Тема 27. Язык как знаковая реальность

Синхронные и диахронные способы передачи опыта. Коммуникация и трансляция. — Язык как знаковая реальность. — Мир языка. — Объект-язык и субъект-язык. — Язык науки. — Проблема классификации языков научной теории. — Знак и значение. — Взаимосвязь языка и мышления. — Гипотеза именного происхождения языка. — Бытие языка. — М. Бахтин о специфике предложений и высказываний.

Французский философ Мишель Фуко (1926-1984) в своем известном произведении «Слова и вещи» обратился к современникам с будоражащими мышление и воображение вопросами: «Что такое язык? Говорит ли все то, что безмолвствует в мире в наших жестах, во всей загадочной символике нашего поведения, в наших снах и наших болезнях, — говорит ли все это и на каком языке, сообразно какой грамматике? Все ли спо-

собно к означению... Каково отношение между языком и бытием...» В этих вопросах представлена не только «археология знания» самого М. Фуко, в них заложена программа комплексного исследования языка силами ученых разных направлений. Уже сейчас очевидно, что известное утверждение Витгенштейна «Мир — это язык» и библейское «В начале было Слово», а также герметическое «Слово сильнее оружия» наделяют непреходящей значимостью проблемы, связанные с выявлением статуса языка, охватывая смысловые поля эпистемологии, религии, тайной мудрости древних. Совершенно очевидно, что в любой момент существования общество нуждается в специальном означающем механизме. Он может быть представлен двумя способами передачи опыта: в синхронном оперативном адресном языковом общении как средстве согласования деятельности индивидов и в общении диахронном как средстве передачи от поколения к поколению наличной суммы информации, «суммы обстоятельств». За первым типом общения закрепилось название коммуникация, за вторым — трансляция. Различие между коммуникацией и трансляцией весьма существенно. Основной режим коммуникации — отрицательная обратная связь, т.е. коррекция программ, известных двум сторонам общения. Здесь язык выступает как самостоятельная сила. Основной режим трансляции — передача программ, известных одной стороне общения и неизвестных другой. Язык функционирует как «прозрачное средство» выражения мысли. Знание в традиционном смысле связано с трансляцией, а не с коммуникацией. Оба типа общения предполагают знак и используют язык как основную, всегда сопутствующую социальности знаковую реальность.

В хрестоматийном смысле язык — это знаковая реальность, система знаков, служащая средством человеческого общения. Он является специфическим средством хранения, передачи информации, а также средством управления человеческим поведением. И если онтология озабочена необходимостью объяснить происхождение языка, то эпистемология — проблемой «как язык зацепляет мир» (что, впрочем, есть оборотная сторона вопроса «как возможно человеческое познание?»).

Понять знаковую природу языка можно из факта недостаточности биологического кодирования. Социальность, проявляющаяся как отношение людей по поводу вещей и отношение людей по поводу людей, не ассимилируется генами. Люди вынуждены использовать внебиологические средства воспроизведения социальности в смене поколений. Знак и есть своеобразная «наследственная сущность» внебиологического социального кодирования, обеспечивающая трансляцию всего тс>го, что необходимо обществу, но не может быть передано по биокоду.

Язык — явление общественное. Он никем не придумывается и не изобретается, а стихийно становится вместе с социальностью, человеческим колле кривом. В языке задаются и отражаются требования социальности. Разве может быть значим язык, произвольно сконструированный отдельным человеком? Как продукт творчества единичного индивида язык — это бессмыслица. Он не имеет всеобщности и поэтому часто воспринимается как тарабарщина. «Язык есть практическое, существующее для других людей и лишь тем самым... и для меня самого, действительное созна-

ние», «язык так же древен, как и сознание», «язык есть непосредственная действительность мысли», — гласят известные классические положения. И они во многом справедливы. Различия в условиях человеческой жизнедеятельности неизбежно находят отражение в языке. В связи с особыми практическими потребностями и различными природными и социально-экономическими условиями язык приобретает такую характеристику, как избирательность. Именно слабая связь с реальностью и практической деятельностью считается недостатком лингвистики и логической семантики, стремящихся к объяснению механизмов функционирования языка.

У народов Крайнего Севера, например, существует спецификация для названий снега и отсутствует таковая для названий цветковых растений, не имеющих в их жизни важного значения. Отсюда понятно стремление к изучению прагматических аспектов функционирования языка.

