1. В зависимости от того, на чьей стороне возникает множественность. Если множественность возникает на стороне кредитора, ее называют активной, если на стороне должника – пассивной, если на обеих – смешанной.
2. По объему права или обязанности участников обязательства.
Долевые обязательства - в них несколько кредиторов или несколько должников требуют или исполняют обязательство каждый в своей доле. Причем ст. 321 ГК РФ установлено равенство этих долей, поскольку иное не вытекает из закона, иных правовых актов или условий обязательства. Доли участников могут быть и неравными в результате соглашения или стечения иных обстоятельств. Долевая множественность является общим правилом.
В долевых обязательствах права и обязанности участников обособляются. Каждый из кредиторов вправе требовать исполнения только в своей части, а должники не отвечают за неисполнение обязанности друг друга. Для должника, выплатившего свою долю, обязательство прекращается так же, как и для кредитора, получившего причитавшееся ему.
В солидарных обязательствах кредитор может потребовать исполнения от любого из должников, либо каждый из сокредиторов вправе предъявить требование к должнику в полном объеме (ст. 323, 326 ГК РФ). В таких отношениях все зависит от воли кредитора: он может потребовать исполнения как от всех должников совместно, так и от любого из них в отдельности, либо возложить обязанность не на всех, а только на нескольких содолжников. Размер возмещения при этом тоже определяется кредитором: в полном объеме с одного, а если с нескольких или всех - то с кого в какой мере. Таким образом, изначально предполагается как бы единство субъектов солидарного обязательства. Для кредитора это увеличивает возможность для реального исполнения обязательства. А для должника быть уверенным в исполнении обязательства надлежащему субъекту[40].
Еще один вид множественности лиц в обязательстве – субсидиарная (запасная). Ряд ученых-цивилистов считает, что такая множественность может быть только пассивной, т.е. на стороне должника. Так, в учебнике гражданского права Московского государственного университета указано: «Субсидиарные обязательства имеют место при множественности лиц на стороне должника, т.е. могут быть либо пассивными, либо смешанными… Субсидиарное обязательство, подобно пассивному солидарному обязательству, также представляет собой разновидность (форму) гражданско-правовой ответственности: либо за действия основного должника, т.е. «за чужую вину» (например, в случае ответственности собственника имущества учреждения по долгам последнего на основании п. 2 ст. 120 ГК), либо за собственные упущения (например, в случае ответственности родителей за вред, причиненный их несовершеннолетними детьми на основании правил п. 2 ст. 1074 и ст. 1075 ГК РФ). Именно поэтому правила о субсидиарных обязательствах отнесены законом в главу, посвященную ответственности за нарушение обязательств»[41]. Действительно, ст.399 ГК РФ, посвященная субсидиарной ответственности, предусматривает ситуацию, когда кредитор может обратиться к дополнительному должнику, только если основной должник отказался удовлетворить требование или не отозвался в разумный срок на это требование.
Однако в научной и учебной литературе по гражданскому праву вопрос о возможности существования субсидиарной множественности на стороне кредитора не обсуждается. Представляется, что такая ситуация вполне возможна. Во-первых, содержание ст. 321 ГК РФ, регулирующей отношения с участием нескольких кредиторов и должников, является диспозитивной, во-вторых, закон сам предусматривает такие ситуации. Так, ст. 430 ГК РФ предусматривает возможность заключения договора в пользу третьего лица. В данном случае лицо, заключившее договор (выговорившее право), будет субсидиарным кредитором, а бенефициар – основным, так как в силу правила, установленного в п.4 ст. 430 ГК РФ, если бенефициар откажется от принятия исполнения, воспользоваться правом может лицо, его выговорившее.
