Книга II 8 страница

Поблизости, спиной к ней сидел один нуб — юноша не старше двадцати двух, и его космы вились над головой столбом дыма; работал он так сосредоточенно, что не замечал Мэй. Он бешено, текуче, почти беззвучно печатал, отвечая на запросы клиентов и на «Сферический опрос» одновременно.

— Да, да, весело, грустно, — говорил он, ненапряжно и быстро кивая. — Да, да, нет, Канкун, глубоководное ныряние, роскошный курорт, сбежать на выходные, январь, январь, пофиг, три, два, весело, весело, пофиг, да, «Прада», «Конверс», нет, грустно, грустно, весело, Париж.

Мэй понаблюдала за ним, и ей предстало очевидное решение проблемы Энни. Энни нужна помощь. Энни должна осознать, что она не одна. И тут все встало на свои места. Ну разумеется — решение крылось в самой «Сфере». На свете живут миллионы людей, которые выступят на стороне Энни, мириадами способов выкажут ей нежданную душевную поддержку. Страдание есть страдание, лишь когда страдаешь в тишине, в одиночестве. Боль на публике, на глазах у любящих миллионов — уже не боль. Это общность.

Мэй ушла на крышу. У нее есть долг — не только перед Энни, ее подругой, но перед зрителями. И сейчас, узрев честность и открытость этих нубов, этого косматого юноши, она сожалела о своем лицемерии. Взбираясь по лестнице, она оценивала себя и свой выбор. Только что она умышленно напустила туману. Была открыта наоборот, честна наоборот. Она скрыла от мира звук, а это равносильно лжи миру, миллионам, которые считали, что она неизменно прямодушна и всегда прозрачна.

Она оглядела кампус. Зрители недоумевали, на что она смотрит, с чего вдруг молчание.

— Я хочу показать вам то, что вижу, — сказала Мэй.

Энни хотела спрятаться, страдать в одиночестве, прикрыться. И Мэй хотела уважать ее желание, сохранить ей верность. Но может ли верность одному затмить верность миллионам? Разве не эта логика, не предпочтение личных, временных преимуществ общему добру, привела к бесчисленным историческим ужасам? И вновь решение было прямо перед ней, окружало ее со всех сторон. Мэй должна помочь Энни и дочиста отмыть собственную прозрачность; то и другое достижимо одним смелым поступком. Она глянула, который час. Еще два часа до презентации «Душевного поиска». Мэй вышла на крышу, про себя составляя внятное заявление. А вскоре направилась в туалет, прямо на место преступления, и там, увидев себя в зеркале, поняла, что должна сказать. Она глубоко вдохнула.

— Привет, зрители. Я хочу сделать объявление, и говорить мне тяжело. Но мне кажется, что так будет правильнее. Всего час назад, как знают многие из вас, я вошла в этот туалет, якобы собираясь сделать свои дела во второй кабинке, вон там. — Она повернулась к кабинкам. — Но войдя туда, я села, отключила звук и провела частную беседу с моей подругой Энни Эллертон.

На запястье уже сыпались сотни комментариев, и в самом популярном ее уже прощали: «Мэй, разговаривать в туалете не запрещено! Не переживай. Мы в тебя верим».

— Я хочу поблагодарить тех, кто говорит мне добрые слова, — сказала Мэй. — Но в данном случае важнее не мое признание, а то, о чем мы говорили с Энни. Видите ли, многим из вас известно, что Энни участвует в эксперименте, программе исследования семейной истории до глубины веков, насколько позволяют технологии. И в дальних закоулках своей истории она обнаружила некрасивые вещи. Кое-кто из ее предков совершал серьезные нарушения, и теперь Энни воротит с души. Что хуже, завтра будет обнародован еще один прискорбный эпизод — на сей раз недавний и, пожалуй, еще неприятнее.

Мэй глянула на браслет — за последнюю минуту число активных зрителей почти удвоилось до 3 202 984. Она знала, что немало народу открывают ее канал, пока работают, но редко взаправду смотрят. Теперь стало ясно, что ее грядущее объявление жадно предвкушают миллионы. А чтобы смягчить завтрашнее падение, решила она, требуется сочувствие миллионов. Энни это заслужила.

