Изучение демократического публицистического наследия показывает, что в конце 40-х – 60-е гг. XIX в. в России имело место мощное идейное течение за освобождение женской личности без примеси прожектерства и утопизма.
В истории русской социологической мысли есть одна особенность: все мыслители-социалисты были или литераторами, или публицистами, а чаще всего - и литераторами, и публицистами одновременно. Демократические политические идеи могли обнародоваться легально только в завуалированной литературной либо публицистической формах, чаще в рецензиях, примечаниях, переводах.
Литературные и общественно-политические журналы являются незаменимым источником изучения социологических взглядов русских мыслителей.
Вопросы социального бесправия женщины прорывались через жесткие правила цензуры на страницы многих журналов. Много материалов о положении женщины печатали "Московский телеграф", "Телескоп", "Молва", "Московский наблюдатель", "Женский вестник", который считался особенно неблагонадежным журналом. Серьезное внимание уделяли женскому вопросу "Современник", "Русское слово", "Отечественные записки", "Литературная библиотека", "Русский вестник", Всемирный труд", "Дело".
Журналы "Современник", "Отечественные записки", "Русское слово", "Дело" объединяли силы русской демократической общественности. Историю героической повседневной борьбы прогрессивной русской журналистики за женское равноправие, новые нравственные принципы супружества раскрывают неопубликованные архивные материалы царской цензуры. Нами изучены журналы заседаний Санкт-Петербургского цензурного комитета за 1850 – 1880 гг., хранящиеся в историческом архиве Санкт-Петербурга[216].
Цензурные материалы показывают, что даже такой узкий канал проникновения оппозиционных политических идей, как освещение положения женщин, существовал с большим трудом и требовал неимоверных усилий со стороны издателей и журналистов. Особенно заботилась цензура о том, чтобы в Россию не проникали социалистические идеи. Существовал специальный комитет иностранной цензуры, который предоставлял списки книг в Управление цензуры. Книги Луи Блана, Фурье, Оуэна, Сен-Симона, Прудона "самым решительным образом запретить, на каком бы языке ни было, критики как бы благонамерены ни были, запретить говорить о содержании запрещенных книг" – так говорится в решении Комитета иностранной цензуры. При этом сделано примечание: "Делать настоящее распоряжение... общеизвестным не следовало бы, потому что самые списки безусловно запрещенным книгам не должны быть доступны всем; да публике нет надобности и знать самые названия безусловно запрещенных книг, иначе это было бы против но самой сей меры". Засекречены не только сами книги, но даже их названия и списки запрещенных книг. Цензура не допускала малейшего упоминания об идеях равенства, даже в критическом тоне. Например, запрещена рукопись, безымянный автор которой, "излагая свои мнения об искоренении и уменьшении бедноты, сообщал в то же время вредные учения Фурье, Прудона и Луи Блана о равенстве, общем труде и т. д. Хотя автор и отвергает идеи социалистов, тем не менее, однако, знакомит с ними читателя". Цензура с исключительной бдительностью следила за тем, что
бы не проникали не только социалистические идеи, но и любые намеки на материализм, атеизм, противоречащие библейскому учению. Редактор газеты "Московские ведомости" получил строгий выговор за помещение статьи профессора К. Ф. Рулье "О первом появлении растений и животных на Земле". В связи с противоречием ее содержания библейскому учению о мироздании". Мало того, запрещение статьи повлекло за собой гонения на прогрессивную профессуру. Над лекциями профессора Рулье было установлено наблюдение. Был приостановлен выпуск книги "Публичные лекции", авторами которой были Рулье, Соловьев, Грановский, Гейман, Шевырев.
Особый интерес представляет дело цензурного комитета о представлении объяснений по поводу напечатания речи профессора философии ришельевского лицея в г. Одессе И. Г. Михневича "Опыт простого изложения системы Шеллинга в связи с системами других германских философов". В журнале цензурного комитета мы с удивлением обнаружили собственноручную резолюцию Николая I: "...одна модная чепуха. Министру народного просвещения мне донести, от чего подобный вздор преподается в лицее, когда в университетах мы его уничтожаем".
Царь постоянно проверял журналы цензурного комитета. На полях журнала цензурного комитета есть еще один царский автограф: "Строго смотреть, чтоб не было славянофильных бредней и тому подобного вздора".
