Московский великокняжеский свод 1479 Г.

^ § 1. ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ЕГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ

Еще в 1904 г. А. А. Шахматов, изучая сборник б. Московского архива иностранных дел № 20-25, ^* в котором на лл. 1 - 620 чита­ется «Летописец», названный в свое время Н. М. Карамзиным Рос­товскою летописью, определил состав этого «Летописца» как со­единение летописных сводов: с одной стороны, здесь слит Мос­ковский свод 1479 г., а с другой стороны - Новгородский свод, доводящий свое изложение до 1539 г. (Последний свод, от начала до 1448 г., передает нам текст Новгородской IV, а в пределах 1448 - 1539 гг. - новгородскую обработку московского свода XVI в.).
Наблюдение это было подтверждено привлечением рукописи Публичной библиотеки F.IV № 238, где оказался тот самый новго­родский свод, который лежит как слагаемое в составе Ростовской летописи. Свод этот А. А. Шахматов назвал по имени бывшего вла­дельца рукописи - сводом Дубровского.
Позднее основной вывод А. А. Шахматова, что при извлечении из Ростовской летописи текста свода Дубровского мы можем по­лучить Московский свод 1479 г., - подтвердился привлечением к изучению еще одного летописного свода из рукописного собрания той же библиотеки т. н. Эрмитажного № 416 б. (XVIII в.). Этот поздний и в общем весьма неисправный список драгоценен тем, что дал нам в отдельном виде второе слагаемое Ростовской летописи - Мос­ковский свод 1479 г. Правда, последняя статья Эрмитажного «О походе великого князя на Новгород ратию» прерывается на неокон­ченной фразе («и князь великий поволил им, и на третий день у себя велел быти им...»), -за которою идет незаписанная бумага, т. е.
_________
^* Шахматов А. А. «О так называемой Ростовской летописи». М., 1904. Его же: «Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.». Глава XXI.

-247-

свидетельствует нам, что протограф Эрмитажного был с утратою последних листов и вообще в дефектном виде (ср. с этим утрату на­чала рукописи, с которой делалась эта копия XVIII в.), почему нель­зя сказать, до каких годов доходило изложение протографа Эрмитажного до его дефектности. Однако тождественность этого сво­да с тем московским сводом, который получается при извлечении из Ростовской летописи новгородского свода XIV в. (или Дубровского), и тождество на всем протяжении, дает нам право думать, что про­тограф Эрмитажного в свое время доходил до описания того же 1479 г., каким заканчивается Московский свод, находящийся в со­ставе Ростовской летописи. ¹⁶⁴⁾

^ § 2. ИСТОЧНИКИ СВОДА 1479 г. ¹⁶⁵⁾

Изучение взаимоотношений Московских сводов 1472 и 1479 гг. должно преодолевать большие затруднения, потому что мы не рас­полагаем печатными изданиями списков, передающих нам эти мос­ковские летописные своды конца XV в. Ростовскую летопись в части до 1479 г. А. А. Шахматов дал в виде разночтений с Воскресенской, а с 1479 г. в полном тексте в своем названном нами исследовании о Ростовской летописи. В издании Археографической Комиссии XVIII т. ПСРЛ текст Ростовской летописи дан в виде вариантов к тексту Симеоновской на пространстве 1410 - 1479 гг. В издании Во­скресенской летописи Ростовская в свое время б. Археографическою комиссиею привлекалась в вариантах, но, к сожалению, весьма несистематически, и издание это не имеет значения для изучения текста Ростовской.
И все же Ростовская летопись оказывается в лучшем положении, чем свод 1479 г. Текст этого свода дан XVIII т. ПСРЛ только в пре­делах 1423 - 1472 гг., и нужно, конечно, высказать пожелание о ско­рейшем издании как полного текста Ростовской летописи, так и Эрмитажного списка и списка Дубровского ¹⁶⁶⁾ - для возможности изучения текста свода 1479 г. в более благоприятных условиях, чем ныне, равно как и всех списков Московского свода 1472 г., о которых мы подробно говорили в X главе.
Сличение текстов сводов 1472 и 1479 гг. прежде всего дает нам два важных наблюдения: 1) составитель свода 1479 г. вовсе не ограничился простою прибавкой к тексту предшествующего свода материала 1473-1479 гг., а предпринял большую летописную пере­работку всего текста свода 1472 г., и 2) свод 1472 г. был главным источником свода 1479 г. на всем протяжении его работы до 1472 г. включительно.
С 1425 и по 1472 гг. тексты обоих наших московских сводов сход­ствуют между собой, причем обнаруживаем на материале свода 1472 г. следы работы сводчика 1479 г.
Так, под 6938 г. в своде 1472 г. сообщалось, что «князь великий Василий Васильевичь и Фотей митрополит были в Троцех у Витовта», который при разъезде гостей удержал на 11 дней митрополита; когда Фотий приехал на Москву, то он в Новгороде литовском по-

-248-

лучил известие о смерти Витовта, случившейся через три дня после отъезда митрополита, «а князь великий тогда еще в Вязьме» Сводчик 1479 г. решил опустить из этой статьи всякое упоминание о великом князе. ¹⁶⁷⁾ Под 6955 г. сводчик 1472 г. в рассказе о смирении Василия перед торжествующим Дмитрием Шемякою, приведя образец покаянной речи великого князя, прибавляет: «сиа же и ина многа изглагола, им же несть числа и исписати не могу» сводчик 1479 г. сгладил эту фразу в безличное: «исписати не мощьно». В той же статье имеем еще две поправки: истопничишко великой княгини в своде 1472 г. определен так: «Ростопчею зовут» в своде 1479 г. поправлено: «Ростопчею звали»; дата прихода на Мо­скву победителя великого князя в своде 1472 г. читалась как 17 фев­раля, в пяток сырной (т. е. масляной) недели, а в своде 1479 г. сыр­ная неделя поправлена на соборную, т. е. на первую неделю поста, и нек. др.
Разумеется, сходство наших сводов 1472 и 1479 гг. на простран­стве 1425 - 1472 гг. может нас вести лишь к заключению о пользо­вании со стороны сводчиков общим источником и недостаточно еще для заключения о пользовании сводчиком 1479 г. самым сводом 1472 г. Уверенность в пользовании сводчиком 1479 г. самым сводом 1472 г. мы получаем при рассмотрении предшествующих 1425 году статей свода 1479 г.
В основание свода 1479 г. с самого начала положена Софийская I летопись. Так, до 1074 г. тексты этих сводов почти тождественны между собой. После 1074 г., хотя Софийская I представляет собой сильное сокращение общерусской летописи, а у сводчика 1479 г., как сейчас увидим, было в распоряжении несколько сводов, могущих представить текст за это время более полный, сводчик 1479 г. руко­водится в своей основе Софийской I на всем пространстве XI и XII вв. (ср. статьи 6630, 31, 41, 42, 44 и т. д.), причем количество статей, общих московскому своду 1479 г. и Софийской I для после­дующего XIII в., положительно возрастает (6724, 31, 48, 50 и т. д.). При определении той редакции, к которой мы могли бы отнести эту использованную сводчиком 1479 г. Софийскую I летопись, мы встре­чаемся с тем затруднением, что ряд чтений несомненно восходит к редакции древней (К. О.), в младшей даже просто отсутствующих (напр., под 6875 и др.), тогда как другой ряд чтений ведет к этой именно младшей редакции и невозможен для редакции древней (ср. 6737, 6742, 6745 и др.). ¹⁶⁸⁾
Отсюда мы вправе выводить, что сводчик 1479 г. пользовался и первой и второй редакциями Софийской I, что вполне объяснимо, т. к. предшествующий свод 1472 г. содержал, как мы уже помним, в древней своей части митрополичий свод редакции 1456 г. (т. е. младшую редакцию Софийской I) и древнюю редакцию Софий­ской I. Одинаковость использования обеих редакций Софийской I летописи и в своде 1472 г, и в своде 1479 г. - дает нам твердое осно­вание заключить, что на всем пространстве своей работы сводчик 1479 г. пользовался сводом 1472 г. Действительно, ведь заимство­вание материала 14,25-1472 гг. из свода 1472 г. в своде 1479 г. мы

