Любой стадион предлагает режиссеру целый набор оригинальных сценических площадок: футбольное поле и секторы, беговые дорожки, трибуны с входами на разных уровнях, площадками, ступенями, козырьками над входами, бортиками и т. п., мачты стационарного освещения, наконец — небо над чашей стадиона. Все эти площадки мы вместе с художником А. П. Мальковым и постарались «задействовать» в представлении «Мир победит войну!».
От замысла и специфики места действия родился такой образный «ход»: постоянное противопоставление двух миров — Жизни и Смерти, постоянно звучащий голос горечи и гнева.
Итак, углы трибуны, расположенной напротив центральной ложи, были застроены крупными декорационно-конструктивными элементами. Слева находился образный лагерь Войны и Смерти. Он был сконструирован из черных металлических труб и ферм. По ходу представления конструкция ассоциировалась то с тюрьмой, то с обгорелыми руинами, то с виселицами, то со стволами орудий, то с трубами крематория. Этому помогали отдельные декоративные элементы, появляющиеся на площадках конструкции (пушки, виселицы, ракеты), люди в соответствующих костюмах (фашисты, беженцы, заключенные), пиротехнические эффекты (пламя за конструкцией, взрывы, дым, столбом поднимающийся в небо, и т.п.). В финале, когда на месте руин возникал образ Стройки (бело-голубые фермы на черной арматуре), это было очень неожиданно и эффектно.
Справа был мир Жизни и Счастья. Основными декоративными элементами здесь была подлинная зелень ветвей и вода фонтанов, яркие бутафорские цветы и флаги. Над декорацией в небе возникала пятицветная (пять цветов фестиваля) радуга из легких флажков, укрепленных на тросах. По ходу представления вдоль верхнего бортика появлялись зубцы Кремлевской стены, набранные из алых лент, на площадках поднимались боевые ордена, начинали бить фонтаны и т. п.
Трибуна между этих двух миров была заполнена участниками большого сводного хора. В центре трибуны, над козырьком основного входа находился огромный бутафорский колокол. Это был символ Памяти (колокол Хиросимы, колокола Хатыни) и Призыва (набат). Колокол собирает людей на совет (вечевой колокол), он же возвещает праздник (благовест).
Сзади за стеной стадиона находились машины с подъемными механизмами (телескопические вышки, «механические руки» и т. п.). На них были укреплены детали оформления (например, контуры легко узнаваемых зданий, таких, как Эйфелева башня) и большие буквы (слово «мир» на шести языках), которые в нужный момент представления вырастали над верхним бортиком трибуны и застывали на фоне предзакатного неба.
Еще выше на вантовых растяжках, укрепленных между осветительными мачтами, могли появляться, а затем исчезать большие надувные элементы декорации (ракеты, планеты, звезды).
На поле стадиона проходила борьба больших символических групп (черная гидра войны и стальная стена обороны, белый гриб атомной смерти и карнавал детского счастья), на беговой дорожке одновременно с этим шли аллегорические шествия (дети-сироты с колокольчиками, колонна заключенных, парад 41-го года и Парад Победы, поезд мертвых детей и марш протеста молодежи мира).
Не все удалось воплотить так, как замышлялось. Например, в эпизоде «Нашествие», где противостояли друг другу две большие группы участников — «черные» (символизирующие фашистов) и «красно-стальные» (советская армия). По замыслу сценаристов «черные» должны были быть накрыты общей маскировочной сетью и представлять нечто единое и бесформенное — гидру, змею, спрута — нечто обволакивающее, поглощающее, всасывающее в себя все, что встречается этой гадине на пути. Режиссерам, к сожалению, не удалось добиться этого. Они отказались от сети, а следовательно, и от образа гидры, не предложив ничего взамен. В одном и том же ритме маршировали вначале «черные», оттесняя «красных» и даже вклиниваясь в их ряды, потом переходили в наступление «красные», а «черные» в том же ритме отступали. Друг от друга они отличались только цветом. Помимо этого у «красных» в руках были флаги-штыки, а для «черных» быстро изготовили прямоугольные полосы черной ткани, натянутые на каркас из дюралевых трубок. «Черные» ходили, держа эти полосы в руках, но полосы ничего не изображали и ни с чем не ассоциировались. Пришлось искать новый художественный образ для «черных», и он был найден, как только мы изменили тип движения, темпо-ритм его, пластику участников. «Черные» шли в атаку абсолютно прямо, не сгибая спины, выбрасывая вперед-вверх прямые ноги, прижав руки к бедрам и шагая через такт. Появилось ощущение мертвой машины, механистического, тупого напора. «Красные» шагали в такт музыке, наклонив туловище вперед, руки — как при команде «В штыки!», ноги слегка согнуты, шаг укорочен. Условно для себя мы определяли первый пластический образ — «нюрнбергский парад», второй — «атака». Помимо этого, мы поставили ряд мизансцен, где черные полосы смыкались в глухую стену, пересекались, образуя фашистские кресты, подымались над головами, превращаясь в панцирь, и т. д.
К сожалению, эти изменения пришлось делать уже на самом стадионе за сутки до представления.
Не все получилось и в оформлении. По-настоящему выразительной была конструкция, изображавшая мир Войны и Смерти, а также радуга над городом Мира и ряд других крупногабаритных деталей реквизита. «Мир Жизни», как только живую зелень заменили зеленые и голубые ленты, превратился в бутафорскую декорацию, которую не спасли появившиеся в финале зонтики с цветами-ромашками, яркие флаги, другие цветовые пятна и даже струи фонтанов. Совсем не удался колокол— основная смысловая деталь оформления. С учетом ветровой нагрузки он был изготовлен из лент, натянутых на каркас, и оказался более всего похож на абажур. Кроме того, он был неподвижен. Пришлось привязать к нему «язык» и имитировать раскачивание пантомимическими движениями массовки. Это в какой-то степени объясняло зрителю предназначение странного предмета в центре.
