Первый московский великокняжеский свод 1472 Г.

Просматривая состав известий Московского свода 1472 г. в части от 1462 до 1472 г., на первый взгляд кажется, что нетрудно уловить в этой части весь ход работы сводчика 1472 г. Церковные события, как это было и в Летописце великом русском редакции 1463 г., не привлекают внимания составителя и не заслуживают значительного описания. Наоборот, военные события этого времени - главное со­держание значительных по размеру его статей. Однако, эти военные статьи оказываются по своим размерам незначительными, если мы их сравним с описанием похода Ивана на Новгород в 1471 г.
Огромность этой статьи, совершенно особое внимание, обращен­ное ко всему делу столкновения великого князя с Новгородом, точ­ность в изложении постановки конфликта, точность и мелочная под­робность в описании всего похода, как военного предприятия, и его блестящего результата, как и всех перипетий замирения, - делают эту статью центральным моментом всей летописной работы. Вчитыва­ясь в это изложение, осмысляя эту приподнятость описания, кажется, можно сказать с уверенностью, что в росте исторической роли Москвы события 1471 г. были истолкованы летописателем как существен­нейший сдвиг: московский великий князь впервые принял на себя формальную обязанность охранителя веры, борца с католичеством, грозившим через митрополита-униата Григория, уже обладавшего литовскими епархиями бывшей митрополии всея Руси, отторгнуть от этой, теперь московской митрополии новгородскую епархию. Победа над Новгородом, признавшим себя частью московской митрополии, оценивалась как великий момент роста политической власти москов­ского государя: «А князь великий Иван Васильевич, Володимерскый и Новгородцкый и всеа Русии самодеръжець, възвратился оттуда к Мос­кве с победою великою месяца августа в 13».
Естественно предположить, что в Москве эту победу над Новго­родом пожелали отразить в ходе обычного записывания событий из года в год (которое велось и при этом великом князе, что ясно из точной датировки известий всех предыдущих годов) совершенно осо­бым образом, т. е. через составление общерусского свода.
Мы знаем, как была выполнена эта работа. Кроме Летописца великого русского редакции 1463 г. и общерусской митрополичьей летописи в редакции 1456 г. (т. е. младшей редакции Софийской I) со­ставитель свода 1472 г. привлек древнюю редакцию Софийской I в том Дефектном ее протографе, который нам известен по спискам Ка­рамзина и Оболенского. Эта древняя дефектная редакция кладется в основу, частью подвергаясь сокращению, но главным образом попол­няясь и по митрополичьему своду редакции 1456 г. (т. е. младшей Редакции Софийской I), и по Летописцу великому русскому редакции 1463 г. После 1418 г., на котором обрывалась дефектная древняя Редакция Софийской I, в распоряжении сводчика 1472 г. оставались уже только два источника: митрополичий свод редакции 1456 г. и Ле-

-244-

тописец великий русский редакции 1463 г. Мы уже знаем, что первый из этих источников привлекался без особого внимания: состав известий его сокращался, сокращались и самые статьи известий, с 1457 г. сводчик 1472 г. оставался уже с одним источником в руках: он просто переписывал текст Летописца великого русского редакции 1463 г., кое-где лишь оставляя след своей обработки, едва ли, впрочем, значительной. С 1463 г. сводчик 1472 г. стал переписывать те погод­ные материалы, которые накопились путем ежегодных приписок с 1463 г. Дойдя до статьи 1471 г., сводчик решил здесь дать большой и подробный рассказ, который бы оставил в читателе необходимое соз­нание важности пережитого исторического события.
Но здесь невольно возникают сомнения в правильности такого построения хода работы сводчика 1472 г.
Конечно, статья о новгородском походе могла быть написана вскоре после самого события, но все же не сряду за событием. До­статочно прочитать весь этот рассказ, чтобы признать, что перед летописателем был материал разносторонний и уже взвешенный общею оценкою: тут и эпизод военного характера на Двине, тут и подробное описание новгородских волнений на вече с определениями партий и их точек зрения, тут и любопытная интродукция в виде описаний «чудесных знамений», происшедших в Новгороде накануне похода («яко же слышахом от тамо сущих житель»), которые вызы­вают летописателя на оговорку, что подобные «знамения» всегда записывались в летописание.
По случаю благополучного окончания всего дела великий князь «обещася поставити на Москве церковь святаго апостола Акилу, а вое­воды, князь Данило и Федор, другую церковь Въскресение». Эти обетные церкви были деревянные. В описании пожара 1476 г. упомянуто: «да два застенка Архааггельских деревяных розметаша: Въскресение да Акилу святаго». Постройка этих обетных церквей, примыкавших к стене каменной Архангельской, потребовала, конечно, известного времени. Между тем рассказ о новгородском походе в своде 1472 г. был написан в то время, когда одна из этих церквей была выстроена, а дру­гая еще не окончена (при упоминании обета великого князя построить церковь Акилы в своде 1472 г. прибавлено: «еже и бысть»).
Итак, оказывается, что описание новгородского похода составле­но после события с таким значительным промежутком, что летописатель мог не только собрать разнообразный материал, но и указать на окончание постройки одной из обетных церквей.
Не этим ли обстоятельством нужно объяснить, что сводчик 1472 г. не окончил своей работы известием о победном вступлении в Москву великого князя, которое было подогнано к 1 сентября (Новому году) 6980 (1472) г., а продолжил описание этого года разными другими известиями вплоть до повеления митрополита Филиппа готовить ка­мень для сооружения новой каменной церкви Успения в Москве? То есть, трудясь над новгородским описанием, сводчик 1472 г. после его окончания решил присоединить накопившиеся тем временем летописные записи?

