Николай Иванович — начальник исправительной колонии особого режима, а в просторечии — тюрьмы, уже пятый вечер не уходил из своего кабинета вовремя. Когда заканчивался рабочий день, он отключал телефоны и ходил по кабинету в размышлении взад-вперёд. Иногда он садился за стол, брал в руки зелёную папку и уже в который раз перечитывал её содержимое.
От имени группы осуждённых граждан, заключённых двадцать шестой камеры, отбывающий срок наказания по статье 931 Уголовного кодекса Российской Федерации обращался к нему с немыслимым на первый взгляд предложением.
Осужденный по фамилии Ходаков предлагал взять для колонии сто гектаров заброшенных или неиспользуемых пахотных земель. Эту землю обнести колючей проволокой, установить вышки по углам, в общем, сделать всё положенное для предотвращения побега. На этих ста огороженных гектарах будут работать, занимаясь сельским хозяйством, девяносто заключённых. Заявления желающих находились в этой же папке.
Так вот, эти заключенные своими заявлениями обязались кормить всю колонию овощами, отдавая на нужды колонии половину выращенного ими урожая. Вторую половину они просили передавать их семьям. В этом не было ещё ничего невозможного. В разных колониях заключённые работают на производствах. В одних мастерят что-нибудь несложное в деревообрабатывающих цехах, в других — организованы швейные производства, и заключённые шьют простые вещи, телогрейки, трусы, получают за свой труд небольшую оплату. Оплата небольшая ещё и потому, что их труд малопроизводителен.
Здесь в папке лежало предложение: заключённые хотели заняться сельским хозяйством. Ну что ж, тоже можно. Оплата половиной урожая — возможна, не надо будет сбытом заниматься, отдавать продукцию под реализацию, потом месяцами ждать перечисления денег. Но вот дальнейшее…
Заключенный Ходаков от имени других заключённых просил, чтобы сто гектаров разделили на участки по одному гектару и закрепили каждый участок за конкретным заключённым.
Далее предлагалось дать возможность каждому заключённому построить на выделенном ему участке одиночную камеру.
Далее, по истечении срока отбывания наказания, тем, кто хотел бы остаться на своём участке, просили предоставить такую возможность. Не взымать, а уже покупать у него избытки урожая и предоставить возможность отбывшим срок наказания расширить свои камеры.
Зеленая папка с данным предложением или просьбой была передана Николаю Ивановичу ещё полгода назад. Помимо девяноста заявлений и текста предложения в папке лежала планировка будущих участков, красиво сделанная цветными карандашами. На рисунках были изображены и сторожевые вышки, и колючая проволока, и контрольно-пропускной пункт.
После первоначального прочтения Николай Иванович отложил папку в нижний ящик стола, время от времени мысленно возвращаясь к сути её содержимого, но ответа никакого заключённым не давал.
Однако случилось обстоятельство, заставившее начальника колонии ежедневно вот уже на протяжении пяти вечеров интенсивно размышлять над предложением заключённых.
Обстоятельство заключалось в следующем. Из управления пришёл приказ со следующего года приступить к расширению колонии, построить дополнительные камеры и быть готовым до конца следующего года к принятию ещё ста пятидесяти осуждённых граждан. Вместе с приказом пришёл проект пристроек к существующим зданиям, сообщалось о сроках финансирования. Предлагалось на строительстве использовать труд заключённых.
Николай Иванович рассуждал так: «Финансирование как всегда будут задерживать, с материалами дешёвыми проблема. Смету делают на одни цены стройматериалов, а к строительству приступишь — они уже другие. Труд заключённых малопроизводителен. Приказ заведомо невыполним. Но и не выполнять его нельзя. До конца службы осталось пять лет. Дослужился до звания полковника. Двадцать лет он начальник колонии, и ни одного взыскания. И вот тебе приказ.
Но не эти обстоятельства были главными в рассуждениях полковника. Зелёная папка! Заключённый Ходаков в своей записке утверждал, что при содержании заключённых, согласно его проекту, будет выполнена главная задача подобных заведений — перевоспитание преступников.
То, что в современных исправительных учреждениях преступники не перевоспитываются, а скорее наоборот — делаются более опытными, Николаю Ивановичу было хорошо известно. Иначе не получали бы они срок второй и третий раз. Именно это обстоятельство сильно угнетало Николая Ивановича, отдававшего службе много сил и времени.
Жизнь проходит, служба заканчивается, а что сделал? Получается, преступников растил.
Зелёная папка! Вот зараза. Ну хоть бы прийти к твёрдой уверенности, что неприемлемое в ней предложение изложено, так нет же, не даёт что-то внутри отвергнуть его. И утвердиться в нём не в силах. Не-обычное предложение, нестандартное.
Утром следующего дня полковник первым делом приказал доставить к нему в кабинет заключённого двадцать шестой камеры Ходакова:
— Можете присесть, гражданин Ходаков, — указал Николай Иванович на стул вошедшему в сопровождении конвойного заключённому.
— Я тут перелистал содержимое вашей папочки. Вопрос конкретный к вам возник.
— Слушаю вас, гражданин начальник, — быстро проговорил заключённый, вставая со стула.
— Сидеть! — скомандовал конвойный.
— Да ты сиди, чего вскакиваешь, как на суде, — спокойно произнёс начальник колонии и обращаясь к конвойному, добавил:
— Ты подожди пока за дверью.
— Значит вы, Ходаков Сергей Юрьевич, вносите вот такое странное предложение?
— Оно только на первый взгляд выглядит странным. На самом деле предложение весьма рационально.
— Тогда скажите сразу, напрямик, какую хитрость задумали? Условия для массового побега создать хотите? Среди ваших девяноста заявлений сроки отсидки у каждого от пяти до девяти лет. Значит, волю приблизить хотите?
— Если и есть хитрость в данном предложении, то не с побегом она связана, гражданин начальник, — заключённый снова встал и заволновался, — вы меня не так поняли…
— Да сиди ты спокойно. И давай без «гражданин начальник». Меня Николаем Ивановичем зовут. Тебя, из дела знаю, — Сергеем Юрьевичем. Психологом ты был. Диссертацию защитил, потом в бизнес подался. Срок за хищения в особо крупных размерах получил. Так?
— Срок получил… Николай Иванович, вначале перестройки ведь как было… Не успеешь к одним законам привыкнуть, как другие выходят…
— Ну ладно, речь сейчас не об этом. Поясни задумку свою с этой сельхоззоной за колючей проволокой, или как там её ещё назвать можно?