Об уровне цензоров, от мнения которых зависел выход исторических, философских, литературных произведений, свидетельствует решение цензурного комитета, запрещающее выход в свет перевода "Истории философии" А. Дефнера. "Излагая историю философии, – говорится в решении, – с древнейших до новейших времен, автор находит, что после многих опытов всех философов, наконец, новейшие философы успели удовлетворительно разрешить задачу этой науки, развив пантеистическую систему по началам учения Спинозы. В этом сочинении, написанном в защиту пантеизма Спинозы, Шеллинга и Гегеля, опровергаются, по отзыву Г. Ценсора, все религиозные понятия, основанные на Божественном Откровении, как то: учение о чудесах, о бессмертии, о духах, Ангелах и проч. Находя такие мысли, рассыпанные во всем этом сочинении, уничтожающие Христианство, Г. Ценсор представляет о "безусловном запрещении оного". Все переводные книги по философии подвергались строжайшей цензурной проверке. Была запрещена рукопись переведенных с французского "Очерков положительной философии", посвященных учению О. Конта, основателя социологии.
Мотивировка отказа потрясает своей убогостью: "В этой рукописи изложены смысл и развитие начал положительной философии Конта. Автор полагает, что современная цивилизация достигла той степени зрелости, что требует замены мировоззрения, построенного на религии и соответствующего, по его мнению, младенческому периоду жизни народов, другим миросозерцанием, построенном на точных науках, которые бы заменили своими принципами догматы религии и послужили бы вместо сих последних основами новой нравственности, нового воспитания и новых общественных отношений. Определено: запретить эту рукопись как излагающую учение, противное Христианской вере и нравственности".
Цензоры выискивали произведения, представляющие хотя бы малейшую опасность для самодержавия. Например, запрещена книга "Упражнения к французской грамматике" за помещенные в ней примеры, задевающие королей. Запрещена для печатания даже "Сказка о драгоценных подарках царя Ушана и царицы Услады своим детям" как содержащая в аллегорической форме "наставления по управлению государством".
Цензор Воловский запретил к печатанию "Историю Бастилии" (автор не указан), так как она "содержит в себе большею частью рассказы безнравственные и вообще написана в духе совершенно противном монархическим началам". Тем же интеллектуальным убожеством отличается обоснование отказа печатать переводную "Историю революции 1848 г.". "Эта история февральской революции написана в самом либеральном духе. Автор не только отвергает монархические начала, но и одобряет социальные идеи Сен-Симона и Фурье".
До реформы 1861 г. запрещалось все, что даже отдаленно напоминало о крепостном праве. Запрещена была инструкция вотчинной конторе "из опасения, что она, сделавшись известной крестьянам, может повести к ограничению власти помещиков". Цензурный комитет отклонил статью Д. Н. Бегичева "Быт русского дворянина в разных обстоятельствах и эпохах жизни" за "критические высказывания о крепостном праве и чиновниках".
Литературных произведений боялись не меньше, чем философских и исторических. Через тридцать лет после смерти А. С. Пушкина его издатель намеревался издать сборник неизвестных стихотворений поэта. Прочитав рукопись сборника, цензор нашел, что "почти все напечатанные в нем стихотворения, за исключением весьма немногих, подлежат запрещению для печати, так как одни из них противны понятиям святости религии, другие противны строгой нравственности, а третьи заключают в себе протест против самодержавной власти и оскорбительные для памяти почивших особ Августейшей императорской фамилии".
Цензура не стеснялась переделывать шедевры мировой классики. В архиве хранится дело "Об исключении и заменении части текста" в "Божественной комедии" Данте в переводе Д. Е. Мина, признанного "резким и неблагопристойным". Сделан выговор цензору за пропуск перевода романа Мюссе "Жан-счастливец", "содержащего описание похождений дьявола".
Ректор Киевского университета получил замечание за пропуск в книге профессора И. Я. Нейкирха "Устав поэтов" положительных отзывов о романе Ж. Санд "Жак" и драме Гуцкова "Уриель Акоста". Верхом цензорского тупоумия является отзыв на сборник стихов Г. Гейне "Романсеро": "Под этим заглавием изданы стихотворения, написанные Г. Гейне в последние годы, господствующий в оных дух в высшей степени предосудителен: ибо автор, желая блистать своим сатирическим умом, не щадит даже и самого святого для человека. Чтение этих стихотворений, по отзыву Г. Ценсора Роде, может произвести на читателей пагубное впечатление".