— Итак, друзья, мне думается, мы должны прибегнуть к могуществу «Сферы». Мы должны прибегнуть к состраданию большого мира, всех тех, кто уже знает и любит Энни, или же тех, кто способен ей посочувствовать. Я надеюсь, все вы пошлете ей свои добрые пожелания, свои истории о том, как нашли темные пятна в семейном прошлом, чтобы Энни не было одиноко. Скажите ей, что вы все равно за нее. Скажите, что вы не перестали ее любить, что преступления какого-то далекого предка никак не отражаются на ней и не меняют вашего к ней отношения.

В конце Мэй указала электронный адрес Энни, ее ленту в «Кваке» и профиль. Реакция последовала незамедлительно. Число подписчиков у Энни подскочило с 88 198 до 243 087 — и, поскольку объявление Мэй разлетелось по миру, скорее всего, к вечеру перевалит за миллион. Потекли сообщения, и самое популярное гласило: «Прошлое есть прошлое, а Энни есть Энни». Не очень-то внятно, но за это соображение Мэй была благодарна. Набирало силу и другое: «Не хочу портить картину, но я считаю, что зло заложено в ДНК, и рекомендую насчет Энни поостеречься. Она должна стараться вдвойне, должна доказать таким, как я, афроамериканцам, чьи предки были рабами, что она ступила на путь истинный».

Этот комментарий набрал 98 201 веселый смайлик и немногим меньше грустных — 80198. Но в целом, листая комментарии, Мэй видела — как обычно, когда людей просили выразить чувства, — сколько там любви, и понимания, и желания оставить прошлое в прошлом.

Следя за реакцией зрителей, Мэй посматривала и на часы: оставался всего час до презентации — ее первой презентации в Большом зале «Просвещения». Впрочем, она чувствовала, что готова, и эта история с Энни придавала ей храбрости, отчетливо напоминала, что за спиной у Мэй — легионы. К тому же она знала, что успех презентации зависит от самой технологии и от сообщества «Сферы». Готовясь, она поглядывала на браслет, поджидая Энни. Вот-вот должна последовать реакция — явно некая благодарность: несомненно, Энни уже затоплена и завалена лавинами доброжелательности.

Однако ничего.

Она послала Энни череду кваков, но ответа не получила. Проверила, где сейчас Энни, и в ее офисе обнаружила пульсирующую красную точку. Собралась было навестить Энни, но передумала. Мэй самой надо сосредоточиться, а Энни, пожалуй, лучше переварить все это в одиночестве. Ближе к вечеру она наверняка успеет вобрать и переработать тепло миллионов, которым она небезразлична, и будет готова поблагодарить Мэй как полагается, сказать ей, что теперь, обретя перспективу, она сможет поставить преступления родственников в контекст и двигаться вперед, в разрешимое будущее, а не назад, в хаос неизлечимого прошлого.

 

* * *

— Ты сегодня совершила очень храбрый поступок, — сказал Бейли. — Храбрый и верный.

Они стояли за кулисами в Большом зале. Мэй надела черную юбку и красную шелковую блузку — то и другое новое. Вокруг нее на орбите крутился стилист — пудрил ей нос и лоб, мазал губы вазелином. Через несколько минут — ее первая крупная презентация.

— Строго говоря, надо бы поговорить о том, почему ты вообще решила что-то скрывать, — прибавил Бейли, — но твоя честность была подлинной, и я знаю, что ты уже выучила все уроки, которые я могу тебе преподать. Мэй, мы так счастливы, что ты с нами.

— Спасибо, Эймон.

— Готова?

— Пожалуй.

— Ну, вперед. Мы хотим тобой гордиться.

Шагнув на сцену, под одинокий яркий прожектор, Мэй не усомнилась, что их желание исполнится. Однако не успела она добраться до кафедры из оргстекла, внезапная громовая овация чуть не сбила ее с ног. Она взобралась на кафедру, но аплодисменты грохотали все громче. Зрители повскакали — сначала первые ряды, потом остальные. Мэй с великим трудом удалось прекратить шум и заговорить.