Обратим внимание, что, равно как и в романо-германской трактовке обязательства практика в практике регулирования имущественных отношений в США заключаются договоры в пользу третьего лица, хотя законы штатов не упоминают о договорах подобного вида. Свод договорного права США содержит положения посвященные договору в пользу третьего лица. «Выгодоприобретатель — это лицо, не участвующее в соглашении сторон, но получающее выгоду от исполнения обязательств» (Restatement 2d § 302). Если в ст. 430 ГК РФ не называется никаких особенностей положения разных видов третьих лиц (в частности, в договоре – обязательстве и договоре – сделки), в США выделяют два вида бенефициаров. В договорах в пользу третьего лица выгодоприобретатель является либо прямо выбранным сторонами, либо случайным. Первый вид соответствует российской модели договора в пользу третьего лица, т.е. выгодоприобретатель прямо определен сторонами как лицо, в чью пользу надлежит произвести исполнение договорных обязательств, что позволяет назвать его кредитором в обязательстве, причем основным. Второй разновидностью этого договора считается договор, в котором стороны не предполагали осуществлять исполнение в пользу третьего лица, но оно получило выгоду от исполнения договора.
Действительно, назвать это третье лицо кредитором нельзя, поскольку оно не уполномочено получить исполнение по такому договору, и не может требовать его исполнения договора. Исполнение стороны осуществляют в пользу друг друга или кого-то одного, а третье лицо получает выгоду от исполнения договора опосредованно, через свои отношения с участниками договора. Очевидно, практического значения выделение фигуры случайного выгодоприобретателя не имеет, поскольку он лишен каких-либо прав в отношении сторон договора. Соответственно континентальной правовой традиции обязательство может осложняться множественностью. В штатах с романо-германской правовой традицией нормы о множественности лиц также имеют место. Так, в ст. 1430 ГК Калифорнии указано, что обязательство, наложенное на несколько лиц, или право, созданное в пользу нескольких лиц, может быть: 1. солидарные (joint); 2. долевые (several), а также 3) солидарно- долевыми (joint and several). Причем отметим, что в ст. 1431 указанного кодекса презюмируется в указанных случаях наличие единого, а не нескольких обязательств[42].
Таким образом, множественность лиц в обязательстве представляет собой ситуации, когда активных и пассивных субъектов будет более одного, например, одному должнику соответствует несколько кредиторов, либо одному кредитору соответствует несколько должников, наконец, либо нескольким должникам соответствует несколько кредиторов. Как отмечал Г.Ф. Шершеневич, это «стечение субъектов возможно благодаря тесной связи ряда обязательственных отношений, в своей совокупности представляющих нечто целое. Оно возможно, однако, и при полном единстве обязательственного отношения, и тогда нужно иметь в виду, что все-таки в обязательстве могут быть только две стороны, с тем лишь видоизменением, что одна из них или обе представляют соединение нескольких физических лиц»[43].
Третьи лица в обязательстве. В гражданском праве выделяют фигуру так называемого третьего лица, которое могут оказывать определенное влияние на возникновение и развитие правоотношения.
Следует иметь в виду, что у третьего лица должен быть самостоятельный имущественный интерес прямо или опосредованно связанный с объектом исходного анализируемого обязательства. Если такого интереса нет, то предполагаемое «третье лицо» таковым не будет, оно вообще не имеет никакого отношения к исследуемому обязательству. Если же интерес такого лица будет совпадать с интересом какой-либо из сторон, оно будет непосредственным участником первого правоотношения на одной из сторон, а вовсе не третьим лицом. При этом у этого лица должны быть права или обязанности в исследуемом обязательственном правоотношении.
Выделены две формы участия третьих лиц в обязательстве: 1) на стороне кредитора при переадресации исполнения; 2) на стороне должника при возложении исполнения. Правовое положение третьих лиц аналогично правовому положению представителей соответствующей стороны: лицо, которому переадресовано исполнение, является представителем кредитора по доверенности (ст. 312, 185 ГК РФ); лицо, на которое возложено исполнение – законным представителем должника, так как документ, которым оформлено возложение, не адресован кредитору (ст. 313 ГК РФ).
При этом укажем, что закон предусматривает императивный запрет на создание обязанностей для лиц, не участвующих в обязательстве (п.3 ст. 308 ГК РФ). Если все же складывается ситуация, когда возникает такая обязанность у лица, не участвовавшего в договоре, то либо это лицо является стороной, создавая множественность, либо имеет место нарушение закона. Иногда требуется дача согласия на заключение договора. В этом случае воздействие третьих лиц на обязательство выражается лишь в содействии его возникновения, непосредственно в исполнении обязательства это лицо не участвует.