Язык выступает в качестве необходимого связующего звена между практикой и сознанием. Он воспроизводит реальность, означая и закрепляя в чередовании знаков информацию о тех связях и отношениях вещей, которые вычленились в процессе взаимодействия «мир — человек».

Благодаря употреблению знаков, мир внешних предметов перемещается в другое измерение и предстает как универсум знаковых моделей. Начиная со стоицизма, как отмечает М. Фуко, система знаков была троичной, в ней различалось означающее, означаемое и «случай». С XVII в. диспозиция знаков становится бинарной, поскольку она определяется связью означающих» и означаемого. Язык, существующий в своем свободном, исходном бытии как письмо, как клеймо на вещах, как примета мира, порождает две другие формы. Выше исходного слоя располагаются комментарии, использующие имеющиеся знаки, но в новом употреблении, а ниже — текст, примат которого предполагается комментарием. Начиная с XVII в. остро встает проблема: как знак может быть связан с тем, что он означает? Классическая эпоха на этот вопрос пытается ответить анализом представлений, а современная указывает на анализ смысла и значения. Тем самым язык оказывается ничем иным, как особым случаем представления (для людей классической эпохи) и значения (для нас)¹.

Ф. де Соссюр характеризовал языковую реальность как единство противоположных сторон: знака и значения, языка и речи, социального и индивидуального. Двуединая природа языка, или двуслойность его структуры, указывает на его предметность и операциональность. Словесные знаки фиксируют предмет и «одевают» мысли. Функция фиксатора ч оператора является общей для всех типов языков, как естественных, так и искусственных.

Для любого лингвиста очевидно, что в языке присутствуют формы, явно принадлежащие только специфической материи языка. &гим во многом объясняется различный грамматический строй языка. Можно говорить, что мир живого языка представляет собой относительно автономную иерархическую систему, элементами которой выступают и звукоти-пы, и фонемы, и морфемы, и лексемы, а структурными принципами — алгоритмы человеческой речи. Вычленение, разделение, упорядочивание, оценка — это сфера духовного преобразования. Языковые средства, обра-

щенные на то, чтобы сформулировать представление или понятие о предмете, придают явлениям при их осмыслении определенную направленность. И если при использовании материальных орудий на практике происходят материальные предметные изменения, то при использовании языка субъект также меняет ситуацию. Он переводит ее из одной смысловой формы в другую. Даже когда всего лишь переориентируется направлен-^ч ность внимания говорящего, движение в смысловом поле содержания весьма заметно.

Этот факт наиболее очевиден в игровом общении. В игре ребенок переносит значение одной вещи на другую. Палочка становится лошадью, на ней, а не на настоящей лошади, скачет ребенок. Однако такой перенос значения есть выражение слабости ребенка, так как он заставляет одну вещь воздействовать на другую идеально, только в смысловом поле. В ряде патологий сознание утрачивает способность переиначивать ситуацию в смысловом плане, преобразовывать ее, двигаться в смысловых изменениях и возвращаться в мир реальной предметности. Мышление больных застревает в ситуации, не видя ее условности, оно не в состоянии зацепиться за действительные связи. Все это лишний раз подчеркивает огромное значение идеальных преобразований.

Язык как практическое сознание соединяет в единое целое знание объективного (объект-язык) и знание субъективного (субъект-язык). Объект-язык и субъект-язык актуализируют себя в речевой деятельности. В результате возникает трехчленная формула: (объект-язык -» речевая деятельность -» субъект-язык). Первое (объект-язык) понимается как часть социальной знаковой деятельности, существующей независимо от индивида и втягиваемой в сферу индивидуальной речевой деятельности. Субъект-язык есть непосредственная личностная оболочка мысли, представляющая собой своеобразную речеоперативную модель ситуации. Оперирование с объект-языком, хранящимся в книгах, памяти компьютеров и прочих материальных формах, позволяет оперировать с информацией в «чистом виде» без примеси впечатлений интерпретатора и издержек речевых преобразований. Субъект-язык как подлинная действительность мысли — это индивидуальный и субъективный перевод объект-языка. Он совершается в актах речи, в системе высказываний. Степень адекватности такого перевода имеет широкую шкалу приближений, поскольку она зависит от индивидуального опыта, характеристик личности, богатства ее связей с миром культуры.

