Реформы Б.Н. Ельцина и их социальный смысл. Вопрос об общественном строе тогдашней России.

При изучении проблематики, вынесенной в качестве первого вопроса темы, в первую очередь, необходимо сохранять объективность и не ограничиваться одними эмоциями. Нелегко разбирать и беспристрастно анализировать события, которые произошли совсем недавно, когда история «выплёскивается» со страниц книг, ибо отражает слишком болезненные воспоминания последних поколений.

«Ельцинское» общество обычно называют демократическим, рыночным, посттоталитарным или «обществом переходного периода». На первый взгляд, подобные определения в данном случае вполне можно использовать. Однако, при ближайшем рассмотрении легко убедиться в том, что они либо слишком расплывчаты, либо просто неверны. Разумеется, Россию 90-х годов возможно назвать и посттоталитарным обществом, и обществом переходного периода. Но данные определения не отражают характерные и отличительные черты российского социума в указанный промежуток времени. Иными словами, они слишком малосодержательны.

Подробнее следует остановиться на других определениях, отражённых выше. Возможно ли назвать Россию 90-х гг. демократией? На первый взгляд, положительный ответ очевиден. В Преамбуле Конституции Российской Федерации, принятой 12 декабря 1993 года, Россия объявлена демократическим государством, источником права здесь была провозглашена воля народа. В стране действовали всенародно избранный Президент, Государственная Дума и главы субъектов федерации – губернаторы и президенты. Преступления против демократической формы правления в ныне действующем Уголовном кодексе квалифицируются как одни из наиболее тяжких.

Все эти и подобные им аргументы на поверку оказываются, однако, весьма мало убедительными при подробном и непредвзятом рассмотрении. В частности, избрание половины Государственной Думы – 225 депутатов из 450 – при отсутствии в стране в исследуемое время сильных, демократических и массовых политических партий фактически являлась, разумеется, антидемократической мерой. Кроме того, здесь были очень сильны различные лобби.

Однако, возможно, к сожалению, привести ещё один фактор, превращавший «ельцинскую» Россию в довольно типичную олигархию, фактор, неизмеримо более серьёзный, чем упомянутые выше. Речь идёт о том, что участие в политической жизни, даже на низовом уровне, требовало огромных денег, которых ни у рядовых, ни даже у достаточно состоятельных, по российским меркам, граждан никогда не было и быть не могло. Подобный упрёк, разумеется, вполне можно адресовать и западным классическим демократиям, но политический и экономический облик России 90-х гг. представлял собой картину, резко отличную от западной, причём в худшую сторону.

Для уяснения себе ситуации тех лет необходимо обратиться к экономической стороне проблемы. Параллельно мы сможем проверить справедливость определения российского общества 90-х годов как рыночного. Как известно, радикальные экономические преобразования Б.Н. Ельцина начались 2 января 1992 года освобождением цен. Безо всяких ограничений было разрешено заниматься свободным предпринимательством. Казалось, страну с такими колоссальными ресурсами ждёт довольно быстрое экономическое процветание. В частности, разведанные природные ресурсы России независимыми экспертами оцениваются минимум в 6,5 трлн. долларов, причём месторождения полезных ископаемых постоянно открываются, тогда как разведанные природные ресурсы Китая оцениваются в 4 трлн. долларов, США – 3 трлн., а Европы – 0,5 трлн. долларов. Сам Б.Н. Ельцин успокаивал народ, утверждая, что трудности продляться всего 6-8 месяцев, не больше. Он даже произнес печально известную в свете последующих событий тираду о том, что ляжет на рельсы, если положение народа в результате его реформ ухудшится.

В действительности же всё произошло совсем по-другому. Изначально строить цивилизованное рыночное общество западного типа никто, по всей видимости, не собирался. Обратимся к фактам. Больших денег в советском обществе накопить было невозможно, поэтому, строго говоря, приватизация государственной собственности здесь была невозможной, кроме как через выпуск каких-либо специальных ценных бумаг. Подобные ценные бумаги, так называемые «ваучеры», действительно были выпущены государством, но затем скуплены за бесценок определённым кругом кампаний. Таким образом, формально выказывая заботу о народе, правительство, на самом деле, нейтрализовало опасную для себя возможность «народной» неденежной приватизации. При этом одновременно Б.Н. Ельцин неоднократно заявлял, что ему и его команде нужна не горстка миллионеров, а миллионы собственников. На самом деле именно эту возможность, как мы видим, стремились исключить принципиально.

Кроме того, правительство Е.Т. Гайдара вначале «отпустило» цены, а потом приступило к приватизации, тогда как даже программа перехода к рынку «500 дней», разработанная, как это было сказано выше, группой экономистов под руководством Г.А. Явлинского, предполагала, первоначально, проведение приватизационных мероприятий, а уже затем – «отпуск» цен. Сделано это было неспроста: «освобождение» цен очень быстро обесценило все сбережения простого народа и даже относительно состоятельного, по советским меркам, населения.

Третьи по своему значению состояния – это легализованные («отмытые») капиталы, накопленные ещё в советские времена в теневой экономике. Следует отметить, что воротилы доперестроечных и раннеперестроечных времён не смогли захватить первые места в экономической сфере жизни общества России 90-х гг. Они были оттеснены новой элитой, связанной с новой же политической верхушкой.