— Я постараюсь пояснить, Николай Иванович. Только трудно мне сделать это будет из-за одного обстоятельства.
— Какого?
— Понимаете, книжку мы прочитали, «Анастасия» называется. Потом ещё книжку, продолжение. В общем, в книжке говорится о предназначении человека. О том, что если каждый живущий на земле человек возьмёт по гектару земли и сотворит на нём райский уголок, то вся земля в рай превратиться. Просто и убедительно в книжке об этом сказано.
— Куда уж проще. Если каждый возьмет и сотворит, то конечно, вся земля превратится… Только вы здесь при чём?
— Так я же говорю: убедительно всё в этих книжках изложено. Кто-то бегло их, быть может, прочитал, не всё понял. У нас время есть: мы читали, обсуждали и поняли.
— Ну и что из этого?
— Многие люди после прочтения этих книг захотят землю взять и создать на своей родовой земле райский оазис. Они на свободе, им это доступно. Вот и решили мы: пусть за колючей проволокой, но тоже взять по гектару, работать на нём, благоустраивать… В качестве наказания — половину или даже большую часть продукции на нужды колонии или общества отдавать. Но просьба у нас: чтобы не забирали у нас участок, когда отбудем свой срок, у тех, кто захочет на нём остаться.
— Это что же, так и будете за колючей проволокой, под дулами конвойных свою жизнь доживать?
— Когда у всех срок кончится, вы можете снять заграждения из колючей проволоки и перенести их вместе с вышками на другое место. На новом месте новых заключённых из числа желающих своё поместье обустроить поселить. А мы в своих останемся.
— Ага. А потом у тех срок выйдет, проволоку с вышкой на новое место, а они в свободных поместьях останутся. Так?
— Да, так.
— Фантасмагория какая-то. Это что же, я, начальник колонии, буду для заключённых оазисы райские создавать? И вы верите, что такое может произойти?
— Я абсолютно убеждён в успехе. Как психолог убеждён. И сердцем чувствую. Вы сами посудите, Николай Иванович. Отсидит свои девять лет человек, выйдет на свободу. Друзей нет. Друзья его на зоне да в камерах. Семье он не нужен. Обществу тоже. Кто захочет на работу хорошую бывшего зека брать? Безработных и так полно с разными профессиями, в очередь стоят на биржах и с биографиями приличными… Никакого дела для бывшего зека в обществе не предусмотрено. Одна дорога: за старое взяться. И берутся, и вновь к вам попадают.
— Да знаю я про эту ситуацию… Что ты мне очевидное излагаешь. Ты скажи, как психолог: почему зеки, прочитав эти книжки вдруг изменились, за землю даже за колючей проволокой решили взяться?
— Так перспектива вечности у каждого открылась. Так вроде считается, живет ещё человек, хоть и в камере. На самом деле нет его. Умер. Потому что нет у него жизненной перспективы.
— Что ещё за перспектива вечности?
— Я же говорю, трудно мне всё сразу изложить, что в книжках…
— Ладно, прочитаю я эти книжки, разберусь: что вас на такую лирику подвигло. Потом поговорим. Конвойный, уведи.
Заключённый Ходаков встал, заложил руки за спину и попросил:
— Разрешите задать ещё один вопрос?
— Говори, — согласился полковник.
— Когда мы разрабатывали проект этой зоны, то учли существующие инструкции о содержании заключенных. Никаких нарушений инструкций в проекте нет.
— Надо же, учли… Инструкции… Нарушений нет… Я проверю.
— Уведите,— приказал Николай Иванович конвойному.
Потом вызвал юриста, передал ему папку со словами:
— Вот возьми. Ознакомься и определи: в чём здесь нарушения инструкции содержания, доложишь через два дня.
Через два дня юрист сидел в кабинете начальника колонии. Свой доклад он начал с необычных для юриста обтекаемых формулировок:
— Дело в том, Николай Иванович, что с точки зрения закона и инструкций, регламентирующих содержание граждан в так называемых местах лишения свободы, данный проект нельзя трактовать однозначно.
— Ты что это крутишь тут передо мной, Василий, как адвокат на суде? Мы с тобой пятнадцать лет друг друга знаем, — Николай Иванович встал из-за стола. Он почему-то слегка волновался. Он прошёлся по кабинету, снова сел:
— Говори конкретно, в чём здесь нарушается закон и инструкции.
— Конкретно… Ну если конкретно, надо всё по порядку.
— Давай по порядку.
— Мы строим зону. В проекте предусматривается изоляция территории от внешнего мира. Два ряда колючей проволоки огораживают сто гектаров зоны. Так- же в проекте предусматриваются сторожевые вышки. В общем, ограждения территории зоны полностью соответствуют инструкциям. Далее в проекте предлагается разбить зону на отдельные участки размером в один гектар и закрепить за каждым участком по одному заключённому. Ну что ж тут сказать? Согласно инструкции, мы и должны приучать несознательных граждан к труду, строить цеха по производству простейшей продукции, а также устраивать подсобные хозяйства и частично переходить на самофинансирование. Ведь по закону разрешается создавать учреждения, подобные нашему, с особыми условиями хозяйственной деятельности и многоцелевым использованием лесного фонда*. В нашем случае проектом предусматривается подсобное хозяйство, которое будет обеспечивать наших подопечных овощами, а возможно, ещё и на продажу останется. Пока мы в рамках закона.
— Ты не тяни, давай дальше. Где мы за рамки выходим?
— А дальше предлагается на каждом участке по-строить отдельную камеру, в которой будет жить заключённый, за которым закреплено его рабочее место — гектар земли.
— Вот именно, каждому отдельную камеру на его гектаре. На нормальные кровати средств не хватает. А они отдельную камеру со всеми удобствами и меблировкой хотят. Утопия.
— Ты, наверное, невнимательно с проектом ознакомился, Николай.
*Закон РФ от 21.07.93 в редакции от 9.03.2001 «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы». — Прим. редактора.
— Что значит «невнимательно»? Да я его наизусть помню.
— Не знаю, не знаю… Но здесь прилагается чертёж и описание, так сказать, внутреннего интерьера этой отдельной камеры. Всё строго по инструкции. Кровать, клозет, стол, стул, полка для книг, тумбочка. Металлическая дверь с глазком и внешним запором, решётки на окнах. А что касается финансирования, так тут чётко сказано: каждый заключённый сам финансирует изготовление своей одиночной камеры.
