Социологическая концепция народничества

Народничество - идеология разночинной интеллигенции России XIX века. Эта система идей освободительного движения отличалась подчеркнутой антибуржуазной направленностью, демократизмом, упованием на народ как решающую силу социальных преобразований. Неприятие самодержавия трансформировалось у многих народников в отрицание государства вообще. Крестьянская революция виделась им способом уничтожения несправедливого социально-экономического и политического строя. Будущее общество мыслилось как вольный союз общин Атрибутом народничества были обязательное отрицание каких бы то ни было завоеваний буржуазной демократии, нигилизм по отношению к коллективной политической борьбе. Отстаивался тезис об антигуманизме гражданских свобод, служащих буржуазии и недоступных народу. Виднейшими представителями народничества являются М. А. Бакунин. П. А. Кропоткин, П. Н. Ткачев.

Основные социологические идеи Михаила Александровича Бакунина (1814-1876) изложены в работах «Кнуто-Германская империя и социальная революция» (1871), «Государственность и анархия» (1873), «Федерализм, социализм и антитеологизм» (не закончена).

Историю М. Бакунин представлял как эволюционный процесс, движение человечества из царства животных в царство свободы. Разумная трудовая деятельность людей переводит их из сферы биологического в сферу социального. Человек, по М. Бакунину, - часть природы и поэтому должен повиноваться ее законам. Но социальную действительность творят сами люди. Здесь свобода и воля людей ничем не ограничены. Цель прогресса и его мерило - постоянное приращение свободы личности. Все, что служит увеличению индивидуальной свободы, оправданно и прогрессивно.

На пути социального прогресса, с точки зрения мыслителя, есть только два препятствия - религия и государство. Фикция бога подпирает монстра - государство. Зарождение религии связано с наделением людьми вымышленных богов гипертрофированными собственными качествами, силами и способностями. Так было на ранних ступенях развития человечества. В современном ему обществе М. Бакунин видел главный источник религии в нищете и рабстве народа. Религия обслуживает нужды власти и государства. Религия помрачает рассудок людей, заглушает чувство социальной справедливости, любые протесты против произвола правительства.

Бакунин предлагал два пути избавления от суеверия: во-первых, просвещение народа, популяризация идей социализма: во-вторых, социальная революция. Революция «закроет кабаки и церкви, развращающие душу и тело призрачными радостями». Она принесет с собой радость свободы и благополучие. Революция уничтожит и другого губителя индивидуальной свободы - государство. В отличие от множества социальных мыслителей, видевших корень всех общественных бед в частной собственности, М. Бакунин усмотрел его в государстве. Причем он не ограничился мирной антигосударственной проповедью, а стал требовать немедленного разрушения этого социального института.

М. Бакунин был одним из первых антиэтатистов и противников бюрократического централизма. По его мнению, государство создавалось меньшинством для господства над большинством. Возникновение его было связано с насилием, завоевательными походами, войнами. Войны и государство неразделимы. Пока будут существовать государства, миру на земле не бывать; будут только передышки, перемирия между войнами. Государство есть кладбище социальных интересов, гражданского общества. Это алтарь, на котором реальная свобода и благоденствие народов приносятся в жертву политическому величию самого государства.

М. Бакунин отметил уникальное свойство власти развращать всех независимо от классовой принадлежности. Он предсказывал, что, если когда-либо будут установлены правительство и парламент, состоящие исключительно из рабочих, эти рабочие, бывшие убежденными социальными демократами, вскоре станут поклонниками принципа власти, угнетателями и эксплуататорами. Ибо весь пролетариат не сможет встать во главе управления. Если будут управляемые, то будут и рабы. Вот почему нужна организация не «сверху вниз», а «снизу вверх».

Выступая против конституционных иллюзий либеральной интеллигенции и «государственного коммунизма» Маркса, М. Бакунин пытался нащупать новые формы организации общества. Он надеялся на раскрепощение личности, ее полную самореализацию через «социалистические кооперативы», «общины», ассоциации трудовых союзов. Это была традиционная дань коммунитарной (общинной) идеологии, которую издавна платили многие идеологи, выступающие за социальную справедливость.

Легальное участие в политике, любые формы ортодоксального политического поведения были неприемлемы для М. Бакунина, поскольку всякий политический акт лишь укрепляет государство. Уничтожить государство может, с его точки зрения, только стихийный бунт. Для разжигания бунта пригоден любой «горючий материал» - пролетариат, фрондирующая интеллигенция, маргинальные слои общества. Разжечь бунт, «разнуздать страсти» и инстинкты должны революционные группы, движимые волей к революции.

Сравнивая способности к бунту различных этнических общностей, М. Бакунин считал, что все дело - в психологических свойствах тех или иных рас, наций и народностей. Русскому народу он приписывал «наивное чувство братства», а также ненависть к дворянам и любовь к огню. Русского мужика легко убедить «запустить петуха» господам со всеми их богатствами. Из России пожар перекинется на весь мир. Так будет разрушена современная цивилизация и установится безвластие. В своих подходах к проблемам межнациональных отношений М. Бакунин ориентировался на свободный союз народов, идеи автономии и федерализма.

Свои социальные проекты переустройства общества Бакунин фактически никак не увязывал с экономическими факторами, хотя нередко оперировал терминологией экономических учений того времени. Что касается общества, то в социологии Бакунина оно рассматривалось как «социальное тело», статичный организм. В предмет социологии как дисциплины Бакунин включал все науки о человечестве в мире.

Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921) - русский князь, потомственный военный, путешественник, ученый с мировым именем, чиновник, революционер-идеолог. Социальные взгляды формировались под влиянием идей Бакунина Политические воззрения Кропоткина отличали прежде всего ориентация на идеал безвластия, отрицание организованной и систематической политической борьбы и пропаганда создания анархо-коммунистической федерации взамен разрушаемого революцией государства. При анализе сложных социальных процессов Кропоткин руководствовался психобиологическим подходом, не чужд был влияния позитивистской школы и эволюционной теории Дарвина.

Основными социологическими трудами Кропоткина являются «Речи бунтовщика» (1885), «Хлеб и воля» (1892), «Анархизм, его философия и идеал» (1896), «Поля, фабрики и мастерские» (1899), «Современная наука и анархизм» (1906), «Взаимная помощь как фактор эволюции» (1907), «Великая французская революция» (1909), «Этика» (1921). В указанных работах рассматриваются два круга вопросов. Первый охватывает закономерности общественного развития и факторы, его определяющие. Второй касается доказательств несовместимости социального равенства и государственности, анализа развращающей силы власти и социальной революции как силы, способной уничтожить ее главного носителя -государство.

Социальная эволюция основана на двух факторах: взаимопомощи и самоутверждении индивида или группы индивидов. Согласно П. Кропоткину, человеку присущ инстинкт общительности, как и всей живой природе. Сохранению человечества способствуют борьба за существование, понимаемая как борьба человека с природой, и взаимопомощь. Взаимопомощь в среде людей порождает сознание силы, чувство удовольствия от общения с себе подобными и чувство справедливости, которое побуждает признать равенство прав всех людей.

