Галактика

 

Мы выпустили искорку из ампулы, и она по­висла в метре от пола. Никуда не улетала и не двигалась. Мы рассматривали ее через линзу со всех сторон: и прямо, чтобы разглядеть спиральные вихри света; и с ребра, когда она делалась похожей на крошечное веретено.

Мы тихо дышали и молчали. Наконец Янка отдал линзу Юрке и прошептал:

— Значит, она галактика…

— Да ну…— с сомнением отозвался Юрка.

Мне стало обидно за искорку.

— Почему «да ну»?

— Такая маленькая.

Янка выпрямился. Сказал негромко, но звонко:

— Почему же маленькай?.. Ребята!.. Для космоса что значит маленький или большой? Космос-то все равно бесконечный. Верно, Гелька?

Он впервые так обратился ко мне: за поддержкой. Не к Юрке, а ко мне. Я глянул на Юрку мельком, но с побе­дой.

— Да,— сказал я.— Если в космосе бесконечная бес­конечность, как с ней что-то сравнивать? Это просто глупо.

— Ну конечно! — тут же взъелся Юрка.— Ты один у нас умный, в дедушку профессора.

— Юр…— сказал Янка.

— А чего… Я не сравнивал ничего с вашей дурацкой бесконечностью. Я сказал, что эта искорка крошечная, а галактики… сами знаете какие.

— Мы же не все их знаем,— возразил я.— Знаем только громадные, которые в телескопы видны. А может, они всякие бывают. Может, вот таких еще больше на свете.

— Это, выходит, мы, как господь бог, создали целую галактику? — насмешливо спросил Юрка. Он забрался на верхнюю полку и теперь сидел, качая ободранной но­гой.

Глеб взял стекло, опять посмотрел на искорку.

— Едва ли мы ее создали. Наверно, просто открыли для себя. Приблизили к себе. Из пространства…

— Как это? — спросил я.

— Вот уж не знаю, как это,— улыбнулся Глеб.— Тут сплошное космическое колдовство.

— Мало нам нашей Галактики,— сумрачно сказал сверху Юрка.— Начали другие выуживать из кос­моса…

— Ребята…— Янка всех обвел обеспокоенными гла­зами.— Я сейчас подумал… А может, она и есть наша …

— Как это? — опять спросил я. А Глеб возразил:

— Едва ли… Ты хочешь сказать, что получилась маленькая модель, образец?

«Нам нужен образец»,— вдруг вспомнил я Клоуна и обжегся резкой, болезненной тревогой.

— Ребята! Я хочу рассказать…

— Подожди,— поморщился Юрка.— Пусть Янка объяснит. Как это «наша»?

— Не модель,— сказал Янка.— Просто наша Галак­тика. Та самая, в которой живем. Она вот, вокруг…— Он оглядел вагон, словно был среди космоса.— И она вот. Одна и та же…

Юрка сердито качал ногой. Глеб нерешительно улы­бался. Я… я начал догадываться, про что говорит Янка. Потому что про это куча всякой фантастики написана. «Легенда о синем шарике», «Солнышко в ладонях», «Звез­ды под микроскопом»… Но не только фантастику я чи­тал.

— В «Технике юных» тоже про это писали,— вспомнил я.— Некоторые ученые считают, будто бесконечно боль­шое и бесконечно маленькое — это одно и то же. Что они где-то в бесконечности сливаются.

— В бесконечности ведь, а не в нашем драном «Ку­рятнике»…— отозвался Юрка.

— Юрик,— сказал Глеб.— Ну, а если нам хочется верить, что в наших руках наша Галактика, разве тебе жалко?

Юрка прыгнул с нар. Прямо в лучи вечернего солнца, которое било из-за дальних тополей в раздвинутые двери вагона…

 

Теперь, когда я думаю про Юрку, я чаще всего вспоминаю его именно таким. Как он стоял тогда в гори­зонтальных оранжевых лучах. Весь какой-то натянутый, будто каждая жилка в нем звенела, как струны под Янкиным смычком. Он по-прежнему был в форме бара­банщика, только без берета и без накидки. Блестели галуны и аксельбанты. И глаза Юркины блестели, отра­жая оранжевое солнце.