Тот же тупоумный цензор Роде, особый ревнитель нравственности, запретил перевод с шведского повести (автор и название не указаны) с таким обоснованием: "Рассматривавший эту повесть Г. Ценсор Роде не разделяет мнение переводчика оной, который в предисловии говорит, что из всех новейших произведений шведской литературы ни одно не обратило на себя такого внимания, как это небольшое сочинение. Г. Роде не нашел в нем ничего особенного, чтение же оного довольно скучно. Что касается до направления сей повести, то оно вообще достойно осуждения: автор хотя и не говорит сам прямо против супружества, но о браке невыгодно умствуют действующие лица его романа".
Запрещались самые благонамеренные произведения, если в них каким-то образом возникала речь о свободе женской личности и необходимости перемен в семейных отношениях. Из безграмотного рапорта цензора Волкова: "В мартовском номере "Московитянина" № 61852 рассказ. "Он" (из дневника уездной барышни) обнаруживается нелюбовь, непочтение и даже пренебрежение дочери к своим родителям... Вообще статья под названием "Он", по моему мнению, безнравственна и вредна по своим последствиям... И без того уже наше современное общество благодаря привитию к нему иноземных нравов все больше и больше попирает ногами нашу русскую добродетель, помещать в журналах подобные помянутой статье – значит подливать масло в огонь". Это образец цензорского доноса на уже опубликованное произведение, прошедшее цензуру.
Цензура не допустила к печати переводную "Философию права" Леопольда Хаснера только потому, что автор говорит об общности имущества супругов и "философическими доводами" хочет показать необходимость конституционной монархии. Цензоров охватывал ужас при слове "конституция". Идея эмансипации безоговорочно объявлялась безнравственной. Особенно это характерно для дореформенного времени. Запрещен переводной роман Иды Файк. "Героиня этого романа женщина эмансипированная и кокетка, прелести и женские тонкости ума служат ей для одной цели, для мести мужчинам, господства которых не признает. Изображая заблуждения этой женщины, сочинительница, по мнению цензора Александрова, высказывает мнения, противные нравственности и христианской вере". Духовный мрак, которым опутало общество правительство, очень хорошо выразил Н. В. Шелгунов: "Россия того времени походила на ту девяностолетнюю бабу, которая во всю жизнь ни разу не выходила из своей деревни. Арсенал наших знаний, особенно общественных, был очень скуден... История, которой нас учили, была история благополучия и прославления русской мудрости, величия, мужества и доблестей. Оканчивалась она царствованием Екатерины II, и все последующее время представлялось нам в виде туманного пятна с большим вопросительным знаком"[217]. Демократическая журналистика в этой обстановке играла огромную просветительскую роль. По свидетельству Шелгунова, "молодежь читала под сурдинкой историю Великой французской революции, "Историю десяти лет" Луи Блана, читала Фейербаха, Прудона, Кабе, Сен-Симона, как раз все то, что особенно запрещалось, и пропитывалась революционными мыслями и чувствами"[218].
После "Современника" вторым по политическому значению был журнал "Русское слово". Возглавлял журнал Г. Е. Благосветлов, член ЦК "Земли и воли". Главной темой "Русского слова" было положение личности, развитие ее общественного сознания. Благосветлов на первый план выдвигал необходимость политического, гражданского и социального развития масс. Журнал активно пропагандировал идею женской эмансипации. Этой проблеме посвящали свои статьи в журнале Д. И. Писарев, Н. В. Шелгунов, П. Н. Ткачев и др. Во второй половине 60-х гг. революционная волна пошла на спад. Ожидание крестьянской революции не оправдало себя. В апреле 1866 г. прозвучал выстрел Каракозова. Начались кровавые репрессии. Еще больше ожесточилась цензура. "Современник" и "Русское слово" закрыты навсегда. Благосветлов брошен в крепость.
Сохранился архивный документ, который раскрывает личную причастность царя к закрытию этих журналов. В журнале цензурного комитета от 4 июня 1866 г. имеется запись: "Предложение от 31 мая за № 1069 с извещением, что Государь Император высочайше повелеть соизволил: 1) по доказанному состоянию с давнего времени вредному направлению "Современника" и "Русского слова" ныне же вовсе прекратить издание сих журналов; 2) возложить на обязанность Главного управления по делам печати иметь особенное наблюдение за направлениями "Искры", "Будильника", "Развлечения" и других юмористических и сатирических повременных изданий".
Приостановлено издание сочинений Дж. Ст. Милля, комментарий к которым позволял Михайлову и Чернышевскому излагать свои взгляды. Сочинения Милля запрещены на том основании, что "в крайних своих выводах находятся в резком противоречии с нашим государственным строем".