Солидарность - внеинституционное и даже антиинституционное явление. Она - та единственная сила, которая поддерживает нравственное чувство и привычки общительности в человеческих обществах. Сила более могучая, чем повеления религии или законодателей. Народное творчество, питаемое взаимопомощью, создает различные формы взаимного содействия. Это - род, племя, община, гильдия, средневековый город-республика, рабочие союзы и т. п. Таким образом люди адаптируются к меняющимся обстоятельствам, выдерживают борьбу с враждебной внешней средой -будь то природа или общество.

Целью любого народного движения является достижение состояния безвластия. В природе отсутствует какая-либо централизация. Не должно быть ее и у людей. Прогресс движим также и стремлением всякой активной личности возвыситься в экономической, политической и духовной организации. Однако любая форма сообщества стремится наложить путы на индивида. По П. Кропоткину, лишь гильдии и вольные города не налагали на людей оков, давали полную свободу развитию способностей индивида. Но их поглотили всемогущие государства.

Любая попытка человека освободиться из-под ига государства должна приветствоваться. Ничем не ограниченная индивидуальная свобода - вот подлинное мерило социального прогресса. Следуя логике своих рассуждений, П. Кропоткин приходит не только к признанию права каждого поступать сугубо по своему усмотрению, но и выступает против права общества карать кого-либо за антиобщественное поведение. Для доказательства вредоносности государства П. Кропоткин предлагал рассматривать этот институт как результат заговора против народа «военного вождя, судьи и священника».

Государственная власть призвана защищать интересы только правящего меньшинства. Именно государство поделило изначально равных людей на классы, именно оно породило капитализм, а с ним - бессмысленное расточение производительных сил, общественного капитала, жажду наживы, доводящую людей до пренебрежения законами общественности. Если не разрушить государство, оно раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет войны и внутреннюю борьбу за обладание властью, поверхностные революции, сменяющие тиранов, а в конце - смерть общества, - предрекал П. Кропоткин. Доказывая опасность любого правительства, любого государства, он часто цитировал Ж.-Ж. Руссо, который считал, что для того, чтобы гражданам можно было передать свои права выборному собранию, оно должно состоять из ангелов. Да и у них вырастут рога и когти, как только они примутся за управление людьми.

Ввести безвластие, обеспечить «довольство всех» Кропоткин считал возможным сразу же после экспроприации и социализации орудий и средств производства. Изобилие обеспечит правильная организация труда. Промышленность надо соединить с земледелием, умственный труд - с физическим. Главное - децентрализовать производство.

В этом новом обществе люди будут жить в самоуправляющихся общинах, где свобода каждого есть условие свободы всех. «Интеграция труда» обязательна для всех членов коллектива: после нескольких часов физического труда каждому позволено заняться любимым делом, а людям старше 40 лет и вовсе разрешено посвятить себя выбранной деятельности. Парадоксально, но Кропоткин не заметил основного противоречия анархической доктрины: признания индивидуальной свободы личности как высшего блага и попрания этого принципа всесторонней регламентацией жизнедеятельности человека коммунитарной идеологией.

В отличие от Бакунина, считавшего народ изначально готовым к протесту, Кропоткин полагал необходимым серьезно готовиться к революции и готовить к ней народ.

Политическое поведение и политические интересы основных субъектов политики Кропоткин выводил из их экономических целей.

Общественный прогресс, по Кропоткину, основан на постоянной смене двух эпох - эпохи эволюции и эпохи революции Когда форма реализации взаимопомощи устаревает и больше не соответствует новым требованиям развития личности, народ начинает нуждаться в глубоких изменениях сво-

его бытия. Их можно реализовать либо путем эволюции, либо через революцию.

На революцию народ толкают нежелание государства и правительства проводить реформы, негибкость этих институтов власти. Революциям предшествует ряд этапов общественного развития, выдвижение вначале скромных требований масс; затем постепенная радикализация этих запросов; пробуждение народа под влиянием поражения и гибели в борьбе с государством революционеров-одиночек; как следствие, сотни спорадических бунтов. И наконец, апофеоз - революция. Эволюция готовит почву для революции, а революция с течением времени вновь сменяется мирным прогрессом.

Революция - период «ускоренной эволюции, ускоренного развития и быстрых перемен». Считая революцию неизбежным этапом развития в определенных условиях, Кропоткин призывал революционеров стремиться «достичь наибольших результатов при наименьших размерах гражданской войны, то есть с наименьшим числом жертв и по возможности не увеличивая взаимной ненависти». В этом вопросе он стоял ближе к Герцену, чем к Бакунину.

Цели социалистической революции Кропоткин считал более гуманными, нежели цели революции буржуазной, ибо социалистическая - стремится к «благу для всех», а буржуазная - направлена на обогащение отдельных личностей. Однако он же предупреждал революционеров, что коммунизм «может принять все формы, начиная с полной свободы личности и кончая полным порабощением».

Социология Кропоткина ценна, прежде всего, учением о взаимопомощи и солидарности как приоритетных факторах социального прогресса, нравственным пафосом, верой в реализацию творческого потенциала человека, антиавторитарного братского союза с другими людьми. В доктрине либер-тарного социализма изначально была заложена конфликтность между идеалом индивидуальной свободы личности как целью общественного движения и подавляющей свободу личности народной революцией как средством достижения этой цели. В конце жизни Петр Алексеевич понял это противоречие и глубоко страдал от естественного хода событий социального переворота, разворачивавшегося в России в 1917-1921 годах.

Политическая программа Петра Никитича Ткачева (1844-1886), виднейшего теоретика заговорщического направления, социолога, литературного критика и публициста, изложена в работах «Открытое письмо Петра Ткачева г-ну Фридриху Энгельсу» (1874) и «Задачи революционной пропаганды в России» (1875). В них утверждалось, что века господства деспотической власти над народом привили ему «рабские привычки», сформировали такие его качества, как неорганизованность, инертность, забитость и отсталость. Поэтому-де народ пока еще не может быть самостоятельной политической силой. «Разрушительную энергию» масс призвана использовать наиболее активная часть интеллигенции в борьбе против самодержавия.

Социальная революция в России должна задаться легче, чем в Западной Европе. Ибо в стране нет сил, способных по-настоящему ей противостоять. Отсутствует буржуазия - наиболее враждебный социализму класс. Самодержавие, по Ткачеву, - внесословная сила, не имеющая социальной базы. А в русском народе заложен природный инстинкт к социализму.

Собственно социологическая программа Ткачева воплотилась в работах «Экономический метод в науке уголовного права» (1865), «Производительные силы Европы» (1865), «Очерки по истории рационализма» (1866), «Что такое партия прогресса» (1870), «Закон общественного самосохранения» (1870), «Роль мысли в истории» (1875), «Анархия мысли» (1876), «Анархическое государство» (1876), «Накануне и на другой день революции» (1877) и др. В трудах Ткачева нашли отражение три круга проблем: 1) социологические законы и влияние на них «экономического начала»; 2) социальный прогресс и его составляющие; 3) назначение политической власти в обществе и место в ней активного меньшинства.

Ткачев равно отвергал органическую теорию общества Спенсера и политическую концепцию общественного устройства Конта. Разделяя многие идеи Дарвина, он возражал против распространения принципа «борьбы за существование» на общественную жизнь.