— Такого в проекте не было, когда я его просматривал.
— Не знаю… Не знаю… Вот смотри, есть. И рисунок, и рабочие чертежи для изготовителей, и описание.
— Что значит «есть»? Но когда я тебе передавал папку для ознакомления, этого там не было. Я точно помню, что не было. Я эту папку раз десять от корки до корки просматривал. И значит ты… За два дня…
— Я, Коля. Я. Только не за два дня. Они мне такую же папку ещё три месяца назад передали. Недавно я внёс свои коррективы, дополнения, они с ними согласились.
— Почему ты мне об этом ничего не рассказывал?
— Но ты же тоже только два дня назад попросил меня высказать своё мнение.
— Ну ладно, давай говори, что ты про всё это думаешь?
— А то и думаю, Николай. Если этот проект осуществлён будет, то тюрем и лагерей в стране поубавится, а преступность сократится. И войдёшь ты, Николай Иванович, в мировую историю как гениальнейший реформатор.
— Да брось ты про историю. Давай по существу. О законности. — Николай Иванович снова встал из-за стола и заходил по кабинету.
Юрист повернулся к прохаживающемуся в задумчивости начальнику колонии и произнёс:
— А от чего это ты, Николай, так волнуешься?
— Я волнуюсь? Да с чего мне волноваться? Впрочем… Прав ты, Василий. Волнуюсь. Оттого и волнуюсь, что не знаю, как мне в коротком рапорте об этом проекте генералу доложить.
— Вот оно что. Так ты всё же решил его продвинуть? Раз к генералу собрался?
— Собрался. Думал, ты проект раскритикуешь и убедишь меня не ходить к генералу. У меня и гора с плеч. А ты вот, похоже, поддерживаешь его?
— Поддерживаю.
— Значит, придётся идти, — как-то радостно подытожил Николай Иванович, словно боялся, что раскритикует его друг содержимое зелёной папки. Начальник колонии подошёл к шкафу, достал бутылку коньяка, лимон, две рюмки:
— Давай выпьем, Василий, за удачу. А ты когда к этой зелёной папке так расположился участливо?
— Не сразу.
— И я не сразу.
— Дочь у меня на юридическом в институте учится. Диплом сейчас пишет. Тема её дипломной работы: «Влияние содержания граждан в местах лишения свободы на искоренение преступных деяний». Она мне почитать дала свою работу. Прочитал, а там у неё написано: «Девяносто процентов граждан, отбывших свой срок в местах лишения свободы, совершают преступные деяния повторно. Основными причинами удручающей статистики правонарушений является следующее:
— воспитание человека, приведшее его к совершению правонарушения;
— сложность адаптации в обществе после пребывания человека в месте лишения свободы;
— формирование преступного мировоззрения во время нахождения человека в преступной среде!».
Ты представляешь, что она написала, Николай? Это что же получается, мы с тобой, честно неся свою службу, формируем преступное мировоззрение?
— Мы ничего не формируем. Мы действуем по уставу, закону и инструкциям. Хотя ты знаешь, и у меня какая-то неудовлетворённость присутствует. Гнал её от себя. Думал, не моего ума это дело. А когда эта зелёная папка появилась… Полгода раздумывал. Теперь решил — пойду к генералу. Только вот несколько раз садился, чтобы рапорт потолковее составить, да не получается.
— Давай вместе попробуем. Я думаю, тут главное не испугать начальство оригинальностью, необычностью проекта. Надо как-то попроще.
— Согласен, надо проще. А как? Если они просят за каждым заключённым, отработавшим свой срок на вверенном ему гектаре земли, оставить эту землю после освобождения в пожизненное пользование.
— Да. Этот пункт пока невыполним. Нет у нас пока в государстве закона о выделении земли в пожизненное пользование. Я думал об этом пункте. Надо честно им сказать. По окончании срока будет рассматриваться вопрос о закреплении участка земли за освобождающимся в рамках существующего к моменту освобождения земельного законодательства. Думаю, они поймут. Всем ясно: выше закона не прыгнешь. Не мы законы сочиняем. Но о тенденции тоже надо сказать. Всё сейчас к тому идёт, что будет закон, позволяющий иметь землю.
— Дай-то Бог, — Николай Иванович снова наполнил рюмки коньяком. — Давай ещё по маленькой за удачу.
Чокнулись, и вдруг Николай Иванович поставил свою рюмку на стол и снова заходил по кабинету.
— Ты что опять разволновался? — спросил его юрист.
— Понимаешь, Василий, не останавливаясь, с тревогой говорил Николай Иванович, — мы тут с тобой размечтались, как мальчишки, о высоких материях… Размечтались, а забыли, что имеем дело с преступниками. Есть, конечно, среди них и просто оступившиеся. Они, может, и хотят наладить свою жизнь в рамках закона. Но основной контингент — отморозки. Они совсем о другом помышляют, и здесь какая хитрость у них имеется?
— Я тоже об этом думал, Николай. А давай-ка мы их проверим, а уже потом ты и решишь, идти тебе к генералу с рапортом или нет.
— Как мы их проверим?
— А вот как. Ты скажи, тебе когда эту папку зелёную передали?
— Примерно полгода назад.
— Значит, они больше полгода назад обсуждали этот проект, рисунки делали, чертежи. Потом всё красиво в папочку оформили и девяносто заявлений приложили. А давай-ка мы этих, кто заявления написал, неожиданно без предупреждения в актовом зале соберём. Пригласим специалистов, ну, агрономов, овощеводов, и пусть они их проэкзаменуют. Вопросы о том, как, что и когда в почву высаживать надо, зададут, а мы посмотрим, сколько будет желающих ответ дать. Понимаешь, если они всё это серьёзно, и у них эта идея без подвоха, если это мечта такая у них, то не могли они просто сидеть и ждать полгода ответа на своё предложение. Обязательно изучать должны были агротехнологии.
— Ну ты даешь, Василий. Да чтоб отморозки полгода изучали, как цветочки, огурчики сажать… Не верится. Может, кто из деревни и ответит. А чтоб эти…
— Так я же и говорю, проверим давай, прежде чем решать, идти к генералу или нет.
В актовом зале сидело не девяносто заключённых, а двести. К тому времени, как начальник колонии пригласил специалистов в области агротехнологий — двух преподавателей сельхозинститута и одного из техникума, — количество желающих поселиться в новой зоне возросло до двухсот человек.