— Привет всем. Я Мэй Холланд, — сказала она, и все опять захлопали.

Мэй не сдержала смеха, и когда рассмеялась, зрители зашумели громче. То была настоящая любовь, и она переполняла Мэй до краев. Открытость — ключ ко всему, подумала она. Правда — сама себе награда. Неплохая плитка получится, отметила она и представила, как эта фраза лазером вырезана в камне. Это слишком прекрасно, подумала она затем, — все это слишком прекрасно. Она глядела на сфероидов, не мешала им аплодировать, и невиданная сила подхватывала ее, как волна. Сила, подаренная ей и тем умноженная стократ. Мэй отдала им все, подарила им абсолютную правду, полную прозрачность, а они платили ей доверием и этим цунами любви.

— Так, ну ладно, — наконец сказала она и воздела руки, призывая всех рассаживаться. — Сегодня мы покажем вам абсолютный поиск. Вы наверняка слышали про «Душевный поиск», может, ходили какие-то слухи, и теперь мы его тестируем перед всей аудиторией «Сферы», здесь и по всему миру. Вы как, готовы?

Толпа в ответ восторженно заорала.

— Все, что вы увидите, будет совершенно спонтанно и заранее не репетировалось. Даже я не знаю, кого мы станем искать. Объект поиска выбирается случайно из общемировой базы данных известных беглых преступников.

На экране закрутилась гигантская цифровая планета.

— Как вы знаете, в «Сфере» мы очень стараемся посредством соцмедиа сделать наш безумный мир безопаснее и умнее. И, конечно, успехов у нас уже полно. К примеру, недавно была запущена программа «Оружейный сенсор» — она опознает появление в здании любого оружия и включает сигнал тревоги для всех жителей и местной полиции. Бета-тестирование длилось пять недель в двух районах Кливленда, и преступность с применением оружия упала на 57 процентов. Неплохо, да?

Мэй переждала аплодисменты, ей было очень уютно: она знала, что проект, который она сейчас представит, изменит мир молниеносно и навеки.

— Пока молодец, — сказал голос в ухе. Говорил Стентон. Он предупреждал, что сегодня будет ее Дополнительным Управлением. Он пристально интересовался «Душевным поиском» и хотел руководить презентацией сам.

Мэй вдохнула поглубже.

— Но какова одна из дичайших граней нашего мира? Беглые преступники способны прятаться в нем, невзирая на тотальную взаимосвязанность всего. Осаму бин Ладена мы искали десять лет. Д. Б. Купер,[38]знаменитый грабитель, который выпрыгнул из самолета с чемоданом денег, остается на свободе спустя много десятилетий после побега. Это нужно прекратить сейчас же. И я думаю, это прекратится — сейчас же.

На экране за ее спиной возник силуэт. Человеческая фигура, от талии и выше, на фоне знакомой шкалы роста, как в полицейском досье.

— Через несколько секунд компьютер случайным образом выберет беглого преступника. Я не знаю, кто это будет. Никто не знает. Кто бы ни был, этот человек — угроза глобальному сообществу, и наша гипотеза такова: «Душевный поиск» отыщет его за двадцать минут или даже быстрее. Готовы?

В зале забубнили, кое-кто захлопал.

— Хорошо, — сказала Мэй. — Выбираем беглеца.

Пиксель за пикселем силуэт постепенно обернулся настоящим, конкретным человеком; когда программа закончила, проступили черты, и потрясенная Мэй увидела, что это женщина. Жесткое лицо щурилось в полицейский объектив. Что-то в этом лице — маленькие глазки, прямая линия рта — напоминало фотографии Доротеи Ланж,[39]лица Пыльной лоханки, изрезанные солнцем. Но затем под снимком появились личные данные, и оказалось, что женщина британка и жива-здорова. Мэй бегло прочла и указала аудитории на ключевые пункты.