-249-

видели выше, а заимствования из Софийской I идут по крайней мере до 1418 г. (причем последний след младшей редакции относится к 1401 г.).
Нам уже известно, что в Московском великокняжеском своде 1472 г. до грани с 1418 г. использованы были сводчиком три источника; митрополичий свод ред. 1456 г., Летописец великий русский редакции 1463 г. и древняя редакция Софийской I. Годы от 1420 и до 1456 представляют в нем комбинацию уже только двух источников: митрополичьего свода 1456 г. и Летописца великого рус­ского редакции 1463 г.
Сравнивая материал 1420-1424 гг. свода 1472 г. с этим же ма­териалом свода 1479 г., находим, что свод 1479 г. дает здесь ряд известий, восходящих к Новгородской IV: под 1420 г. о прибытии в Литву из Венгрии Швидригайло и о мире новгородцев с немцами; под 1421 г. о новгородском наводнении, о прибытии в Москву из Новгорода князя Константина, о смерти новгородского Симеона и поставлении Феодосия.
Но наряду с этим находим известия, которых сводчик 1479 г. из Новгородской IV летописи взять не мог, т. е. пользовался для их извлечения еще каким-то дополнительным источником. К числу этих известий, не имеющихся в Новгородской IV, относятся: под 1421 г. о возвращении из Литвы князя Ярослава, о море и голоде, о посещении Анастасией в Москве своего отца и о женитьбе тверского Юрия; под 1422 г. - о поездке Софии к Витовту. Высказываем предположение, что другим дополнительным источником, обнаружен­ным для нас сводчиком на пространстве 1420 - 1424 гг., был какой-то московский свод.
Предположение об использовании сводчиком 1479 г. Новгород­ской IV решительно подтверждается при анализе статей до 1420 г., где под 1414, 1412, 1410 и т. д. можно легко указать чтения Новго­родской IV. Использование это идет и в материалах XIV в. (ср. 6817, 73, 74, 75 и т. д.) и даже XIII в. (6715 г.). Но после известия 1423 г. соответствий нашего свода 1479 г. с Новгородскою IV мы не наблю­даем.
Итак, сводчик 1479 г. пользовался Новгородскою IV летописью, которая или обрывалась или пользование которой он оборвал на 1423 г. Чтения этой летописи в некоторых случаях были отчасти полнее наших редакций Новгородской IV (например, в известии 6884 г. о Волхове), отчасти сближали эту редакцию Новгородской IV с Новгородскою I (тот же 6884 г. и подробности 6927 г. и мн. др.).
Теперь обращаемся к выяснению того второго обнаруженного нами дополнительного источника сводчика 1479 г., который мы определили как московскую летопись. Московский свод 1472 г. со­единял здесь, т. е. в изложении 1420 - 1424 гг., две московские летописи: митрополичий свод в редакции 1456 г. и Летописец великий русский в редакции 1463 г. Между тем у сводчика 1479 г. здесь оказываются выше перечисленные нами известия московские, которых свод 1472 г. не приводит. Какая же в Москве могла вестись

-250-

третья летопись, давшая сводчику 1479 г. его лишние московские известия?
Само собою, в высокой степени подозрительно существование на Москве третьей летописи, сверх великокняжеской и митрополичьей, потому что трудно придумать такой центр, в интересы которого входило бы отмечать и возвращение из Литвы князя Ярослава, и посещение Москвы княгиней Анастасией, и женитьбу тверского кня­зя, и поездку великой княгини к Витовту. Сверх того, рассмотрение дошедших до нас списков разных по времени и по составу летописных сводов до сих пор не позволяло нам предполагать ве­дения летописания частным почином, вне зависимости от княжеско­го двора или епископской кафедры, и, м. б., только новгородское летописание XV в. могло бы дать материал для подобного рода пред­положений, да и то только в смысле обработки частными лицами общерусского митрополичьего свода 1448 г. по владычному новго­родскому своду разных его изводов.
Обращаясь к анализу нашего свода 1479 г. с целью обнаружения и других следов московского летописания, которых нет в своде 1472 г., мы находим, что начиная с XIV в. идет ряд таких известий: 6828 г. (1320) - отмечает кончину князя Бориса Даниловича; 6834 г. указывает день рождения Ивана, сына Калиты, подробно излагает закладку на Москве первой каменной церкви, кончину митрополита Петра; 6835 г. отмечает освящение Успенской церкви на Москве; 6836 г. - женитьбу ростовского Константина на дочери Калиты; 6837 г. - указывает на постройку двух каменных церквей и т. д. Но все эти известия знакомы нам по Троицкой (Симеоновской) летописи. Поскольку Троицкая, т. е. свод 1408 г., положила в основу свою Летописец великий русский редакции 1389 г., и пос­кольку Летописец этот в древнейшей части примыкал к великокня­жескому летописанию XIII и началу XIV в. (т. е. давал текст Лаврентьевской), постольку мы вправе возводить именно к этому источнику сведения нашего свода 1479 г., тождественные с Лаврентьевскою. Таких известий для XII в. немало: 6633, 34, 35, 36, 38, 39 и т. д. За этой цепью годов, идущей вплоть до 6685 (1177) г., идет почти сплошное заимствование для 6685 - 6704 гг. и 6707 - 6709 гг.; затем опять идет заимствование по годам: 6710, 11, 12, 13 и т. д. Но уже статья 6715 г. содержит несколько известий, которых нет ни в Лаврентьевской, ни в Троицкой (Симеоновской). Однако, их не могли содержать и другие, указанные нами, источники нашего свода 1479 г., т. е. ни Новгородская IV, ни обе редакции Софийской I.
Другими словами, перед нами совершенно необычайные известия, которых не знают дошедшие до нас древние своды. Так, в 1207 г. после слов: «Князь же великий повеле изнимати их и бояр их и вести в Володимер», в своде 1479 г. читаем продолжение: «а оттоле посла и в Петров». Там же между словами: «Во утрии же сам перебродися Оку и поиде к Проньску» - и: «слышав же то кюр Михайло Всеволодичь» - идет вставка слов: «со сынми своими, и Володимеричи Глеб и Олег с ними Давыд Муромский, а лодьи свои отпустиша на остров ко Олегову со всем товаром»; далее, после слов:

-251-

«князь же великий пришед к Проньску» опять читаем вставку: «и оступи город всь полкы своими и стоя около его две недели. Слышавше же Рязанци, яко людье суздальсти и новгородци стоят с то­варом на острове у города Олгова, и нарядиша на них лодьи с людьми со многыми, а сама пойдоша на них брегом со князем Романом Иго­ревичем» и т. д. ¹⁶⁹⁾
Не подлежит сомнению, что наши розыски следов пользования сводчиком 1479 г. московскою летописью привели нас к возмож­ности думать, что сверх свода 1472 г. сводчик 1479 г. привлек к своей работе Летописец великий русский (в редакции 1463 г. или более ранней), где вначале шел текст, тождественный с Лаврентьевскою (к нему относятся статьи XII в., которых нет в своде 1472 г.), затем текст, почти тождественный с Троицкой (Симеоновской) летописью (к нему мы относим в известиях XIV в. нашего свода 1479 г. ряд известий, тождественных Троицкой, но в своде 1472 г. не читавшихся), а затем текст княжеской летописи для 1409 - 1425 гг., в чистом виде нигде еще до нас не сохранившийся. С 1425 г. тождество текстов сводов 1472 и 1479 гг. не возбуждает сомнения в том, что в пределах этих годов сводчик 1472 г. уже полностью взял текст Летописца великого русского.
Итак, остается с неизбежностью выводить, что разночтения сво­дов 1472 и 1479 гг. в пределах 1421 - 1424 гг. объясняются тем, что сводчик 1472 г. почему-то здесь опустил ряд московских известий Летописца великого русского, которыми пополнил свою работу сводчик 1479 г., очевидно, привлекший, сверх свода 1472 г., и самый Летописец великий русский. Поскольку сводчик 1472 г. плохо, как мы знаем, пользовался Летописцем великим русским и для своей древнейшей части (до 1418 г.), упорно держась изложения древней дефектной редакции Софийской I, постольку вообще нет ничего удивительного в том, что и в пределах 1420 - 1424 гг. он привлек текст Летописца великого русского с известною выборкою. А сводчик 1479 г., гораздо выше ценя текст Летописца для времени до 1425 г., систематически пополнял текст 1472 г. опущенными из Летописца известиями.
Итак, сводчик 1479 г. располагал для своей работы следующими источниками: сводом 1472 г.; какою-то редакцией Новгородской IV летописи, более близкой к Новгородской I, чем обычные списки (заимствования из этого источника прекращаются на 1423 г.); Ле­тописцем великим русским неизвестной нам ближе редакции, т. к. разночтения из него со сводом 1472 г. в нашем своде не переходят 1424 г.; наконец, какою-то суздальскою летописью, отличающеюся своим изложением от привычных нам известий XII в.
Обращаясь к рассмотрению этого необычайного суздальского сво­да, послужившего одним из источников нашего свода 1479 г., мы к нему относим ряд известий и чтений, которых нет в Лаврентьевской (а, следовательно, не было и в Летописце великом русском), нет ни в Софийской I, ни в Новгородской IV.
Таких известий, кроме указанных выше подробностей 6715 (1207) г., можно привести несколько, чаще всего как добавочных к