Договор в пользу третьего лица. Рассматриваемому виду договоров посвящена ст.430 ГК РФ, согласно которой: «Договором в пользу третьего лица признается договор, по которому должник обязан произвести исполнение не кредитору, а указанному или не указанному в договоре третьему лицу, имеющему право требовать от должника исполнения обязательства» (п.1). Субъект, заключивший договор в пользу третьего лица (ст. 430 ГК РФ), по общему правилу, является субсидиарным кредитором в обязательстве из такого договора. В качестве основного кредитора выступает так называемое третье лицо (выгодоприобретатель). Если это обязательство взаимно, на стороне выгодоприобретателя и выговорившего право образуется непредусмотренная законом смешанная множественность: первый в силу п. 3 ст. 308 ГК РФ имеет лишь права, второй – только обязанности, после исполнения которых из обязательства устраняется.
Объект обязательства
В правовой теории объектом принято считать явление, которое подвергается воздействию со стороны другого юридического явления. Под ним понимается то, что противостоит субъекту в его предметно-практической и познавательной деятельности. Объект характеризуется как часть субъективной реальности, с которой взаимодействует субъект [44].
Объект правоотношения - благо, по поводу которого субъекты вступают в правоотношение, то, на что направлено правоотношение[45].
Существует две основные теории правовых объектов.
Первая теория - монистическая (единого правового объекта). Ее сторонники (Д.Д. Гримм, Я.М. Магазинер, О.С. Иоффе и др.) в качестве объекта рассматривают необходимое поведение обязанного лица: право может воздействовать только на поведение людей[46]. Вторая теория - плюралистическая (теория множественности правовых объектов), среди представителей которой следует выделить М.М. Агаркова, И.Л. Брауде, О.С. Красавчикова, И.Б. Новицкого, В.М. Хвостова, относит к объектам правоотношения различные явления, материальные и нематериальные блага, в т.ч. вещи и результаты действий должника[47]. По их мнению, сторонники первой позиции путают объект правоотношений с объектом правового регулирования, а реальное поведение участников составляет элемент структуры правоотношений, а не его объект.
Имеется и третья группа исследователей, представители которой предлагают включать в объекты правоотношений как вещи (блага), так и действия[48].
Имеются и оригинальные подходы к пониманию сущности правового объекта. В науке не исключают возможность существования так называемыхбезобъектных правоотношений. В.И. Сенчищев рассматривает в качестве объектов гражданских правоотношений правовой режим, понимая под ним не поведение обязанного лица и не вещь, а правовое значение вещи, поведения или иных категорий имущества и неимущественных прав[49]. Л.А. Чеговадзе приходит к выводу, что вещи, работы, услуги и другие объекты, перечисленные законодателем, - это объекты субъективных прав, которые в качестве предметов приложения усилий недоступны правовому воздействию, следовательно, не могут быть отнесены к категории объектов гражданского правоотношения[50].
Как отмечает А.В. Барков, «законодатель стоит на позиции плюралистической теории объекта гражданского правоотношения, понимая под объектами то, на что они направлены, по поводу чего они возникают и существуют, на что оказывают воздействие».[51] Возможные объекты гражданских правоотношений исчерпывающим образом перечислены в ст. 128 ГК РФ. К ним относятся вещи, включая деньги и ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права; работы и услуги; охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальная собственность); нематериальные блага.
Как видим, ГК РФ и вслед за ним ученые называют в качестве объекта и деятельность по их созданию (работы и услуги). Четырехзвенную классификацию объектов гражданских прав (правоотношений) проводит Е.А. Суханов:1) вещи и иное имущество, в том числе имущественные права;2) действия (работы и услуги либо также их результаты как вещественного, так и неовеществленного характера);3) нематериальные объекты товарного характера (результаты творческой деятельности и способы индивидуализации товаров и их производителей);4) личные неимущественные блага[52].
