Социологические концепции российского неокантианства

Неокантианство явилось одним из ведущих течений теоретической мысли России конца XIX - начала XX века. Наибольшее распространение среди российских мыслителей получили идеи прежде всего баденской школы (В. Винлельбанда и Г. Риккерта) с ее проблематикой обоснования специфики социального познания и теории ценностей. При этом русские неокантианцы были не столько благодарными учениками, сколько удачливыми соперниками своих немецких коллег. К тому же постановка аналогичных проблем, при их самостоятельном решении, была представлена и в своей философско-социологической традиции (например, в русской этикосоциологической школе, с которой представители российского неокантианства вели постоянную полемику). Существовало и самостоятельное собственно социологическое направление неокантианства. В последнем можно выделить два направления.

Первое из них представлено прежде всего именем Л. Ж Петражицкого (1867-1931), социолога, психолога, правоведа. Его основные работы: «Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии» (1908) - и двухтомник «Теория государства и права» (1909-1910). Условно его можно назвать психологической интерпретацией неокантианства. К. тому же Л. И. Петражицкий пытался использовать в своих теоретических построениях ряд идей позитивизма.

Второе направление можно условно назвать нормативистским. Оно представлено четырьмя авторами. Это социолог и историк А. С. Лапо-Данилевский (1863-1919). Его основные социологические работы: двухтомник «Методология истории» (1910-1913) (было задумано три тома) и «Основные принципы социологической доктрины О. Конта» (1902). Хотя следует заметить, что выделение собственно социологических работ у представителей данного направления весьма относительно, так как «социологизм» вообще характерен для их подхода. Кроме А. С. Лаппо-Данилевского, это еще три философа, социолога и правоведа: Б.А. Кистяковсий (1868-1920), основные работы: «Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права» (1916), итоговый труд мыслителя, а также «Общество и индивидуальность» (издана в 1899 году в Берлине на немецком языке); П.И. Новгородцев (1866-1924), основные работы: задуманный трехтомник «Введение в философию права», из которого было издано лишь две части: «Кризис современного правосознания» (1909) и первая часть труда «Об общественном идеале» (1917), а также «Политические идеалы древнего и нового мира» (2 выпуска, 1913-1914); В.М. Хвостов (1868-1920). основные работы: «Социология» (вышел только первый том в 1917 г.), «Основы социологии. Учение о закономерности общественных процессов» (1919), «Теория исторического процесса» (1910), «Нравственная личность и общество. Очерки по этике и социологии» (1911). Кроме того, Б. А. Кистяковский являлся одним из авторов известного сборника «Вехи» (1909), а П. И. Новгородцев—соавтором не менее известного сборника «Из глубины» (1918, опубликован в 1921 году), а также составителем и автором сборника «Проблемы идеализма» (1902).

К неокантианству и к социологии они пришли от своих профессиональных проблем - необходимости разработать концептуальный фундамент истории и правоведения как науки. Их позицию характеризовало резкое неприятие позитивизма и натурализма. В этой связи они дали классические образцы критики причисляемого ими к натурализму марксизма (особенно Л. И. Новгородцев и Б. А. Кистяковский). Резко полемизировали они и с субъективной социологией (прежде всего Б. А. Кистяковский).

Все они активно занимались также проблемами этики (особенно В. М. Хвостов). Своей основательной критикой они не смогли преодолеть «позитивистской традиции», имевшей глубокие корни в русской науке, однако способствовали своими аргументами переходу русского позитивизма на новую ступень развития, прежде всего в лице П. А. Сорокина. Не смогли они и «преодолеть марксизм», но не способствовали ли они своими аргументами его как концептуальному, так и нравственному преодолению С. Н. Булгаковым. Н. А. Бердяевым, П. Б. Струве? Представляется, что место и роль неокантианства оценены еще недостаточно.

Объединяло же их в позитивном, а не в критическом плане прежде всего стремление нормативистского обоснования социального познания в целом, теоретической социологии в частности. И здесь при всей общности подхода обнаруживаются существенные особенности каждого из мыслителей. И интересны они именно этой спецификой. Поэтому рассмотрим позицию каждого из них в отдельности, в последовательности, которая весьма условно «задается» их отношением к проблеме психологизма социального познания - от требования необходимости его «изживания» на одном полюсе (Б. А. Кистяковский и П. И. Новгородцев) до констатации его «неизживаемости» на другом (А. С. Лаппо-Данилевский и В. М. Хвостов).

Б. А. Кистяковский исходил из общей для неокантианцев констатации кризиса в современном социальном познании и необходимости искать выход из него в области методологии. Причина кризиса усматривалась им, во-первых, в субъективизме и релятивизме общественной науки, которые имеют тройственное происхождение: а) прагматизм сводит знание к познанию, а последнее к практической пользе, выгоде, привнося тем самым в науку категории из обыденного опыта; б) марксизм в конечном счете идеологизирует науку; в) субъективная школа в социологии исходит из категорий возможного и желательного, абсолютизируя произвол исследователя. Вторая причина кризиса видится в некритическом заимствовании прежде всего позитивизмом категорий и методов естественных наук, что игнорирует специфику предмета социального знания - изучение человека как деятеля и творца культуры, вносящего постепенно в общество все больший элемент сознательной организации, преодолевающего стихийность социальных процессов. Третья причина - неразграниченность социологии и социальной философии, господство особого рода философского психологизма в социальных науках, возможность сведения их к изучению сугубо психических процессов. Да, по Б. А. Кистяковскому, особенность социальной действительности заключается в психологическом взаимодействии между индивидами. Да, познание принудительно психологично по самой своей природе. Однако ни социальный мир, ни социальное познание нельзя трактовать чисто психологически.

