Спас кого-нибудь?

Чейз мотнул головой.

– Нет, – вяло ответил он. Потер нос рукавом и зашагал в сторону рыбозавода. Видно было, что сержант за что-то винит себя.

Мисс Лэрейси семенила следом, ожидая продолжения.

Они зашли внутрь, старушка громко ахнула и заволновалась. Исчезли еще три израненных духа. Она заковыляла к первому телу и стала вглядываться в его лицо, губы, щеки, мальчишеский подбородок.

– Это ж сын Фреда Винтера, Эдгар. – Мисс Лэрейси пошла дальше и остановилась у следующего стола. На нем лежал старик, одетый, как одевались в восемнадцатом веке. – Бог его знает, кто это, а только его дух тоже пропал. – Следующее тело лежало на столе у дальней стены, рядом с компьютерами, за которыми теперь работали только двое. – По-моему, это тоже Винтер. Кто-то из родичей Фреда. Может статься, все трое – его родня.

– А где он сам? – спросил Чейз.

– В больнице. Где ж ему быть.

– А духи где?

– А нету. Видать, Фред пошел на поправку. Похоже, эти духи появляются, только когда с их родней какое несчастье. Да еще провода их мучают, на кусочки кромсают. Может, мозги у меня и скукожились от старости, а все ж таки, думаю, я права.

 

Чейз вынул из кармана рацию и связался с диспетчером. Он попросил, чтобы его соединили с больницей в Порт-де-Гибле. Сержант побеседовал со старшей медсестрой шестого этажа и справился о здоровье Фреда Винтера. Ему сообщили, что состояние больного заметно улучшается, точно так же, как до этого улучшилось состояние Райны Прауз. «Так что у нас теперь таких двое», – с облегчением доложила медсестра.

Чейз стоял над мертвецами города Уимерли, как полководец над своей разгромленной армией. Духов, о которых говорила старушка, он не видел, только тела. Что ж это столько тел сразу? Сержант вспомнил фотографии утопленников, файлы в его компьютере. Здесь наверняка найдутся знакомые лица из папки «Мои фотографии». Чейз изо всех сил старался никого не разглядывать, чтобы не мутить душу. Вместо этого он повернулся к мисс Лэрейси.

– Кому-то ведь надо об этом рассказать, – с трудом произнес он. – Вот только кому?

Старушка пожала плечами.

– Рассказывай, кому хочешь, только ничего уже не поправить. Ты сам-то хоть держись, миленький. Папаша мой любил поговорку: «Когда шаг до конца – тут и видать молодца». – Она подмигнула и широко улыбнулась, показав розовые младенческие десны.

 

Перекинув сумку Ким через плечо, Джозеф направился к главному входу больницы. Дядя Даг задержался, чтобы найти место, где оставить машину. Джозеф зашел внутрь и сразу кинулся в туалет. Запер дверь, положил сумку на сиденье унитаза и критически себя оглядел. Рубашка порвана и вся в крови. Хорошо хоть медсестра в регистратуре была занята и не заметила, в каком он виде.

Джозеф посмотрел в зеркало. Оттуда на него таращился обросший мужик, тот самый, которого он когда-то видел в окне спальни. И хотя наваждение быстро пропало, Джозеф все равно себя не узнал. Морда грязная, исцарапанная, на щеках трехдневная щетина. Прямо снежный человек. Он дотронулся до шеи и вспомнил, как душила его Клаудия, как рвала когтями и зубами. Почему она хотела его убить? И куда потом пропала? Неужели скрылась в горящем доме?

Джозеф открыл кран и пощупал пальцем воду. Когда пошла теплая, подставил ладони и плеснул себе в лицо. Бумажных полотенец не было, только сушилка, поэтому Джозеф размазал грязные пятна низом рубашки. Ткань присохла к ранам. Он дернул – оказалось, совсем не больно. Джозеф смял рубашку, на которой остались корочки застывшей сукровицы и бросил в урну. Морщась, потрогал ранки – кровь не идет. Интересно, они глубокие? Трудно сказать. В сумке нашлась большая синяя футболка. Ким иногда в ней спала. Джозеф натянул футболку через голову, вдохнул чудесный аромат жены, застегнул сумку и, хромая, вышел из туалета.