— Если это правда она,— сказал Юрка незнакомым звенящим голосом,— тогда что? Вы понимаете? Значит, она вся замешана на крови!

Мне на секунду показалось, что лучи стали совсем красными. Даже вздрогнул.

— А разве нет?— тихо спросил Глеб.— Сколько было войн, восстаний и бед…

— Нет,— встревоженно откликнулся Янка.— Это же только на Земле они были, а не во всей Галактике.

— А что мы знаем про Галактику? — усмехнулся Глеб.

— Но скадермены же не нашли ни одной живой планеты. Люди— только на Земле, — сказал я.

— Скадермены…— сердито бросил Юрка.— Ты мне про скадерменов не рассказывай. Я теперь про них знаю больше всех вас. Что они успели открыть? Несколько шариков, непригодных для людей. А в Галактике, может, миллионы планет с людьми…

Я посмотрел туда, где в стороне от лучей, в полутемном углу теплилась наша искорка. Миллионы планет в ней? Люди? И может быть, мы сами?

Янка ласково сказал:

— А что плохого, если на крови? Это же не та кровь, которая от войны, а наша, живая.

— Вот я и думаю… Тогда, значит, вся Галактика живая,— сказал Юрка.

— Ну и что? — сказал я.— Пусть.

— Тогда изо всех сил беречь ее надо, вот что!

…Ее надо беречь, нашу искорку. Вдруг все, про что мы говорили, правда?

Глеб оставил искорку у себя. Сказал, что незачем таскать ее в кармане по улицам. Правильно, конечно, сказал. Сам он остался в вагоне — до утра.

…Когда я брел по вечерней улице к дому, мне казалось, что возвращаюсь я из далекого и тяжелого путешествия. Из такого, в какие уходил когда-то Флота Капитан Ратманов. Потому что столько всего случилось за этот день. Но капитаны, когда возвращаются и сходят на берег, вздыхают с облегчением: все, что было горького и страшного, теперь позади. А я так вздохнуть не мог.

Потому что опять я думал о Клоуне. Зря я все-таки не рассказал про Клоуна Глебу и ребятам.

Я даже головой замотал от досады на себя. Но я не смог, не сумел рассказать.

Конечно, причина не в том, что хмыкал и перебивал Юрка. Ведь, если честно говорить, я даже радовался, что он перебивает. Я не решался рассказывать, потому что до конца ничего не знал. Может, все-таки это был чей-то глупый розыгрыш, и получится, что я трус. Испугался какого-то шмеля (попробуй докажи, какой он жуткий). И ведь, по правде говоря, я.чуть-чуть не отдал искорку. Хорошо, что спасли барабанщики.

А может, я все-таки не отдал бы? Зубы сцепил бы, как клещи, задохнулся бы от ужаса, но не отдал бы? Не знаю… Но если не знаю, как рассказывать?

А еще я смутно боялся, что если разболтаю про Клоуна, он и его сообщники нам отомстят. Я мог бы рассказать о четкой опасности, а как говорить о неясных стра­хах? «Опять ты сам не знаешь, чего боишься, Копей­кин…»

И еще была причина. Глупая, конечно, даже стыдно вспоминать, но была. Юрка несколько раз перебивал меня, и наконец появилось чувство: «Ладно, Юрочка! Ты не знаешь, а я знаю. У меня есть тайна, о которой вы с Янкой слыхом не слыхивали!» И страшно, и в то же время гордость какая-то…

Но сейчас, по дороге к дому, я отчаянно ругал себя, что не крикнул там, в вагоне: «Да послушайте же, наконец, что со мной случилось!»

Столько загадок свалилось на меня!

Как эти охотники за искоркой про нее узнали?