Если законы природы вечны и незыблемы, то социологические законы являются «продуктом человеческой воли и человеческого расчета, они возникают и уничтожаются вместе с обществом». В природе нет целеполагания. Человек всегда ставит перед собой определенные цели, осознает свои желания, вырабатывает идеалы.

История реализуется через поведение и поступки как отдельных личностей, так и социальных групп. Но коль скоро исторические законы воплощаются в процессе человеческой жизнедеятельности, значит, они человеком же и создаются. В основании общества заложены «экономические начала», обусловливающие развитие и направление политических и социальных отношений вообще. Они кладут отпечаток на интеллектуальный прогресс общества, на его мораль и господствующие в нем воззрения. «Экономические начала» воплощаются в определенных социальных интересах, детерминирующих исторические процессы, возникновение и упадок социальных институтов, политическое поведение людей.

В работах Ткачева прослеживается двоякое толкование понятия материального интереса. В одних случаях он рассматривает материальный интерес как следствие стремления человека к улучшению жизненных условий и самосохранению, в других - как воплощение сословия классовых интересов. Экономическая детерминанта социальных явлений производна

от свободы воли. Без свободы воли нет свободы выбора, в том числе и выбора социального пути. Ткачев исповедовал не страдательное положение личности в истории, а ее самодеятельный, творческий характер.

Прогресс, по Ткачеву, проявляется в трех сферах: в природе, в индивидуальном организме и в человеческом обществе. Внутри общества прогресс дифференцирован на экономический, правовой, духовный и т. д. Важнейшие критерии социального прогресса - цель движения, в которой воплощены понятия людей о счастье, и социальный идеал. Помимо цели, элементами прогресса являются также движение (противоположность застою) и направление, указующее на его поступательный характер. Антагонизм частных интересов пронизывает всю гражданскую историю, порождая конфликты различных политических сил.

Экономический интерес может победить при реализации двух условий: наличия материальной силы и ее организации. Как правило, носителями материальной силы являются люди невежественные, неспособные к какой бы то ни было рациональной организации. Упорядочивает материальную силу и определяет ее цель лишь воодушевленное высокой идеей интеллектуальное меньшинство.

Коренная цель социального прогресса - приведение в соответствие потребностей людей и возможностей их удовлетворения. Сам прогресс трактуется двояко: 1) как поступательная эволюция определенных экономических начал: 2) как скачок, как отрицание прежних экономических основ и замещение их новыми.

Лишь силы, господствующие в экономической сфере, обладают реальной политической властью. Лишь экономическая власть позволяет реально пользоваться политическими правами. Политическая власть обслуживает породивший ее экономический порядок. Без нарушения «естественного порядка» вещей трудящиеся классы не сумеют прорвать этот порочный круг клиентальных отношений. Нарушение это будет краткосрочно и уложится в простой отрезок времени, за который будут изданы соответствующие правительственные декреты по проведению экономической, политической и правовой реформ.

В интересах народа революционное меньшинство организует политический заговор. Захватив государственную власть, оно проводит указанные преобразования, восстанавливая баланс между экономической сферой и политической властью. Далее Ткачев предлагает традиционные для социологии народничества рецепты оздоровления общества: крестьянская община преобразуется в «общину коммуны», совместно владеющую землей и средствами производства: постепенно преодолевается всякое неравенство между людьми: развивается общинное самоуправление: центральные функции государственной власти упраздняются. В результате названных преобразований произойдет исторический скачок от прежних экономических принципов общества к новым основам.

Отдельные идеи социологии Бакунина, Кропоткина и Ткачева оказали существенное влияние на формирование мировоззрения многих представителей социалистической мысли различных направлений как России и Западной Европы, так и стран Латинской Америки второй половины XIX-XX века.

3.7 Социологические воззрения мыслителей российской эмиграции

Особое место в историко-социологической традиции первой половины XX столетия занимают идеи и концепции мыслителей - эмигрантов из Советской России.

Одной из первых системных попыток анализа общественно-политических событий в России в парадигме социологического учения К. Маркса правомерно рассматривать творчество Льва (Лейбы) Давидовича Троцкого (Бронштейна) (1879-1940) - профессионального революционера, одного из вождей Октябрьского (1917) переворота в России, идеолога, теоретика, пропагандиста и практика российского и международного коммунистического движения. Л. Троцким предпринимались систематические попытки теоретического осмысления и объяснения революционных событий в России. Несмотря на его явное стремление придать собственным изысканиям концептуальность и социально-философское звучание, в них доминировали мотивы фанатизма революционистского толка, сиюминутной политической борьбы и самооправдания. Л. Троцкий явился первым из российских революционеров-практиков, обратившим внимание на несвободный, антидемократический и отчужденный характер власти, сформировавшейся в России после 1917 года, на бюрократический характер нового политического режима. Уже в начале 20-х годов Л. Троцкий определил партийно-советский аппарат в СССР как особый общественный слой и существенно значимый элемент социально-политической структуры.

Анализируя «уроки Октября», Л. Троцкий приблизился к пониманию того, что одной из главных предпосылок возникновения всемогущей бюрократии выступают теория и практика идей «партии нового типа» и «построения социализма в одной стране». Тем не менее, оставаясь под властью большевистских иллюзий, он усматривал перспективы мирового революционного процесса в осуществлении идеи К. Маркса о перманентной революции, т. е. фактически о гражданской войне планетарного масштаба. В книге «Преданная революция», известной также под названием «Что такое СССР и куда он идет», Л. Троцкий истолковал генезис советской бюрократии как результат последовательного нарастания реакционных

устремлений в стане победителей. По его мнению, период великих надежд, иллюзий и чудовищного напряжения сил трансформировался в полосу «усталости, упадка и прямого разочарования в результатах переворота». Захват командных постов в обществе героями гражданской войны обусловил антидемократические методы управления страной и отчуждение подавляющего большинства населения от политической власти.

Л. Троцкий особо отмечал, каким огромным шагом назад и источником рецидивов «истинно российского варварства» стал «советский Термидор», принесший малокультурной партийно-советской бюрократии полную независимость и бесконтрольность, а народным массам - «хорошо знакомую заповедь повиновения и молчания».

Одним из первых мыслителей российской эмиграции 20-40-х годов XX столетия, разработавшим собственную, немарксистскую социологическую модель видения трансформации современного общества, явился философ, социолог и публицист Николай Александрович Бердяев (1874-1948). В своих работах социально-философского и социологического характера «Философия свободы» (1911), «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916), «Смысл истории Опыт философии человеческой судьбы» (1923), «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии» (1923), «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы» (1934), «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Основная антиномия личности и общества» (1931), «Человеческая личность и сверхличные ценности» (1937), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937), «Русская идея. Основные проблемы русской мысли Х1Х-ХХ века» (1945) Н. А. Бердяев исследовал проблемы свободы и кризиса культуры, размышлял над путями русской и всемирной истории двадцатого столетия, осуществлял изыскания историко-философского характера. Созданная Бердяевым система новых мировоззренческих ориентации в человековедении была связана с выбором им определенной системы гуманистических координат, осознанием и пониманием того, что по сравнению с человеческой личностью весь мир - ничто.

