Политические системы Востока

Современные исследователи подчеркивают, что страны Востока, сумевшие найти собственный, отличный от вестернизации путь и сохранившие свою цивилизационную специфику, сумели не только догнать Запад, но и скорректировать путь мирового развития. Для стран региона вектор и скорость модернизации связаны с адекватностью политической системы, конкретного политического режима и политических институтов для решения этой задачи. В свою очередь, специфика политических систем определяется конкретным историческим развитием, цивилизационными особенностями и спецификой политической культуры.[246]

В отличие от Запада, в обществах восточного типа основополагающими являются другие принципы:

- воздержания от волюнтаристской активности[247] и следование великому космическому закону, согласно которому политический процесс представляет собой не процесс воспроизводства власти, а поддержку естественного и устоявшегося;

- теократичности, по которому государство выступает носителем ценностных критериев, но государственная власть может ограничиваться и контролироваться духовной властью в высших ценностных ориентациях;

- уравнительной справедливости, где статус человека в обществе определяется его служебным усердием;

- «священной справедливости», когда государственность носит мессианский характер, а свобода и спасение – коллективный.

Если на Западе превалируют материальные ценности (всеобщее благоденствие), то на Востоке - духовные (гармония и равновесие). Если на Западе в целом политическая сфера независима от религиозной традиции, то на Востоке политическая власть сакрализована и религия освящает политическую традицию.[248]

Так, специфика мусульманской политической культуры обусловила наибольшее распространение в арабских странах (5 из 9) однопартийных режимов в форме президентской республики, чаще всего авторитарного характера. Вне зависимости от типа политической системы и формы государственного устройства во всех арабских странах власть концентрируется в личности лидера и традиционных социальных структурах, скрытых за фасадом официальных политических институтов. Несмотря на наличие в конституции максимального срока пребывания у власти главы государства, многие арабские страны (например, Египет, Сирия, Ирак, Судан, Ливия и Тунис) обходят это конституционное положение. Кроме того, наметилась тенденция передачи власти по наследству. Например, президентом Сирии стал сын Х. Асада Б. Асад. А М. Каддафи, вообще официально не занимающий никакого поста, осуществляет верховное руководство государством как «лидер революции». Парламенты в политических системах арабских стран занимают второстепенное место и не осуществляют полного контроля над деятельностью правительства.[249]

В арабских монархиях главная роль в политической системе принадлежит монарху[250] и особая – правящему семейству, которое может удерживать власть в течение столетий (например, в Бахрейне – с 1782 г., а в Катаре – с 1822 г.). Специфику политических режимов в этих странах предопределяют исторические судьбы правящих династий. При этом режимы Саудовской Аравии, Бахрейна и Омана, утвердившиеся в результате острого соперничества, отличаются большим консерватизмом. В Кувейте же возникла более либеральная система монархической власти с выборным Национальным собранием. При принятии политических решений в арабских монархиях используется принцип «консультации»,[251] основой которого считают 42-ю суру Корана. Таким образом, в большинстве арабских стран (в 13 из 18) наблюдается фактически неконтролируемая власть монарха или президента, так как традиционная мусульманская культура принцип разделения властей рассматривает как слабость власти.[252]

В других странах Большого Ближнего Востока обнаруживается довольно широкая вариативность политических систем и режимов. Например, в Иране и Турции, где у власти находятся представители ислама, политические системы отличаются друг от друга.

В отличие от Ирана, ориентированного на мусульманские традиционные ценности,[253] в политической системе Турции эти ценности были модернизированы и отделены от политической системы. В ее основу положены кемалистские принципы: республиканизм, революционность, народность, национализм, лаицизм (уничтожение халифата и отделение мечети от государства и школы от мечети) и этатизм. Впрочем, с середины 1990-х гг. в Турции неоднократно предпринимались попытки развития на основе духовных ценностей ислама.