Кризис социальных наук, следовательно, не столько чисто научный, сколько гносеологический. Поэтому необходимо осуществить анализ уже выработанных социально-научных теорий, исследовать применявшиеся при их построении приемы мышления. Эта рефлексия социологии над своим предметом должна стать постоянной и способствовать ее самоутверждению и преодолению рабской зависимости от социальной философии и некритического заимствования понятий и методов из других наук. В фокусе внимания социологии всегда должны находиться три круга вопросов. 1) проблема образования социально-научных понятий; 2) проблема применимости причинного объяснения к социальным явлениям; 3) проблема роли и значения норм в социальной жизни и их влияния на трактовку причинности. Из них только третий круг вопросов нуждается в привлечении социально-философского значения, первый же и второй должны разрабатываться сугубо средствами социологии.

Основная задача социального познания, согласно Кистяковскому, заключается в обработке социальных явлений с точки зрения категорий общности, необходимости и долженствования. Нельзя, с одной стороны, подменять должное возможным. Социология не занимается регистрацией социальных возможностей'. Она исследует причины, сделавшие социальные факты, как сложную комбинацию явлений, необходимыми. С другой стороны, трактуя сходное как повторяющееся, она выходит на уровень общего, а следовательно, неверно и отрицание этико-субъективными социологами применимости объективных (генерализирующих) методов в социальном познании.

В центре его внимания находились проблемы соотношения стихийного и сознательного, единичного, случайного и законосообразного. В понимании именно этих вопросов ученый видел основное различие подходов естественных и социальных наук, хотя и считал, что их нельзя резко противопоставить друг другу. Их объединяет природа объектов, с которыми они работают. Открыть закон, поясняет Б. А. Кистяковский, - значит изолировать однородные явления, находящиеся в причинной связи между собой: знание нескольких таких пересекающихся рядов позволяет вывести закон. Но в действительности (и природной, и тем более социальной) нет ни простого (полностью однородного), ни изолированного (не связанного с бесчисленным количеством других явлений). Мыслители работают в познании с идеальными конструктами, только по отношению к ним с необходимостью приложимы выведенные закономерности. Они находятся, следовательно, вне реальных обстоятельств времени и пространства, они, иначе, вневременны и внепространственны. Тем самым выявляются общезначимые априорные формы мышления и прилагаются затем к конкретным процессам развития.

Рассматривая марксизм как одну из основных социологических школ, Б. А. Кистяковский считал, что, развивая свою теорию, немецкий ученый совершил как минимум две методологические ошибки. Во-первых, речь можно вести лишь о причине в каком-либо изолированном ряде. К. Маркс же выдвинул тезис о конечной причине социальных процессов. С равным успехом можно доказывать, что такой конечной причиной является не экономика, а вращение Земли вокруг Солнца. Во-вторых, он натурализировал свою схему, введя в качестве объясняющего принципа понятие эволюции, которое не дает ответа на вопрос о причине развития, а только констатирует его наличие. Эволюция сама является результатом пересечения ряди причин.

Неверна, по Б. А. Кистяковскому, и марксистская интерпретация классов и классовой борьбы. С одной стороны, эти понятия формулируются как понятия экономические. Они же суть категории социально-психологические, утверждал российский социолог. Общности (в том числе и классы) формируются в ходе психологического взаимодействия между людьми, в процессе складывания особых типов отношений, но сами эти отношения конституируются прежде всего вырабатываемой однородностью общих чувств, желаний, стремлений, мыслей. Именно эта однородность, социальные дифференциация и ассоциация как продукты человеческого взаимодействия выступают предметом интереса социологии. Понятие класса к тому же, с другой стороны, является конкретно-историческим, видовым, характеризующим только некоторые ступени процесса социальной дифференциации. Родовой же категорией, позволяющей «схватывать» процесс не только социальной дифференциации, но и процесс социальной ассоциации, выступает понятие социальной группы. Соответствующим образом соотносятся и понятия социальной и классовой борьбы.

Подытоживая сказанное, необходимо подчеркнуть, что, согласно Б. А. Кистяковскому, суть познания заключается в выявлении с помощью операций выделения, изолирования и отвлечения общезначимых причинных соотношений, обладающих предикатом безусловной необходимости, т. е. внепространственности и вневременности. Истина, следовательно, не вне, а внутри нас. Природа (как и социум) сама по себе неисчерпаема и многообразна, мы ее схематизируем. Она (как и социум) сама по себе не знает необходимостей и случайностей. Это конструкты нашего понимания. Однако сходство подходов естествознания и социального знания на этом и заканчивается.

Для естествознания достаточно идеи необходимости. Для социологии этого мало, коль скоро она имеет дело с исследованием деятельности людей. В социальном познании столь же общеобязательно следование идеям справедливости. Оно предполагает не только отыскание истины, но и оценку деятельности людей с позиции этически должного. В общественных процессах и их институциализациях идет не только процесс естественного стихийного изменения, но и неумолимо постепенно реализуется все более осознаваемое людьми стремление к справедливости, заложенное в них природное нравственное (и эстетическое) начало.