Заключённые рассаживались в зале, не предполагая, что им сейчас будет устроен экзамен. Они видели, что за стоящим на сцене столом сидят три человека, но не представляли, кто они. Начальник колонии вышел на сцену и сообщил:
— В связи с тем, что мы предполагаем организовать подсобное хозяйство, нам понадобились люди, знакомые с сельским хозяйством. В общем, я представляю вам преподавателей профильных учебных заведений, они зададут вам вопросы, после чего мы решим, кому можно доверить участок земли…
Николай Иванович по очереди представил преподавателей и предложил им задавать вопросы собравшимся. Первым задал свой вопрос сидевший справа пожилой преподаватель сельхозтехникума:
— Кто из вас, уважаемые, сможет доложить мне: в какой срок необходимо высаживать семена помидоров для выращивания рассады? В какой срок высаживать рассаду в грунт? И если вам известно такое выражение, как пикирование, то сообщите, пожалуйста, какие признаки говорят о его необходимости?
«Эко загнул, — подумал Николай Иванович, — в одном вопросе сразу несколько, на такое, пожалуй, и моя жена, заядлая дачница, по памяти не ответит. Она всегда в книжки заглядывает, прежде чем посадить чего-нибудь. Вот и зал сидит молча, не шелохнётся».
Молчание в зале расстроило Николая Ивановича. Втайне ему хотелось, чтобы был осуществлён проект, представленный заключёнными в зелёной папке. Он так придирчиво и относился к проекту не потому, что отвергал его, а хотелось Николаю Ивановичу заранее устранить все изъяны и недочёты. Молчание зала говорило о несерьёзности отношения к проекту самых главных его участников, а это означало невозможность осуществления изложенного в зелёной папке.
«Надо же, молчат, неужели нет ни одного деревенского мужика? Хотя и в деревне не мужики, а женщины занимаются грядками».
Чтобы как-то разрядить затянувшуюся паузу, Николай Иванович встал из-за стола и строго сказал:
— Вы что, вопроса не поняли?
— Поняли, — ответил ему сидящий в первом ряду молодой заключённый.
— А если поняли, так отвечайте на вопрос.
— Кому отвечать? Вы же никого к доске не вызвали.
— Как «кому»? Какая доска? Кто знает, как ответить, пусть руку поднимет.
В одно мгновение высоко подняли руки все двести заключённых, сидящих в зале.
Тут же замерли переговаривающиеся между собой преподаватели-экзаменаторы. Смешанные чувства нахлынули на Николая Ивановича. Здесь была и гордость за своих подопечных, и возвращенная надежда на осуществление проекта, и тревога: сможет ли кто-нибудь из поднявших руку достаточно правильно ответить на вопрос.
— Давай ты отвечай, — указал он рукой на говорливого молодого заключённого, сидящего в первом ряду.
Молодой человек встал. Погладил исколотой татуировкой рукой свою лысую голову и начал без запинки быстро говорить:
— Срок высадки семян помидоров для взращивания рассады не может быть ежегодно одинаковым. Он зависит от сроков наступления устойчивой, без заморозков, погоды. А она, эта погода, разнится год от года. Учитывая необходимость высадки в грунт рассады до цветения растения и зная вегетативный период, мы можем рассчитать срок высадки семечка для взращивания рассады в тепличных условиях или на подоконнике.
— Достаточно, молодой человек, — прервал выступление заключённого преподаватель техникума. — Поднимите руки, кто может продолжить?
Снова двести рук подняли сидящие в зале. Преподаватель указал на пожилого заключённого, по внешнему виду — матёрого преступника с золотой фиксой во рту. Пожилой заключённый быстро встал и степенно заговорил:
— Почва для них нормальной должна быть, а не какая-то там халабуда. Надо гумуса, переработанного червями, взять или торфяника. Но только в такую торфяную землю нельзя семена сажать. Привыкнут они к торфу быстро, а как потом в огород сажать — обалдеют, потому, как другая для них она будет. Потому и надобно торфяничек чуток с песочком помешать и разбавить его не меньше, чем наполовину, землёй из огорода. И нагреть им гнёздышко земельное надо градусов, этак, до двадцати пяти, прежде чем зёрнышко в землю тыкать…
— Достаточно, — прервал выступающего преподаватель, — вы, в принципе, всё верно сказали. А продолжит пусть следующий, — и указал на интеллигентного по виду заключенного в очках из третьего ряда. — Итак, предыдущий коллега остановился на том, что, прежде чем семя помидора высаживать в приготовленную для него почву, необходимо… Что сделать необходимо?
Вставший со своего места заключённый поправил очки и продолжил:
— Перед тем, как семена в подготовленную для них почву высаживать, их необходимо взять в рот и держать в слюне своей под языком не менее девяти минут.
Сидящие за столом экзаменаторы и начальник колонии от неожиданности замерли, уставившись на заключённого в очках. Преподаватель института через небольшую паузу переспросил:
— Вы хотели сказать, что перед высадкой в почву семена необходимо замочить в воде?
— Ни в коем случае не в воде, особенно хлорированной или кипячёной, где убиты все жизненные бактерии. Его нужно замочить в собственной слюне, чтобы наполнить информацией о себе. Во рту человека, в его слюне при тридцати шести градусах, которые присущи человеческому телу, семечко через девять минут очнётся от спячки и сразу поймёт, что ему делать. Для кого плод растить. Если человек какие-то болячки имеет, отклонения, семечко постарается вырастить плод, устраняющий отклонения от нормы.
Сидящие за столом преподаватели оживлённо переговаривались, потом все трое повернулись к Николаю Ивановичу, и преподаватель техникума спросил:
— Кто проводил занятия с вашими подопечными, из какого учреждения вы приглашали специалистов?
Начальник колонии и через несколько дней не мог понять, почему он ляпнул в ответ на этот вопрос:
— Из какого не помню, не я этим занимался, но знаю, что из столичного. Именитый такой профессор приезжал.
Сидящие в зале заключённые сразу оценили неправду начальника колонии. Они поняли: он защищает их. Не даёт посмеяться над выступающим и беззвучно с благодарностью поддержали его. А молодой заключённый из первого ряда, который первым отвечал на вопросы, добавил:
— А мы думали не профессор он, а академик. И ещё он о тайге сибирской много знает, о жизни.
— Да, — добавил сосед заключённого, — умный такой мужик, учёный сильно.