Для политической системы Афганистана характерны: слабость центральной власти, фактическая независимость пуштунских племен, местничество и клиентелизм. Кроме института каумов (местных сообществ), современной афганской политической системе присущ еще один неформальный политический институт, возникший в конце 1970-х гг., институт полевых командиров. В свою очередь, особый характер центральной власти привел к формированию высшего надпарламентского органа власти – Лойи джирги, прообразом которой был племенной совет.[254]

Несмотря на внешний антураж, в ряде государств Центральной Азии после распада СССР демократические институты власти развития не получили. Практически во всех странах региона существуют авторитарные или консервативные патерналистские режимы, где законодательные органы не контролируют исполнительную власть.[255] Во всех республиках бывшего СССР существует сильная президентская власть, причем в ряде из них пожизненная юридически (С. Ниязов в Туркменистане) или фактически (Н. Назарбаев в Казахстане, И. Каримов в Узбекистане, Э. Рахмонов в Таджикистане). Особую роль в системе власти в Центральной Азии играют клановые интересы, причем только Каримов смог добиться относительного паритета ведущих клановых сил. Поиск единой национальной идеологии привел в 1990-е гг. к возрастанию роли ислама в регионе, в силу чего ваххабизм стал теснить весьма мягкое ханафитское течение, которого придерживаются 2/3 мусульман Центральной Азии.[256]

В целом особенностью политической культуры стран Большого Ближнего Востока является то, что традиционная мусульманская правовая доктрина (фикх) не предполагает однозначных ответов по вопросам организации политической власти. Исламская политическая модернизация предполагает иджтихад, то есть рациональное решение по вопросам, на которые шариат не дает однозначных ответов. То есть политическая модернизация зависит от региональной специфики и от «исключительных интересов», предполагающих легализацию нововведений, прямо не запрещенных шариатом. Именно эти положения привели к синтезу западного политического устройства и мусульманских ценностей в ряде стран Азии. Тем не менее, в странах Большого Ближнего Востока присутствует несколько жестко конкурирующих моделей политической модернизации, которые все апеллируют к конфессиональным базисным установкам политической культуры региона, воспринимаемым по-разному. Кроме того, армии стран региона сильно политизированы, во многих странах не контролируются гражданскими властями,[257] а в некоторых странах превратились в один из наиболее эффективных государственных институтов или в единственный дееспособный орган госуправления. В этих условиях стабилизирующей силой трансформируемого региона стали монархические режимы и президентские республики, поскольку модель «просвещенного» американского вмешательства скомпрометировала себя в Ираке.[258]

Еще большую политическую вариативность демонстрирует Большая Восточная Азия, где модернизация воспринимается не как вестернизация, а как особый путь развития, в ходе которого осуществляется синтез западного политического опыта (демократия), норм конституционного либерализма и автохтонной политической культуры во всем ее конфессиональном, страновом и региональном своеобразии.[259] Именно в этом регионе находится наибольшее количество незападных демократий и среди них стран (Япония, Южная Корея, Тайвань и Сингапур), показывающих наиболее впечатляющий региональный и мировой рост. При этом из 23 государств Восточной Азии только 8 выбрали политические системы авторитарного типа,[260] а 18 государств избрали систему многопартийности. Но при этом Конституция Индонезии, в отличие от Малайзии, не провозглашает принципа разделения властей (президент имеет широкие законодательные и исполнительные полномочия), а в Сингапуре функции президента носят в основном символический характер, поскольку все его конституционные права осуществляются правительством. Согласно сложившейся политической практике президент Южной Кореи является лидером правящей партии, но не имеет права распустить парламент, а в Конституции КНДР 1998 г., провозгласившей Ким Ир Сена «вечным президентом», статья о Президенте КНДР изъята вообще.

Политическая система, весьма непохожая на действующие в Западной Европе или в США, несмотря на все попытки американцев насадить свою модель, сложилась в Японии. В частности, вместо двухпартийной классической системы до начала 1990-х гг. у власти бессменно (за исключением периода 1947-1948 гг.) находилось правительство консерваторов, которое с 1955 г. единолично формировала Либерально-демократическая партия. Вслед за Японией путем доминантной партии идут азиатские страны ареала конфуцианской культуры – Республика Корея, Китайская Республика на Тайване, Сингапур и др. Кроме того, в мусульманских странах Южной и Восточной Азии ислам служит главным культурообразующим элементом, но необязательно главным элементом государственной идеологии, как на Большом Ближнем Востоке. Государственной религией ислам является в соответствии с конституциями Пакистана, Бангладеш, Малайзии и Мальдивской республики. Но если в Пакистане ислам служит главным элементом государственной идеологии, то в Бангладеш – только одним из них, а в Малайзии не является официальной религией для восточной части страны.[261]