-252-

известиям Лаврентьевской (под 6716, 718, 719, 720, 721, 722, 723, 25, 26, 27 и т. д.). Особенно важно здесь известие 6721 г. (1213), которое повторяет изложенное выше известие о поставлении еписко­па Симона, т. е. этим дается нам знать, что в руках сводчика 1479 г. были два изложения одного и того же известия или два источника об одном и том же поставлении, из которых один тождествен с Троицкой летописью (т. е. Летописцем великим русским), а дру­гой - нами теперь определяемый свод. Наличность влияния этого второго суздальского источника может быть прослежена нами до 6742 г. (1234). Однако, уже с 6771 (1263) г. мы опять находим известия, которых нет ни в Лаврентьевской, ни в Симеоновской (т, е. в Троицкой): так, в известии о рождении у князя Глеба сына приве­дено имя его - Демьян; под 6794 (1286) г. находим известие о кончине владимирского епископа Федора, чего нет в других источ­никах свода 1479 г.
Последнее известие читается теперь в Московском академиче­ском списке, который напечатан в издании Лаврентьевской летописи: сначала в вариантах к тексту, а затем - отдельно, т. к. сходство его с текстом Лаврентьевской на 1206 г. прекращается.
Сходство известия 6794 (1286) г. свода 1479 г. с Московским ака­демическим списком - не случайно. ¹⁷⁰⁾ Уже в известии 6796 г. мы опять находим подобное, и в дальнейшем количество известий, чита­ющихся в своде 1479 г. и совпадающих с известиями Московского академического списка, при отсутствии этих известий в других источниках 1479 г., все растет. Мы находим их под 6798, 802, 803, 805, 812, 836, 838 и 897 гг.
Что же представляет собою Московский академический список? От его начала до 6714 (1206) г. в нем видим текст, настолько близкий Радзивилловскому списку, что можно говорить об общем для них протографе или Радзивилловской летописи. С 6713 (1205) г. и до 6745 (1237) г. в Московском академическом списке идет текст, тождественный тексту древней редакции Софийской I. С 6745 (1237) г. и до 6927 (1418) г. включительно идет опять текст иного летописного свода, резко отличающийся от текстов предшествующих частей своею чрезвычайной краткостью. Но, несмотря на эту крат­кость текста, можно легко сделать два наблюдения: 1) перед нами сокращенное изложение ростовского свода; 2) этот ростовский свод в своей основе содержит общерусскую летопись. Эта общерусская летопись доходила до известий 1415 - 1418 гг. включительно. Но изложением общерусских событий 1418 г. оканчивается второй общерусский митрополичий свод 1418 г., или Полихрон. Рассмот­рение состава общерусских известий Московского академического списка в пределах 1237 - 1418 гг. с точки зрения возможности их отнесения к Полихрону 1418 г., т. е. сличение их с русскими известиями Хронографа древней редакции, ростовским владычным сводом по Ермолинской и Уваровскому списку, где отразился Полихрон 1418 г. без обработки по Софийскому временнику, - что имело место уже в своде 1448 г., - подтверждает это положение.

-253-

Итак, третья часть Московского академического списка (т. е. в пределах 1237 - 1418 гг.) может быть определена как сокращение ростовского свода, обработавшего по своим ростовским источникам общерусский свод 1418 г. ¹⁷¹⁾ Мы уже говорили выше, что епископ Григорий ростовский подверг такой именно обработке первый митрополичий свод 1408 г.; обработка второго митрополичьего свода по ростовским материалам должна быть отнесена ко времени епископства Ефрема.
Сходство искомого нами суздальского источника свода 1479 г. с текстом Московского академического списка простирается на третью только часть этого списка, т. е. как раз на ростовскую обработку общерусского свода 1418 г., здесь отраженную. Но, конечно, к этой же ростовской владычной летописи нужно отнести и те сведения Мо­сковского свода 1479 г., которые (начиная с известия 1207 (6715 г.) мы не могли отнести ни к одной из известных нам летописных работ.
Нам уже приходилось говорить, что ростовская кафедра при обра­ботке общерусских митрополичьих сводов не ограничивалась попол­нением их состава ростовскими записями, но и привлекала какую-то особую комбинацию ростовского и владимирского летописных сводов XIII в., которая, в противоположность нам теперь обычной (через Лаврентьевскую летопись) комбинации ростовского летописца с пополнением по владимирскому великокняжескому своду Юрия, клала в основу именно этот Юрьев свод, только пополняя его по рос­товскому своду. Так обработал первый общерусский митрополичий свод 1408 г. епископ ростовский Григорий; очевидно, так же обрабо­тал второй общерусский митрополичий свод 1418 г. епископ Ефрем.
Таким образом, состав источников свода 1479 г. надо увеличить указанием на ростовскую владычную летопись времени епископа Ефрема.
На протяжении XII в. мы находим в составе 1479 г. ряд известий, общих ему с Ипатьевскою летописью: ¹⁷²⁾ в статьях 6655, 659, 667, 674 и др. годов мы находим то же расположение известий северных и южных, тот же или весьма тождественный текст, что и в Ипать­евской. Такое наблюдение едва ли может вызвать наше недоумение. Прямые указания на «киевский» источник мы еще видели в прото­графе обеих редакций Софийской I, и при изучении заимствований Софийской I из этого «киевского» источника без труда обнаружили в нем Ипатьевскую летопись, текст которой был более исправлен, чем тексты наших списков Ипатьевского и Хлебниковского, в общем дефектных. Значит, сводчик 1479 г. опять привлек к летописной работе сверх своих сводов XV в. этот древний летописный свод, и, благодаря этому, мы теперь можем по Московскому своду 1479 г. исправлять дефекты Ипатьевского и Хлебниковского списков (например, пополнить пробелы под 6654, 65, 67 и 68 гг.). Последним извлечением из Ипатьевской летописи в Московском своде 1479 г. надо признать значительные статьи 6704 (1196) г., что вполне соот­ветствует первой части Ипатьевской, представляющей нам здесь киевский свод 1200 г.

-254-

^ § 3. РАБОТА СВОДЧИКА 1479 г.

Предыдущие изучение источников московского великокняжеско­го свода 1479 г. дает нам основание представить себе работу сводчика в следующем виде.
Задумав дать новый свод, т. е., очевидно, неудовлетворенный работою сводчика 1472 г., составитель свода 1479 г. в основу своего труда все же положил свод своего предшественника. Неудовлет­ворительность свода 1472 г. в глазах сводчика 1479 г., видимо, за­ключалась в недостаточном использовании Летописца великого рус­ского в части до 1425 г. Первым источником свода 1479 г. после ма­териала свода 1472 г. по количеству заимствований надо назвать именно Летописец великий русский (или редакции 1426, или 1463 г.). Более ничтожные извлечения сделаны сводчиком 1479 г. из особой против нам известных редакции Новгородской IV летописи Ростовского владычного свода епископа Ефрема и, наконец, Ипать­евской летописи.
Материал московского свода 1472 г. в части от 1425 г. до 1472 г. остался в своде 1479 г. без значительных изменений и, можно го­ворить уверенно, без пополнений.
С 1472 по 1479 г. сводчик 1479 г. дал нам накопленный им за эти годы летописный материал. Изучение текста так называемой Рос­товской летописи в пределах тех же 1472 - 1479 гг. и сличение этих годов Ростовской с соответствующими годами Симеоновской и Вос­кресенской, представляющих нам дальнейшие этапы московского летописания, привело А. А. Шахматова к выводу, что сводчик 1479 г. дал в приписке к своду 1472 г. весь накопленный летописный материал за эти годы, из которого составитель Симеоновской опус­тил затем восемь, а составитель Воскресенской уже до двадцати известий. Это наблюдение чрезвычайно важно для нас потому, что дает уверенность в том, что в своде 1479 г. мы найдем весь материал своевременных записей от 1472 по 1479 гг., т. е. можем судить о ходе и размерах этого погодного записывания.
Невозможно, конечно, сомневаться, что изложение 1472 - 1479 гг. в нашем своде 1479 г. представляет собою именно своевре­менное записывание. Даты событий не только называют числа ме­сяца и дни недели, но сплошь и рядом помнят ход того или другого события по часам. Внимание летописателя этих годов и любовь его к обстоятельной точности и в мелочах - дает нам здесь много драгоценных подробностей московской правительственной и церковной жизни. Описание таких событий, как постройка новой Успенской церкви со всеми перипетиями (летописатель отмечает, например, ту здесь подробность, что «а в 17 мистр венецейскый Аристотель начат разбивати церкви... и разби того дни два столпа, да и передние двери и стены передние разби много»); поход Ивана на Новгород и все детали военного характера, все этапы переговоров, связанных с этим событием, и многое другое - свидетельствуют пред нами об особом значении, которое теперь получает летописание при дворе москов­ского великого князя.