Из разных концов зала послышались одобрительные возгласы в адрес столичного профессора, которого и в глаза никто не видел.
Преподаватель института, сидевший за столом на сцене и молчавший всё это время, вдруг заговорил с умным видом:
— Да, коллеги, я как-то мельком просматривал эту теорию, не помню, правда, в каком источнике. Наука сейчас работает в этом направлении. Я думаю, что-то в этом есть интригующее: тридцать шесть градусов… живая человеческая слюна, насыщенная многообразием живых бактерий… что-то в этом есть…
— Да, да. Припоминаю, — задумчиво и тоже с умным видом произнёс преподаватель техникума, сделав вид будто он тоже что-то слышал, — это одно из новых направлений в овощеводстве. Теоретически, конечно, наука его обосновывает, но на практике надо посмотреть…
Сидящие в зале заключённые ответили без запинки на множество вопросов по агротехнике. Не всегда их ответы были стандартными. Но приглашенные экзаменаторы уже не спешили их опротестовывать, а наоборот, слушали с интересом.
Когда заместитель начальника колонии пошёл провожать преподавателей, Николай Иванович один остался молча сидеть за столом перед притихшим залом. Он перелистывал содержание зелёной папки, а в зале стояла гробовая тишина. Потом начальник колонии поднял голову, обвёл взглядом зал и заговорил:
— Вот что я скажу вам, мужики. Не до конца мне замысел ваш ясен… Да. Не до конца… А потому я решил… В общем, я не знаю, что ещё получится. Я попробую протолкнуть его у начальства.
Притихший зал как по команде вдруг встал и взорвался аплодисментами. Не ожидавший такой реакции Николай Иванович тоже встал. Он смутился отчего-то, ему было приятно и радостно на душе. Но, стараясь не выходить из образа строгого и даже сурового начальника, он произнёс:
— Что за шум? Сесть на места, — сам почувствовал неуместность излишней строгости в данной ситуации и добавил: — а профессора из столицы всё же надо вам пригласить.
Начальник Управления исправительных учреждений генерал Посошков принял Николая Ивановича, заговорив с ним сразу конкретно по делу:
— Не только тебе, и другим предстоит расширить свои заведения: кому на пять–десять, кому на сто пятьдесят единиц. И уже через год приготовьтесь к приёму дополнительного контингента. Все докладывают, что сложно это, нереально, и так тюрьмы переполнены. А мне что делать прикажешь? У меня приказ министра: обеспечить приём дополнительно шести тысяч заключённых. Но ты меня обрадовал, Николай Иванович. Значит, говоришь, готов будешь к приему точно в срок.
— Да, готов. Только проект необходимо изменить, я в рапорте изложил.
— Читал-читал. Только не всё понятно мне в твоём рапорте. Сельским хозяйством хочешь заняться. Похвально. За каждым заключённым отдельный участок закрепить: а кто тебе мешает, зачем тут моё разрешение? Но то, что ты хочешь на каждом участке камеры отдельные строить, как-то странновато выглядит, нерационально. Строй барак общий или два. С утра под конвоем на работу. И затрат меньше. На отдельные камеры дополнительного финансирования тебе не будет.
— Да я и не прошу финансирования дополнительного.
— А чего просишь?
— Проект одиночек на каждом участке утвердить, общую планировку.
— А деньги где возьмешь на строительство этих одиночек?
— Спонсоры помогут.
— Странные у тебя спонсоры. Да ладно, некогда мне вникать. На твоём проекте пишу «Разобраться и доработать»… но сам им позвоню и скажу, чтоб и разобрались как надо и доработали… без проволочек. У тебя всё?
— Есть ещё проблема одна.
— Какая?
— Земли-то у меня нет, на которой можно подсобным хозяйством заниматься.
— Так иди к губернатору, проси.
— Был у зама. Рассматривают, но пока только рассматривают.
— Ладно, помогу. Позвоню… Всё у тебя?
— Так точно.
— Вот и действуй. Будь здоров.
***
Землю, двести гектаров, учреждение Николая Ивановича получило к осени. На удалённый от населённых пунктов надел до распутицы успели завести колючую проволоку да пятиметровые столбы для ограждений. Николай Иванович понимал, если их осенью не установить, весенние работы на участках начинать будет нельзя. А как их установить, если за два километра до выделенного участка заканчивается даже просёлочная грунтовая дорога. Ни технику для бурения ям под столбы, ни рабочую силу к выделенному участку не доставить.
О проблеме узнали заключённые. И обратились к начальнику колонии с предложением: копать ямы под столбы вручную, а двухкилометровое бездорожье преодолевать пешим ходом колонной под конвоем.
Даже под холодным осенним дождём, накинув на себя самодельные дождевики, склеенные из целлофана, каждый день устремлялась колонна из пятидесяти заключённых к участку выделенной земли. Желающих было больше, но из-за нехватки конвойных на работы водили по пятьдесят человек. Работали будущие хозяева участков с полной самоотдачей. К наступлению морозов были установлены все столбы и построены сторожевые вышки, натянута колючая проволока. На зоне изготовили сруб для КПП и его тоже установили.
Осенью был сделан заказ на изготовление домиков — одиночных камер для проживания заключённых. Стоимость каждого составила 30 тысяч. Денег на их приобретение не оставалось. И заключенные сами, кто как мог, изыскивали средства на их изготовление. У кого-то, конечно, оставались на воле сбережения, кому-то помогли родственники, но были и такие, кому негде было взять такую сумму. Они обращались к начальнику колонии, сообщая о готовности жить в палатках. Но это противоречило инструкции, и им отказывали.
Сто восемьдесят домиков завезли на новую зону по зимнику и установили на подготовленные с осени столбики. Сто восемьдесят заключённых ранней весной поселились в этих примитивных домиках с решётками на окнах.
Весенним солнечным днём, стоя на сторожевой вышке, начальник колонии наблюдал необычную картину. На огороженной колючей проволокой территории в двести гектаров обозначены сто восемьдесят участков. Обособлены друг от друга они были колышками, ветками, кое-где границы участка очерчивала натянутая проволока.
— Это у зажиточных, — решил начальник колонии, — им родственники денег не только на камеру, но и на ограждения подкинули.
Между участками — проходы-улочки, в центре зоны — ничейная площадка для сборов. На земле кое-где в низинках ещё не стаял снег. Но на пригорках уже зеленели первые травинки. Почти на каждом участке чернели одинокие фигурки людей.