Добро столь же вневременно и внепространственно, как и истина. То или иное нравственное предписание может быть неизвестно некоторым или даже многим, оно может быть по-разному сформулировано и различно применяться в конкретной общественной практике, но само его значение не зависит от этих факторов, оно безусловно и общеобязательно для нашего сознания, а следовательно, и объективно. То обстоятельство, что оно появилось и стало употребляться сравнительно недавно, еще ничего не решает. Закон всемирного тяготения также был открыт сравнительно недавно, но из этого ведь не следует, что до своего открытия он не действовал. Мы понимаем только то, что представляем себе необходимым и справедливым (если речь идет о действиях людей). «Иными словами, необходимость какого-нибудь социального явления в естественно-причинной связи его совсем не исключает суждения о нем с точки зрения справедливости» [29. С. 177]. Более того, уровень телеологии (целей деятельности) является высшим проявлением и оформлением социальной связи. Долженствование тем самым вмещает в себя необходимость и возвышается над нею. Социальная необходимость нормативна по самой своей природе.

Основой социального познания должен стать, таким образом, новый (научно-философский, а не метафизический или мистический) идеализм, разрабатываемый авторами «Логоса», выросший из этики на основе отрицания натуралистической социологии и марксизма. Конечная цель нового идеализма трактуется Б. А. Кистяковским как решение этической проблемы чисто научным путем. Он исходит из двух тезисов: 1) признания автономии и свободы человека; 2) факта существенности его оценочной деятельности, на основе которого провозглашается принцип самоценности человеческой личности и равноценности личностей между собой. На основе своей автономии и свободы человек создает себе идеалы и требует их осуществления в действительности. Но если традиционный идеализм на этом основании идет к познанию метафизического сущего путем интуиции и религиозной веры, то научный идеализм идет путем научно-философских социологических разработок, получая вполне общеобязательные научные выводы. Задача социального познания - выявление норм и правил теоретического мышления, практической (нравственной) деятельности и художественного творчества. Тем самым в теории познания Б. А. Кистя-ковского последовательно проводятся принципы антипсихологизма, априоризма, нормативности.

Исследовательская часть социологического наследия мыслителя направлена главным образом на обоснование ценности права для практической жизни. Признавая его относительность по сравнению с безусловными истиной, красотой, справедливостью, верой, он утверждает, что духовная культура состоит не. из одних только ценных содержаний. Значительную часть ее составляют ценные формальные свойства интеллектуальной и волевой деятельности, среди которых наиважнейшую роль играет именно право. Оно дисциплинирует человека в гораздо большей степени, чем логика и методология или чем систематические упражнения воли. Это единственная социально дисциплинирующая система. Социальная дисциплина, по мнению Б. А. Кистяковского, создается только правом; дисциплинированное общество и общество с развитым правовым порядком - тождественные понятия. Право - это основное условие внутренней свободы человека. Игнорирование власти права неизбежно ведет к власти силы, росту несвободы. Русское же общество никогда не уважало права, русская интеллигенция состоит из людей, которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы. Поэтому здесь никогда не было прочного правосознания как необходимого условия нормального общественного развития. Отсюда путь России, как и любого другого государства, - признание, наряду с абсолютными ценностями, также и ценностей относительных - самого обыденного, но прочного и нерушимого правопорядка.

П. И. Новгородцев исходил в своих научных построениях в области социологии культуры из традиционной для неокантианцев критики наивного реализма - некритического постулирования объективности, независимости от познающего сознания изучаемых социальных фактов и связей. Свою задачу он видел в построении ценностной (нравственно-правовой) концепции общественной жизни, которая связана с познавательными интересами субъекта, а не соотносится непосредственно с так называемой исторической действительностью самой по себе. Логика социологии в этом смысле сводится к систематизации абстрактных гносеологических типологий, построений (конструктов) нашей мысли. Подвергал он критике также и генетико-эволюционные построения в обществоведении, игнорирующие самостоятельность и автономность (самоценность) морали, права и других социальных институтов, влияние их сложившихся и оформившихся структур на все последующее развитие общества.

П. И. Новгородцев страстно протестовал против отождествления культуры и общества, редукции общества к биоприроде, выступив с требованием априорного нормативно-ценностного рассмотрения мира. Принцип долженствования исходил у него из первичного бытия норм, которые, реализуясь через структуры личности, порождают в ходе взаимодействия индивидов структуры социума и культуры, которые выступают как вторичное бытие норм. Социальная закономерность, с точки зрения мыслителя, есть не что иное, как закономерность воли, действования людей, а социальный факт не есть «вещь» (как трактовал его Э. Дюркгейм), а есть «ценность», т. е. реализация цели в процессе веления, действования.

Исходя из этого нравственность и право можно и должно социологически изучать не только как историческое и общественное явление, но и как внутреннее, психологическое переживание, как норму и принцип деятельности личности. Чисто социологический подход неразрывно связан с подходами индивидуально-психическим и нормативно-этическим. Собственно социология констатирует возможность чего-либо, психология и этика дают оценку его необходимости.