В.А. Тархов, являясь сторонником трехчленной классификации объектов, писал: «Нельзя согласиться с предлагаемым иногда выделением в качестве четвертого вида объектов продуктов интеллектуальной творческой деятельности, потому что эти продукты охватываются названной классификацией. Если говорить о результате такой деятельности как произведении или решении, то это нематериальное благо (идея), если же иметь в виду его материальное воплощение, то это такая же вещь, как и всякая иная, способная быть объектом права собственности. Выделение такого объекта как продукта творческой деятельности может только запутать учащихся и практических работников. Например, рукопись - продукт творческой деятельности. Если рукопись (автограф) будет кому-либо подарена либо завещана, то может возникнуть представление, будто бы к приобретателю переходят авторские права, тогда как в действительности к нему переходит лишь право собственности на эту вещь»[53].
Достаточно интересно по этому поводу исследование В.А. Белова.[54] Приведя обзор и критику имеющихся в старой и современной литературе точек зрения на понятие объекта права – правоотношения, ученый сделал вывод, с которым трудно не согласиться, и который вполне соотносится с нашими представлениями об экономической сущности обязательства. В.А. Белов пишет: «Понятие объекта в праве и правоотношении (правового объекта) - не онтологическое и даже не гносеологическое, но чисто функциональное… Не возможно игнорировать тот факт, что содержание всех без исключения прав и обязанностей предопределяется свойствами предметов внешнего мира». Выводы В.А. Белова соотносятся с мнением Г.Ф. Шершеневича, что «объектом права называется все то, что может служить средством осуществления интереса».[55]
В своем учебнике В.А. Белов определяет объект гражданского права как всякую материальную или нематериальную субстанцию (благо), иммаментные свойства которой определяют природу, содержание и динамику соответствующего субъективного права, а также создают возможность удовлетворения законных интересов лица – носителя данного субъективного гражданского права.[56]
Представляется, что если иметь в виду, что правоотношения являются отражением фактических отношений, то их объекты (а это блага) и должны быть объектами правоотношений. Поэтому в качестве объектов следует считать материальные и нематериальные блага. В связи с этим справедливыми представляются рассуждения А.П. Сергеева. В определении объекта гражданского права ученый не называет ни деятельность, ни процесс. По его мнению, объектами гражданских прав являются материальные и духовные блага, по поводу которых субъекты вступают между собой в различные правоотношения.[57]. Однако, как отмечалось, если вести речь именно об обязательстве, то объект (материальное благо) должен обладать такой правой характеристикой как оборотоспособность.
Договор является одним из важнейших оснований возникновения обязательства. Его существенным условием, определяющим направленность соответствующего обязательства, является предмет. Точное определение предмета позволяет правоприменителю, верно квалифицировав конкретный договор, применить нужную норму и соответственно правильно определить состав прав и обязанностей его сторон[58]. При этом важно установить соотношение предмета договора и объекта соответствующего обязательства.
В доктрине существует несколько подходов к определению предмета договора. Значительная часть ученых предмет договора связывает с объектом правоотношения, которое из него возникнет. Другие считают предметом договора действия, которые должны быть совершены по данному договору. Основания для дискуссии дает закон. В ряде норм ГК РФ предмет договора отождествляется именно с определенным объектом. Так, в качестве предмета договора финансовой аренды называются любые непотребляемые вещи, используемые для предпринимательской деятельности, кроме земельных участков и других природных объектов (ст. 666 ГК РФ). В ст. 726 ГК РФ устанавливается обязанность подрядчика передать заказчику вместе с результатом работы информацию, касающуюся эксплуатации или иного использования предмета договора подряда, т.е. опять же вещи. В статье 741 ГК РФ прямо указывается, что объект строительства составляет предмет договора строительного подряда. В пункте 2 ст. 807 ГК РФ предметом договора займа называются иностранная валюта и валютные ценности. В подпункте 1 п.6 ст.1235 ГК РФ предмет лицензионного договора определен как результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации.
Кроме того, законодатель наряду со словосочетанием «предмет договора» использует выражения «объект договора» (ст. 673 ГК РФ) « Объект договора найма жилого помещения»), «объект аренды» (ст.607 ГК РФ), «объект строительства» (ст.742 ГК РФ), «объект страхования» (ст. 942 ГК РФ) и т.п.