В тёплых тюремных телогрейках, матерчатых шапках-ушанках и грубых кирзовых сапогах они казались одинаковыми и безликими.
Что могут сделать эти фигурки на пустой земле? Чего им в камерах не сидится? Начальник колонии поднёс к глазам бинокль и стал разглядывать одну из этих безликих фигур. Заключенный Ходаков, врезая лопату в ещё не совсем оттаявшую землю, копал ямку. Николай Иванович повёл биноклем и насчитал девятнадцать уже выкопанных в мёрзлом грунте ямок по периметру участка.
На других участках фигурки в тёмных телогрейках делали то же самое — копали ямки по периметру своих участков.
— Зачем они столько ямок копают? — вслух произнёс Николай Иванович.
— Так для саженцев и кустарников, которые должны будут зелёную изгородь для каждого участка создавать, — пояснил часовой.
— Понятно. Но могли бы и подождать недельку-другую, земля бы оттаяла полностью и тогда и копать легче.
— И я им это говорил, да не хотят они ждать. Боятся не успеть. Четыреста метров зелёной изгороди каждому посадить — нешуточное дело. А когда земля оттает, им грядками заниматься придётся.
Начальник колонии ещё долго наблюдал, с каким желанием и даже азартом работают его подопечные и размышлял:
«Явно существует некая космическая связь души человека с душой земли. Есть эта связь — в гармонии с планетой человек. Нет этой связи — и нет гармонии. Начинаются извращения, растёт преступность.
Конечно, книжка эта — “Анастасия” — какая-то необычная. Прочитали зеки её, и вспыхнуло в их душах нечто необъяснимое. Вот и сам: прочел я её и на жизнь по-другому смотреть стал. Конечно, книжка свою роль сыграла, её сейчас на всех зонах читают. Но ведь сила книжки как раз в том и заключается, что на связь человека с землёй она указывает. Значит, главное — эта связь, нельзя её разрывать. И все эти разговоры о высокой морали, духовности — всего лишь пустая болтовня без этой таинственной, ещё до конца непознанной связи!».
***
Осенью все участки новой зоны, как прозвали её сами заключённые, обрамляли пока ещё небольшие саженцы яблонь, груш, рябинки, берёзки и всевозможные насаждения, которые разноцветной осенней окраской своих листиков создавали приятную глазу картину. Примерно пятнадцать-двадцать соток каждого гектара было засажено лесными саженцами. Уже к первой осени впечатление от созерцания с вышки зоны в двести гектаров резко отличалось в лучшую сторону по сравнению с весенней картиной пустынной чёрной земли. Ясно было видно: за рядами колючей проволоки возникает необычный зелёный оазис.
А всё лето с зоны поставлялась в тюремную столовую свежая зелень, потом огурцы, помидоры, свекла.
Осенью каждый заключённый сдал с вверенного ему участка земли по пять мешков картошки, несколько десятков засоленных и закатанных в банки огурцов и помидоров. На всю зиму был обеспечен тюремный пищеблок свёклой, морковью, редькой…
Необычную картину можно было наблюдать осенью у КПП новой зоны. В отличие от всех тюремных учреждений мира, где на контрольных пунктах осуществляется приём передач заключённым гражданам, в новой зоне осуществлялась выдача передач с зоны.
Солдаты выдавали пришедшим родственникам заключённых банки с консервированными овощами. Многие приезжали на машинах и уезжали с богатым урожаем.
Те заключённые, у которых не было родственников поблизости, свою часть урожая сдавали через солдат перекупщикам, получая неплохой доход.
А к заключенному Ходакову никто не приходил, не было у него родственников. Он — детдомовец — и свою часть урожая попросил отвезти в ближайший детский дом.
Николай Иванович получил благодарность управления за успешное выполнение приказа. Он — единственный, кто смог осуществить дополнительный приём ста восьмидесяти заключённых без ухудшения условий содержания остальных.
Прошедший год для Николая Ивановича был самым хлопотным за все двадцать лет службы. Помимо обычных забот, ему приходилось «выбивать» то плодовые саженцы для новой зоны, то семена. Но всякий раз он радовался, когда приходил старенький тюремный ЗИЛ, доверху нагруженный маленькими саженцами.
***
Прошло ещё пять лет. Солнечным июльским днём в воздухе над новой зоной появился и стал кружить вертолёт. Николай Иванович стоял у КПП, смотрел, как облетает вертолёт новую зону. Он знал: на борту вертолёта находится генерал Посошков и члены комиссии Министерства юстиции. То ли жалобу кто-то написал на начальника колонии, то ли просто слухами земля стала полниться о необычном содержании преступников.
Комиссия из высокопоставленных чиновников выходила из вертолёта, севшего на площадке у КПП. А Николай Иванович всё стоял и думал только об ограждении зоны:
«Да, тут мне явное нарушение будет инкриминировано. Ну зачем я разрешил посадить для ограждения зоны эти вьющиеся многолетние цветочки? Обвили они метра на три в высоту всю колючую проволоку, образовали зелёную изгородь, да так, что за цветами разными и проволоки колючей не видно стало.
Вид им, видите ли, проволока неэстетичный создавала. И вышки сторожевые своими цветами вьющимися обсадили. До самой будки часового цветочки вьются. Не на зону теперь всё походить стало, а на какой-то оазис райский среди полей, бурьяном зарастающих».
— Вот вам и пожалуйста, первое нарушение уже налицо, — сказал генерал из министерства. — Это что за ограждение зоны? Да такое ограждение, лианами увитое, любой желающий перелезть сможет, — сказал генерал, повернувшись к начальнику управления Посошкову, — это вам любой солдат скажет. Прав я? — обратился представитель министерства к стоящему у входа в КПП дежурному лейтенанту.
— Разрешите отвечать, товарищ генерал? — встал по стойке «смирно» дежурный лейтенант.
— Отвечайте, коль спрашивают. Есть здесь нарушение инструкции?
— Никак нет, товарищ генерал. В данном случае вы наблюдаете тактически усовершенствованное ограждение зоны, в которой содержатся преступники.
— Что-что? — удивился член комиссии министерства, — какое такое тактическое усовершенствование? Вы что несёте?..
Все члены комиссии остановились возле стоящего по стойке «смирно» лейтенанта.
«Вот шутник, — раздосадованный вконец, подумал Николай Иванович, — вечно этот лейтенант Прохоров со своими шуточками. Хоть бы при комиссии не хохмил. Теперь уж точно не простят мне издевательства. А он стоит себе по стойке “смирно” и даже не краснеет от наглости своей».