Основная социологическая проблематика - изучение механизмов нормативной (морально-правовой) регуляции в социальных системах. Эта задача двойственна (точнее двуедина) по своей природе. Во-первых, необходим анализ структур индивидуального сознания, внутренних психологических переживаний. Во-вторых параллельно должен проводиться анализ структур внешних человеку культурных систем. Исходным для любого социального познания является принцип самоопределяющейся в социуме и культуре личности. Индивид - единственный источник социальных решений. Все остальные явления получают свой смысл, реальность и ценность только как индивидуальные переживания личности. Социальное целое (общество) суть создание отдельных лиц, только последние онтологически реальны. Они же конституируют культуру как индивидуальные переживания исторических субъектов. Культура выступает как область абсолютного, недостижимого идеала, социум - как более или менее приближенное к идеальному образцу культуры образование. «Вообще же, - постулирует П. И. Новгородцев, - идеальную цель общественного прогресса можно было бы определить так, что она заключается в стремлении к свободном)' объединению лиц на почве признания за ними их естественных прав» [44. С. 39].

Полное торжество того или иного культурного идеала в обществе, справедливое общественное устройство - не более как вредные утопии, приведшие к кризису, как сами общественные структуры, так и социальные науки. Разбору основных научных концепций, вызвавших кризис политических и общественных идей, П. И. Новгородцев посвятил ряд фундаментальных своих исследований. Он дал классические образцы критического анализа идеи правового государства и идеи индивидуализма, на которых выросла практически вся западная цивилизация, с одной стороны, и идей «земного рая», наиболее полно разработанных в марксизме и анархизме, - с другой. К сожалению, полностью замысел автором не был воплощен, но и то, что он успел сделать, вызывает восхищение полнотой и глубиной анализа, точностью диагноза, новизной предложенных подходов и решений.

Настоящее время, отмечал мыслитель, является временем крушения великих утопий. Это время кризиса европейского рационализма, безусловно веровавшего в действенность и неизбежность прогрессивного развития общества на основе успехов человеческого разума. В социалистических концепциях эта вера породила убежденность в возможности построения «земного рая» на основе переустройства форм человеческого общежития и формирования новой гармонически развитой личности. Однако современный кризис со всей очевидностью показывает, что нет и не может быть безусловно справедливых форм общественного устройства, как нет и не может быть универсальных средств их достижения (будь то правовое государство или социалистическая доктрина с ее рецептами). Человек может уйти от мира, но он никогда не сможет уйти от себя самого, от противоречий собственного духа.

Замена политического идеала (идеала правового государства) идеалом социального равенства (в марксизме, прежде всего) ничего в принципе не меняет. Более того, это есть известный возврат в прошлое, так как идея XVIII века о неотчуждаемости прав личности и идея XIX века о свободной индивидуальности в XX веке заменяется религиозной по своей сути идеей земного рая. Человеческая индивидуальность (ее духовная жизнь) шире и глубже политики и социальности. Ее нельзя сводить к каким бы то ни было отдельным общественным функциям. Поэтому и проблемы, с которыми сталкиваемся, не вне человека, а внутри его самого. То, что вне, лишь средство для нравственного прогресса. Нужна не вера в рай, в универсальность познающего разума, а вера в человеческое действие и нравственное долженствование. Не достижение конечной цели, что ведет к дурной бесконечности в гегелевском смысле слова, а постоянное стремление к вечно усложняющейся цели - вот основа общественного прогресса.

Все общественные формы принципиально относительны и несовершенны. Они всегда содержат в себе противоречие, возможность своего отрицания. Не так просто совместить в них требования справедливости и равенства, с одной стороны, и требования свободы воли - с другой. Нет и не может быть гармонии общей воли. Однако любые общественные формы, сколь бы несовершенны и преходящи они ни были, с неизбежностью выражают безусловность принципа личности. Следовательно, надо стремиться к максимальному увеличению числа лиц, руководствующихся в своих действиях принципом свободы воли, а тем самым способных влиять на общественное развитие. Не гармония совершенства, а свобода бесконечного развития является основой выхода из того глубочайшего кризиса, в котором пребывает общество, а соответственно и социальные науки.

Любая утопия, марксистская в том числе, покоится на вере в чудо всеобщего преображения, будь то человек или общество в целом. Но идеал невозможно воплотить в конечных явлениях и относительных формах.

Стремление к этому ведет не к земному совершенству, а к разрыву с практическими нуждами, чревато для социума катаклизмами и потрясениями. Однако Абсолют задает смысл жизни человека, относительно реализуется в его поступках и действиях, стремлениях и намерениях. Но это оправдание не будущим (марксизм), а вечным (нравственный априоризм), исходящим не из тезиса о жертвах во имя этого будущего, а из самоценности человеческой жизни. Поэтому любой индивид, а тем более ученый, должен действовать, максимально отстраняясь от давления внешних обстоятельств, но постоянно согласуясь с внутренними идеальными мотивами. Он должен исходить из вечного идеала добра, а не из утопии светлого будущего.

Требование следовать нравственному идеалу обязательно для любого, коль скоро он человек. Поэтому-то подлинной реальностью истории, подлинным предметом социологии является именно личность, хотя, с другой стороны, не следует забывать, что общество задает новое качество обособленному личностному опыту. Убегая от мира, человек всегда несет этот мир в себе. Следовательно, стремясь к познанию общечеловеческой истины, вселенской правды, социолог должен самым тщательным образом исследовать те возможности и пределы, которые кладут человеческому духу общественные формы, через которые идет развитие абсолютного идеала, во всех людях, а не в одном индивиде. Такими формами являются прежде всего государство, церковь, нация, культура, семья, как ранее - род и племя. Конечная цель, призвание социолога, как и любого мыслителя и ученого, - способствовать расширению пределов действия нравственного разума, а для этого он должен максимально избегать соблазнов абсолютного коллективизма (марксизм) и абсолютного индивидуализма (анархизм) в своих теоретических построениях.