По указателям он нашел реанимационный бокс, повернул за угол и остановился. В дальнем конце коридора сидела Ким. Она не отрываясь смотрела на кафельный пол. Очевидно, услышав тихие шаги мужа, подняла голову. Когда Джозеф подковылял поближе, выражение ее лица стало сначала удивленным, потом испуганным, в глазах читался немой вопрос. В ярком свете люминесцентных ламп Джозеф разглядел заплаканные глаза жены, покрасневший нос и распухшие губы.

– Как Тари? – спросил он, закашлялся и поставил сумку на соседнее кресло.

– Ей сердечко оперируют. – Ким всхлипнула и прижала ко рту помятый рукав. От этого всхлип вышел коротким и каким-то придушенным. Джозефа терзала неизвестность, и все же он был даже слегка рад тому, что нашел жену в таком состоянии. Его любовь и привязанность к ней быстро крепли. Джозеф не стал задавать вопросы. Просто сел рядом и помолчал. В такой ситуации слова ничего не значили.

По селектору вызывали какого-то врача. Джозеф нахмурился, не зная, насколько близко можно подсесть к Ким. С тех пор, как они потеряли первого ребенка, он никогда не видел ее в таком горе. От воспоминания сжалось сердце.

Ким всегда была такой сильной, самостоятельной, всегда легко принимала решения. Героиня викторианских романов. Может быть, она сама выбрала такую судьбу? Гибель всех детей. Может, этого она втайне ждала? Считала, что родилась позже своего времени? А на самом деле ей полагалось быть умной, но печальной дамой, каждое слово которой поражает окружающих своей точностью и простотой?

Волнения и бессонная ночь сказались на внешности Ким. Она секунду озабоченно разглядывала следы ногтей и зубов на шее мужа, а потом сердито отвернулась.

Джозеф вздохнул, снял с кресла сумку и сел на освободившееся место, чтобы обнять жену за плечи. Ким отстранилась и подняла руку, как бы говоря: достаточно. Джозеф с болью отметил, что на пальце у жены нет обручального кольца.

– Где она?

Ким вытерла нос и кивнула в сторону дверей реанимационного бокса.

– Как идет операция?

Она тихонько покачала головой.

– Ким!

– Не знаю, – громко всхлипнула она и попыталась двумя руками расправить смятый носовой платок. Ничего не вышло, Ким только крепче стиснула кулак и прижала ткань к губам. – Поверить не могу.

– Во что?

– Что это все на самом деле. – Она посмотрела на Джозефа глазами, полными слез. – Все. Тари. Ты. Бред какой-то.

В динамиках снова забормотало. Джозеф положил ладонь поверх ладони Ким. Его переполняла любовь. Судя по тому, с каким изумлением и неуверенностью Ким глядела на его руку, она никак не могла решить, какое место занимает Джозеф в ее жизни.

 

Командор Френч взглянул на доктора Томпсона. Тот спокойно стоял у стены и слегка морщился, очевидно, болели колени и травмированная лодыжка. В кресле, которое раньше занимал врач, теперь сидела пожилая дама. Полицейский, сержант Чейз, метис двухметрового роста, доставил мисс Лэрейси в полевой штаб. Старушка уже рассказала им все, что знала о духах. Теперь присутствующие переваривали информацию. Молча переваривали.

Чейз навис над креслом Райны, сложив на груди руки. Френч хмурился, очень уж абсурдной казалась новая теория: все, кто сейчас находится в этой комнате, могут утонуть в ближайшие несколько часов. Но так подсказывала интуиция, а она его никогда еще не обманывала. Потому-то он и дослужился до чина командора. Но что делать с этими людьми? Как заставить их совершать нужные ему поступки? Неудачная попытка грозит потерей авторитета.

– Буду с вами откровенен, – сказал он и подумал: «Попробую».

Томпсон кивнул. Мисс Лэрейси выбила каблучками дробь, словно вспомнила какой-то веселый мотивчик. Сержант Чейз глядел прямо перед собой, Райна покусывала губы.

– В истории были похожие случаи.

Френч почему-то не мог оторвать глаз от мисс Лэрейси, от ее доброй лукавой ухмылки. Старушка ободряюще кивнула и подмигнула командору.

– И где ж они были?

Френч взглянул на Томпсона. Ему нравился этот разумный человек, который верил только в научные факты. Точь-в-точь как и сам командор.