-255-

Летописатель заботится прежде всего о точности передачи; он редко прибегает к сообщению со слов, чаще располагает подлинными документами. Под 6980 г. (1472) мы имеем, несомненно, точный пересказ донесения, полученного в Москве 26 июня от воеводы кня­зя Федора Пестрого из Перми, что он «землю Пермськую взях». Так, под этим же годом, как в двух местах под 6981 г., соответственно изложению, здесь расположенному по месяцам, мы находим точный дневник путешествия Ивана Фрязина за царевной Софьей в Рим, как и весь маршрут возвращения Фрязина с Софьей в Москву. Не­сомненно, что при описании хода новгородских переговоров летописатель приводит подлинные челобитья и представления нов­городцев Ивану.
Вкус самого летописателя к занятию историческими предметами выражается в самых тщательных справках, которые он вычисляет по всякому поводу. Приступают к закладке новой Успенской церкви, а летописатель уже подсчитал, что старая стояла 146 лет без трех месяцев, переносят из старой церкви, предназначенной к разру­шению, гробы митрополитов и князя Юрия Даниловича, а летописа­тель уже отмечает, что от смерти Киприана прошло 65 лет и 9 ме­сяцев без 18 дней, от смерти Фотия - 41 год без 34 дней, от смерти Ионы - 11 лет и 2 месяца, а от убиения князя Юрия 147 лет.

^ § 4. НАЗНАЧЕНИЕ СВОДА 1479 г.

Задаваясь мыслью, какое событие наш летописатель 1479 г. признал за событие, заслуживающее лечь гранью в погодно веду­щемся летописании и послужить достойным поводом к составлению свода, мы сейчас же определяем, что за такое событие сводчик 1479 г. (т. е. правящий верх Москвы) принимал постройку нового Успенского собора.
Останавливаясь со всеми подробностями над описанием новгород­ского похода Ивана, летописатель, однако, другому событию - пос­тройке новой Успенской церкви - придает решительный перевес в смысле исторической важности и оценки.
Первое событие, конечно, важное, но оно далеко уступает второ­му, событию «мирового» значения: ведь строится не просто новая ка­менная церковь, а воздвигается заместительница многовековой «со­борной» церкви, цареградской «Софии».
Описанием торжественного открытия этого нового центра вселен­ского христианства и заканчивается летописный свод 1479 г. ¹⁷³⁾
Чтобы понять то обстоятельство, что правящий верх Москвы в момент складывания централизованного государства выдвигает весь­ма надуманную идею Москвы как третьего Рима, идею позаимство­ванную и лишь приспособленную к текущему моменту, которая уже к середине XVII в. будет затруднять этот правящий верх и вызывать с его стороны попытки ее ликвидации, - для этого нужно припомнить, что сказано И. В. Сталиным о процессе образования национальностей на востоке Европы. Указав, что на Западе склады­вание людей в нации приурочивается к периоду ликвидации

-256-

Рис. 6
Московские своды 1472 и 1479 гг.

феодализма и победы капитализма, И. В. Сталин говорит: «На вос­токе Европы, наоборот, процесс образования национальностей и ликвидации феодальной раздробленности не совпал по времени с процессом образования централизованных государств. Я имею в виду Венгрию, Австрию, Россию. В этих странах капиталистического развития еще не было, оно, может быть, только зарождалось, между тем как интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных го-

-257-

сударств шел быстрее складывания людей в нации, то там образо­вались смешанные государства, состоящие из нескольких народно­стей, еще не сложившихся в нации, но уже объединенных в общее государство». ^*
Представляется вероятным думать, что составление свода 1472 г. находилось под влиянием той же мысли, что и свода 1479 г.
Осенью 1472 г. митрополит Филипп начал постройку новой Ус­пенской церкви. В расчете на скорое ее окончание летописатель и начал работу над сводом, которая не могла быть окончена (как мы это уже отмечали в предыдущей главе) ранее конца нашего 1472 г. В январе 1473 г. страшный московский пожар, а затем смерть митрополита - сделали надежду на скорое окончание постройки призрачной. Действительно, в следующем 1474 г. обгорелая церковь рушилась, а с этим надолго отодвинулась возможность окончания летописного свода в задуманном плане: на известие о неудачном на­чале постройки в 1472 г. новой московской церкви летописатель и оборвал свою работу.
Свод 1479 г. может быть характеризован как новый приступ в летописном деле к особого рода согласованию настоящего с далеким прошлым. Правда, сводчик 1479 г. еще не решается вносить в изло­жение прошлых событий ту систематическую переработку во вкусе современных ему политических воззрений, которою так резко невы­годно отличаются последующие московские свода XVI в., как не зна­ет еще он легенды о происхождении Рюрика от Августа или о регалиях Мономаха (ср. Воскресенскую летопись под 859 и 1113 гг.), но ряд тенденциозных искажений в материале древних сводов, источников свода 1479 г., мы указать можем. ¹⁷⁴⁾
Так, под 6847 (1339) г. составитель свода 1479 г. устранил ука­зание на то, что Иван Калита содействовал убийству тверского князя Александра Михайловича, а в описании убийства опустил фразу: «приемша горкую нужную смерть за христианскую веру».
Под 6849 (1341) г., в описании мирного договора великого князя Семена с Новгородом, вместо фразы: «и докончаша мир по старым грамотам и крест целова к ним», читаем: - «и дасть им мир по ста­рым грамотам, и крест целовали».
Под 6906 г. (1398) переделка существеннее. Вместо двух из­вестий: «ездиша на Москву к великому князю Василию Дмитриевичу послы новгородские - посадник Есиф Захарииничь, тысячьскый Анания Константиновичь с челобитием от Новагорода, и взяша мир. Того же лета приеха в Новгород великого князя Василия Дмитривича брат, князь Андрей», - сводчик 1479 г. дал одно известие: «того же лета ездиша на Москву к великому князю Василею Дмитривичу новгородские послы - посадник Иосиф Захарьич и тысячски Онания Констянтиновичь - с челобитием от Нов­города и с многими дары, и князь велики их пожаловал, мир взя, и
_________
^* И. Сталин. «Марксизм и национально-колониальный вопрос». Сборник избран­ных статей. Парт. Изд. Москва, 1934 г., стр. 73.

-258-

дасть им князем великым, в свое место, брата своего меншего князя Андрея».
Еще в митрополичьем своде редакции 1456 г. к известию 6879 (1371) г.: «Рязанцы же сурови суще человеци, свирепи и высокоумни» было добавлено: «палаумные смерди». Это составитель свода 1479 г. сохранил, заменив «смерди» словом «людища».
Наконец, под 6679 (1171) г., в известии об изгнании новгород­цами князя Романа, составитель свода 1479 г. добавил: «таков бо бе обычай окаянных смердов изменников».
На вопрос, возможно ли предположить, что теперь в Москве со­средоточена была эта летописная работа, которая и в лице сводчика 1472 г., и в лице сводчика 1479 г. свидетельствует перед нами о свет­ской руке летописания, думаю, что мы с уверенностью можем ука­зать на такой центр.
Падение Царяграда открыло перед Москвою горизонты самосто­ятельной внешней политики, и в Москве должно было сложиться уч­реждение, в компетенцию которого входили теперь все дела по внешним отношениям Московского государства. К этому учреж­дению, по-видимому, и было отнесено ведение летописания, которо­му по-старому еще придавалось значение документа международно­го значения. Такое предположение объясняет нам ту протокольную точность, с какою отмечаются в сводах 1472 и 1479 гг. про­исходившие переговоры с Новгородом, донесения о завоеваниях во­евод, как и события, касающиеся деятельности и жизни приглашенных на службу в Москву иностранцев.