Вместе с тем, будет неверным сводить предмет договора только к предмету исполнения обязательства, поскольку законом предусмотрены договоры, которые порождают отношения, не имеющие признаков обязательства. Примером тому являются договор простого товарищества и учредительный договор, в которых нет свойственного для обязательства субъектного состава, представляющего противоположные стороны. Наоборот, здесь речь идет о лицах, не противостоящих друг другу, а объединенных общими интересами. Подобным договором является и корпоративное соглашение.
На наш взгляд, обсуждая проблему соотношения «объект договора – предмет договора», следует иметь в виду разное понимание договора – как сделку или как обязательство. В ст. 432 ГК РФ речь идет о договоре как о сделке. Конечно, определив в юридическом факте (сделке) то, по поводу чего возникает в дальнейшем обязательство, тем самым мы устанавливаем объект этого обязательства.[59] По этому поводу А.В. Егоров утверждает, что «предмет как существенное условие договора-сделки является одновременно и объектом договорного обязательства (договора-правоотношения)».[60] Однако следует иметь в виду, что по поводу одинаковых объектов могут возникать разные обязательства (купля-продажа здания, аренда здания и т.п.). Это предполагает включение в предмет договора и действий, как утверждает В.В. Витрянский[61].
В предмет договора как сделки необходимо помимо указания на объект будущего правоотношения, например обязательства, включать и минимум необходимых действий по поводу этого объекта.
Эти два момента определяют вид договора, его место в системе договоров. Собственно так сформулированы нормы ГК РФ, в котором кроме упомянутой ст. 673 термин «объект» употребляется применительно к определенному действию - объект аренды, объект строительства, объект страхования, объект доверительного управления. Так направленность обязательства находит отражение в его содержании: передать здание в собственность или во временное владение. Оценивать объект и содержание обязательства в отрыве друг от друга не представляется целесообразным.
СОДЕРЖАНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА
Содержание обязательственного правоотношения (юридическое)[62] - субъективные права и соответствующие им юридические обязанности.
Субъективные права и обязанности как субстанции неосязаемые связывают между собой субстанции осязаемые – субъектов с материальными благами как потребителей с потребляемым.
Сразу следует отметить, что субъективное право без юридической обязанности немыслимо, поскольку они являются парной категорией. Как пишет В.А. Белов, от каких бы философских начал ни отталкиваться, невозможно признавая существование субъективного права как меры возможного, в то же время отрицать надобность в его обеспечении, в первую очередь — мерой должного[63]. На это указывают практически все ученые[64].
Следует отметить, что понятие юридической обязанности в отечественном правоведении можно назвать единообразным.
Юридическая обязанность — это мера должного поведения субъекта, то есть мера поведения, требуемого от лица в целях обеспечения реализации принадлежащего другому субъекту субъективного права.
В этом смысле понятие юридической обязанности в структуре обязательственного правоотношения не должно отличаться от общего понятия юридической обязанности. Что касается ее структуры, то если она представляет собой зеркальное отображение субъективного права, то и структура ее должна соответствовать структуре последнего. При нормальной динамике обязательственного правоотношения в конце с получением управомоченным лицом определенного блага происходит «аннигиляция» права и корреспондирующей обязанности.
В связи с тем, что в обязательстве заинтересованной в получении материального блага стороной выступает кредитор, большее внимание логичнее уделить характеристике субъективного права.
Приведем наиболее распространенные взгляды на определение субъективного гражданского права. Во-первых, субъективное право понимают как меру возможного поведения субъекта, или, как писал Д.И. Мейер, «меру свободы лица, живущего в обществе».[65] Во-вторых, его можно представить как возможность требовать определенных действий (бездействия) обязанного субъекта. В-третьих, как часто бывает в науке, имеется и точка зрения, объединяющая первые две. Под субъективным правом понимают и меру возможного поведения, и возможность требовать[66]. В теории права субъективное право часто определяется как предусмотренная нормами позитивного права и предоставленная индивидуализированному субъекту юридическая возможность действовать, требовать, притязать, что-то иметь, чем-то распоряжаться, претендовать на известное поведение других субъектов, выступающих по отношению к управомоченному лицу в качестве обязанной стороны. В германской и дореволюционной русской юриспруденции была распространена трактовка субъективного права как власти в смысле, во-первых, господства лица над объектом его права (вещами, действиями), во-вторых, власти лица в рамках правовых отношений между ними и другими людьми по поводу данного объекта[67].