Зачем им наша крошечная Галактика? (А может, и не крошечная?)

Кто они? Хулиганы? Космические пираты?

Почему сами не могут сделать искорку? Клоун про­говорился: «Не тот состав». Состав чего? Крови?

А может, у них вообще нет крови? Я вспомнил, как шевелилась маска. Вдруг они из каких-нибудь кристаллов, твердые и неживые, будто статуи…

Статуи?

На одном и том же месте, у гипсового гребца, запи­нались и падали я и Юрка…

«Ерема, зачем ты расшибал скульптуры?» «Я думал, они шпионы…»

Я отчаянно зашарил по карманам: где Еремино пись­мо? Балда я, балда! Я же совсем про него забыл! Вот оно…

«Берегитесь, они не люди! Приходите в вагон, я рас­скажу, я узнал…»

Не успел рассказать… Почему не успел? Откуда тот бешеный электровоз?

А если сейчас и на меня вырвется из-за угла сума­сшедшая машина?

Солнце село, были очень теплые сумерки. Никогда ничего я не боялся на нашей ласковой улице, где пахнет диким укропом и травой «бабкины бусы» и так хорошо светятся окна. А теперь мне стало жутко.

Я, оглядываясь, побежал.

Машина с яркими фарами и в самом деле выскочила из-за угла. Свет прямо в глаза! Я вскрикнул, вжался в забор, зажмурился…

— Гелька!

Ох… это же Митя, старший брат Севки Селезнева с нашей улицы. Вон и сам Севка в машине, и еще ребята.

— Гелька, поехали на Оленье озеро купаться! К по­луночи вернемся! Смотри, машина новая, «Клипер-два».

Я слабо помотал головой.

— Не могу, домой надо… Гоняете, как сумасшед­шие…

Ух, даже спина мокрая стала… Стыдно, Травушкин. Чего ты боишься, кому ты нужен? Никто не знает, что ты догадался про статуи. И живая искорка не у тебя. У Глеба…

Но Глеб-то не знает ничего! А если те нападут на него?

Я был уже у самого дома. Я вскочил на крыльцо и дернул дверь.

 

— Явился,— вздохнула мама.— Хотела уже искать… А чумазый-то какой! Умывайся, буду кормить.

Но я весь звенел от тревожного нетерпения.

— Мама! Можно, я пойду к Юрке ночевать? Ну, мам… Я там поем.

Мама печально сказала:

— Неправда, Гелик… Ты собираешься не к Юре, а в ваш «Курятник».

Я, видимо, покраснел, как Юркин барабан. По крайней мере, ушам стало горячо. Прошептал с трудом:

— Ты откуда знаешь… про «Курятник»?

— Знаю. И Глеба вашего знаю. Очень славный, только история у него какая-то странная.

— А… кто тебе сказал?

— Да он сам! Он приходил в тот вечер, когда я при­ехала, волновался, что тебе досталось за машинку. И все объяснил.

Вот он какой, Глеб… А я его сегодня бросил!

— Мама! Мне очень надо! Честное слово! Последний раз!

— А почему последний?

— Начальник станции не велит, Глеба выселяет. Ма­ма… а можно ему у нас?

— Подумаем,— сказала мама и опять стала пе­чальной.

Я очень спешил к Глебу, но то, что мама очень грустная, остановило меня.

— А ты что… такая? Из-за папы?

Она слабо улыбнулась.

— Ты опять к нему уедешь? — испугался я.

Мама взяла меня за локти.

— Гелик. А если поехать вдвоем? Ведь живут и там дети. Школа маленькая, но учиться можно.

«Да?— быстро подумал я.— А что… Папа там, ребята новые, никто не скажет «Копейкин». Найду верных дру­зей. Не будет страшных загадок. Не будет огорчений из-за Юрки… Но и самого Юрки не будет. И Глеба, и Янки…»

— Ma… подумаем, ладно? — осторожно сказал я.— Время-то есть, хотя бы до завтра… Я побегу?

— Беги…