Таковы основные максимы социального познания, согласно П. И. Новгородцеву. Мы же, постигая их, будем помнить и три вывода, сделанные в его фундаментальном исследовании марксистской доктрины: 1) «...Историческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма» [44. С. 504]; 2) «...Его значение состоит не в том, что он дал абсолютную формулу общественного идеала, а в том, что он был исторической необходимостью, насущным требованием времени. В этом смысле основное зерно марксизма глубоко вошло в новейшее сознание и стало необходимым элементом каждой политической системы, притязающей на титул современности» [44. С. 507]; 3) «...За марксизмом мы должны признать значение той идейной грани, после которой уже невозможен возврат нравственного сознания к прошлому, после которой и современное правовое государство должно было радикально изменить свой взгляд на задачи политики, на сущность, на принципы равенства и свободы» [44. С. 508-509].

Цель своей работы А. С. Лаппо-Данилевский видел в выведении социологии на новый качественный уровень развития через переход от «публицистического любительства» к научному профессионализму, к специализации в социологии. Основное внимание, как и все представители неокантианского направления, он уделил проблемам специфики социального познания, социологических методов исследования. Однако в отличие от правоведов П. И. Новгородцева и Б. А. Кистяковского в центре его интересов как профессионального историка оказались вопросы поиска синтеза истории и социологии. И вариант такого синтеза А. С. Лаппо-Данилевский сумел предложить.

Исходным для построения любой научной дисциплины А. С. Лаппо-Данилевский считал разработку ее методологии и гносеологии. Методология понималась им как определенная целостная система методов и принципов научного мышления, призванная. 1) прояснить используемые понятия; 2) организовать профессиональное мышление, обеспечивая его последовательность и согласованность; 3) выявить механизмы понимания в ходе человеческого познания. Теория познания, с его точки зрения, должна: 1) изучать роль и соотношение априорных и эмпирических компонентов в познании; 2) определять основания достоверности и общезначимости знания; 3) дать целостность разрозненным представлениям; 4) оценивать знание как единичное или общее. Только определив все эти свои основания, любая социальная наука может претендовать на самостоятельный статус.

В основании социального познания находится психология как ведущая наука о духе, обеспечивающая познание целей, оценок и воли субъектов социальных и исторических процессов. Психология задает всему гуманитарному знанию единство точки зрения и единство используемых систем понятий. Цель гуманитарной науки - выяснение психического содержания социальных и культурных фактов с последующей их типологизацией. Основными типологизирующими дисциплинами (а в этом отношении ведущими по отношению к другим гуманитарным наукам) как раз и являются история и социология, выявлению специфики которых и посвящена большая часть капитального труда А. С. Лаппо-Данилевского.

Подробно проанализировав специфику «номотетических» и «идиографических» методов в социальном познании, русский социолог констатирует, что первые направлены на отыскание закона, а вторые - на фиксацию фактов. Социология как наука «номотетическая» вырабатывает и использует прежде всего общие (генерализирующие) понятия. История как наука «идиографическая» работает прежде всего с понятиями, «схватывающими» индивидуальное, неповторимое, уникальное. Однако такая интерпретация методов и предметов данных наук, утверждает А. С. Лаппо-Данилевский, односторонняя.

Номотетика игнорирует специфику общественных явлений, которые в своем предельном случае есть не что иное, как объективация сознательного, психического взаимодействия людей друг с другом. Идиографика в свою очередь противопоставляет субъективно-смысловую интерпретацию объективному объяснению, опирающемуся на общенаучные принципы и категории, вне которых нет и не может быть абстрактного конструирования общественного процесса во всей его сложности.

Социология как социальная статика обращает внимание прежде всего на повторяющиеся явления. История как социальная динамика интересуется прежде всего развивающимися явлениями. Однако обе они стремятся к обобщению (при всей специфичности его понимания в истории и социологии). Индивидуальная картина прошлого уже есть обобщение. Поэтому необходим синтез номотетических и идиографических методов посредством методологической рефлексии и разграничение сфер их применения как в социологии, так и в истории.

С этих позиций А. С. Лаппо-Данилевский подвергает критике позитивизм (О. Конта) и экономизм (К. Маркса), которые, как и остальные предшествующие социологические школы, не улавливали специфики «социального фактора».

Так, О. Конт, пытаясь соединить в своей доктрине принципы трансцендентального идеализма (конечные цели познания) и материализма (отыскание логики в развитии социальной реальности), получил вполне натуралистическое и механистическое построение, совершенно игнорирующее специфику реальности. В центре внимания социолога должна находиться не столько повторяемость действий индивида, сколько «непрерывность его сознания». Основной акцент следует делать на целесообразном характере человеческой деятельности. Только выявив специфику социального объекта, можно обращаться к анализу тех или иных социальных форм, к исследованию которых «перепрыгивает», не проделав необходимой предварительной работы, О. Конт.