Принято считать, что субъективное право составляют дробные части, элементы, называемые правомочиями. Они являются поведенческими возможностями и делятся на два вида: на возможность собственных действий и на требование чужих действий.[68] В каждом субъективном праве конкретных правомочий может быть разное число, скажем в праве собственности – три[69]. В литературе высказывалась точка зрения, что правомочие на защиту включается в любое субъективное право[70], однако всеобщего признания она не получила. А.В. Власова по этому поводу указала, что притязание является не составным элементом охраняемого им субъективного права, а самостоятельным охранительным субъективным гражданским правом, которое состоит из тех же правомочий, что и регулятивное субъективное гражданское право[71].
Если вернуться к структуре субъективного права следует поднять проблему соотношения права и правомочия. Не всегда понятно, идет ли речь о самостоятельном праве или о правомочии, входящем в содержание права.
Сущностные отличия субъективного абсолютного права от права требования проявляются в их структуре. Субъективное право - определенная правовая возможность, но эта возможность многоплановая, как отмечается в известном Учебнике теории государства и права, она включает в себя как минимум четыре элемента: 1) возможность положительного поведения самого управомоченного, т.е. право на собственные действия; 2) возможность требовать соответствующего поведения от правообязанного лица, т.е. право на чужие действия; 3) возможность прибегнуть к государственному принуждению в случае неисполнения противостоящей стороной своей обязанности (притязание); 4) возможность пользоваться на основе данного права определенным социальным благом. Иными словами, субъективное право может выступать как право-поведение, право-требование, право-притязание и право-пользование.[72] В связи с тем, что именно с помощью субъективного права достигается цель позитивного регулирования: лицо получает гарантированную и защищаемую возможность достижения искомого блага, виды возможностей, объединяемых в категории субъективного права, соответствуют формам реализации права.[73].
Итак, исходя из приведенной классификации правомочий, получается, что право-поведение соответствует субъективным правам из абсолютных правоотношений, так как управомоченный получает право на собственные действия, причем действия исключительно фактического порядка. Право-требование (или как традиционно его именуют в цивилистике «право требования») соответствует правам из обязательственных правоотношений. Судя по логике авторов цитируемого учебника теории государства и права, и те, и другие права могут быть дополнены в случае их нарушения дополнительными правами – прибегнуть к защите государства (право-притязание). При этом может возникнуть вопрос, а не будет ли возможность прибегнуть к защите лишь правомочием, а не самостоятельным видом права?
С учетом того, что абсолютные права реализуются посредством совершения фактических действий, перечислить число правомочий довольно трудно, поэтому в содержание права собственности иностранные ученые включают в отличие от отечественной «триады» много больше правомочий. Права требования как права активного типа в основном и состоят из одного правомочия – требовать от должника совершения определенных действий.
Таким образом, любое относительное субъективное гражданское право имеет в качестве обязательных элементов своей структуры правомочие на совершение положительных действий самим правообладателем и правомочие требования.
Содержание обязательственного правоотношения - это право требования от должника совершения определенных активныхдействий.
В науке выделяются так называемые пассивные или иначе - отрицательные обязательства, суть которых заключается в обязанности должника воздержаться от совершения определенных действий. Возможность таких обязательств предусмотрена в п.й ст. 307 ГК РФ, однако возникает вопрос в из направленности: какое имущественное благо передается должником кредитору?
О.С. Иоффе не одобрял воплощение в научном понятии обязательства альтернативы: совершение действия или воздержание от него. Он считал ее неточной, ибо должник, по его мнению, всегда обязывается либо только к активным действиям, либо также к воздержанию от определенных действий, но непременно сопутствующему активной деятельности, а не заменяющему ее[74]. В.С. Толстой, определяя обязательство, писал, что в его содержание заключаются одна или несколько обязанностей с правомочиями совершить соответствующие положительные действия[75]. М.М. Агарков не исключал возможности существования «отрицательных» обязательств, хотя и отмечал, что обязательства с положительным содержанием имеют по сравнению с обязательствами с отрицательным содержанием гораздо большее значение[76].