И без того тесный духовный плен стал еще страшнее. К чести русской демократической журналистики она не едалась, продолжая свой идейный бой, находя для этого новые формы. Архивные материалы показывают некоторые приемы подцензурной печати.
В журнале заседаний цензурного комитета от 22 июня 1866 г. отмечалось заключение о публикациях журнала "Книжный вестник". Что же вызывало гнев цензуры? Оказывается, в этом журнале в отделе библиографии и критики подробно излагалось содержание статей закрытого "Русского слова". "В этом издании в действительности под формой библиографии скрывается преобладающее критическое, самое тенденциозное направление... Темой для этих рассуждений избираются преимущественно оригинальные и переводные сочинения по поводу материализма и социализма, причем идеи "Русского слова" преобладают насколько это возможно при подчинении журнала цензуре. Редакция и в библиографическом, и критическом отделах ставит на первый план разработку теории Дарвина о происхождении видов, проводя идею применения выводов материализма в сфере наук естественных и категории социальных отношений, смеется над авторитетами науки, требуя от ученых не столько умственной, сколько социальной деятельности, и настойчиво повторяя, что частная деятельность настанет лишь тогда, когда определятся правильные отношения труда к капиталу. Особенное сочувствие редакции заслуживают неоднократно упоминаемые Прудон, даже Мюнстер, а из числа русских писателей - известные сотрудники "Русского слова"".
Этот документ подтверждает демократическую направленность "Русского слова".
Выйдя из крепости, Благосветлов добился издания журнала "Дело", в котором продолжали работать уцелевшие сотрудники "Русского слова" Писарев, Елисеев, Шелгунов, Щапов, Ткачев, Минаев и др.
"Дело" находилось под строгой цензурой и считалось журналом социалистического направления. Благосветлов вел титаническую борьбу за демократическую публицистику. "Дело" познакомило читателей с "Капиталом" К. Маркса, здесь печаталось "Положение рабочего класса в России" Берви-Флеровского. После смерти Благосветлова журнал в 1880 г. возглавил Н. В. Шелгунов, который продолжил его демократическое направление, за что угодил в очередную ссылку.
Продолжая традиции "Современника", "Русского слова", журнал "Дело" печатал много материалов, посвященных проблемам семьи и положения женщин. Поднимать общеполитические вопросы в связи с "женским вопросом" становилось все труднее. Главное управление по делам печати рассылает цензорам специальное предписание, указывающее на необходимость проявлять особую строгость при рассмотрении по "женскому вопросу".
Архивные материалы рассказывают, какие статьи, посвященные положению женщины, вопросам семьи и брака, предназначенные для журнала "Дело", не увидели света. Вслед за Михайловым тему женской эмансипации активно продолжали Д. И. Писарев и Н. В. Шелгунов. Цензор запретил статью Шелгунова "Благодушество эстетического непонимания", в которой содержался обзор взглядов Писарева о нравственных принципах взаимоотношений между полами. По отзыву цензора, "Шелгунов доказывает, что взгляд Писарева на семейные отношения доставляет больше счастья и удовольствия. А взгляд Писарева на семейный союз был таков, что супружеская верность не должна считаться обязательною... В рационализации автора проглядывает рекомендация свободного отношения полов". Из этого косноязычия трудно что-нибудь понять. Возможно, эта рукопись Шелгунова сохранилась и ждет своего исследователя.
Запрещена подготовленная для журнала статья неизвестного автора "Исторические судьбы женщины" на том основании, что автор не скрывает "нисколько своих симпатий к свободной любви". Не пропущена цензурой статья "Женский труд и его вознаграждение". Автор не назван. В обосновании отказа такое рассуждение: "Статья эта имеет целью представить невыгодное положение женщин относительно вознаграждения их труда. По мнению автора, единственное средство к улучшению их нравственности и предупреждению проституции заключается в изменении условий их экономического быта. Женщине часто приходится выбирать, говорит он, между проституцией и голодной смертью". Перед нами очень редкий материал о положении работающих женщин, к сожалению, только в цензорском изложении. Даже цензор не может опровергнуть факт тяжелейшего состояния работниц. Он просто запрещает эти сведения для публикации.
По своему характерен случай, когда статья после длительного запрета была разрешена для публикации. Для журнала "Дело" была разрешена статья "Положение женщины у диких и малоцивилизованных народов". Этот этнографический обзор был разрешен потому, что "безобразные и возмутительные обычаи, сопровождающие или заменяющие браки у диких или малоцивилизованных народов, представляют в статье как бы картину унижения, в котором пресмыкается человеческий род, пока он не озаряется совокупным светом веры и цивилизации".