Лейтенант заговорил чеканя слова:
— Разрешите ответить по вопросу усовершенствования.
— Отвечайте, коли можете, — приказал генерал из министерства. — Тактическое усовершенствование, значит, цветочки ваши?
— Так точно, товарищ генерал. Преступник, пожелавший совершить побег и решивший перелезть данное заграждение из колючей проволоки, увитой цветами, может перелезть, но далеко уйти он будет не способен.
— Это почему же? — удивился генерал.
— Пока он будет преодолевать заграждение, увитое пахучими цветами, так весь запахами их пропитается, что его даже малоопытная собака с лёгкостью по следу отыщет и приведёт обратно.
— Значит, пропитается… — захохотал генерал, а с ним засмеялись и все члены комиссии, — а собака, значит, по цветочному запаху… Ну молодец, лейтенант, находчивый. И сколько же ваши собаки таким образом беглецов вернули? — спросил сквозь смех генерал.
— Ни одного, — ответил лейтенант и очень серьёзно продолжил: — Преступники, понимая всю бесперспективность преодоления ограждения, за пять лет не сделали ни одной попытки к бегству.
Ещё больше развеселил членов комиссии своим серьёзным видом и заявлением лейтенант.
— Значит, из этой зоны за пять лет не было ни одной попытки побега? — спросил председатель комиссии у начальника управления.
— Да, ни одного, — ответил Посошков.
Членам комиссии явно понравились остроумные ответы лейтенанта, ему задали следующий вопрос:
— Скажите, лейтенант, если преступники даже не пытаются совершить побег из этой зоны, то для чего же тогда смотровые вышки с вооружёнными солдатами?
— Для охраны зоны от внешнего мира, — ответил лейтенант.
— Что значит охрана от внешнего мира? Кто-то пытается проникнуть в эту зону?
— Так точно, — сообщил лейтенант. Жёны многих заключённых изъявляют желание жить вместе со своими мужьями в их камерах. Некоторые просятся провести в камере лето вместе с детьми. Но строгое соблюдение инструкций содержания заключённых нашим строгим начальником колонии не допускает подобного безобразия. Тогда отдельные несознательные жёны пытаются со своими детьми пролезть сквозь зелёную изгородь или осуществить подкоп. Но доблестная охрана зоны не допускает подобных дерзких попыток.
Не понимая, в шутку или серьёзно говорит лейтенант о попытках проникновения в зону жён и детей заключённых, председатель комиссии спросил у Николая Ивановича:
— Такие случаи действительно имели место?
— Да, — ответил Николай Иванович, — было пресечено две попытки. Ко мне поступило девяносто шесть заявлений от жён заключённых с просьбой провести лето вместе с детьми на территории участков их мужей. Но кроме положенных по инструкции свиданий подобного мы разрешить не можем.
— И что же их так влечёт в зону, да ещё вместе с детьми? — спросил председатель комиссии и добавил: — впрочем, давайте, господа, пройдём на территорию и посмотрим.
— Откройте ворота, — скомандовал Николай Иванович лейтенанту.
Деревянные ворота, украшенные резьбой, быстро отворили, члены комиссии вошли на территорию зоны и, сделав всего несколько шагов, вдруг, не сговариваясь, остановились.
Зона из вертолётного иллюминатора выглядела красивым зелёным оазисом. Но здесь были не только красивые дорожки из подстриженной травы, не только зелёные разноцветные живые ограждения поразили членов комиссии. Тонкий аромат летних цветов и растений окутал своею благодатью людей, привыкших к запахам своих кабинетов и столичных улиц. Тишину нарушало лишь пенье птиц да жужжание насекомых. Эти звуки не раздражали, а услаждали слух людей.
— Надо бы на территорию участка войти, — почему-то негромко, словно боясь кого-то потревожить, произнёс председатель комиссии.
Высокопоставленные чиновники шли по дорожке первого участка к домику-камере. Небольшой деревянный домик помещался в металлической решетке. Но это можно было заметить, лишь подойдя очень близко. Издалека он был похож на зелёный холмик. Увитый разными растениями в окружении цветочных клумб, он гармонично вписывался в окружающее пространство.
У входа в домик, спиной к подходящим, стоял человек в белой футболке. Заключённый смазывал металлический засов и энергично дёргал его вперёд-назад. Засов едва поддавался, и увлечённый работой человек не сразу заметил подошедших.
— Здравствуй, Харламыч, — окликнул его Николай Иванович, — принимай гостей, представься.
Человек быстро повернулся, увидев подошедших, слегка растерялся, но быстро собрался с мыслями и представился:
— Заключенный Харламыч, осужденный по 102 статье УК РФ на двенадцать лет, отбыл срок наказания в камере шесть лет. В новой зоне нахожусь пять лет.
— И что же вы делали сейчас со своей дверью? — спросил заключённого председатель комиссии.
— Смазывал наружный засов, гражданин начальник. Совсем туго ходить стал, металл барахляный стали делать, ржавеет быстро.
Председатель комиссии подошел к двери, ведущей в камеру, прикрыл её и попытался задвинуть засов. Не с первой попытки, но ему это удалось. Тогда он повернулся и, многозначительно посмотрев на начальника управления генерала Посошкова, произнёс:
— Значит, вы утверждаете, будто все инструкции содержания заключённых соблюдаются. Значит, после окончания работ всех запирают в камерах?
Начальник управления молчал. Всем было ясно — металлический запор проржавел и с трудом закрывался, потому что им попросту давно не пользовались.
Заключенный Харламыч понял, что подвёл своё начальство. И понеслись мысли в его голове:
«Надо было давно этот проклятый засов отрегулировать. Ну как объяснить этим людям, что этот засов вообще не нужен? Никто и не помышляет о том, чтобы покинуть зону, оставить свой участок. Ради чего? Куда идти? Здесь его, Харламыча, родное место, здесь его Родина. Здесь его каждое утро встречают птичьи голоса и ветки посаженных им деревьев машут приветственно ему каждое утро. И козочку он завёл — Никиту, и десяток курей-несушек, и два улья. У других тоже своё, немножко по-другому, но — своё, ставшее родным хозяйство, территория. И вот подвёл он начальника с этим проклятым засовом».