Представляется, что к столь широкому толкованию содержания объекта обязательства подталкивает некоторых авторов неопределенность самого понятия «имущество». Так, Н.Д. Егоров полагает, что и воздержание от совершения действий может иметь такую потребительскую стоимость, за которую кредитор готов платить деньги. При этом в качестве примера приводятся имеющие место в США соглашения между участниками судебного спора и адвокатскими фирмами, согласно которым последние за вознаграждение обязуются не защищать в суде другую сторону. По его словам, такие соглашения применяются и в нашей стране[77]. Однако, во-первых, по нашему законодательству подобного рода соглашения следует квалифицировать как ничтожные сделки в соответствии со ст. 22, п.3 ст. 49 ГК РФ; во-вторых, трудно представить оборот воздержания от совершения каких-либо действий.
Однако в ст. 307 ГК РФ по традиции воспроизведено определение, которое допускает в виде обязанности должника «воздержание» от совершения действий. Исходя из этого, многими авторами допускается факт существования таких обязательств.
Представляется, что, хотя ст. 307 ГК РФ и указывает на возможность включения в содержание обязательства обязанности воздерживаться от совершения действий, воздержание не является самостоятельной обязанностью должника, оно лишь дополняет обязанности по совершению положительных действий. В качестве примера можно привести изложенную в ст. 857 ГК РФ обязанность кредитной организации не разглашать сведения, составляющие банковскую тайну.
В.А. Белов добавил в поддержку противников исключительно отрицательных обязательств весомый аргумент: невозможно достичь определенности в описании действия, являющегося предметом воздержания (запрета). Он указывает, что единственный способ достигнуть определенности – предъявить требование о прекращении совершения конкретного действия, длящегося в определенный момент времени, но это уже не требование о воздержании.[78] На самом деле, устанавливая договором запрет, можно и ограничить правоспособность должника-гражданина, что согласно норме ст. 22 ГК РФ влечет ничтожность такого соглашения. Представляется, что возможно существование относительных правовых отношений, где будет воздержание от совершения действий обязанным субъектом, но они не будут являться обязательственными. Соответственно, нормы обязательственного права к ним применяться не должны.
Невозможно существование обязательств исключительно с обязанностями пассивного типа, однако как осложнение обязательства в нем возможно воздержание от совершения каких-либо действий. Например, в крупные сделки может включаться условие о неразглашении их условий (конфиденциальности); перевозчик и хранитель не вправе использовать переданное им имущество; деятельность представителя может быть ограничена определенными территориальными рамками и т.д. Но это в любом случае такие пассивные обязанности направлены на реализацию обязанностей основных.
Соответственно обязанности пассивного типа лишь осложняют структуру обязательства, имея вспомогательный к основным, активным обязанностям характер. Таких случаев, например, обязанность страховщика не разглашать полученные им в результате своей профессиональной деятельности сведения о контрагентах, их состоянии здоровья, имущественном положении (ст. 946 ГК РФ)[79], запрет распространения банковской тайны (ст. 857 ГК РФ), обязанность правообладателя в лицензионном договоре воздерживаться от передачи исключительных прав другим лицам, кроме пользователя (ст.1235 ГК РФ).
Говоря о возможности существования неимущественных обязательств, отметим, что дискуссия на это тему продолжается не первое столетие[80]. Отметим, лишь, что если в структуре относительного правоотношения нет никакого имущества в качестве объекта, а в качестве такового выступает только нематериальное благо или несколько таких благ, назвать это отношение обязательственным нельзя. По этому поводу уместно вспомнить слова Е.А. Суханова, который пишет, что обязательства, как и сам товарообмен, в отдельных случаях могут носить неэквивалентный или вообще безвозмездный характер, что не изменяет их имущественную природу. Обязательство может быть направлено и на удовлетворение неимущественного интереса управомоченного лица или иметь предметом совершение обязанным лицом действий неимущественного характера, если при этом не теряется связь с имущественным обменом (например, в виде получения за совершение таких действий денежного или иного имущественного эквивалента), чем сохраняется имущественная природа обязательства[81].