— Итак. Это Фиона Хайбридж. Сорок четыре года. Родилась в Манчестере. В 2002 году была признана виновной в тройном убийстве. Заперла троих своих детей в чулане и на месяц уехала в Испанию. Все трое умерли от голода. Все были младше пяти. Ее отправили в английскую тюрьму, но она сбежала; ей помог конвойный, которого она, судя по всему, соблазнила. Фиону Хайбридж никто не видел десять лет, и полиция уже практически отчаялась ее отыскать. Но мне кажется, что найти ее сможем мы, — потому что у нас есть инструменты и все пользователи «Сферы».

— Хорошо, — сказал Стентон ей в ухо. — Сосредоточимся на Великобритании.

— Как вы знаете, вчера мы оповестили все три миллиарда наших юзеров о том, что сегодня сделаем объявление, которое изменит мир. Вот сколько народу смотрят сейчас прямую трансляцию. — Мэй повернулась к экрану и поглядела, как счетчик дотикал до 1 109 001 887. — Так, значит, больше миллиарда человек. Поглядим, сколько из них живет в Великобритании. — Закрутился второй счетчик — он застыл на 14 028 981. — Прекрасно. По нашим данным, паспорт Фионы недействителен уже много лет, так что, вероятно, из страны она не выезжала. Как думаете, способны четырнадцать миллионов британских пользователей и миллиард с лишним участников по всему миру отыскать Фиону Хайбридж за двадцать минут?

 

* * *

Аудитория взревела, но Мэй, говоря по правде, сомневалась. Она вообще-то не удивилась бы, если б не вышло — или если бы поиски заняли полчаса, а то и час. Впрочем, если в игру вступала вся мощь «Сферы», всегда получалось нечто неожиданное, нечто чудесное. До конца обеда задача будет решена, это точно.

— Ну, все готовы? Включаем таймер. — В углу экрана появился гигантский таймер, шесть цифр — часы, минуты и секунды. — Давайте посмотрим на группы, с которыми мы сотрудничаем. Покажите нам Университет Восточной Англии. — Появилась видеотрансляция из большой аудитории, куда набились сотни студентов. Студенты приветственно завопили. — Покажите нам Лидс. — Возникла площадь, забитая нахохленными людьми — судя по всему, в Лидсе холодно и ветрено. — Плюс к ресурсам сети в целом с нами работают десятки групп по всей стране. Готовы? — Толпа в Лидсе завопила и замахала руками, студенты из Восточной Англии тоже. — Прекрасно, — сказала Мэй. — А теперь — на старт, внимание. Поехали.

Мэй рубанула рукой, и возле фотографии Фионы Хайбридж появились колонки; в первой — комментарии. Самым популярным и выше всех оказался комментарий какого-то Саймона Хенсли из Брайтона: «А мы точно хотим найти эту каргу? Она же вылитый Страшила из Страны Оз».

В зале засмеялись.

— Ладно. Теперь серьезно, — сказала Мэй.

В следующей колонке — пользовательские фотографии, отсортированные по релевантности. За три минуты появилась 201 фотография, в основном очень близкие подобия Фионы Хайбридж. Юзеры голосовали — выясняли, которая больше всего на нее похожа. За четыре минуты осталось пять основных кандидаток. Одна в Бенде, штат Орегон. Другая в Канаде, в Банфе. Еще одна в Глазго. А затем случилось чудо — чудо, которое возможно, только если вся «Сфера» трудится ради единой цели: две фотографии, сообразила толпа, сделаны в одном и том же городе — в Кармартене, Уэльс. На обеих явно одна женщина, и на обеих — вылитая Фиона Хайбридж.

Еще через полторы минуты кто-то ее опознал. Теперь она именовалась Фатима Хиленски, и аудитория сочла, что это многообещающий признак. Если человек желает исчезнуть, станет ли он совершенно менять имя или ему спокойнее оставить себе привычные инициалы? Имя ощутимо отличается от прежнего, случайных преследователей собьет с толку, однако личную подпись можно лишь слегка видоизменить.