-259-

^ ПРИМЕЧАНИЯ

Текст публикуется по кн.: Приселков М. Д. История русского летописания XI - XV вв. Л.: Изд-во Лен. гос. ун-та, 1940. 188 с.

¹⁾ Книга М. Д. Приселкова открывалась обязательной для того времени цитатой из «Краткого курса истории ВКП(б)». Цитата эта была явно вынужденной, но стоит отметить, что следующие далее рассуждения автора были логически связаны с нею, и он считал необходимым объяснить, в какой степени летописи при известной узости и однообразии своего содержания могут считаться полноценным историческим источником, а в какой не могут. Эти рассуждения отражали, очевидно, действительные взгляды автора (ср. его учебник, вышедший в свет еще до революции: Приселков М. Д. Русская история. М., 1915). М. Д. Приселков отнюдь не склонен был сводить историю к действиям правителей, а воспринимал ее как причинно обусловленный процесс. Вслед за А. А. Шахматовым он отмечал пристрастность летописцев и считал важнейшей задачей исследователя летописей критику их как исторических источников.
²⁾ О степени официальности и неофициальности древнерусского летописания см. в Предисловии, с. 25.
³⁾ Об этом распространенном, но весьма сомнительном методе, который М. Д. Приселков и другие историки называли «потребительским отношением к источнику», см. выше, с. 28 - 29. Приводимые далее примеры тенденциозных летописных известий и необходимости их сопоставления с известиями других летописных сводов нисколько не теряют своей убедительности, даже если характеристика отдельных сводов, данная здесь исследователем, может быть оспорена и изменена.
⁴⁾ Как и в других случаях, известие Воскресенской летописи восходит здесь к Мо­сковскому своду (ПСРЛ. Т. 25. М., 1949. С. 170; РНБ, Эрм., № 416 б, л. 233; ср. примеч. 164), в свою очередь отражающему здесь текст «свода 1448 г.» (Софийской I (СI) - Новгородской IV (НIV) летописей); источник его, как справедливо предпо­ложил М. Д. Приселков, Новгородская I летопись (НI).
⁵⁾ Рассказ об отлучении великого князя Семена от церкви за третий брак читает­ся не только в Рогожском летописце (Рог.), но (под 6856 г.) и в Белорусско-Литовских летописях (Бел.), также отражавших общий источник Симеоновской летописи (Сим.) и Рог. В цитате Карамзина известия о ссоре из-за третьего брака и интердикте нет, но между предшествующим известием о поездке в Тверь посла Босоволкова и последу­ющим известием о рождении сына Даниила у историографа поставлено отточие, как Раз соответствующее известию Рог. и Бел. об интердикте; можно думать, что это известие было и в Троицкой летописи (Тр.) (ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 40).
⁶⁾ О Радзивиловской летописи (Радз.) и ее тексте за XII - начало XIII в. к соот­ветствующему тексту Лаврентьевской (Лавр.) см. с. 131 - 135 и примеч. 77.
⁷⁾ De administrando imperio, n. ed., vol. 1 - 2, 1949 - 1962. Русский перевод: Константин Багрянородный. Об управлении империей / Текст, перевод и комментарии. М.,1989.
⁸⁾ О толковании этого текста и о предположении М. Д. Приселкова о составлении новых редакций «Летописца великого русского» (ЛВР) см. с. 177 - 179; ср. в Предисловии, с. 24 - 25.

-260-

⁹⁾ Неопубликованная статья А. Е. Преснякова сохранилась в Архиве СП филиала Института российской истории (ф. 193, оп. 1, ед. хр. 55).
¹⁰⁾ Schlözer A. L. Нестор: Russische Annalen in ihren slawonischen Grundspra verglichen, übersetzt und erklärt von A. L. Schlozer. Gottingen, 1802-1809. T. 1 - Русский перевод: Шлецер А. Л. Нестор: Русские летописи на древнеславянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Л. Шлецером. СПб., 1809 - 1819. Т. 1 - [ Dobrovsky J., Müller J. ] Altrussische Geschichte nach Nestor: Mit Rücksicht auf Schlözers Russische Annalen, die hier berichtigt, ergänzt und vermehrt werden. 1812.
¹¹⁾ 1) Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в. // ИОРЯС. 1900. Т. 5, кн. 2. С. 451-553; 2) Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод // Там же. 1903. Т. 8, кн. 4; Т. 9, кн. 1 (отд. оттиск- СПб., 1914); 3) О так называемой Ростовской летописи // ЧОИДР. М., 1904. Кн. 1 (отд. оттиск - М., 1904).
¹²⁾ Вторая часть книги А. А. Шахматова «„Повесть временных лет" и ее источники» опубликована: ТОДРЛ. М.; Л., 1940. Т. 4. С. 9 - 150.
¹³⁾ Основной вывод А. А. Шахматова о Начальном своде как общем протографе «Повести временных лет» (ПВЛ) и НI младшего извода (лучше отразившемся в по­следней) не был опровергнут ни В. М. Истриным, ни Н. К. Никольским, вообще укло­нившимся от «текстуального анализа летописей» (Никольский Н. К. Повесть времен­ных лет как источник для истории начального периода русской письменности и куль­туры: К вопросу о древнейшем русском летописании. Л., 1930. Вып. 1. Гл. I - IX. С. 3 - 4). Позиция В. М. Истрина была крайне непоследовательной: с одной стороны, он признавал, что первая часть НI восходила «к летописному памятнику, который был одним из предшественников „Повести временных лет"», с другой - утверждал, что от его наблюдений «недалеко от более общего взгляда на Новгородскую I летопись как на сокращение к „Повести временных лет", сделанное чисто механически, при помощи пропуска тех или других статей, без внутренней переработки» (Истрин В. М. Заме­чания о начале русского летописания. Л., 1924. С. 74 и 78). Между тем наблюдения В. М. Истрина над использовавшем в НI (т. е., по Шахматову, в Начальном своде) и в ПВЛ различных версий Хроники Амартола как раз подтверждали выводы А. А. Шах­матова (ср.: Лурье Я, С. О шахматовской методике исследования летописных сводов // Источниковедение отечественной истории: Сб. статей, 1975 г. М., 1976. С. 96-99).
¹⁴⁾ Эта работа была издана посмертно: Приселков М. Д. Троицкая летопись: Ре­конструкция текста. М.; Л., 1950.
¹⁵⁾ О проблеме издания и определения летописей см. в Предисловии, с. 27 - 28.
¹⁶⁾ Определение трех редакций ПВЛ, содержащееся в этом параграфе, совпадает с определением А. А. Шахматова (Шахматов А. А. Повесть временных лет: Вводная часть. Текст. Приложения. Пг., 1916. Гл. I. С. I - XLI) и принято большинством иссле­дователей. Однако в последние годы выдвигались и серьезные возражения против отдельных звеньев этой схемы; высказывалось, в частности, мнение, что 2-я редакция ПВЛ была именно в Ипатьевской летописи (Ипат.), а в Лавр. - текст той же редакции, но с утраченным окончанием (Алешковский М. X. «Повiсть временних лiт» та ii редакцii // Укр. iст. журн. 1967. № 3. С. 37 - 47; Müller L. Die «Dritte Redaktion», der sogenannten Nestorchronik / Festschrift für M. Woltner zum 70 Geburtstag. Heidelberg, 1967. S. 179-186). О Несторе и ладожских известиях ПВЛ см. ниже, примеч. 26, 30 и 31.
¹⁷⁾ Этот раздел первой главы имеет своеобразный пропедевтический характер: здесь не определяются источники ПВЛ, а лишь доказывается существование памят­ников, предшествовавших ей.
¹⁸⁾ О младшей редакции НI М. Д. Приселков упоминает лишь кратко в § 1 главы VIII (с. 214).
¹⁹⁾ В научной литературе последних десятилетий предлагалась и другая датировка свода, предшествовавшего ПВЛ и отразившегося в НI младшего извода,- 1115 г. (Алешковский М. Х.: 1) «Повесть временных лет»: Из истории создания и редакцион­ных переделок: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1967. С. 10 - 12; 2) Повесть вре­менных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. Л., 1971. С. 23 - 27). Однако предисловие к НI младшего извода, заимствованное, по мнению большинства исследователей, именно из Начального свода, повествует о нашествии иноплеменников: «навел бог на ны поганыя, а скоты наша и села за теми суть…» Наиболее вероятно, что речь идет о половецком нашествии 1093 - 1095 гг., описанном в ПВЛ и НI.