Вторые по величине капиталы создавались путём незаконной, грабительской приватизации. В последние годы появились сведения о так называемом «списке Чубайса», согласно которому 350 основных по своему значению предприятий России должны были быть проданы за 7,2 млрд. долларов. Примерно так приватизация и проходила. К примеру, в 1995 году Р. Абрамович купил компанию «Сибнефть» за 100 млн. долларов, т.е. примерно за 0,7-0,8% её реальной стоимости. Позднее разница между реальной и «символической» ценой значительно сократилась, но всё же осталась более, чем значительной. Так, уже в начале правления В.В. Путина тот же предприниматель купил другую компанию – «Славнефть» - за 1,86 млрд. долларов при её действительной стоимости 8 млрд. долларов. «Право» на подобную приватизацию «получалось» только людьми, приближенными к властям предержащим.

Нередко встречающееся в литературе праволиберального толка утверждение, согласно которому предприниматели-«приватизаторы» шли на огромный риск, вкладывая деньги в убыточные тогда предприятия, не имеет под собой серьёзных оснований. Дело в том, что убыточность крупнейших государственных предприятий того времени, особенно имевших отношение к нефтегазовой отрасли или вообще к добычи полезных ископаемых, мягко говоря, очень преувеличена, если учесть колоссальные природные, да и интеллектуальные ресурсы России. Другой тезис, имеющий место в той же праволиберальной литературе – это тезис о том, что приватизационные цены в те годы следует считать рыночными, поскольку тогда за них всё равно никто не дал бы больше. В данном утверждении правда довольно искусно переплетена с ложью. Дело в том, что к началу 90-х гг. вообще никто в стране не имел «чистых» крупных капиталов: их просто не могло быть в обществе со средней заработной платой в 150-200, максимум в 300 рублей. Но даже те, кто смог приобрести, пусть и сомнительным путём, определённые суммы, без поддержки властей проигрывал приватизационные аукционы. К тому же, многие серьёзные торги не обходились без странных смертей особо настойчивых предпринимателей, не относившихся к числу заранее известных фаворитов.

Наконец, самые крупные капиталы ельцинской России создавались даже не путём незаконной приватизации, а иным, достаточно простым путём – через залоговые аукционы под инвестиционные обязательства государства. Дело в том, что в начале 90-х гг. ещё не существовало федерального казначейства, и его функции несли коммерческие банки, выбранные лично Б.Н. Ельциным. Государство размещало в них свободные средства. Когда же властям были необходимы деньги для совершения социальных выплат, они «брали взаймы» у данных коммерческих банков те же средства под залог крупнейших государственных предприятий. Т.к. «отдавать долг» было нечем, эта собственность переходила к новым владельцам. Благодаря такой «гениально простой» идее создавались настоящие империи - промышленные и финансовые.

После анализа соответствующих социально-экономических реалий всё же постараемся ответить на вопрос о характеристике ельцинского общества. Как можно видеть, перед нами вовсе не общество с рыночной экономикой. Рыночные законы действовали здесь, да и то частично, на уровне малого и, может быть, в некоторой степени, среднего бизнеса. Для успеха в делах вовсе не обязательно было высокое качество продукции, предлагаемые фирмой более низкие, чем у других, цены, хорошо организованная реклама, безупречная деловая репутация и прочая «роскошь». Следовало иметь связи в государственных органах, «прикормленных» чиновников, в том числе и в погонах МВД, «своих» депутатов различного уровня и т.д.

Следовательно, перед нами – общество с бесспорными и яркими чертами политаризма, кое в чём похожее на политарные государства древности и Средневековья. Однако, нетрудно заметить и тот факт, что Россия 90-х годов скорее напоминает политарные империи не в эпохи их расцвета или, хотя бы, стабильной жизни, а в периоды системного кризиса или даже разложения. В определённой степени, аналогами ельцинского общества можно считать Оттоманскую и Китайскую империи на рубеже XIX – XX вв. или Византию Палеологов последних десятилетий её существования.

Но Россия указанного периода имеет и многие отличительные черты. Пожалуй, самая удивительная среди них заключается в том, что грань между чиновником, предпринимателем и мафиози в те годы была чрезвычайно зыбка. Фактически отсутствовал честный крупный бизнес. Более того, он, по всей видимости, тогда вообще не мог существовать. Новая знать, так называемые олигархи, как раз и совмещали в своём лице и чиновника, и предпринимателя, и главу преступного сообщества. Эти же люди фактически и определяли внешнюю и внутреннюю политику страны.

Перерождается и сама организованная преступность. Почти везде мафия, как известно, стоит «на трёх китах» - доходов от игорного бизнеса, проституции и торговли наркотиками. Определённое значение имеют также контрабанда, торговля оружием, антиквариатом и людьми (работорговля). Однако, видимо, только в ельцинской России организованная преступность сумела подчинить себе легальные виды бизнеса, в частности, нефтегазовую отрасль. Подобных успехов не смогли добиться ни американская мафия, ни сицилийская «коза ностра», ни якудза, ни сербское «подземелье», ни даже могущественная Триада или Медельинский картель. Подобного, пожалуй, не было даже в упомянутых выше разлагающихся политарных государствах прошлого.

Параллельно происходит серьёзное ослабление государственных органов, и их функции нередко также начинали выполнять преступные группы. Например, для того, чтобы добиться возвращения долга, особенно в период галопирующей инфляции, было бессмысленно идти в арбитражный суд. Помочь решить данный вопрос фактически могла лишь мафия, которая одна порой была в силах найти скрывающегося должника, и угрозами, а иногда и пытками заставить его вернуть деньги.

Выводы.

Итак, изучаемое общество нельзя назвать ни демократическим обществом, ни обществом с рыночной экономикой. Пожалуй, определением, наиболее адекватным ситуации, будет «политарно-мафиозное общество», т.е. уродливый вариант политарного общества, где почти нет серьёзной разницы между бизнесменом, чиновником и главой организованной преступной группировки.