Подразделение языка на объект-язык и субъект-язык, как отмечает Д. Пивоваров, в значительной мере снимает коварный вопрос, можно ли мыслить несуществующие объекты и где искать их референты. Несуществующий объект («круглый квадрат») — плод речевых процедур со знаками объект-языка. Сначала он преобразуется индивидом в знаковый субъективный образ, а потом возвращается в состав объект-языка, где и становится референтом несуществующего объекта, и даже «фактом» общественного сознания. Объект-язык— онтология для субъект-языка².

Язык является необходимым посредником научного познания. И это обусловливает две проблемы. Во-первых, стремление сделать язык нейт-

292 ^]

ральным, отшлифовать его, лишить индивидуальности, чтобы он мог стать точным отражением онтологии. Идеал такой системы закреплен в позитивистской мечте о языке как копии мира. Подобная установка стала основным программным требованием Венского кружка. Во-вторых, стремление обнаружить всеобщность независимой от грамматики, так называемой глубинной логики языка. Речь идет не о том, чтобы построить некий всеобщий язык, как то предполагалось в классическую эпоху, но о том, чтобы распредметить формы и связи мышления вообще вне какого-либо единичного языка.

Однако истины дискурса (рече-мысли) оказываются в «плену» менталитета. Язык, став плотной исторической реальностью, образует собой вместилище традиций, привычек, темного духа народа, вбирает в себя роковую память. Выражая свои мысли словами, над которыми они не властны, используя словесные формы, изменения которых довлеют над ними, люди полагают, что их речь повинуется им, в то время как они сами подчиняются ее требованиям. Все это подталкивает к выявлению языка в собственном бытии. В современном мышлении методы интерпретации, как считает М. Фуко, противостоят приемам формализации: первые — с претензией заставить язык говорить из собственных глубин, приблизиться к тому, что говорится в нем, но без его участия; вторые — с претензией контролировать всякий возможный язык, обуздать его посредством закона, определяющего то, что возможно сказать. Обе ветви столь современны нам, что невозможно поставить вопрос о простом выборе между-прошлым, которое верило в смысл, и настоящим, которое открыло означающее³.

Язык изучается многими дисциплинами. Лингвистика, логика, психология, антропология, семиотика предлагают свои данные к обобщению в философской теории. Под языком прежде всего понимается естественный человеческий язык в противоположность искусственному, формализованному языку или языку животных. Когда употребляют термин «язык», то, как правило, различают два оттенка его значения. Первый — язык как класс знаковых систем, средоточие универсальных свойств всех конкретных языков. И второй — язык как этническая или идиоэтническая знаковая система, используемая в некотором социуме в данное время и в определенных пространственных границах.

О языке науки говорят, имея в виду специфический понятийный аппарат научной теории и приемлемые в ней средства доказательства. При этом остается проблема более точного исследования выразительных возможностей языка, а также достаточно четкое осознавание, какие предпосылки, идеализации и гипотезы допускаются, когда ученые принимают тот или иной язык. Следует разбираться и в допускающих способностях языка, т.е. речь идет о той принципиальной возможности, в рамках которой мы что-то можем, а что-то и не можем выразить посредством данного языка. С этой точки зрения сам процесс продвижения к истине есть также и своеобразная успешность «выразительных возможностей языка».

Многие ученые считают, что само развитие науки непосредственно связано с развитием языковых средств выражения, с выработкой более

совершенного языка и с переводом знаний с прежнего языка на новый. Ученые говорят об эмпирическом и теоретическом языках, языке наблюдений и описаний, количественных языках. Языки, используемые в ходе эксперимента, называются экспериментальными. В науке четко проявляется тенденция перехода от использования языка наблюдений к экспериментальному языку, или языку эксперимента. Убедительным примером тому служит язык современной физики, который содержит в себе термины, обозначающие явления и свойства, само существование которых было установлено в ходе проведения различных экспериментов.

В философии и методологии науки обращалось особое внимание на логическое упорядочивание и сжатое описание фактов. Вместе с тем очевидно, что реализация языковой функции упорядочивания и логической концентрации, сжатого описания фактического матриада ведет к значительной трансформации в смысловом семантическом континууме, к определенному пересмотру самого события или цепочки событий. Это, в свою очередь, высвечивает новое содержание, первоначально погруженное в «море» фактов. Когда описательные языки содержат в себе претензию указывать на закономерности, объединяющие данные факты, то в таком случае говорят о помологических языках.