Признание примата личностного над социальным позволило ученому выступить против тотального подчинения индивида общественно-утилитарным целям и провозгласить свободу человека в качестве самодовлеющей ценности. Последовательно выступая против «разжигания инстинктов» масс и разгула стихии насилия, Бердяев стремился понять причины и механизмы несвободы человека и отчужденный характер создаваемой им культуры. По мысли Бердяева, несмотря на героическую борьбу людей за свободу на протяжении почти всей истории, они все же остаются несвободными. В своей исторической судьбе, с точки зрения Бердяева, человек проходит разные стадии, и всегда трагична эта судьба. Человек был рабом природы, и он начал героическую борьбу за свое сохранение, независимость и освобождение. Он создал культуру, государства, национальные единства, классы. Но он стал рабом государства, национальности, классов. Ныне, - утверждает Бердяев, - вступает он в новый период. Он хочет овладеть иррациональными общественными силами. Он создает организованное общество и развитую технику, делает человека орудием организации жизни и окончательного овладения природой. В ходе борьбы человек становится рабом организованного общества и техники.

Тревога и печаль Бердяева по поводу неизбежности человеческого рабства побуждали его обратить внимание на комплекс освободительных и псевдоосвободительных идей, циркулировавших в то время в общественном сознании. Мыслитель отдал дань увлечению марксовой философско-социологической парадигмой, отвергнув ее затем из-за неприятия идеи пролетарского мессианизма.

В этой связи блестящий русский интеллектуал П. Б. Струве, комментируя книгу Бердяева «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901), подчеркивал, что истина и идеал у автора не заимствуют своего достоинства от классовой точки зрения, а сообщают ей это достоинство. Отдавая должное марксизму как социологической доктрине, Бердяев отрицал его притязания на статус философии истории, ибо данному учению присуще отождествление духовного существа, «общечеловека» и человека классового, группового и эгоистичного с прагматичными целями и ценностями. Марксизм, по Бердяеву, выступая как объяснительная модель социологического уровня при анализе общественно-экономических процессов, не способен наполнить историю имманентным смыслом, сформулировав для человечества действительный идеал исторического развития. В дальнейшем Бердяев обратился к задаче выработки нового религиозного сознания, которое должно было бы содействовать прояснению существа человека, духа, свободы и современной социальной ситуации. Именно с этих позиций ученый осуществил исследование одной из наиболее запутанных и идеологизированных проблем социологического и социально-философского теоретизирования последних веков - проблемы равенства. Подвергая критике идею равенства как «метафизически пустую идею», ведущую к энтропии и гибели социального мира, Бердяев провозгласил особую ценность свободы, любви к свободе и в конечном счете значимость права на неравенство.

Бердяев был, пожалуй, одним из первых выдающихся социальных философов и социологов, обративших внимание на формирование отчужденного характера социальных ценностей и социальных движений своего времени. В частности, он зафиксировал и дал своеобычную интерпретацию определенного рода трансформационным процессам в учении и политической практике социализма.

По мысли Бердяева, социалистическая идея как результат теоретической и практической деятельности людей обретает некую самостоятельную и самодовлеющую сущность, приобретающую при всей своей антирелигиозной направленности отчетливо выраженную телеологическую, мессианскую и религиозную окраску. В социализме, как и религии, - утверждал Бердяев, - проявляется что-то сверхчеловеческое, религиозно-тревожное и в социалистически-религиозном пафосе чувствуется уже сверхисторическое начало. Социализму как особой лжерелигии, согласно Бердяеву, присущи свои святыни («народ», «пролетариат»), свое учение о грехопадении (появление частной собственности), культ жертвенности (счастье будущих поколений как смысл существования людей), экстремально-эсхатологическое переживание истории, которая должна завершиться установлением «рая на земле». Но это, по Бердяеву, - демоническая религия. Основатели теории научного социализма, с его точки зрения, не интересовались тем, как их идеи трансформируются в психике миллионов индивидов. Еще в 1907 году Бердяев предупреждал, что в границах социалистического сознания рождается культ земной материальной силы, нарастает процесс гипостазирования общественных универсалий, порождающий устремление к сверхчеловеческому, к «новому земному богу». Анализируя «истоки и смысл русского коммунизма», Бердяев квалифицировал его как «неслыханную тиранию», основанную на принципах антигуманизма, антидемократизма, отрицания свободы и прав человека, постоянно приносящую людей и их интересы в жертву ненасытному государству. Подвергая критическому анализу разнообразные концепции социального прожектерства и социального утопизма, Бердяев констатировал, что утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем до сих пор предполагалось. Это суждение Бердяева, беспощадная глубина которого быть может не вполне осознавалась даже им самим, стало апокалипсическим знамением многострадального XX века. Негативно оценивая разнообразные философско-социологические версии учения об общественном прогрессе, Бердяев настаивал на признании абсолютной и непреходящей ценности любой личности как принадлежащей подлинному бытию, а также всякого поколения людей и всякой культуры. По Бердяеву, данное учение «заведомо и сознательно утверждает, что для огромной массы человеческих поколений и для бесконечного ряда времен и эпох существует только смерть и могила... Все поколения являются лишь средством для осуществления этой блаженной жизни, этого счастливого поколения избранников, которое должно явиться в каком-то неведомом и чуждом для нас грядущем». Нравственный смысл и пафос этого тезиса мыслителя противостоят революционистским риторикам, постулирующим пренебрежение человека к собственной судьбе, его самоуничижение ввиду принадлежности к «менее совершенному» поколению либо «менее прогрессивной» культуре. Одновременно Бердяев отвергает и цели тех реформаторов истории, которые видят смысл жизни поколений главным образом как процесс обеспечения достойной жизни грядущим поколениям, как заведомо нечто менее ценное и значимое. Размышляя в последние годы жизни о трагических судьбах России, Бердяев был твердо убежден в том, что обновление

и освобождение Родины явятся результатом не какого-то давления извне: они произойдут от имманентных импульсов, «от внутренних процессов в русском народе». Возрождение прерванных культурных ценностей, принципов самоценности и суверенности личности, идеалов духовной свободы может и должно, по Бердяеву, выступить основанием для этого процесса.

В сочинениях философа, социолога, государствоведа и общественного деятеля, магистра и доктора государственных наук, одного из основателей Русского научного института в Берлине (1923) профессора Ивана Александровича Ильина (1883-1954) излагаются актуальные и интересные идеи о природе, сущности и перспективах преодоления тоталитаризма. По мысли Ильина, крупномасштабный опыт строительства социализма дает все основания утверждать, что это социальное устройство может существовать «только в форме всепроникающего и всепорабощающего тоталитарного режима». Понимая тоталитаризм как политический строй, «беспредельно расширивший свое вмешательство в жизнь граждан» и «включивший всю их деятельность в объем своего управления и принудительного регулирования», Ильин отмечал, что сущность тоталитаризма левого («левого большевизма», социализма) и правого («правого большевизма», национал-социализма) толка состоит не столько в особой форме государственного устройства (демократической, республиканской или авторитарной), сколько во всеохватывающем объеме и организации управления людьми, осуществляемого при проведении «самой последовательной диктатуры, основанной на единстве власти, на единой исключительной партии, на монополии работодательства, на всепроникающем сыске, на взаимодоносительстве и на беспощадном терроре».