Цензурные материалы показывают, какой ценой Шелгунов обеспечивал сохранение демократической традиции, редактируя журнал "Дело".
Публицистические материалы о браке, семье появлялись на страницах многих прогрессивных журналов. За опубликование в первом номере журнала "Женский вестник" за 1866 г. статьи известного русского социолога П. Н. Ткачева о проблемах женской эмансипации цензор получил строгое замечание. Цензура оценила эту статью как попытку "пропагандировать идеалы Фурье и продолжать нигилистическую традицию". Публикация статьи вызвала решение Главного управления по делам печати "подвергнуть журнал более строгому контролю". Стоило редакции газеты "Деятельность" представить в цензуру статью "К женскому вопросу" (автор не назван), как она была немедленно запрещена. "Мысль статьи, – отмечено цензором, – доказать, что настоящее положение женщины у нас невыносимое. Женщина – рабыня родителей, мужа и общества. Высказав такое положение, статья громит в весьма резких выражениях родителей и мужа в неограниченном властвовании над духовною и физическою природою женщины".
Неизвестно, каково было действительное содержание статьи "Любовь и брак", представленной в журнале "Заграничный вестник", но отклонена она была только потому, что "вопрос о пользе брака рассматривается исключительно с точки зрения исторической и климатической, что, конечно, нелегко согласуется с церковным учением".
Особенно строга была цензура, когда речь заходила о праве на развод. Этот подход считался крамольным, пресекалось любое упоминание о разводе.
Отвергая статьи, содержащие идею развода, цензоры становились многословными и буквально кипели негодованием. В этом случае они не ограничивались официально принятыми формулировками отказа, а высказывали свое мнение. Эти отзывы отражают не только официальную нравственную позицию, но ярко выраженную классовую точку зрения царской бюрократии.
В докладе цензора Сватковского о переводном сочинении Дебе "Философия брака" сказано: "В этом сочинении автор пытается доказать нелепость неразрывности брака, он говорит, что закон, который не допускает развода супругов, питающих антипатию друг к другу, поселяет только ненависть между людьми... ведет к прелюбодейству, скандалам, самоубийствам... вообще к преступлениям. Циничный взгляд на супружество, на отношения супругов, безнравственные выражения и мысли встречаются в книге на каждой странице".
В статье газеты "Новое время" от 13 августа 1868 г. под названием "По вопросу проституции и браке" поднят вопрос о необходимости наряду с церковным браком ввести гражданский брак и право развода, давно принятые в западных странах. Такие меры, по мысли автора, могут служить средством к оздоровлению нравственности и сокращению проституции. В статье говорится, что большинство браков заключается не по склонности, а под влиянием материальных обстоятельств. Многие супруги очень быстро чувствуют отвращение друг к другу, но они скованы брачными узами на всю жизнь. Им остается один выход - искать любви на стороне. В статье высказано мнение, что гражданский брак может быть таким же нравственным, как церковный. Статья предлагает обычное демократическое право, установленное в большинстве цивилизованных стран того времени. Это вызвало резкое возмущение цензора: "...нельзя не видеть осуждения и оскорбления канонического установления, признанного таинством Православною церковью и охраняемого государственной властью".
Тщательно следила цензура за литературными произведениями на семейную тему. Так, цензор запретил к публикации даже отрицательную рецензию на роман Герцена "Кто виноват?". "Разбор романа "Кто виноват?" упрекает автора романа в неестественности положения его героев, в отсутствии нравственного вывода и невозможности исхода из того безобразного положения, в которое поставлены герои романа, рецензент тем не менее расточает похвалы автору за его теплое сочувствие к человечеству, глубину чувства, силу мысли. Принимая во внимание, что автор романа – политический преступник, цензор находит неудобным такие похвалы в издании подцензурном".
Демократической мысли приходилось пробиваться не только сквозь цензуру. Ей противостояли охранительные теории, которые с особенным рвением отстаивали нравственные устои крепостничества и самодержавия. Вопрос о положении женщины, будущем семьи, воспитании был часто тем водоразделом, который противопоставлял демократические и реакционные силы общества.
Немало было журналов, редакции которых печатали материалы охранительного характера. Последние по своему идейному содержанию буквально совпадают с цензурными оценками. На страже официальной нравственности стояли такие журналы, как "Светоч", "Северная пчела", "Русская беседа", "Воспитание", "Северный цветок" и др.