Семьдесят девять зрителей жили в Кармартене или окрестностях, а трое запостили, что видят ее плюс-минус каждый день. Тоже весьма многообещающе, но затем в комментарии, который получил сотни тысяч голосов и мигом взлетел на первое место, некая Гретчен Карапчек сообщила со своего мобильного телефона, что работает с женщиной на фото в прачечной под Суонси. Толпа велела Гретчен отыскать женщину сию секунду и сфотографировать или заснять на видео. Гретчен тут же включила видео на телефоне, и, хотя миллионы еще шли по другим следам, большинство зрителей уверились, что искомую преступницу нашла Гретчен. Мэй и аудитория застыли, глядя, как камера Гретчен петляет меж огромных машин в пару, как недоуменно косятся на нее коллеги, как Гретчен торопится через гулкий зал, все ближе подбирается к худой и согбенной женщине, что отжимает простыню меж двух массивных валиков.

Мэй глянула на часы. 6 минут 33 секунды. Сомнений нет — это Фиона Хайбридж. Форма черепа, манера держаться, а когда она подняла глаза и увидела, как к ней подплывает камера Гретчен, — ясное понимание: дела очень серьезны. Не беспримесное удивление, не замешательство. Взгляд животного, застуканного за мародерством на помойке. Звериная вина и узнавание.

На секунду у Мэй сперло дыхание — казалось, женщина вот-вот сдастся, заговорит в камеру, покается в своих преступлениях, признает, что ее раскусили.

Но она побежала.

Гретчен оцепенела, а ее камера показывала, как Фиона Хайбридж — ибо это она, двух мнений быть уже не может — мчится по залу прачечной и вверх по лестнице.

— За ней! — наконец заорала Мэй, и Гретчен Карапчек со своей камерой бросилась в погоню. На миг Мэй занервничала: а вдруг попытка сорвется, вдруг неловкая коллега, отыскав беглую преступницу, упустит ее вновь. Камера дико запрыгала вверх по бетонной лестнице, по коридору из шлакоблоков и, наконец, прискакала к двери, к белому клочку неба за квадратным дверным окошком.

И когда дверь распахнулась, Мэй с великим облегчением увидела, что Фиону Хайбридж загнали в угол, обступили человек десять, и почти все держат на прицеле телефонов. Бежать некуда. Гримаса у Фионы Хайбридж была дикая, полная ужаса и вызова. Кажется, преступница искала просвета в толпе, дыры, куда можно ускользнуть.

— Попалась, детоубийца, — сказал кто-то, и Фиона Хайбридж сползла на землю, руками закрывая лицо.

Спустя считанные секунды пользовательские видеосъемки уже транслировались на экран в Большом зале, и зрители видели Фиону Хайбридж в мозаике, холодное жесткое лицо с десяти ракурсов, и все ракурсы подтверждали ее вину.

— Линчевать ее! — заорали у прачечной.

— Ее нельзя трогать, — прошептал Стентон Мэй в ухо.

— Не трогайте ее, — попросила Мэй толпу. — Кто-нибудь вызвал полицию? Констеблей?

Почти тотчас завизжали сирены, и едва через парковку ринулись две патрульные машины, Мэй снова глянула на таймер. Когда четверо полицейских добрались до Фионы Хайбридж и надели на нее наручники, он показывал 10 минут 26 секунд.

— Ну вот, видимо, и все, — сказала Мэй и остановила хронометраж.

Зал взорвался аплодисментами; весь мир уже поздравлял поимщиков Фионы Хайбридж.

— Отключаем трансляцию, — велел Стентон. — Пусть она сохранит достоинство.

Мэй повторила инструкцию техникам. Кадры с Хайбридж исчезли, экран снова почернел.

— Итак, — обратилась Мэй к залу. — Все оказалось гораздо проще, чем предполагала даже я. И пригодились нам лишь немногие инструменты, которыми теперь располагает мир.

— Давай еще искать! — заорал какой-то зритель в зале.

Мэй улыбнулась:

— Ну, можно… — Она глянула на Бейли за кулисами. Тот пожал плечами.