По Ильину, противоправный тоталитарный режим «есть рабовладельческая диктатура невиданного размера и всепроникающего захвата», которая держится на партийных указах, распоряжениях и инструкциях, а законы и государственные органы представляют собой «только показную оболочку партийной диктатуры». В тоталитарном обществе, спаянном страхом, инстинктом самосохранения и злодейством, граждане фактически лишаются всех прав, полномочий и свобод. Они существуют только как субъекты обязанностей и объекты распоряжений. Их правовое сознание замещается «психическими механизмами - голода, страха, мук и унижения, а творческий труд - психофизическим механизмом рабского надрывного напряжения». Согласно Ильину, опыт всех европейских социалистических стран свидетельствует, что с победой социализма в них устанавливаются монопольная собственность государства и исключительная инициатива единого центра, в которых и заключается суть данного общественного устройства. Установление же этой монополии ведет к монополии государственного работодательства и создает полную зависимость всех трудящихся от новой привилегированной касты партийных чиновников Социалистическая действительность, по Ильину, свидетельствует об антисоциальной сути социализма, который убивает свободу и творческую инициативу, уравнивает людей в нищете и зависимости, создает партийную касту, проповедует классовую ненависть, осуществляет тоталитарное управление и выдает его за справедливый строй. Выход из левого тоталитаризма Ильин видел в отречении от социалистических иллюзий, которые привели к катастрофе, и в строительстве нового общественного строя, основанного на частной инициативе, частной собственности, правовой свободе и «творческой социальности», включающей в себя свободу, справедливость и братство.

Неизбывно размышляя о судьбе России, Ильин считал, что ей все равно придется сделать выбор между свободой и рабством, демократией и тоталитаризмом. Веря в лучшее будущее, он подчеркивал, что «безумию левого большевизма Россия должна противопоставить не безумие правого большевизма, а верную меру свободы: свободу веры, искания правды, труда и собственности». Значительная часть социально-философских и социологических соображений Ильина о будущем устройстве тоталитарных обществ носила характер либерального утопизма религиозного толка. Но в выборе направления движения и основных целях его он был прав, поскольку без обретения свободы преодоление тоталитарного отчуждения человека, его освобождение невозможно и немыслимо.

Социологическое и социально-философское творчество Георгия петровича Федотова (1886-1951А профессора кафедры истории средних веков в Саратовском университете (1920), эмигрировавшего из Советской России (1925), автора более 300 публикаций по общественным проблемам сыграло значимую роль в осмыслении вопросов назначения и места России в истории, соотношения революции и человеческих судеб, гибели и возрождения культуры. Связав себя с социал-демократическим движением уже в год окончания гимназии (1904), Федотов тем не менее прошел в дальнейшем длительную духовную эволюцию, связанную с «личным переживанием Христа»: свобода человека, широкий гуманизм и живое евангельское чувство Христа навсегда стали характернейшими чертами Федотова - социального мыслителя. Вместе с тем ученый все более склонялся к ориентации не столько на религиозную философию или чистое богословие, сколько на «богословие социальное или даже социологическое». Первые же эмигрантские произведения Федотова были посвящены судьбе России, православию в мире, истории русской культуры. Отличительной особенностью Федотова-социолога явилась тотальная критика русской идеологии. Философским камертоном социологического творчества Федотова явилось понятие «молчание». Молчание творческое, молчание-прислушивание, чувствительность к тону российской истории, позволившие Федотову дешифровать кровавые общественно-политические сполохи революций 1917 года и гражданской войны как трагичные полифонические мелодии эволюции православной культуры.

Для Федотова человек выступает как судьбоносец культуры: смысл мировой истории, судьбы культуры в истории и как следствие - облик человека в культуре - предельная формула социолого-философского мировоззрения ученого. Но во всех социологически ориентированных, жизненно соразмерных моделях Федотова присутствует универсальная точка отсчета - Россия как непреходящий предмет научного творчества. С его точки зрения, вся история России представляет собой процесс принципиального преодоления ее лучшими умами «апокалипсического соблазна» в видении перспектив развития. Ни концепция бесконечного прогресса секуляризированной Европы в духе общественной мысли Нового времени, ни идея о фатальности гибели «потусторонней» для Запада цивилизации русской православной религиозности не были созвучны мировосприятию Федотова. Постулируя в начале 30-х годов цель построения в Европе и России «Нового Града», способного отказаться от трагичного в неизбывности своей стремления континента к военной катастрофе, ученый обращал особое внимание на решение «социальных вопросов». Трудовой социализм, свобода личности вопреки догматам фашизма и коммунизма, христианство, русский патриотизм - вот те идеалы, которые мыслитель считал главными в любых проектах общественных трансформаций. Именно через парадигму этих ценностей культуры призывает Федотов создавать целостный облик истории российского государства, целостную социальную модель его общественной эволюции. Осуществляя социологический анализ истории русской интеллигенции, Федотов утверждал, что, пройдя целый век с царем против народа, она некоторое время противостояла и народу и царю (1825-1881) и, наконец, поддержала народ против царя (1905-1917). Для него интеллигенция - не столько носитель и генератор новых идей, сколько определенный общественный слой с его конкретными бытовыми чертами. Для Федотова антигосударственность интеллигенции сопряжена с ее антинациональными ориентациями. Патриотические круги дворянства и армии в принципе не могли, по Федотову, разделить такие идеи, а поэтому интеллигенция искала и нашла на собственную погибель себе сообщников в среде рабочих, крестьян и (что самое печальное) в слоях люмпен-пролетариата России. «Сталинократия» и ее торжество, по Федотову, вовсе не отменяют эту тенденцию, они лишь корректируют ее. Этот трагичный выбор - будущий крест государства российского, от разрешения этой диллемы зависит ее будущее. Социально-философские и социологические изыскания мыслителей российской эмиграции не только способствовали наработке принципиально нетрадиционных способов, средств и методов описания общественных реалий, но и обозначили ряд таких проблем эволюции советского и постсоветского общества, которые очевидно не подвержены простым решениям даже в конце XX столетия.

3.8. Социология в СССР (20- 30-е годы)

К началу 20-х годов немарксистская социология в Советской России располагала значительной институциональной базой, и ее влияние ощущалось на протяжении всех 20-х годов. Многочисленные партийные проверки, проводившиеся в партшколах, часто обнаруживали, что студенты вместо трудов классиков читают О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма.

Уже в первые годы Советской власти социологи немарксистской ориентации (П. А. Сорокин, Н. И. Кареев, В. М. Хвостов) издали ряд монографий и учебных пособий. Важным событием стал выход в свет сочинения П. А. Сорокина «Система социологии». Интенсивный процесс развития немарксистской социологии был остановлен прямыми репрессиями. Осенью 1922 года многие ведущие профессора-обществоведы были высланы из страны. В конце 1922 года закрываются кафедры общей социологии во всех центральных университетах, журналы «Мысль», «Экономист», а к концу 1924 года - все оппозиционные журналы.