Столь многообразная спецификация различных типов языков вызвала к жизни проблему классификации языков научной теории. Одним из ее плодотворных решений было заключение о классификации языков научной теории на основе ее внутренней структуры. Таким образом, языки стали различаться с учетом того, в какой из подсистем теории они преимущественно используются. В связи с этим выделяются следующие классы языков:

1. Ассерторический — язык утверждения. С его помощью формулируются основные утверждения данной теории. Ассерторические языки делятся на формализованные и неформализованные. Примерами первых служат любые формальные логические языки. Примерами вторых — фрагменты естественных языков, содержащих утвердительные предположения, дополненные научными терминами.

2. Модельный язык, который служит для построения моделей и других элементов модельно-репрезентативной подсистемы. Эти языки имеют развитые средства описания и также подразделяются на формализованные и неформализованные. Формализованные основываются на использовании средств математической символики.

3. Процедурный язык, занимающий подчиненный ранг классификации и служащий для описания измерительных, экспериментальных процедур, а также правил преобразования языковых выражений, процессов постановки и решения задач. Особенностью процедурных языков является однозначность предписаний.

4. Аксеологический язык, создающий возможность описания различных оценок элементов теории, располагает средствами сравнения процессов и процедур в структуре самой научной теории.

5. Эротетический язык, который ответственен за формулировку вопросов, проблем, задач или заданий.

6. Эвристический язык, осуществляющий описание эвристической части теории, т.е. исследовательского поиска в условиях неопределенности. Именно с помощью эвристических языков производится столь важная процедура, как постановка проблемы.

Такая развитая классификация подтверждает тенденцию усложнения языка науки.

Знак и значение — осевые составляющие языка. В науке под значением понимается смысловое содержание слова. Значение предполагает наличие системы определенных смыслообразующих констант, обеспечивающих относительное постоянство структуры речевой деятельности и ее принадлежность к тому или иному классу предметов. В логике или семиотике под значением языкового выражения понимают тот предмет или класс предметов, который называется или обозначается этим выражением, а под смыслом выражения — его мыслительное содержание.

Знак определяется как материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоего другого предмета и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи информации. Языковой знак квалифицируют как материально-идеальное образование, репрезентирующее предмет, свойство, отношение действительности. Совокупность данных знаков, их особым образом организованная знаковая система и образует язык.

Не менее острой проблемой оказывается вопрос о связи мышления с формами своего выражения в языке. Взаимосвязь языка и мышления признается самыми различными лингвистическими и философскими направлениями. Однако вопрос о характере связи и о той роли, которую играет каждое из этих явлений в процессе взаимодействия, решается по-разному.

Тот факт, что мышление манифестируется посредством многочисленных языков, существенно отличающихся друг от друга, послужил основанием для теорий, согласно которым язык является определяющим по отношению к мышлению. Такова точка зрения Гумбольдта и неогум-больдианства в его двух ветвях: американской и европейской. По Гумбольдту, деятельность мышления и языка представляет собой неразрывное единство, однако определяющая роль отводится языку. Если мы согласимся с Гумбольдтом и признаем, что язык определяет и формирует мышление, то, коль скоро языки разных народов различны, невозможен, исходя из предположения Гумбольдта, единый строй мышления. Следствием такой теории является отрицание общечеловеческого характера мышления, т.е. отрицание общего для всех живущих на Земле универсально-понятийного логического строя мышления. Однако историческая практика фиксирует общность понятийного мышления для всех современных народов, несмотря на различия в языках. Язык отягощает мысль не только наличием материально-знакового элемента, на что всегда обращалось особое внимание, но и коллективными, интерсубъективными требованиями к ней. В живом процессе общения имеются смысловые всеобщие для сознания моменты: передается предмет-

ная информация, выражается оценка, содержится обращение — все это необыкновенно важные вехи поисковой деятельности мышления и процесса целеобразования.

Для логического позитивизма свойственна позиция, абсолютизирующая самодостаточность языка. Неопозитивизм признает язык в качестве единственно данной человеку реальности, и все философские проблемы, по мнению неопозитивистов, возникают в результате непонимания языка, его неправильного употребления. Для их решения достаточно описать и обосновать основные требования экспликации языковых структур.

Вместе с тем не мир зависим от «языковой картины», а язык есть отражение мира естественного и мира искусственного. Очень хорошо такая взаимосвязь видна в тех случаях, когда тот или иной язык в силу определенных исторических причин получает распространение в иных районах земного шара. Например, языковая картина, сложившаяся в испанском языке на родине его носителей, т.е. на Пиренейском полуострове, после завоевания Америки испанцами стала претерпевать существенные изменения. Зафиксированные ранее в лексике значения стали приводиться в соответствие с новыми природными и социально-экономическими условиями Южной Америки, в которой оказались носители испанского языка. В результате между лексическими системами испанского языка на Пиренейском полуострове и в Южной Америке возникли значительные различия. Сопровождались ли эти сдвиги столь очевидными различиями в универсалиях мышления? Вряд ли.