Свою ярко выраженную политическую специфику имеет Африканский континент, где до начала ХХ в. только три независимых государства (Уганда, Мадагаскар и Эфиопия) достигли уровня политического развития, сопоставимого с европейской абсолютной монархией. Кроме того, из всех государств континента только три (Эфиопия, Эритрея и Либерия) избежали длительного колониального правления. В частности, из 17 стран, находившихся под контролем Великобритании, только в 4-х (Ботсвана, Мавритания, Гамбия и Уганда) демократические формы правления продержались до 1990-х гг. А не один из бывших доминионов Франции до 1990х гг. не сумел создать многопартийную демократию. Существование нестабильных режимов сопровождалось серией военных переворотов и кровопролитными гражданскими конфликтами (Уганда при И. Амине, Гвинея при С. Туре и Экваториальная Гвинея при М. Нгеме). Начавшаяся в африканских странах с конца 1980-х гг. некоторая демократизация политических структур сопровождалась вмешательством МВФ, Мирового банка и МБРР, навязавших ряду африканских правительств неолиберальные программы. Это, в свою очередь, повлекло за собой усиление политической нестабильности и очередную полосу военных переворотов.[262]

К концу ХХ ст. в Центральной и Южной Африке две трети государств начали строительство демократической политической системы, для которой характерно сохранение политического влияния племенных вождей,[263] преобладание кланово-племенного политического сознания, особая роль традиционных мифологических представлений в политической культуре и политическая гетерогенность, а в ряде стран и гибридность политических систем. То есть на практике формальные европейские демократические институты наполнились традиционной африканской общинной демократией и в результате возобладали однопартийные политические системы, в ряде стран трансформировавшиеся в политическую систему с доминантной партией и гипертрофированной президентской властью.[264] Данные политической статистики свидетельствуют, что из 48 африканских государств 46 выбрали республиканскую форму правления, в 40 присутствует многопартийность или двухпартийность, и одно (Уганда) находится в стадии перехода от однопартийности к многопартийности. Однако в 9 из 32 демократических режимов сохранилась доминантная партия,[265] а подавляющее большинство стран континента позиционируется как страны с нестабильной или неустойчивой демократией. То есть сегодня из относительно успешных африканских демократических режимов можно назвать только ЮАР, Ботсвану и Маврикий, тогда как судьба неустойчивых демократических режимов в Африке находится под вопросом. Более того, нет оснований рассматривать нестабильную демократию как этап перехода к стабильной. Скорее, мы наблюдаем последствия попыток насаждения западных ценностей, результат чего непредсказуем.

В целом для государств Востока характерно разнообразие политических режимов, причем не менее вариативное по большим регионам. Так, наибольшее количество нестабильных демократий (31) и авторитарных режимов (14) характерно для Африканского континента, а демократических (6) – для Большой Восточной Азии. То есть для последнего региона общую тенденцию регионального развития определяют именно незападные азиатские демократии, осуществившие, в разной степени, синтез западного и восточного политического опыта.

Большой Ближний Восток демонстрирует некие средние показатели по числу нестабильных демократий (5), демократических (3) и авторитарных (10) режимов. При этом в незападных демократиях (Турция, Ливан, Йемен, Израиль, Египет, Япония, Индия, Южная Корея, Малайзия, Сингапур, Тайвань, Шри-Ланка и Индонезия), как правило, особую роль играет религия, несмотря на то, что в большинстве случаев церковь как институт отделена от государства.[266] В свою очередь, авторитаризм чаще всего является не военным, а гражданским и просвещенным.[267] Даже доминантные партии допускают формирование политического плюрализма и конкурентной многопартийности. В обществах такого типа существуют взаимообязательные отношения государства и граждан, а принцип разделения властей скорректирован в соответствии с нормами традиционной политической культуры или определенными конфессиональными положениями.

Кстати, религиозные отношения играют существенную роль не только в мусульманском ареале. Примечательно, что взаимоотношения между государством и церковью, как видно из анализа конституций зарубежных стран, демонстрируют широкую правовую палитру. В свою очередь, принципы и механизмы этих отношений зависят от таких факторов, как цивилизационные накопления и исторический опыт, конфессиональные особенности и политико-правовая культура населения.