-261-

²⁰⁾ Гипотеза А. А. Шахматова о Древнейшем своде, в отличие от его гипотезы о Начальном своде, лишь в некоторой степени основывается на сопоставлении с парал­лельным текстом. Таким текстом служили А. А. Шахматову «Память и похвала мниха Иакова» и сопоставление ее с явно противоречивым рассказом о крещении Руси в На­чальном своде и ПВЛ. «Память и похвала» давала иную хронологию крещения и похо­да на Корсунь («на третье лето по крещении»), но в «Памяти» содержались лишь летописные заметки и преобладала относительная, а не абсолютная хронология (Шах­матов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 21-25). В связи с этим гипотеза о Древнейшем своде 1037 г. вызвала возражения в научной литературе. Д. С. Лихачев считал, что основой последующего летописания был не Древнейший свод, а составленное при Ярославе Мудром «Сказание о первоначальном распространении христианства на Руси» (Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 43, 62 - 67). Л. В. Черепнин склонен был относить начало русского летописания к еще более раннему времени - концу X в. (Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Ист. зап. М., 1948. Т. 25. С. 293 - 302). Сходную датировку предлагал и М. Н. Тихомиров (Тихомиров М. Н. Начало русской историографии // Вопр. истории. 1960. № 5. С. 43-56). Ближе к построению А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова взгляд на Древнейший свод А. Н. Насонова (Насонов А. Н. История русского летописания XI - начала XVIII в. М., 1969. С. 18-46).
²¹⁾ Предположение о составлении Древнейшего свода в 1039 г. в связи с учрежде­нием митрополии в Киеве и появлением там первого русского митрополита Феопемпта было высказано А. А. Шахматовым (Шахматов А. А. Разыскания... С. 415 - 417). М. Д. Приселков следовал этой точке зрения, считая, что после крещения Руси Владимиром и до 1037 г. греческого митрополита в Киеве не было. Он полагал, что русская церковь в первые десятилетия своего существования была связана не с Кон­стантинополем, а с болгарской Охридской патриархией, и упоминаемый в нескольких памятниках митрополит или архиепископ Иоанн был болгарским иерархом (Присел­ков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X - XV вв. СПб., 1913. С. 33 - 46). Однако ряд авторов отвергает это предположение. В византийском перечне митрополичьих кафедр кафедра «Россиа» названа на 60-м месте между Помпейуполисом, где митрополия была учреждена в 976 - 997 гг., и Алланией, где она возникла ранее 997 г.: очевидно, и русская митрополия была основана в эти годы (Рорре A. The Original Status of the Old-Russian Church // The Rise of Christian Russia. London, 1982. Vol. 3. P. 20 - 26; Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси. М., 1989. С. 25-28).
²²⁾ Исследователями установлено, что в НI младшей редакции, а также в НIV и СI - очевидно, и в Начальном своде, - использовался только «Хронограф по велико­му изложению» (текст которого может быть восстановлен по Хронографическим пале­ям и Троицкому хронографу, исследованному и изданному О. В. Твороговым) (Творогов О. В.: 1) Древнерусские хронографы. Л., 1975. Гл. 2 и 3; 2) Материалы к истории русских хронографов. 3. Троицкий хронограф // ТОДРЛ. Л., 1989. Т. 42. С. 287- 343), а ПВЛ пользовалась только полным переводом Хроники Амартола (в тех частях ПВЛ, которых нет в НI) (Творогов О. В.: 1) Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 99 - 113; 2) Повесть временных лет и Начальный свод: (Текстологический комментарий) // Там же. Л., 1976. Т. 30. С. 3 - 26). Это обстоятельство еще раз подтверждает первичность текста, сохранившегося в НI младшей редакции и Новгородско-Софийском своде, т. е. Начального свода, по отношению к ПВЛ.
²³⁾ Предположение А. А. Шахматова о существовании продолжения Древнейшего свода, составленного в 1073 г. печерским монахом Никоном (Шахматов А. А. Разы­скания... С. 420-460), не опирается на какие-либо параллельные летописные тек­сты, независимые от ПВЛ. Основным аргументом в пользу существования такого пред­положения служит появление начиная с 6569 (1061) г. точных дат в летописании (подробнее об этом см. в статье: Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Учен. зап. ЛГУ. № 73. Сер. ист. наук. 1941. Вып. 8. С. 215-246) и связь его с Печерским монастырем и с Тмутороканью, куда вынужден был бежать Никон, поссорившись с князем Изяславом. В литературе последующих лет высказывались и возражения против предположения о Никоне как составителе одной из редакций, предшествующих ПВЛ (Алешковский М. X. Повесть временных лет. С. 21, примеч. 9).

-262-

²⁴⁾ Предположение о существовании Новгородского свода 1050 - 1079 гг. было вы­сказано А. А. Шахматовым на основании анализа некоторых известий НI и «свода 1448 г.» (Новгородско-Софийского свода-см. ниже, примеч. 133 и 140), а также новгородских известий ПВЛ (Шахматов А. А. Разыскания... С. 197 - 257). Сомнения в существовании этого свода были высказаны в краткой форме М. Н. Тихомировым (Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР. М., 1940. Т. 1. С. 55) и в развер­нутой - Д. С. Лихачевым, предполагавшим, что новгородские известия ПВЛ восходят к устным рассказам дружинника Вышаты (Лихачев Д. С.: 1) «Устные летописи» в составе Повести временных лет // Ист. зап. М., 1945. № 17. С. 201 - 224; 2) Русские летописи... С. 89, примеч. 1; с. 93, примеч. 1).
²⁵⁾ Данное М. Д. Приселковым описание взаимоотношений Печерского монасты­ря с киевскими князьями вызвало резкие возражения И. П. Еремина, объявившего образ летописца у А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова «модернизированным» и за­явившего, что летописец был скорее моралист, чем политик (Еремин И. П. Литерату­ра Древней Руси. М.; Л., 1960. С. 62 - 64). Однако известные слова А. А. Шахматова о том, что «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы» (Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. XVI), как и аналогичные высказывания М. Д. Приселкова, основывались на колоссальном материале сравнения летописных сводов XII - XVI вв. - примеры пристрастия летописцев Приселков приводил во Введении к книге (см. с. 36 - 38). Слова М. Д. Приселкова «не дешево продал свое перо» относились не к индивидуальному летописцу (как понял их И. П. Еремин), а к Печерскому монастырю, ведшему свою, отличную от княжеской и часто очень смелую политику. «Если летописец был монахом, то тем большую свободу давал он своей пристрастной оценке, когда она совпадала с интересами родной обители и чернеческого стада, ее населявшего», - писал А. А. Шахматов (Шахма­тов А. А. Повесть временных лет. С. XVI); наблюдения М. Д. Приселкова подтверж­дали это мнение.
²⁶⁾ Приведенный заголовок ПВЛ читается только в Хлебниковском списке Ипат. (вторая половина XVI в.); в остальных списках Ипат. только «черноризца Федосьева монастыря Печерского» без имени; в Лавр, и сходных с нею летописях упоминания Печерского монастыря нет. В связи с этим высказывались сомнения в том, что автором ПВЛ был Нестор.
²⁷⁾ Предположение о том, что в сводах, предшествовавших ПВЛ, Аскольд и Дир считались потомками Кия, было высказано Шахматовым (Шахматов А. А. Разыска­ния... С. 323 - 329).
^{28) - 29)} Это объяснение «норманнизма» Нестора было принято и Д. С. Лихачевым (Лихачев Д. С. Русские летописи... С. 157 - 160).
³⁰⁾ Известие 6604 (1096) г. о беседе с Гюрятой о северных народах читается не только в Ипат., включавшей также известие 6622 (1114) г. о Ладоге и, согласно по­строению А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова, отражавшей 3-ю редакцию ПВЛ, но и в Лавр. (2-й редакции ПВЛ) (ср. Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 167 - 168); в связи с этим М. Д. Приселков в стемме «Начало русского летописания» (с. 82) предполагал перекрестное влияние обеих редакций на Лавр, и Ипат. Ряд авторов вы­сказывал сомнение в принадлежности записей 6604 и 6622 гг. одному лицу - состави­телю редакции 1118 г. (Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания; Müller L. Die «dritle Redaktion» der sogenannten Nestorchonik. S. 171 -186; Алешковский М. Х. Повесть временных лет. С. 10- 12).
³¹⁾ Версия о поселении Рюрика в Ладоге читается, очевидно, не только в 3-й редакции ПВЛ (Ипат.), но и во 2-й, судя по Радз. в Лавр, после имени «Рюрик» остав­лен пробел, а такой же пробел был и в Тр., с надписанным другой рукой словом «Новг.». Прямое указание, что Рюрик сел в Новгороде, сохранилось лишь в НI (и в близком к ней Новгородско-Софийском своде).
³²⁾ Помимо названных М. Д. Приселковым, можно указать еще два списка: РНБ, F.IV.237 - копия с Ермолаевского списка; БАН, 21.3.14, 1651 г. (ср.: ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. С. VI - XVI; Описание рукописного отдела БАН СССР. М.; Л., 1959. Т. 3, вып. 1.С. 304 - 306).
³³⁾ На основании имеющихся теперь в нашем распоряжении данных можно го­ворить, скорее, о связи источника Ипат. с общим протографом Московского свода 1479 г. (на котором основана Воскресенская летопись (Воскр.)) и Ермолинской летописи (Ерм.) - см. ниже, примеч. 172.