Положение женщины в семье укладывалось в простую охранительную схему: супруга, мать - единственное предназначение женщины. Любая другая деятельность для женщины безнравственна. Идеи эмансипации пришли с Запада, а для русского духа характерно особое чувство семейности. Опасные идеи эмансипации нарушают эту древнюю добродетель. Женщина по природе своей не способна к серьезной интеллектуальной деятельности. Добродетельная женщина предана религии, она ее утешение и защита.
В журнале "Светоч" № 7 за 1860 г. была опубликована характерная статья М. Кривошапкина, врача по профессии, "Значение женщины". Автор безусловно относил себя к истинным представителям интеллигенции. Статья полна идеализацией допетровских нравов. Падение нравов началось с петровских реформ на европейский манер. "Древнее уважение к семейному быту под влиянием западных идей... обращалось в насмешку... природная доброта и здравый смысл с любовью к царской власти спасли Россию". Автор приводит известные аргументы против эмансипации: "Женщина и мужчина представляют собой два ряда различающихся физических и нравственных явлений... Женщины, будучи чужды общих понятий, отвлеченных идей и метафизических систем, не усвоят мысли, не пропустив ее через сердце, и редко, редко могут возвыситься до полного творчества; зная это, нельзя удивляться, почему женщиною не создано ни одного истинного колоссального произведения... Семьянинка, хозяйка и мать – вот основные сферы деятельности женщины"[219].
Иногда охранительные идеи преподносились в более тонком, завуалированном виде. В журнале "Воспитание" № 8 за 1861 г. опубликована речь учителя 10-й Московской женской гимназии А. В. Семенова в день выпуска. Опираясь на историю, он говорил о веках женского рабства и затворничества, русская женщина обязана своим освобождением Петру Великому. Положение женщины улучшено, образование упрочено. Казалось бы, эта речь противоположна идеям, высказанным врачом Кривошапкиным. Но на назначение женщины оба автора смотрят одинаково. Наставляя учениц гимназии, их учитель сказал: "Все гражданское назначение женщины быть хозяйкой и матерью... Девушка должна добросовестно выполнять все, что назначается ей родителями или покровителями..."[220]
Через тюрьмы, ссылки, издевательства, барьер охранительной идеологии пронесли русские демократы идеи новой нравственности, свободы женской личности, раскрепощенных человеческих чувств. Знаменательно, что один из плеяды шестидесятников Петр Ткачев, отдавший много творческих сил делу эмансипации женщин, идейно сближается с Г. В. Плехановым, основателем русской марксисткой традиции. Молодой Ленин, считавший себя наследником Чернышевского, уделяет много внимания положению женщины-работницы. В работе "Развитие капитализма в России", показывая усиленную эксплуатацию женского труда русским капиталом, он делает важный теоретический вывод: "...стремления совершенно запретить промышленную работу женщин и подростков или поддержать тот патриархальный строй жизни, который исключал такую работу, были бы реакционным и утопичным"[221].
По мнению В. И. Ленина, объективной предпосылкой освобождения женской личности может быть только разрушение патриархальной замкнутости семьи. Только привлекая женщину к непосредственному участию в общественном труде, можно создать такие условия, которые способствуют развитию женской личности, повышают ее самостоятельность. Для освещения положения женщин В. И. Ленин изучает материалы губернской печати и статистики. Он отмечает следующие факты: "На фабрике... женщина является совершенно самостоятельным производителем, помимо своего мужа". Ленина заинтересовало сообщение, что грамотность фабричных работниц растет особенно быстро. Он делает выписку из "Юридического вестника" за 1883 г. № 12, в которой сделан вывод, капитализация промышленности играет видную роль в борьбе женщины за ее самостоятельность в семье. Промышленность создает для женщины новое и совершенно независимое от семьи и мужа положение"[222].
Все ленинские материалы, связанные с эмансипацией женщин, содержат одно принципиальное положение: по части решения женского вопроса стоит задача двоякого рода. "Первая часть задачи самая легкая, она касается юридической основы неравенства. Но это только начало. Для полного освобождения женщины нужно уничтожить ее "фактическую придавленность" семейными заботами. Для действительного равенства ее с мужчиной, нужно чтобы было "общественное хозяйство и чтобы женщина участвовала в общем производительном труде"[223]. Эта общая коммунистическая формула полностью совпадает с утопическими концепциями.