— Лучше, наверное, не преступника, — сказал Стентон в наушнике. — Давай обычного гражданина попробуем.

Улыбка растянула лицо Мэй.

— О! Слушайте, — сказала она, быстро отыскав на планшете фотографию и отправив ее на экран. Портрет Мерсера — снято три года назад, они как раз перестали встречаться, но были еще близки; оба стояли у прибрежной тропы, собирались в поход.

Прежде ей не приходило в голову поискать Мерсера через «Сферу», но ведь это абсолютно логично. Как еще показать ему, до чего обширна и мощна сеть и люди в сети? От его скептицизма не останется и следа.

— Итак, — сказала Мэй залу. — Наша вторая мишень — не беглый преступник, но можно сказать, что беглец, — он сбежал… ну, в общем, от дружбы.

Она улыбнулась в ответ на смех зрителей.

— Это Мерсер Медейрос. Я не видела его несколько месяцев и ужасно хочу повидаться. Но, как и Фиона Хайбридж, он скрывается. Давайте проверим, удастся ли нам побить предыдущий рекорд. Все готовы? Запускайте таймер. — И таймер затикал.

За полторы минуты появились сотни комментариев от людей, знавших Мерсера — по начальной школе, по старшим классам, по колледжу, по работе. Постили даже его фотографии с Мэй, что сильно всех позабавило. Но затем, к ее немалому ужасу, на четыре с половиной минуты разверзлась пропасть — никто не сообщал полезной информации о том, где сейчас Мерсер. Бывшая подруга написала, что тоже не прочь узнать, где он, а то у него остался ее акваланг со всем снаряжением. Некоторое время это сообщение было самым релевантным, но затем квакнули из Джаспера, штат Орегон, и на волне голосования квак мигом взлетел наверх:

«Я видел этого мужика у нас в продовольственном. Сейчас проверю».

Автор квака, Адам Франкентолер, связался с соседями, и все они единодушно признали, что видели Мерсера — в винной лавке, в продовольственном, в библиотеке. Но затем повисла еще одна мучительная, почти двухминутная пауза: никто не понимал, где же Мерсер живет. На таймере натикало 7:31.

— Ну хорошо, — сказала Мэй. — И тут в игру вступают инструменты помощнее. Проверим сайты местных агентств недвижимости с историей аренды. Посмотрим выписки по кредитной карте, логи телефонных операторов, читательские билеты, все, на чем он должен был поставить подпись. Ой, погодите. — Тем временем, оказывается, нашлись два адреса, оба в одном крошечном орегонском городке. — А мы знаем, откуда они взялись? — спросила она, но едва ли это имело значение. События летели вперед как на крыльях.

Еще через несколько минут по обоим адресам съехались машины — пассажиры вели видеосъемку. Одна квартира располагалась в городе, над кабинетом гомеопата, под высоченными секвойями. Камера показала, как рука постучала в дверь; потом объектив заглянул в окно. Сначала никто не отвечал, но наконец дверь открылась, и камера уставилась на крохотного мальчика лет пяти — от толпы на пороге он пришел в ужас.

— Здесь живет Мерсер Медейрос? — спросил чей-то голос.

Мальчик развернулся и умчался в глубины дома:

— Пап!

Мэй запаниковала, решив, что это ребенок Мерсера, — все происходило слишком быстро, и арифметика ей не давалась. У него уже родился сын? Нет, сообразила она, это не может быть его биологический ребенок. Может, он съехался с женщиной, у которой уже были дети?

Но когда к свету на крыльцо выступила тень, это оказался не Мерсер. Мужчина лет сорока, с эспаньолкой, во фланелевой рубахе и трениках. Тупик. Прошло чуть больше восьми минут.

Отыскали второй адрес. Дом стоял в лесу, высоко на горном склоне. Основная трансляция у Мэй за спиной переключилась на эти съемки — машина попетляла по дороге и остановилась у большой серой хижины.

На сей раз оператор работал четче и профессиональнее. Кто-то снимал, как некая улыбчивая девица стучит в дверь, лукаво играя бровями.