– На многих континентах, в частности на этом самом острове. Лет семьдесят назад в районе города Бюрина впервые появилось электричество. А еще точнее, радио. В документах остались упоминания о похожих событиях: угнетение дыхания без каких бы то ни было других симптомов, уменьшение популяции рыб, появление морских чудовищ. Некоторые моряки вели дневники, где подробно описывали свои встречи с фантастическими созданиями.

– Бюрин, – тихо пробормотал Томпсон. Он задумчиво пощипывал бороду, стараясь припомнить все подробности той истории. – Точно, это было семьдесят лет назад. – Доктор смотрел как будто сквозь Френча. – Так ведь тогда, кажется, было цунами?

Командор не ответил. Он посмотрел на мисс Лэрейси. Все замолчали, подумав об одном и том же.

– Погодите-ка, – Томпсон нервно рассмеялся. – Вы что же, в самом деле думаете, что все эти странные события предшествуют цунами?

– Господи, помилуй! – Райна испуганно выпрямилась, до нее только сейчас начали доходить слова командора.

– Нет. – Френч предостерегающе поднял руки. – Нет, я этого не утверждаю.

Мисс Лэрейси рассмеялась.

– Лестричество, – пробормотала она и повернула голову, словно пыталась через стену кабинета разглядеть бухту. – Да уж, миленькие, духи-то не на шутку осерчали. Вот они нам покажут, как вода поднимется! – Она посмотрела на сержанта в поисках поддержки, но тот молчал.

– Мы предполагаем, что между волной и электромагнитными полями существует какая-то связь. Километрах в ста от берега приборы регистрируют магнитное поле огромной силы. И, похоже, оно переместилось туда с нашего берега.

– Духи. – Старушка улыбнулась, уверенно кивнула и облизнула пересохшие губы. – Я ж сама видала: как вы технику свою запузырили, так они, бедняжки, с неба и посыпались. Не могут они до своих родных добраться, пока те хворают. А почему – кто его знает!

– Больные не могут дышать, – задумчиво сказал Томпсон. – Может, они этих духов вдыхают?

– Да ну вас! – Мисс Лэрейси сердито отмахнулась. – Просто бедолаги не видят духов, вот в чем дело-то.

– Больные не знают, кто они, – пояснил Томпсон. – Или что. Они как будто тают. Исчезают. Амнезия. Они не осознают, не видят себя.

Френч терпеливо слушал, но не спешил высказывать своих соображений. Вместо этого он изложил официальную версию, которая, на его собственный взгляд, не выдерживала никакой критики:

– Мы полагаем, что магнитное поле может быть как-то связано с ультракороткими волнами и гамма-излучением, и собираемся попробовать погасить электромагнитную активность. В этом районе сходятся основные коммуникационные линии. То, что мы не видим радиоволн, не означает, что их нет. Возможно, это поле аккумулировалось над городом, отразилось от гряды холмов и направилось в море. Отсюда и турбулентность. Мы отключили электроэнергию, но, похоже, это не помогло. Электромагнитное излучение стекается в город отовсюду. Планета опутана мощной сетью радиоволн. Пришлось соорудить на холмах отражатели.

Френч оглядел слушателей: понятно ли хоть что-нибудь.

– Лестричество духов на кусочки режет, – добавила мисс Лэрейси. Она выудила из рукава носовой платок, высморкалась и вытерла каждую ноздрю изнутри и снаружи. – Вот только на кой им в тела обратно ломиться? Что ни говорите, а неспроста болячка эта новая навалилась.

– Чепуха, – сердито сказал Френч и сам себе удивился.

Старушка возмущенно посмотрела на него. Она задумчиво выводила пальцем на полированной поверхности стола кружки все большего и большего диаметра. Когда мисс Лэрейси снова заговорила, в ее голосе звучала твердая уверенность в своей правоте:

– Да хватит тебе дурака-то валять! Ты ж сам все знаешь. Кого надуть хочешь? Себя разве что.

 

Тари сидела в лодке. Перед ней на скамеечке появились полупрозрачные Клаудия и Джессика, они обнимались и постепенно становились все более отчетливыми. Клаудия открыла рот, но голос был едва слышен, как будто доносился из глубокого колодца. Джессика крепко держала маму за талию. От девочки исходило сияние, помогающее Клаудии обрести плотность.