В принципиально иной ситуации оказалась после Октябрьской революции марксистская социология. Уже в мае 1918 года, готовя проект постановления Совнаркома «О социалистической Академии общественных наук», В. И. Ленин записал: «Одной из первоочередных задач поставить ряд социальных исследований» [33. Т. 27. С. 368]. Первыми учреждениями по подготовке лояльных кадров обществоведов и проведению социальных исследований стали Институт красной профессуры в Москве (1921), Научно-исследовательский институт в Петрограде (1922), Социалистическая академия общественных наук, преобразованная в 1924 году в Коммунистическую академию. В 1922-1924 годах создаются коммунистические университеты в Харькове, Омске, Казани, Смоленске, Ростове-на-Дону и других городах. С 1922 года начал регулярно выходить «Вестник коммунистической академии», в 1925 году при Комакадемии было создано общество статистиков-марксистов (С. Г. Струмилин, М. Н. Фалькнер-Смит и др.). С середины 20-х годов стали создаваться кафедры марксизма-ленинизма во всех вузах страны. В конце первого послеоктябрьского десятилетия прекратили деятельность Философское общество, Большая академия духовной культуры, Социологическое общество и другие независимые объединения обществоведов.

Первой после 1917 года собственно марксистской книгой по социологии стала работа Н. И. Бухарина «Теория исторического материализма» (1922), получившая разгромную критику со стороны П. А. Сорокина. Тем не менее, в 20-е годы она пользовалась большой популярностью.

Приобретая академическую респектабельность и государственную поддержку, марксистская социология приспосабливалась к сложившемуся разделению научного труда в обществознании. Именно в начале 20-х годов в марксистской литературе прочно утвердился термин «социология», стали появляться первые монографии и учебные курсы. Это был период острых дискуссий по поводу социологического наследия Маркса - Энгельса - Ленина, содержания основных теоретических концепций марксизма и категорий исторического материализма. Многие социологи марксистской ориентации отличались европейской образованностью, хорошим знанием трудов своих западных коллег, научной терпимостью и недогматическим отношением к социологическим идеям Маркса. Поэтому дискуссии часто носили творческий характер.

В марксистской и немарксистской литературе 20-х годов широкое распространение получили позитивистские и натуралистические трактовки общественных явлений. Их теоретической базой стали различные направления «поведенческой психологии»: «коллективная рефлексология» В. М. Бехтерева, «биолого-исторический материализм» Н. А. Гредескула, «психологический бихевиоризм» А. М. Боровского, К. Н. Корнилова и др. Постулат единства законов природы и общества был очень популярен. Выступая против неокантианского противопоставления наук о природе и культуре, многие марксисты склонялись к вульгарно-натуралистическим концепциям общества. Открытое влияние позитивизма было подавлено к началу 30-х годов, хотя в неявной форме его воздействие всегда присутствовало.

Особенно популярны в 20-е годы были различные варианты биологизации общественных процессов, попытки соединить дарвинизм с марксизмом, идеи Фрейда и Маркса. Не было, пожалуй, ни одного крупного ученого-биолога, который в своих работах не высказался бы по основным проблемам теории общества. Биологизация общественных явлений часто сочеталась с психофизиологизацией поведения человека (В. М. Бехтерев, А. Иванов-Смоленский и др.). Сторонники психофизиологического редукционизма (В. М. Бехтерев и др.) сводили любые, даже самые сложные формы человеческой деятельности к простым актам рефлекторного поведения.

Многие марксистские издания были заполнены механистическими концепциями, воспроизводившими старые идеи механической школы в социологии, «социального энергетизма» (П. С. Юшкевич, А. А. Богданов). При всех недостатках в некоторых из этих работ содержались интересные в социологическом плане идеи, например «фитосоциология» И. К. Пачос-ского, «зоосоциология» М. А. Мезбира. К сожалению, ряд перспективных направлений, лежащих на стыке социологии, биологии, физиологии, психологии, к началу 30-х годов был свернут под влиянием радикальной марксистской критики. Во многих отношениях эта критика была справедливой, но идеологическая нетерпимость резко сужала сферу творческих поисков в социологии, способствовала канонизации марксистских положений об основах общественной жизни.

Институализация марксистской социологии в 20-е годы актуализировала проблему ее предметного самоопределения. Эти проблемы рассматривались во многих публикациях тех лет. В этой же связи усилилась критика позитивистского идеала социологического знания, сводившаяся часто к полному отрицанию возможности применения в социологии методов естественных наук. Потребность в методологической рефлексии вытекала из необходимости научного руководства конкретными социальными исследованиями и организации преподавания исторического материализма.

Большинство марксистов начала 20-х годов рассматривали исторический материализм как распространение принципов материалистической диалектики на общество (С. Л. Вольфсон и др.). В 1929 г. в Москве прошла дискуссия о марксистском понимании социологии. Многие участники дискуссии выступили против трактовки исторического материализма как простой дедукции общих положений диалектики. Постепенно дифференцировались учебные программы, стали появляться самостоятельные пособия по историческому материализму. Ряд ученых считали исторический материализм общей социологической теорией, т. е. наукой, имеющей тот же гносеологический статус, что и другие фундаментальные науки: физика, химия и т. п. Такой подход существенно противоречил марксистской традиции. Действительно, марксизм всегда претендовал на нечто большее, чем быть одной из наук, а именно на универсальное мировоззрение. Поэтому трактовка исторического материализма как общей социологической теории являлась определенной модернизацией учения Маркса и поэтому в течение многих последующих лет вызывала возражения ортодоксальных марксистов.

Столкнувшись с трудностями при определении предметной специфики марксистской социологии, ряд известных авторов (И. П. Разумовский, С. 3. Каценбоген и др.) предлагали считать исторический материализм философско-социологической теорией. Определяя предмет марксистской социологии, большинство социологов начала 20-х годов воспроизводили идеи Конта, Спенсера, Дюркгейма. Социология понималась как наука об обществе в целом, о сложно организованной социальной системе. После широкой дискуссии о содержании и методологической роли понятия «общественно-экономическая формация» марксистская социология стала определяться как наука о закономерностях развития и смены общественных формаций.

Проблема предмета социологии сопрягалась с проблемой структуры социологического знания. В работах С. А. Оранского, И. П. Разумовского, В. И. Ивановского обосновывалась идея трех уровней: общая теория, специальные дисциплины, конкретные исследования.

Активно обсуждался в 20-е годы вопрос о соотношении социологии и практики, в некоторых работах предпринимались попытки анализа гносеологической и логической природы прикладного социального знания. Проблема факта и ценности в социологии решалась главным образом на основе известного марксистского принципа партийности

В первой половине 30-х годов исследования в области методологических проблем социологии фактически прекратились. К середине 30-х годов полностью возобладала упрощенная точка зрения на исторический материализм как на конкретизацию положений материалистической диалектики, составную часть марксистской философии.