— Мерсер? — сказала она двери. — Мерсер, ты там? — Ее фамильярность на миг раздражила Мэй. — Ты что там, люстры варганишь?

Под ложечкой у Мэй екнуло. Надо думать, Мерсеру не понравится вопрос, не понравится этот пренебрежительный тон. Хоть бы скорее появилось его лицо — тогда Мэй поговорит с ним сама. Но дверь не открывали.

— Мерсер! — сказала девица. — Я знаю, что ты там. Вот же твоя машина. — Камера показала подъездную дорогу, и Мэй заволновалась — там и впрямь стоял Мерсеров пикап. На обратном пути к двери камера обмахнула толпу — человек десять или двенадцать, в основном, похоже, местные, в бейсболках, минимум один в камуфляже. Объектив вновь вперился в дверь, все собрание принялось скандировать:

— Мер-сер! Мер-сер! Мер-сер!

Мэй поглядела на таймер. 9 минут 24 секунды. Они побьют рекорд Фионы Хайбридж по меньшей мере на минуту. Но сначала Мерсер должен открыть.

— За домом посмотри, — сказала девица, и пошла трансляция с другой камеры, что озирала веранду и заглядывала в окна. Людей внутри не обнаружилось. Стояли удочки, громоздились оленьи рога, и книги, и груды бумаг меж пыльных диванов и кресел. На каминной полке Мэй разглядела фотографию и могла бы поклясться, что ее знает, — Мерсер с братьями и родителями в походе по Иосемитскому парку. Она не забыла этот снимок и точно помнила, кто на нем, потому что всегда поражалась, как это странно и удивительно, что Мерсер, которому тогда было шестнадцать, с беззащитной сыновней любовью положил голову матери на плечо.

— Мер-сер! Мер-сер! Мер-сер! — скандировалиголоса.

Но вполне вероятно, сообразила Мэй, что он ушел в поход или, точно пещерный человек какой, собирает хворост и возвратится лишь спустя много часов. Она уже готова была повернуться к аудитории, объявить, что поиск увенчался успехом, и прервать презентацию — в конце концов, они же нашли Мерсера, без тени сомнения, — и тут кто-то завизжал:

— Вон он! На дорожке!

И обе камеры заскакали, затряслись, побежав с веранды к «тойоте». Некто забирался в пикап; камеры бросились туда, и Мэй разглядела Мерсера. Но когда они приблизились — когда Мэй могла его окликнуть, — он уже задом выезжал со двора.

Кто-то побежал рядом с пикапом — какой-то юноша, и было видно, как он что-то лепит на стекло с пассажирской стороны. Мерсер выбрался на дорогу и помчался прочь. Воцарился хаос — хохоча и бегая туда-сюда, все участники, собравшиеся у дома, вновь расселись по машинам и бросились в погоню.

Пришло сообщение от одного из преследователей — он пояснил, что прилепил на пассажирское окно камеру «ВидДали»; ее тотчас активировали, и на экране появилось изображение — очень четкая картинка с Мерсером за рулем.

Мэй знала, что у этих камер односторонний звук, так что поговорить с Мерсером не удастся. Но поговорить нужно. Он пока не знает, что все это учинила она. Нужно успокоить его, объяснить, что это не какая-то страшная охота на людей. Это просто его подруга Мэй, она тестирует «Душевный поиск», хочет лишь перемолвиться словом с Мерсером, вместе с Мерсером посмеяться.

Но за окном пикапа размытым бело-буро-зеленым пятном мчались леса, а рот у Мерсера разверзся жуткой ямой гнева и ужаса. Он то и дело лихо сворачивал; похоже, он поднимался в горы. Мэй беспокоилась, что участники за ним не угонятся, но у них была камера «ВидДали» — изображение четкое, как в кино, увлекательно — слов нет. Мерсер походил на своего героя Стива Маккуина — скакал на своем пикапе, яростный, но хладнокровный. Можно, мельком подумала Мэй, создать живое шоу, где люди просто будут снимать себя, пока едут по интересным ландшафтам на большой скорости. Назвать «Она сказала „поехали“». Раздумья Мэй прервал осатанелый вопль Мерсера.