В связи с этим отметим, что слишком широко трактуемая концепция встречного предоставления в англо-американском праве (consideration) на протяжении ряда лет концепция встречного удовлетворения подвергается жесткой критике, как архаичная и не соответствующая потребностям коммерческого оборота. Лорд Гофф в решении по делу «White v. Jones» (1995 г.) заметил, что английское договорное право зачастую видится несовершенным, поскольку воспринимается как обремененное ненужной доктриной встречного удовлетворения. Многие считают, что в современных условиях концепция встречного удовлетворения уже не достигает той цели, ради которой она когда-то создавалась, – не допустить существования имеющих юридическую силу безвозмездных неформальных обязательств. Н.А. Зорин отметил, что такая позиция представляется вполне справедливой, если принять во внимание последовательное развитие законодательства и судебной практики в направлении либерализации норм о форме сделок и встречном удовлетворении[82]. Итак, неимущественная обязанность может лишь осложнять структуру обычного положительного обязательства, что особенно распространено в лицензионных договорах.
Говоря о характеристике обязательства, нельзя не отметить, что еще с римского права выделяются так называемые натуральные обязательства [83], отличительная особенность которых заключается в том, что их исполнения нельзя требовать в исковом порядке. Примером такого обязательства можно назвать обязательства из игр и пари (ст. 1062 ГК РФ).
В проекте изменения ГК РФ № 47538-6, принятом в первом чтении, была предусмотрена ст. 308.3 ГК РФ, посвященная натуральным обязательствам. В ней под натуральным понималось обязательство, "по которому требование кредитора не подлежит судебной защите", а должник, исполнивший такое обязательство, не вправе требовать возврата исполненного. Предусматривалось также, что законом или договором требование кредитора по натуральному обязательству все же может быть признано подлежащим судебной защите, если исполнение такого обязательства связано с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности. При этом соответствующий договор может быть заключен не ранее наступления срока исполнения обязательства.
Однако названные нормы не вошли в окончательный вариант поправок в ГК РФ, хотя ст. 206 ГК РФ была дополнена п. 2: «Если по истечении срока исковой давности должник или иное обязанное лицо признает в письменной форме свой долг, течение исковой давности начинается заново». Однако и эта норма не свидетельствует о том, что само по себе истечение срока исковой давности автоматически переводит обязательство в разряд натуральных. Согласимся с В.А. Хохловым, что сроки исковой давности не являются сроками осуществления гражданских прав (преклюзивными сроками). Обладатель субъективного права лишается только права именно на судебную защиту, что исходно предполагает, что свои возможности он может обеспечить и защитить иным образом (например, в результате мер самозащиты - см. ст. 14 ГК РФ или в соответствующих случаях в административном порядке - см. п. 2 ст. 11 ГК РФ)[84].
Кроме того, полагаем, что истечение срока исковой давности не должно само по себе означать некий «перевод» обязательства в разряд неисковых, то есть натуральных вне решения суда, инициированного заявлением стороны о применении давности[85]. ГК РФ прямо предусматривает, что исковая давность применяется судом только по заявлению стороны в споре, сделанному до вынесения судом решения (п. 2 ст. 199 ГК РФ). Само по себе истечение срока права не прекращает, что подтверждает содержание норм п. 1 ст. 199 ГК РФ: требование о защите нарушенного права принимается к рассмотрению судом независимо от истечения срока исковой давности. Запрет кредитору совершать односторонние действия по исполнению обязательства противоречит самой сути обязательства, как юридической формы отношения экономического обмена. Вообще в отношении возможности совершения действий за пределами сроков должен быть некий общий подход, допускающий не только их восстановление (что мы видим в процессуальном законодательстве), но и презюмирование сохранения права с широким возможностями его реализации. Теперь же действия по совершению указанных односторонних действий, направленных на исполнение обязательства, содержанием которого является непрекращенное право, выглядят как правонарушение, что, на наш взгляд, неверно. В связи с этим, полагаю, что п. 3 ст. 199 ГК РФ должен быть исключен.
Безусловно, в отношениях существует минимум две стороны, и законодатель должен обеспечить разумный баланс прав и обязанностей обоих, в том числе путем нормы о прекращении права в связи с истечением некого срока, но такое право может быть дополнительным, но не основным, составляющим суть обязательства. Таким образом, переход обязательства в категорию натурального не означает его прекращения.