Экономизм же критикуется А. С. Лаппо-Данилевским за то, что пытается свести экономический фактор к чисто материальному, игнорирует активность сознания субъектов в экономической сфере и не проводит никакой связи между экономической деятельностью и этикой поведения индивидов, не исследует должным образом мотивации людей. Кроме того, он использует ряд неотрефлексированных методологических допущений (принцип причинно-следственной связи, принцип эволюции и т. д.). С достаточным на то основанием речь можно вести только о психической закономерности. Причинно-следственная связь есть лишь проекция вовне научной конструкции. Она приобретает действенность только будучи пережитой субъектом. Основная же мотивация поступков и действий индивида исходит из его внутренней свободы (как свободы от внешней детерминации). Только если причина осознана как мотив, она может через воление вылиться в действие.

Таким образом, социология является абстрактной, обобщающей наукой, построение которой не может опираться на понятия естествознания. Она, как одна из основных наук о духе, изучает особую психологическую форму законосообразности (казуальности и необходимости), под которой понимается абсолютно безусловная цель, определяющая структуру массовой человеческой деятельности и формы ее развертывания и реализации. Исторический прогресс трактуется при этом как все более ясное осознание этой цели и последовательная ее реализация.

Типологическое обобщение как «общее представление» или относительно общее понятие близко к понятию о среднем. В теоретико-познавательном отношении требования, предъявляемые к нему, более ослаблены, не столь жестки, как предъявляемые к эмпирическому обобщению, а тем более к закону. Тип как познавательная конструкция опосредует отношения случайного и закономерного. Он предполагает наличие явлений, не укладывающихся в его рамки, тогда как закон таких отклонений не допускает. Социолог различает «идеальный тип» как чисто мыслительный идеальный конструкт, который не обозначает никаких конкретно реальных (данных) явлений, вещей, событий, и «репрезентативный тип» как такой мыслительный идеальный конструкт, которому могут соответствовать многие единичные факты, хотя, естественно, они и не исчерпывают всего его содержания. Кроме того, можно выделить как самостоятельный «генеалогический (эволюционный) тип», констатирующий сходство отдельных экземпляров и их признаков на основе их общего происхождения.

За исключением последнего случая типология является, таким образом, прежде всего систематикой, а не объяснением. Она подготавливает («провоцирует») индуктивное изучение, которое может вывести на формулирование определенных законов. Тип, по А. С. Лаппо-Данилевскому, есть всегда относительное обобщение, последнее может быть более или менее широким, смотря по задачам исследования. Понятие типа есть понятие растяжимое, и объем типа может быть разным. С формальной точки зрения, тип как понятие о группе сходных между собой объектов и их признаков может быть представлен двояко: 1) как тип морфологический (группа формальных свойств), 2) как тип феноменологический (превращения группы формальных свойств), дающий представление о стадиях развития объектов.

Глубинное основание теории и методологии познания - учение о ценностях, так как только переживание и понимание ценности является предпосылкой объяснения. В этом отношении можно говорить об обоснованных и общепризнанных ценностях, которые далеко не всегда совпадают между собой. Наиболее жесткие критерии в познании задаются ценностью, обоснованной целью (или нормой). Однако историческое значение, то или иное явление, событие, тот или иной факт приобретают, только получая более или менее широкое распространение, т е. становясь ценностью общепризнанной, будучи оценены с точки зрения их действенности, объема их влияния на социум и культуру. Кроме исторического значения в познании важно выявлять индивидуальные значения, приписываемые изучаемому объекту субъективной оценкой историка или социолога. По возможности они должны элиминироваться, что, однако, полностью принципиально невозможно.

Конечная цель исследователя - познание социально-исторических связей в их целостности, задаваемой обществом. В рамках социальной статики необходимо знание коэкзинстенциального целого, т. е. устойчивой системы элементов, каждый из которых занимает определенное место в топографических пределах данного целого. В рамках социальной динамики необходимо знание эволюционного (развивающегося) целого, т. е. последовательной смены элементов, каждый из которых занимает определенное положение во времени, являясь моментом в хронологических пределах данного целого. В этом обнаруживается: 1) объединительная функция социологического и исторического познания по отношению к гуманитарному знанию вообще; 2) близость социологии и истории, несмотря на преобладание в них противоположных по своей направленности методов в частности.

Общим же постулатом социального познания является признание гипотезы чужой одушевленности - отсюда особая роль психологии. Всякий познает «чужое я» при помощи постановки самого себя в условия его душевной жизни. - считал ученый, - значит, повторяет ее, исходя из представления о собственной своей индивидуальности, как некого единства, а также из элементов собственной своей жизни. Само объективирование наших восприятий находится в зависимости от допущения в нашем сознании, что данный объект признается реально существующим и другими «я» (другими сознаниями). Мое и чужое «я» - взаимно обусловливающие друг друга части одного целого, и изучение их психического взаимодействия, конституирующего это целое, - суть социального познания.

Идеи, близкие А. С. Лаппо-Данилевскому, развивал еще один оригинальный представитель русского неокантианства в социологии, правовед и историк В. М. Хвостов, который значительно усилил аспект психологизма в теории и процедуру типологизации в методологии познания, оставаясь в целом в кругу идей, общих всему направлению.

Он сделал критический анализ трудов своих предшественников в социологии, классифицировав их взгляды на восемь школ в соответствии с преобладающей в том или ином течении ориентацией на редукцию знания к определенной уже сложившейся теоретической системе. Им были выделены и проанализированы механическая, географическая, этнографическая, биологическая, психологическая, экономическая, этическая и социальная школы в современной социологии. Причем только за последней, идущей от работ Э. Дюркгейма, им была признана собственно социологическая тематика. Однако господствующий в ней естественнонаучный подход не позволил и этой школе подняться до осознания специфики социальной реальности.