Разволновался Харламыч не на шутку, заговорил быстро, взволнованно:
— Падла я последняя с этим засовом, гражданин начальник. И никакого прощения нету мне, если он беду на моих товарищей накличет. Только поймите, дайте последнее слово сказать. Вот… я скажу. Вся жизнь переменилась… Даже не переменилась она, жизнь здесь и началась только. Здесь моя воля. А там, за воротами — неволя, там — ад кромешный. Вон на вышках солдаты стоят, как ангелы они для нас. Молимся, чтоб не дали ангелы проникнуть сюда гадости всякой…
Срывающийся от волнения голос заключённого Харламыча и смысл сказанного своеобразно подействовали на стоящих перед ним людей. Женщина — депутат государственной Думы, входящая в состав высокой государственной комиссии, вдруг тоже, слегка волнуясь, выпалила:
— Да что вы к этой несчастной задвижке привязались. Разве не видите, дождик ночью был? Рассохлась она.
Председатель комиссии взглянул на металлическую задвижку, на женщину и захохотал:
— Рассохлась? Как же это я раньше не догадался. Дождик ведь был, она и рассохлась, и поржавела… А на вышках, значит, ангелы стоят? — повернувшись к заключённому Харламычу, переспросил председатель комиссии.
— Ангелы, — ответил Харламыч.
— Ну и срок когда заканчивается?
— Через одиннадцать месяцев и семь дней.
— Как дальше жить собираетесь?
— Заявление написал, чтоб срок продлили…
— Что? Как это продлили? Почему?
— Потому что нет там воли, на той воле нет порядка. Нет воли без земли.
— А кто вам мешает выйдя на свободу взять землю и создать такое же хозяйство, только на свободе? Обзавестись семьёй?
— Эх гражданин начальник, вот и я никак не пойму. Кто же нам в России мешает дать каждому россиянину по гектару земли? Никак не пойму? Россиянам российская земля принадлежит или не россиянам?
— Сейчас, согласно закону, принятому Государственной Думой, землю может купить каждый чело- век, — сообщила женщина-депутат.
— А если нет у меня таких денег, чтоб купить всего один гектар земли, значит, и Родины у меня нет? Так получается — нет и не будет? А если Россия — моя Родина, то у кого я должен покупать её? Получается, что кто-то захватил всю мою Родину, всю, до единого гектара, и теперь с каждого россиянина выкуп требует. Бандитские штучки какие-то получаются. И не по закону это и не по понятиям. Вот вы, гражданин начальник, — обратился Харламыч к председателю комиссии, — генерал, по лампасам вижу. Так, освободите нашу Родину от того, кто захватил её и выкуп требует. Или и вы тоже будете платить выкуп за свой кусочек Родины?
— Заключённый Харламыч, прекратить разговоры, — вмешался Николай Иванович.
Он увидел, как побагровел шрам на щеке в прошлом боевого генерала, как сжались его кулаки. Шагнул генерал к заключённому, стоят они и смотрят в глаза друг другу. Смотрят и молчат. Потом тихо сказал генерал:
— Покажи хозяйство своё, россиянин, — и добавил, совсем тихо, словно про себя: — свой кусочек Родины за колючей проволокой.
Харламыч показывал членам комиссии молодой сад с завязями плодов на ветках, угостил их смородиной, малиной. Грядки с помидорами, больше двух соток засеяно было у Харламыча огурцами. Пруд, вырытый лопатой, показал. Рядом с прудом — аккуратно сложенные бочонки.
— А вот и главное ноу-хау Харламыча, — пояснил членам комиссии Николай Иванович, указывая на бочонки. – Сто пятидесятилитровых бочонков огурцов он ежегодно засаливает. Отменная засолка у него получается, непревзойдённая. И хранение оригинальное придумал. Бочонок заполнит огурцами с рассолом, законопатит его и в пруд, под воду. Так и хранятся они до весны. Как только закупщики из ресторанов московских приезжают, Харламыч ледок раздолбит и тащит бочонок к КПП, мы продаём по пятьсот рублей за бочонок. Двести пятьдесят Харламычу полагается, а остальное — на нужды тюремные.
— И сколько же вашему учреждению дохода приносит каждое хозяйство? — спросил один из членов комиссии.
— В среднем около ста тысяч в год, — ответил Николай Иванович, — но половина, как положено по контракту, работающим на участках уходит.
— Сто тысяч? – удивился член комиссии. — А всего у вас сто восемьдесят гектаров, значит, от них вы ежегодно чистого дохода получаете девяносто миллионов?
— Да, получаем.
— Значит, и у заключённых по пятьдесят тысяч в год получается?
— Да, так выходит.
— У нас в стране более миллиона граждан в местах лишения свободы содержатся. Вот бы всех на такую оплату перевести. Такой доход стране был бы, да и преступников, судя по всему, значительно бы поубавилось.
— Перевести… всех? — вступил в разговор другой член комиссии, — тут вопрос иначе стоит. Как бы эту зону не прикрыли. Нас зачем сюда направили? Разобраться. Ненормальности какие-то получаются — заключённые в лучших условиях живут, чем свободные люди. А эти заключённые, ведь как ни говори, — преступники. Да и что вы будете делать, Николай Иванович, когда у этих людей срок освобождения подойдёт?
Начальник колонии не задумываясь ответил:
— Была бы моя воля, так я после освобождения оставил бы за каждым из них хозяйство. Проволоку убрал и на новое место перенёс, новую зону обустраивать стал.
При докладе в Министерстве члены комиссии сообщили о том, что ими нарушений инструкций по содержанию заключённых не выявлено.
— А как же сообщения о том, что преступники живут в лучших условиях, чем многие свободные граждане? — спросил министр.
— Жизнь свободных граждан улучшать надо, — заметил председатель комиссии, — землю людям дать надо. Не на словах, а на деле.
— Ну это не в нашей компетенции, — отмахнулся министр, — давайте по существу.
— А по существу вот что: необходимо внедрять данный опыт всем вверенным нам учреждениям, — твёрдо заявил председатель комиссии.
— Я тоже с этим согласна, — поддержала председателя женщина-депутат Государственной Думы, и добавила: — а ещё я твёрдо решила внести в Государственную Думу на рассмотрение законопроект о выделении каждой желающей российской семье в пожизненное пользование гектара земли для обустройства на нём своего родового поместья.
***
Дума приняла закон. В едином порыве миллионы российских семей стали высаживать сады и лесочки на своей родовой земле. И расцветала Россия…
В каком году произошло такое? Что? Ещё не произошло? Почему? Кто мешает? Кто не даёт расцветать России?