-245-

Но такое предположение сейчас же падает, потому что последнее известие о заготовке камней относится к концу октября (до 8 ноября, во всяком случае) того же 1471 г., в сентябре которого вошел в Москву великий князь. Невероятно, чтобы за эти два месяца летописатель смог собрать материал о новгородском походе и соорудить из него рас­сказ, а строители - церковь Акилы. Тогда почему же, если рассказ со­ставлен позднее конца октября 1471 г., сводчик 1472 г. не дал в своем своде тех известий, которыми он мог располагать от конца октября 1471 г. до времени окончания своего труда? Недоумение наше возра­стает еще больше, когда мы углубимся в содержание известия от 10 сентября 1471 (по летописному 1472) г., т. е. известия, читавшегося на предпоследнем месте в нашем своде 1472 г. Из Венеции пришел от папы к великому князю послом Антон Фрязин. Он привез послам великого князя «листы», чтобы ехать до Рима за невестою великого князя. Оказывается, с Антоном прибыл послом от «дюкы Венецейскаго» Иван Тривизан, чтобы просить великого князя «проводить» себя до «царя Ахмута Большие Орды». Тривизан, прибыв в Москву, обратился прежде всего к своему земляку Ивану Фрязину, который жил в Москве в должности «денежника» великого князя. Иван Фрязин, узнав, что Тривизан еще не являлся к великому князю, пред­ложил ему, помимо князя «допровадить» его до царя: зачем бить об этом челом великому князю, да подавать ему за то великие подарки! Тривизан согласился на это, и был представлен великому князю как племянник Ивана Фрязина, приехавший по своим делам «да и гость-бою». Описание этого сговора оканчивается словами: «да то у великого князя утаили». Ясно, что весь рассказ написал после обнаружения этого сговора. Когда же это случилось? В своде 1479 г. мы узнаем, что этот сговор обнаружился в начале ноября следующего года. ¹⁶¹⁾
Итак, мы имеем прямое указание, что сводчик работал не ранее ноября 6981 (по нашему счету 1472) г., но почему-то прервал свое изложение на конце октября предыдущего года (6980) на не­значительном известии о заготовке камней для постройки новой Ус­пенской церкви. ¹⁶²⁾
Разгадать действительный замысел и ход работы составителя рас­смотренного нами свода 1472 г. поможет нам, как увидим ниже, анализ известий 1472 - 1479 гг. в скоро последовавшем втором Мос­ковском великокняжеском своде 1479 г.
В заключение позволительно остановиться на одной, весьма симптоматической черте Московского свода 1472 г. Взяв в основу своей первой части дефектную древнюю редакцию Софийской I, со­ставитель свода 1472 г. подверг новгородскую часть известий этой редакции известной переработке. Она сказалась не столько в опу­щении некоторых, в большинстве случаев ничтожных, новгородских известий, сколько в тенденциозной выправке многих этих записей. Так, под 6690 г. в Софийской I читается: «тогда же на зиму путь показаша новгородци князю Володимеру», а в своде 1472 г.: «тогда же на зиму ту выйде из Новагорода князь Володимер»; под 6695 г. в Софийской I: «выгнаша новгородци князя Мьстислава», а в своде 1472 г.: «выеде князь Мстислав Давыдович из Новагорода», и т. д.

-246-

Эта упорная московская точка зрения, не желающая признавать даже былые права новгородцев на изгнание князей, довольно после­довательно проведенная составителем свода 1472 г., получает смысл особого возбуждения и московской запальчивости под впечатлением остро пережитых событий 1471 г., ¹⁶³⁾ и сводчик 1479 г., имевший в руках этот свод 1472 г., везде опять восстановил по своим до­полнительным источникам первоначальное чтение всех этих испор­ченных мест. Но перед нами первая попытка переработки известий прошлого во вкусе современного политического умонастроения, за которою вскоре начнется уже безоговорочное искажение прошлого, поскольку летописи утрачивают теперь свой былой смысл документа международного характера и становятся документом внутреннего пользования.

^ Глава XI