-263-

³⁴⁾ Связь протографа СI и НIV с южнорусским сводом, близким к Ипат., может быть подтверждена рядом наблюдений (ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи... С. 99-100; Черепанов С. К. К вопросу о южном источнике Софийской I и Новгород­ской IV летописей // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 279 - 283), но запись в СI «ищи в Киевском» едва ли свидетельствует о влиянии киевского источника на эту летопись (см. ниже, примеч. 142).
³⁵⁾ Своеобразие последней части Ипат. (после 1201 г.) - явное отсутствие в перво­начальном ее тексте годовой сетки - многократно привлекало внимание авторов, писавших как до М. Д. Приселкова (Грушевський М. Д. Хронольогiя подiй Галицько-Волиньскоi лiтописи // Зап. Наукового товариства iм. Шевченка. 1901. Т. 41, кн. 3. С. 61 - 73; Шахматов А. А. Обозрение... С. 69), так и после него (Лихачев Д. С. Русские летописи... С. 248 - 250; Насонов А. Н. История русского летописания... С. 227-232).
³⁶⁾ См. ниже, примеч. 87.
³⁷⁾ Выделение из состава Ипат. Киевского великокняжеского свода Рюрика Ростиславича облегчается тем обстоятельством, что статьей 6706 - 6708 гг. о построении каменной стены для Выдубицкого монастыря текст Киевского свода заканчивается (концовка «Аминь»), и следует заголовок другого памятника - «Начало княжения великого князя Романа... князя Галичского». Исходя из конечной даты Киевского свода, расходящегося в Хлебниковском и Ипатьевском списках летописи (даты 6707 и 6708 - явно вторичное добавление в Ипатьевском списке), А. Н. Насонов определял этот свод как «киевский свод 1198 - 1199 гг.» (Насонов А.Н. История русского летописания... С. 228, 232). В литературе делались попытки расширить рамки Киевского свода за пре­делы XII в. В. Т. Пашуто обратил внимание на ряд киевских известий за первую треть XIII в. в НI, в «Истории» Яна Длугоша и в Воскр. (точнее было бы сказать, в Московском своде 1479 г., см. выше, примеч. 33). Кроме того, В. Т. Пашуто обратил внимание на то, что на начальном листе Ипат. содержится своеобразное «введение»: «Се же суть имена князем киевским до избитья Батыева», доведенное до взятия Киева при воеводе Даниила Галицкого Дмитрии (1240 г.). Все это свидетельствовало, по его мнению, о том, что Киевский свод, положенный в основу Ипат., заканчивался 1238 г. (Пашуто В. Т.: 1) Киевская летопись 1238 г. // Ист. зап. М., 1948. Т. 26. С. 273 - 305; 2) Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. С. 17 - 18, 21-67). Однако из числа перечисленных источников только Московский свод 1479 г. обнаруживает черты тек­стуальной близости к Ипат. до и после 6708 (1200) г.; но это сходство и с «киевской», и с «галицкой» частями Ипат. могло объясняться тем, что в распоряжении составителя про­тографа Московского свода находился уже контаминированный текст, аналогичный Ипат., хотя местами и не совпадающий с нею (Насонов А. Н. История русского летописания... С. 288 - 293; Черепанов С. К. К вопросу о южном источнике... С. 282- 283). Ни с НI, ни с текстом Длугоша никаких текстуальных совпадений в Ипат. не обнаруживается. Очень вероятно, что, как отмечал В. Т. Пашуто, в разделе после 1198 г. отразился и летописец смоленских Ростиславичей, который в предшествующей части использовал Киевский свод (см. с. 86 - 88); тем не менее это вовсе не свидетельствует о том, что Длугош пользовался Киевским сводом первой трети XIII в. (он мог пользоваться непосредственно Смоленским сводом). Что же касается «введения» к Ипат., то оно чита­ется только в Ипатьевском списке (БАН, 16, 4.4) перед основным текстом и написано, видимо, более поздним почерком, чем основной текст, и в Хлебниковском списке - почерком XVIII в. Очевидно, это введение не к одному только Киевскому своду, а к Ипат. в целом, где важнейшим событием в последней (Галицкой) части было завоевание Ба­тыем Киева.
³⁸⁾ Наличие общего южнорусского источника Ипат. и Лавр, подтверждается рядом текстуальных совпадений между ними. Об этом источнике см. ниже, примеч. 58, 64.
³⁹⁾ О черниговском летописце Игоря Святославича М. Д. Приселков писал в статье «„Слово о полку Игореве" как исторический источник» (Историк-марксист. 1938. Кн. 6. С. 112-133).
⁴⁰⁾ Версия о погребении Изяслава Ярославича после сражения 1078 г. в церкви Святой Софии, отличающаяся от версии ПВЛ, согласно которой он был погребен в Церкви св. Богородицы (Десятинной), как справедливо предположил М. Д. Приселков, восходила к черниговской традиции. Но версия эта не была создана автором «Слова о полку Игореве», а принадлежала южнорусскому летописному источнику, отразившемуся в Новгородско-Софийском своде XV в. (ПСРЛ. Пг., 1915. Т. 4, ч. 1,