Сам В. М. Хвостов видел свою задачу в создании подлинно научной теории исторического процесса, которую он рассматривал как методологию и гносеологию исторического познания. На первом этапе своего творчества он разводил ее с собственно социологией как наукой об общих законах жизни и развития человеческих обществ. В более поздних его работах прослеживается тенденция к их отождествлению в неком более общем синтезе. Очень подробно рассматриваются им вопросы взаимоотношений социологии (теории исторического процесса) и истории как науки, в ходе этого анализа им создаются, по сути, основы оригинальной концепции социологии культуры.

Задача теории познания - установление границ доступного для нас знания и определение источников знания и его ценности. Она принципиально не может быть «освобождена» от психологических построений. Психология задает описательность нашему познанию (состав и происхождение знания), гносеология - нормативность (ценность знания). В основе социального познания должна лежать выработка критически проверенного мировоззрения, обеспечивающего познание истины как согласованности суждений о мире между собой и их соответствие данным опыта. В качестве такого мировоззрения, снимающего крайности эмпиризма и рационализма, В. М. Хвостов рассматривает идущий от И. Канта критицизм, постулирующий примат практического разума над теоретическим. Формы восприятия и мышления соответствуют вещам самим по себе: чем больше мы знаем, тем больше познаем мир сам по себе. Познание идет через сравнение и противопоставление трех типов категорий - предмета, свойства и состояния, - обеспечивающих сведение опыта к логичному единству. В фокусе теоретического анализа должны находиться отношения. 1) места и времени; 2) различия - сходства - тождества; 3) причины; 4) модальности. «Схватывание» объекта через комбинации типов категорий и видов отношений и обеспечивает познание объекта.

Наука в целом, по В. М. Хвостову, следует изучению каузальности, а не телеологии, за исключением человеческого действия, где цель выступает как одна из основных причин этого действия, где необходимо согласование внешнего и внутреннего опыта субъекта, его опыта и его мышления, что и предопределяет во многом специфику социального познания. Тело субъекта служит здесь посредником, связующим звеном между познающим сознанием, существующим только во времени и не имеющим пространственных характеристик, и познаваемым объектом как пространственно-временной протяженностью. Тело индивида одновременно принадлежит и субъекту и объекту.

Исходным для социального познания является, таким образом, признание онтологического дуализма общественной жизни, в которой одновременно проявляется действие естественно-стихийной и целеполагающе-психической закономерности Реальность конституируется как синтез данных восприятия (опыта) и приписываемой мыслью идеи (гипотезы) вещи в себе. Принятию такой идеи (гипотезы) нет противопоказаний в опыте, считал В. М. Хвостов. С одной стороны, она служит эффективным регулятором познания и средством согласования данных опыта, с другой - сущность познания как раз и описывается в категориях творческого синтеза опыта и мышления, так как результат его не содержится целиком в анализируемых причинах, но его нельзя вывести полностью и из чистого мышления. Продуктами этого творческого синтеза являются культурные ценности.

Социальные законы суть общие схемы порядка протекания человеческого общения. Они тождественны в пределе законам социальной психики. Поэтому сама социальная психология должна быть рассмотрена как часть социологии, изучающая формы коллективного сознания, осмысление мира с позиций данной социальной группы, вырабатывающая понятие социальной организации общества.

Односторонними называл В. М. Хвостов подходы, постулирующие приоритет или согласование действий индивидов в обществе или борьбы и антагонизма индивидов как двигателей общественного развития. Важен учет и того, и другого. Он возможен только в культуре как высшем синтезе, примиряющем в себе и противоположность естественно-стихийной и целеполагающей закономерности в рамках общей духовной закономерности. Культура понималась им при этом как целостность общепризнанных ценностей. В науках о культуре происходит синтез номотетических и идеографических методов, синтез общего знания социологии и статистики, с одной стороны, и индивидуализирующего знания истории - с другой. Основой его является принципиальная невыделяемость познания из психического мира, познание всегда есть синтез деятельности психики и культурных норм - ценностей.

Таким образом, по Хвостову, социальное познание отображает (точнее -конструирует) мир всегда с точки зрения определенной теории, а не сам по себе, хотя такое его существование постулируется (допускается).

Монистический взгляд на мир, следовательно, возможен только в области мировоззрения, но никак не в социальных научных дисциплинах, где он грозит господством одной точки зрения. Социальное познание должно исходить не из монизма, а из плюрализма, понимаемого В. М. Хвостовым двояко: 1) как допущение многообразия социальных теорий, синтезирующихся в единой культуре; 2) как требование учета действия различных общественных факторов, синтезирующихся в культуре, в рамках каждой из этих теорий. Ведь сами ценности имеют одним из своих источников содержание, созданное в процессе человеческого действования: мышления, чувствования, волеизъявления.

С этих позиций и была подвергнута критике В. М. Хвостовым за односторонность своих подходов предшествующая социологическая мысль: марксизм - за выпячивание экономического фактора, субъективная же школа российской социологии, предложившая первую редакцию теории факторов, - за «недоучет» факторов объективных.