Эта позиция была поддержана И. В. Сталиным в его работе «О диалектическом и историческом материализме». Марксизм в стране все больше изолировался от западной социологии и превращался в охранительную доктрину. Тем не менее, в 20-е годы еще сохранялись относительно благоприятные условия для научных дискуссий. Такие общесоюзные дискуссии прошли практически по всем фундаментальным проблемам исторического материализма: соотношению общественного бытия и общественного сознания, содержанию понятий общественно-экономическая формация, базис и надстройка, производительные силы и производственные отношения, классы, семья и др. Это был наиболее творческий период в истории советской социологии. Популярность марксизма в сфере европейской интеллигенции росла, в рамках марксизма формировались различные ориентации. В самом общем плане можно выделить две линии. Первая продолжала традицию формационного подхода к истории общества (В. В. Адорацкий, С. Л. Вольфсон, В. П. Полгин, С. А. Оранский и др.) Они рассматривали историю как поступь закономерно сменяющих друг друга формаций. Другая развивала активистскую модель Ленина, акцентируя внимание на решающей роли революционно-преобразующей практики и субъективных факторах исторического развития (А. А. Богданов и др.).

Первые же попытки систематизации марксистской концепции общества, согласования многочисленных и часто противоречивых высказываний классиков породили острые разногласия и идеологические обвинения. В 20-е годы были сформулированы многие идеи, определившие на долгие годы содержание внутримарксистских теоретических споров. Прошедшие в 20-е годы дискуссии по Основным понятиям исторического материализма выявили самые различные точки зрения. Особенно характерна в этом плане длившаяся в течение двух лет (1927-1929) на страницах журнала «Вестник Коммунистической академии» дискуссия о структуре и движущих силах развития производительных сил общества.

Производительные силы часто сводились к средствам производства, технике. Большинство разделяло точку зрения на производительные силы как диалектическое единство орудий труда, предметов труда и рабочей силы. Не меньше разногласий вызвал вопрос о содержании понятия «производственные отношения». Значительным влиянием пользовалась «организационная концепция» производственных отношений Н. И. Бухарина. По мнению его оппонентов, трактовка производственных отношений как «трудовой координации людей» игнорировала решающую роль отношений собственности на средства производства. В то же время ряд исследователей сводили всю проблематику социального прогресса к развитию производственных отношений.

Пытаясь ответить на фундаментальный вопрос о причинах развития производительных сил, авторы многих публикаций склонялись к концепции «саморазвития», в качестве конечной причины развития производительных сил объявлялась диалектика составляющих их элементов.

Интерпретация марксистской теории общественного развития привела к обычным для марксизма разногласиям. Многие теоретики (А. А. Богданов, Н. И. Бухарин, Ю. К. Милонов и др.) были близки к идеям технологического детерминизма. Производительные силы понимались ими как конечная причина общественного прогресса. В явной или скрытой форме часто высказывались экономические интерпретации марксизма. «Экономическим», или иначе «историческим», материализмом, - писал известный теоретик марксизма М. Н. Покровский, - называется такое понимание истории, при котором главное, преобладающее значение придается экономическому строю общества и все исторические перемены объясняются влиянием материальных условий». Марксисты-диалектики (С. 3. Каценбоген) возражали, как правило, неубедительными ссылками на относительную самостоятельность надстройки по отношению к базису.

В качестве движущих сил общественного развития рассматривались рост и усложнение человеческих потребностей, среди молодых ученых была популярной идея комбинации многих факторов как условий социального прогресса. После длительных дискуссий, взаимных политических обвинений в середине 30-х годов общепринятой стала схема объяснения социального прогресса на основе закона соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил.

Октябрьская революция обострила проблемы социальной структуры общества. Эволюция классовых отношений находилась в центре внимания социологов самых различных направлений. П. А. Сорокин критиковал марксистов за сведение всей проблематики социальной структуры к классовому делению общества, указывал на «принципиальную невозможность» создания бесклассового общества в силу непреодолимых качественных различий между людьми. Социологи, более лояльно относившиеся к марксизму (К. М. Тахтарев, С. И. Солнцев и др.), подчеркивали решающую роль классового расслоения общества, объясняли происхождение и эволюцию классов в духе Спенсера или Дюркгейма. Они обычно не признавали классовой борьбы как движущей силы общественного прогресса. Источником развития, по мнению К. М. Тахтарева, являются не классовые, а национальные отношения, лежащие в фундаменте социальной солидарности и общества. В начале 20-х годов многие социологи-марксисты избегали резко критических оценок немарксистских концепций классов. Позже в литературе стала все чаще появляться вульгарно-идеологическая оценка взглядов Н. А. Бердяева, М. И. Туган-Барановского, Э. Дюркгейма, К. Каутского и других немарксистских или социал-демократических философов и социологов. В центре дискуссий 20-х годов оказалось определение классов, данное Н. И. Бухариным в работе «Теория исторического материализма»: «Под общественным классом разумеется совокупность людей, играющих сходную роль в производстве, стоящих в процессе производства в одинаковых отношениях к другим людям, причем эти отношения выражаются также и в вещах (средствах труда)» [7. С. 323-326].

Под влиянием бухаринского подхода находились многие известные марксисты 20-х годов. В основе концепции классов А. А. Богданова и Н. И. Бухарина лежали представления об исключительной важности технико-организационных отношений в формировании социально-классовой структуры общества, делении общественного труда на управленческий и исполнительский. Такое деление возникает везде, где создаются хотя бы зачатки социальной организации. Поэтому классы - естественный и необходимый элемент общества. Интеллигенция, с этой точки зрения, - класс «технических организаторов». В разбитых обществах важное значение для социальной стратификации приобретает субъективный фактор (А. А. Богданов), т. е. классовая самоидентификация.

Хотя в 20-е годы были попытки выйти за рамки традиционного марксистского подхода к классам, они не оказали существенного влияния на дальнейшее развитие марксистской социологии. Большинство марксистских исследований было посвящено детализации уже сложившейся концепции, разработке таких понятий, как основные и неосновные, промежуточные, переходные классы, понятий, описывающих внутриклассовую дифференциацию, «подклассы», «классовые типы», «отряды» и т. п., а также анализу межклассовых отношений в переходный период.

После введения нэпа в деревне усилились процессы социально- классовой дифференциации. Крестьянство превратилось в самостоятельную политическую силу. Возникли острые дискуссии о социальной направленности этих перемен. Левые марксисты, опираясь на многочисленные обследования, проводившиеся, как правило, по методикам, отвечавшим их политическим установкам, видели в новых явлениях угрозу политическому режиму (Л. Н. Крицман, К.А. Карев и др.). Правые сторонники Н. И. Бухарина на основе собственных данных доказывали обратное.

В марксистской литературе второй половины 20-х годов крестьянство определялось как основной наряду с пролетариатом класс переходного общества.

В своем анализе социальной структуры троцкистские теоретики видели в послеоктябрьском обществе лишь два основных класса: буржуазию и пролетариат (крестьянство рассматривалось как мелкая буржуазия) и, следовательно, только один тип классовых отношений - классовую борьбу. Многообразие отношений между хозяйственными укладами сводилось к беспощадной борьбе между социалистическим (государственным) и мелкотоварным укладом, к действию двух противоположно направленных «законов» («закона стоимости» и «закона первоначального накопления»). Решающее столкновение пролетариата и крестьянства представлялось неизбежным, поэтому Е. Преображенский и другие левые марксисты выдвинули в середине 20-х годов лозунги «диктатуры промышленности», «политики сверхиндустриализации», в последующем по сути реализованные Сталиным. Сторонники Н. И. Бухарина рассматривали народное хозяйство по схеме двух «незамкнутых частей» (социалистического и капиталистического секторов), стихийно приходящих в равновесие. Соответственно в переходном обществе выделились два класса (рабочий класс и мелкотоварное крестьянство). Авторы «теории двухклассового общества» исходили из представлений об устойчивости средних слоев крестьянства, а это явно противоречило ленинскому анализу. В начале 30-х годов сторонники Н. И. Бухарина, как и он сам, были репрессированы.