-264-

вып. 1. С. 134; Л., 1925. Т. 5, вып. 1. С. 147; ср.: Кудрявцев И. М. Заметки к тексту «С тоя же Каялы Святоплък...» в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. М.; Л., 1949. Т. 7 С. 407 - 409).
⁴¹⁾ Этот взгляд М. Д. Приселкова свидетельствует о том, что, допуская предполо­жение об использовании Галицко-Волынского источника до 1200 г. (если он сущест­вовал) в киевской части Ипат., он все же исходил из четкого членения текста на Киевский свод до 1199 г. и Галицко-Волынский свод, датированный в Ипат. и не­скольких более поздних списках 6709 (1200) - 6800 (1292) гг.
⁴²⁾ Об этом севернорусском источнике южнорусского свода конца XIII в. см. ниже, примеч. 87.
⁴³⁾ В более поздней статье о Галицко-Волынской летописи М. Д. Приселков не определял однозначно Галицко-Волынский свод конца XIII - начала XIV в., заверша­ющий Ипат., как свод князя Юрия Львовича, а связывал его лишь с борьбой галицко-волынских князей конца XIII в. за киевскую митрополию, не составившую «до сих пор темы специальной научной разработки» (Приселков М. Д. Летописание Западной Ук­раины и Белоруссии; ср. ниже, с. 290 - 293). Однако предположение о связи галицко-волынского летописания с митрополией, в частности со ставленником князя Даниила на митрополичий престол Кириллом, было принято и последующими авто­рами (Лихачев Д. С. Русские летописи... С. 263 - 265; Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. С. 87 - 91). Отвергая предположение Приселкова о связи заключительной части Ипат. с Львом Даниловичем и Юрием Львовичем Галицкими, В. Т. Пашуто (частично вслед за Л. В. Черепниным) намечает, исходя из состава этой части, целый ряд летописных редакций - Тимофея, Кирилла, епископа Ивана, епископа Евсигния (Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. С. 68, 83 - 84, 97 - 101). Ряд этих предположений был отвергнут И. П. Ереминым, отметившим, что возведение летописного текста к ряду источников и их атрибуция произвольны (Еремин И. Л. Литература Древней Руси. С. 182-184).
⁴⁴⁾ В основу исследования ростово-суздальского летописания, как и в основу исследования всех последующих сводов, М. Д. Приселков кладет сравнение реальных текстов (Радз. и близкой к ней Лавр.), позволяющее сделать вывод о первичности сво­да, отразившегося в Лавр., и вторичности текста Радз., а затем уже переходит к пред­положениям об отдельных этапах владимирского летописания конца XII - начала XIII в.
⁴⁵⁾ В настоящее время текст Радз., подготовленный М. Д. Приселковым (работа его была завершена О. П. Лихачевой, Р. М. Мавродиной и Е. К. Пиотровской), опубликован: ПСРЛ. Л., 1989. Т. 38.
⁴⁶⁾ Московско-Академический список (Московско-Академическая летопись (Моск.-Акад.)) опубликован в Приложении к Лавр.: ПСРЛ. Л., 1928. Т. 1, вып. 3 (фототипич. воспроизведение - М., 1961). Стб. 489 - 540.
⁴⁷⁾ Текст Летописца Переяславля-Суздальского (ЛПС) с 1138 по 1206 г. привле­чен для подведения разночтений, а окончание его за 1206 - 1214 гг. издано отдельно (ПСРЛ. Т. 38. С. 163 - 165); в настоящее время подготовлено полное издание ЛПС.
⁴⁸⁾ Привлечение Моск.-Акад. и ЛПС для подведения разночтений к Радз. (и до­полнения пропущенного в ней текста), произведенное М. Д. Приселковым в его издании Радз. (осуществленном в 1989 г.), вызвало возражения Г. М. Прохорова, за­явившего, что «списками Радзивиловской летописи ни тот, ни другой памятник назва­ны быть не могут» (Прохоров Г. М. Радзивиловский список Владимирской летописи по 1206 г. и этапы Владимирского летописания // ТОДРЛ. Л., 1989. Т. 42. С. 54). Ко­нечно, на всем своем протяжении Моск.-Акад. и ЛПС представляют собой самостоя­тельные памятники, но до 1205 г. Моск.-Акад. и с 1138 по 1205 г. ЛПС в основном идентичны Радз. и могут быть использованы для подведения вариантов (т. е. рассматриваться как списки) Радз. Г. М. Прохоров, крайне сужающий понятие «списка» в этом случае, не затрудяется признать саму Радз. списком некоей Владимирской летописи (Влад.), отражением которой он объявляет также Ипат., НI и Лавр. Однако между НI и владимирским летописанием в тексте за XII в. вообще нет совпадений. Из­вестия обеих летописей, на которые Г. М. Прохоров ссылается (там же, с. 75) вслед за Ю. А. Лимоновым (Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967. С. 124), сходны по общему содержанию, а не по тексту. О глубоких редакционных различиях между Радз. (включая Моск.-Акад. и ЛПС) и Лавр, см. ниже, примеч. 77.

-265-

⁴⁹⁾ А. А. Шахматов также считал эти слова дополнением, сделанным переяс­лавским сводчиком, но отсутствие их в Лавр, (как и в Ипат.) объяснял тем, что они были опущены в общем источнике Лавр. - Ипат. - Полихроне начала XIV в. (Шах­матов А. А. Обозрение... С. 13, 47). М. Д. Приселков отверг гипотезу А. А. Шахмато­ва о Полихроне начала XIV в. - см. ниже, примеч. 53.
⁵⁰⁾ М. Д. Приселков ссылается на известие Типографской летописи (Тип.) под 6660 (1152) г.: «Тогда же Георгий князь... Переяславль град перевед... и заложи велик град и церковь камену, и в нем доспе святого Спаса и исполни ю книгами и мощми святых дивно» (ср. ниже, примеч. 65). А. Н. Насонов, также считавший, что Тип. использовала ростовское летописание XII - XIII вв., полагал, что записи Тип. под 1152 г. и. Радз. (и Лавр, без ссылки на «Переяславль») под 1157 г. относятся к одному и тому же событию (Насонов А. Н. История русского летописания... С. 121 - 122). Но в Тип. указано, что церковь в Переяславле была в 1152 г. не только поставлена, но и снабжена книгами. М. Д. Приселков считал, что в известии Лавр, за 6665 (1157) г. речь идет, судя по контексту, скорее о Ростове, хотя данных археологии о существо­вании церкви Спаса в Ростове в XII в. не сохранилось.
⁵¹⁾ Характеристика свода, лежащего в основе Радз. и сходных с ней летописей, у М. Д. Приселкова несколько противоречива. Если молитву (в обращении к Андрею Боголюбскому) за «князя нашего и господина Ярослава», читающуюся только в ЛПС, он склонен был считать дополнением этого Летописца к своду 1212 г., то добавление слова «и переяславци» и упоминание о строительстве в «Переяславле новьмъ», сох­ранившееся во всех списках Радз., он считал органической особенностью свода 1212 г., лежащего в основе Радзивиловской группы (ср. с. 103, примеч.*).
⁵²⁾ Мнение М. Д. Приселкова о первичности дошедшего до нас текста ЛПС по сравнению с текстом Радз. основывается на том, что в Радз. (включая Моск.-Акад.) также обнаруживаются явные переяславские черты (ср. об этом: Лурье Я. С. О происхождении Радзивиловской летописи // ВИД. Л., 1987. Т. 18. С. 64 - 83).
⁵³⁾ Ср. с. 145 - 146. Гипотезу А. А. Шахматова о Полихроне начала XIV в. см.: Шахматов А. А. Обозрение... С. 13 - 14; возражения М. Д. Приселкова против этой гипотезы были первоначально высказаны в статье: Летописание XIV века // Сб. ста­тей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пг., 1922. С. 35 - 39.
⁵⁴⁾ О характере этой работы см. с. 103, 126 и примечания к ним. 2-е издание Лавр, в ПСРЛ (Т. 1, вып. 1 - 3. Л., 1926 - 1928 (фототипич. воспроизведение - М., 1961)), предпринятое под редакцией Е. Ф. Карского, полностью передавало «разночтения», «исправления» и «дополнения» по спискам РА Радз. и Моск.-Акад., данные в предше­ствующих изданиях (1872 и 1897 гг.) А. Ф. Бычкова. Неудовлетворительность издания 1926-1928 гг. отмечалась вслед за М. Д. Приселковым также С. Н. Валком и Д.С.Лихачевым (Валк С. Н., Советская археография. М.; Л., 1948. С. 185 - 187; Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X - XVII вв. 2-е изд. Л., 1983. С. 483).
⁵⁵⁾ См. с. 131 - 136.
⁵⁶⁾ Об отражении в Лавр. и Радз. южнорусских источников см. с. 107 - 108, 110 - 118, 126 - 128. А. Н. Насонов, также исследовавший вопрос о влиянии южнорусского летописания, не склонен был, однако, видеть в существовании нескольких пластов южнорусского происхождения во владимиро-суздальском летописании XII - XIII вв. доказательство существования нескольких владимирских сводов XII в. - 1177 и 1193 гг. Во всяком случае, об этих сводах он никак не упоминает (см.: Насонов А. Н. История русского летописания... С. 80 - 167).
⁵⁷⁾ Тенденциозный характер переделки рассказа об ослеплении пленных князей в своде 1212 г. (Радз.) очевиден - сводчик скрыл факт ослепления (отмеченный НI и Ипат.), изобразив дело так, как будто пленные были просто отпущены «из земли». Но тенденциозен и рассказ Лавр. - здесь упоминается требование «людий» об ослеп­лении, но ничего не говорится о самом факте. М. Д. Приселков видел и здесь прояв­ление письменной обработки более раннего рассказа: в своде 1177 г., по его предполо­жению, оставалась сцена ослепления, а гипотетический редактор свода 1193 г. (отразившегося в Лавр.) опустил ее окончание (ср. с. 126). Это вполне вероятно, но теоретически возможно и то, что составитель протографа Лавр, не сократил письмен­ный текст, а просто умолчал (конечно, тенденциозно) об ослеплении (ср.: Шахма­тов А. А. Обозрение... С. 11).
⁵⁸⁾ Предположение об использовании во владимирском летописании двух летописцев Переяславля Южного - княжеского и епископского (ср.: Шахматов А. А.

-265-

Повесть временных лет. Т. 1. С. XLV - XLVIII) - основано на наличии ряда дублировок в южных известиях Лавр, и Радз. Так, в обеих летописях читаются два дублирующих друг друга рассказа о походе на половцев, предпринятом по просьбе киевского князя сыном Юрия Долгорукого М