Эти «факторы» выступают у В. М. Хвостова как элементы системы исторической причинности. Данное понятие - это идеальный конструкт, вводимый исследователем и позволяющий рассматривать примитивное, кастовое и правовое общество с точки зрения сочетания в них элементов устойчивости и изменчивости. В качестве основных устойчивых форм духовного общения людей подробно исследуются традиции подражания и дух времени, в качестве основных изменчивых форм - критика, реформы, революция, реакция и нововведения (идеи и изобретения). Специально проанализировано В. М. Хвостовым превращение идей в социальную силу при их максимальном соответствии имеющейся общественной традиции, а также их контрастное развитие в истории, когда господствовавшая идея сменяется прямо противоположной.

С точки зрения представлений о сочетании в общественном развитии устойчивых и изменчивых форм и исходя из принципа ограниченности и относительности нашего познания В. М. Хвостов подверг критике понятие о прогрессе как развитии, направленном в сторону ценной для нас цели. Он считает это понятие не вполне научным, так как оно предполагает: 1) знание абсолютного «мерила» ценности, для определения которого надо вывести представление о конечной цели существования человечества, а эта задача неразрешима средствами науки; 2) доказанность движения человечества именно к данной цели, что также средствами науки установить невозможно. Поэтому он предлагает заменить понятие прогресса понятием развертывания духовного процесса. Тем самым в фокусе внимания социолога оказывается анализ продуктов духовного общения людей и выявление духовной закономерности как общей схемы социального порядка. Изучая законы социальной психики, он исследует механизмы творения индивидами логических, правовых, моральных и эстетических культурных ценностей, которые следует не противопоставлять бытию, а «растворять» в нем как неотделимые от породившей их психической основы. К тому же значимой, с точки зрения последующего развития социологии, представляется следующая методологическая максима В. М. Хвостова - о чужом «я» мы судим сообразно своему «яи, поэтому важен процесс психологического вживания в исследуемую ситуацию, личностного переживания изучаемых фактов.

Исторически развертывание духовного процесса, согласно В. М. Хвостову, проходит три фазы: 1) скрытого состояния новой идеи, ее нахождения за порогом общественного сознания; 2) обретения идеей критической массы сторонников; 3) начала установления господства нового течения в борьбе с традицией. На последней фазе происходят трансформация самой идеи, ее приспособление к уровню понимания и ко вкусам массы, с одной стороны, и достижение компромисса с традицией - с другой. На этой основе конституируется тот или иной идеал, определяющий на некоторое время направление общественных изменений. Затем весь цикл повторяется на качественно новом уровне и на основе иных идей. Господствующие в определенную эпоху тенденции и идеал образуют то, что В. М. Хвостов назвал «духом времени», который по закону исторических контрастов (смена на противоположную любой идеи) может быть обращен как в будущее, так и в прошлое. Кроме контрастных эпох можно выделить также эпохи общественного пессимизма и апатии, считает русский социолог, а в качестве исторического примера развертывания идей он рассматривает идеи реформации, просвещения и романтизма.

Однако это не более чем общая схема, так как в реальности происходят постоянные отступления от общего духа времени. Это связано с принципиально непреодолимым неравенством в развитии конкретных индивидов, во-первых, и различных частей общественной структуры, различных общественных форм, во-вторых. В этом плане необходим соотносительный анализ общественных течений, кругов, союзов, организаций, прежде всего семьи, классов и государства как основных социальных форм. Кроме того, при изучении развертывания духовных процессов не следует преувеличивать роль разума, сознательного начала в социуме и истории и недооценивать темные стороны подражания и отталкивания, силы подсознания и агрессивные силы, дремлющие в человеке. Поэтому необходимо: 1) видеть всю противоречивость и неоднозначность установления справедливых отношений между личностью и обществом; 2) никоим образом не переоценивать роль резких изменений в общественной жизни, учитывать, что за революцией всегда следует реакция, что единственно прочной основой общественных преобразований может быть только путь реформ с опорой на традицию как стабилизирующий фактор в социуме.

Наконец, следует хотя бы в общих чертах отметить оригинальные идеи В. М. Хвостова в трактовке им уровней организации социологического знания. Так, он выделяет два уровня теоретической социологии: 1) так называемая основная социология как учение о природе общества и его основных законах: 2) социальная типология, работающая с общественными формами и продуктами общественной деятельности. Социальная типология рассматривается им как метод создания особых мыслительных конструкций на пересечении собственно социологии и истории, снимающий односторонность как номотетического, так и идиографического подходов. Социальный закон не допускает исключений, являясь очень жесткой познавательной конструкцией. Изучая же социальный тип, мы имеем возможность изучать и отклонения от него - мысль, развиваемая и А. С. Лаппо-Данилевским. Однако в отличие от него В. М. Хвостов так и не прояснил окончательно статус социальных типологий, то относя их к социологии, то считая их предметами конкретных социальных наук, оставляя за социологией исследование только процесса общения как такового. Определенную непоследовательность он допускал и полемизируя с Г. Зиммелем: признавая микросоциологический уровень социологического знания, основной пафос российский социолог обратил на защиту теоретической социологии, так и не прояснив своего понимания микросоциологии и ее места в своей системе. В этом отношении остается только сожалеть, что В. М. Хвостов не смог реализовать полностью замысел своей итоговой работы «Социология», второй, не вышедший том которой должен был быть посвящен анализу социологического объяснения и структуры социологического знания.