С началом массовой коллективизации деревни марксистская социология оказалась в необычном положении. Возникающие новые социальные явления не поддавались объяснению в традиционных понятиях. Теоретические споры о социальной (капиталистической или социалистической) природе кооперации переросли в открытую политическую борьбу между различными школами. Подверглись репрессиям сторонники «семейно-трудовой теории» и «теории устойчивости» мелкотоварного крестьянского хозяйства. После острых дискуссий и политической борьбы групповая коллективная собственность была квалифицирована как разновидность социалистической, а процесс коллективизации был представлен как часть более общего процесса уничтожения классов. Концепция бесклассового социалистического общества была в начале 30-х годов почти общепринятой среди социологов-марксистов. Она формально логически вытекала из общей теории. В исходной абстрактной модели К. Маркса буржуа и пролетарии действительно конституируют друг друга. Попытки же прямого приложения идеализированной модели к конкретной исторической реальности приводили многих марксистов к парадоксальному выводу о том, что ликвидация капиталистических элементов в городе и деревне означает переход к бесклассовому обществу. Такой вывод явно противоречил фактам. Поэтому к середине 30-х годов для описания социальной структуры сложившегося общества стали использоваться понятия «новые классы», а затем «новые социалистические классы», то есть понятия, которые в классическом марксизме отсутствовали и в целом противоречили доктрине.

Если в 20-е годы применение марксистской теории классов, и прежде всего ее рациональных элементов, подчеркивающих важную роль в социальной дифференциации отношений собственности, имело смысл, то «изобретенные» в 30-е годы искусственные конструкции не столько объясняли, сколько искажали суть происходящих в социально-классовой структуре перемен. Процессы, которые возвращали общество к докапиталистическим, феодальным по сути, формам социальной стратификации, выдавались за прорыв в качественно новое ее состояние.

«Крепким орешком» для марксистских социологов всегда была проблема интеллигенции. В 20-30-е годы эта проблема рассматривалась главным образом в идеологическом плане. Из научных работ следует отметить статью С. Л. Вольфсона «Интеллигенция как социально-экономическая категория» (1925). По мнению автора, профессиональная занятость умственным трудом выделяет интеллигенцию как особый социальный слой общества, «классовый коэффициент» интеллигенции придает характер труда, то есть труд в форме ремесленной, предпринимательской деятельности, или в форме наемного труда. С. Л. Вольфсон преувеличивал масштабы пролетаризации интеллигенции в западном обществе. Как и другие марксисты тех лет, он не понял новых тенденций, связанных с формированием «среднего класса», и роли в этом процессе образованных слоев общества.

К середине 30-х годов окончательно сложилась широко известная по марксистским учебникам концепция социальной структуры социалистического общества, включавшего два неантагонистических класса (рабочий класс и колхозное крестьянство) и межклассовую прослойку - трудовую интеллигенцию. Предполагалось, что постепенное сближение двух форм собственности (общенародной и колхозно-кооперативной) приведет к социально однородному обществу. Эта социальная утопия выполняла в основном идеологические функции.

В теоретических работах по проблеме наций и национальных отношений в 20-30-е годы преобладали взгляды, сформулированные И. В. Сталиным в его публикациях «Марксизм и национальный вопрос» и «Национальный вопрос и ленинизм». Нация понималась как объект с готовым набором признаков. Обсуждение проблемы сводилось к комментариям по поводу сталинских дефиниций. Сталинистский подход был в дальнейшем надолго утвержден в советской социологической литературе, в результате споры о дефинициях заслонили проблемы теории в целом. Одним из серьезных недостатков публикаций 20-30-х годов по проблемам наций было отсутствие четких разграничений национальных и этнических общностей, национальных и этнических процессов. Рассматривая проблему соотношения этнической и национальной общности, большинство марксистов считали, что нация возникает на основе готовых этнических общностей. Проблема обратного влияния национальных процессов на этнические оказывалась вне поля зрения.

Революционное насилие над обществом затронуло в России все сферы общественной жизни, в том числе семью. Это обстоятельство вызывало повышенный интерес к семье многих марксистских теоретиков и партийных лидеров. В 20-е годы вышел в свет ряд публикаций В. А. Быстренского, А. В. Луначарского, А. М. Коллонтай и др. Появились первые исследования проблем генезиса семьи и брака, закономерностей развития семейно-брачных отношений в различных общественных формациях, социальных функций семьи, перспектив развития семьи в социалистическом обществе. Из публикаций 20-30-х годов выделялись монографии С. Я. Вольфсона, являющиеся характерным примером становления в рамках марксистской социологии специальных социологических теорий. Создать марксистскую социологию семьи С. Л. Вольфсон считал делом чести марксистской мысли.

На фоне преобладающего в 20-30-е годы в марксистской социологии абстрактного теоретизирования, а то и просто схоластики указанные работы были в числе немногих, в которых предпринимались попытки сочетания теоретического и эмпирического анализа, хотя сами факты в силу идеологических установок часто интерпретировались неверно. Так, рост числа разводов в СССР истолковывался как показатель распада института семьи вообще. Односторонний институциональный подход к исследованию семьи, игнорирующий ее характеристики как малой группы, приводил к построению моделей семьи по принципу формальной организации, жестко детерминированной со стороны экономических, правовых институтов и норм.

Тем не менее, если теоретические поиски в марксистской социологии 20-х и особенно 30-х годов находились под мощным прессом идеологического давления, то в области социографии новые социальные потребности создавали более благоприятную ситуацию для сбора информации о происходящих в стране социальных процессах. В этом, пожалуй, была главная причина существенного разрыва между теоретическими и эмпирическими исследованиями. Активная работа в области эмпирических социальных исследований началась уже в годы гражданской войны. Ряд исследований, посвященных сбору информации о социальных последствиях революции, провели сотрудники Петроградского социобиблиологического института. В 1920 году под руководством П. А. Сорокина в Петрограде проводились исследования профессиональных групп. Это был первый опыт эмпирического приложения его теории социальной стратификации. К 1923 году немарксистские социологи были вынуждены прекратить свои исследования. Однако потребность в социальной информации сохранялась.

Наиболее характерной формой организации сбора социальной информации в 20-е годы стали «социальные обследования», которые проводили центральные и местные органы власти. Социальные обследования обычно тщательно готовились. Программы обследований публиковались в печати. По их результатам издавались монографии, многочисленные статьи в журналах и газетах. Техника проведения анкетных опросов лишь начала формироваться, почти исключительно применялись открытые вопросы. Особый интерес представляет опыт применения тестов в социологических исследованиях проблем образования и воспитания. В социологии 20-х годов в основном использовались нестандартизованные процедуры сбора эмпирической информации: монографическое описание, неформализованный опрос и др. Несмотря на и