– *****![40] — заорал он. — На ***[41]пошли!

Он смотрел прямо в камеру. Заметил ее. И потом кадр начал съезжать. Мерсер опускал окно. Интересно, удержится ли камера, устоит ли клей против окна — но ответ пришел спустя секунду: камеру сорвало, она упала, глаз ее бешено завертелся, показал лес, потом дорогу, а потом, замерев, — небо.

На таймере 11:51.

Долгие минуты Мерсера не было видно вообще. Мэй ждала, что его вот-вот догонит одна из машин, но в объективах всех четырех автомобилей — ни намека. Четыре машины поехали по разным дорогам, и по звуковому сопровождению было ясно, что никто понятия не имеет, куда подевался Мерсер.

— Ладно, — сказала Мэй, предвкушая, как ахнет зал. — Выпускайте дроны! — взревела она, пародийно изображая какую-то ведьму-злодейку.

Время тянулось нестерпимо — минуты три, — но вскоре все частные беспилотники в округе, в общей сложности одиннадцать штук, взлетели и под руководством своих владельцев устремились в горы, где, по всей видимости, скрылся Мерсер. Встроенная система глобальной навигации предохраняла беспилотники от столкновений; справившись у спутника, они отыскали бледно-голубой пикап за 67 секунд. На таймере 15:04.

Теперь на экран транслировались съемки с дронов, и аудитории предстала невероятная мозаика — держась подальше друг от друга, дроны передавали калейдоскопическую картинку, на которой пикап мчался вверх по горной дороге под густыми соснами. Несколько беспилотников помельче умудрились нырнуть ближе под деревья, но большинство, крупные и не способные лавировать меж стволов, следовали за пикапом поверху. Один мелкий, «РазведчикЮ», ринулся под сосновые кроны и пристроился к Мерсерову окну. Картинка выходила стабильная и четкая. Мерсер обернулся, заметил дрон, догадался, что тот не отступится; лицо перекосило неприкрытым ужасом. Мэй никогда не видела у Мерсера таких глаз.

— Кто-нибудь может включить мне звук на «РазведчикеЮ»? — спросила она.

Окно у Мерсера открыто. Если заговорить через динамик беспилотника, Мерсер услышит, поймет, что это Мэй. Ей подали сигнал, что аудио включено.

— Мерсер. Это я, Мэй! Слышно меня?

Лицо его подернулось смутным узнаванием. Он сощурился и опять недоверчиво глянул на дрон.

— Мерсер. Тормози. Это же я. Мэй. — И, еле сдерживая смех, прибавила: — Я просто хотела тебе помахать.

Зал загоготал.

Мэй согрел хохот в зале; она думала, Мерсер тоже засмеется, и затормозит, и покачает головой, восхищаясь удивительным могуществом инструментов, которыми владеет Мэй. Пусть он скажет так: «Ладно, твоя взяла. Я сдаюсь. Ты победила».

Но он не улыбался и не тормозил. Он и на дрон не смотрел. Он как будто придумал себе новый путь и туда нацелился.

— Мерсер! — сказала она начальственным тоном. — Мерсер, тормози и сдавайся. Ты окружен. — А потом придумала еще кое-что и снова заулыбалась. — Ты окружен… — произнесла она, понизив голос, и закончила, чирикнув альтом: — …друзьями! — Как она и предполагала, зал сотрясли вопли и хохот.

И все же Мерсер не остановился. Уже которую минуту не глядел на беспилотник. Мэй проверила таймер: 19 минут 57 секунд. Непонятно, надо ли ей, чтоб он остановился или посмотрел в камеры. Его же нашли, так? Наверняка побили рекорд Фионы Хайбридж, когда увидели, как он бежит к пикапу. Его физическую личность в этот момент подтвердили. Может, стоит отозвать беспилотники, выключить камеры, а то на Мерсера опять нашло, он не уступит — и вообще, Мэй ведь доказала, что хотела доказать.