Язык и мышление образуют диалектически противоречивое единство. Они обусловливают друг друга, что порождает известную формулу: «Как нет языка без мышления, так не бывает и мышления без языка». В ней, в свою очередь, закреплена тенденция сводить процесс мышления только к вербальному языку и убеждение, что мысли человека могут существовать только на базе языкового материала, в форме отдельных слов и выражений. Вербалисты — сторонники существования мышления только на базе языка — связывают мысль с ее звуковым комплексом. Однако еще Л. Выгодский замечал: «Речевое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть большая часть мышления, которая не будет иметь непосредственного отношения к речевому мышлению. Сюда следует отнести инструментальное и техническое мышление и вообще всю область так называемого практического интеллекта...»⁴.

Исследователи выделяют невербализированное, визуальное мышление и показывают, что мышление без слов так же возможно, как и мышление на базе слов. Словесное мышление — это только один из типов мышления. «Не все говорящие мыслят», — вспоминается в связи с этим сентенция, часто адресуемая уникальному существу — попугаю. И если бы слова в- полной мере представляли процесс мышления, тогда воистину «великий болтун был бы великим мыслителем». А патологии ней-рофизиологических процессов, когда человек «работает на подкорке», вскрывали бы неизведанные глубины мышления. Современные исследователи вопроса соотношения мышления и языка закрепляют определяющую роль за мышлением. Язык представляет собой относительно са-

мостоятельное явление, обладающее внутренними законами и собственной организацией.

Существует гипотеза об именном происхождении языка. Она основывается на признании в качестве основы появления языка коллективной деятельности и опирается на трудовую теорию антропосоциогенеза. Любая сложная ситуация в жизнедеятельности, например охота на дикого зверя, для ее благополучного исхода требовала фиксированного разделения индивидов на группы и закрепления за ними с помощью имени частных операций. В психике первобытного человека устанавливалась прочная рефлекторная связь между определенной трудовой ситуацией и определенным звуком — именем. Там, где не было имени-адреса, совместная деятельность была невозможна. Имя-адрес выступало в качестве ключевой структуры языка, средства распределения и фиксации социальных ролей. Имя выглядело носителем социальности, а определенный в имени человек— временным его исполнителем.

Гипотеза об именном происхождении языка дает возможность по новому взглянуть и на современный процесс освоения человеком достижений культуры. Он распадается на три типа: личностно-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный⁵. По л и ч н о с т н о -именным правилам человек приобщается к социальной деятельности через вечное имя — различитель. Человек отождествляет себя с предшествующими носителями данного имени и целиком растворяется в тех социальных ролях и обязанностях, которые передаются ему с именем. Например, быть матерью, отцом, сыном, дочерью, старейшиной рода, Папой Римским — эти имена заставляют индивида жестко следовать отведенным социальным ролям.

Профессионально-именные правила включают человека в социальную деятельность по профессиональной составляющей, которую он осваивает, подражая деятельности старших: учитель, ученик, врач, военачальник, прислуга и т.п.

Универсально-понятийный тип обеспечивает вхождение в жизнь и социальную деятельность по универсальной «гражданской» составляющей. Опираясь на универсально-понятийный тип, человек сам себя распредмечивает, реализует, дает возможные выходы своим личностным качествам. Здесь он может выступать от имени любой профессии или любого личного имени.

С точки зрения исторического возраста личностно-именной тип — наиболее древняя знаковая структура. Профессиональный тип мышления представляет собой традиционный тип культуры, более распространенный на Востоке и поддерживаемый такой структурой, как кастовость. Универсально-понятийный способ освоения культуры — наиболее молодой, он. характерен в основном для европейского типа мышления.

Каким образом взаимоотносятся слова и мысли, однозначно сказать невозможно. Мысли, бесспорно, есть внутренние, свернутые программы слов или импульсы вербального процесса, но они также и состояния мозга, которые достаточно явно фиксируются. Так, в ситуации крайнего перевозбуждения мысли агрессивны, а, напротив, в ситуации депрессий

мысль не обладает энергетической силой, способной заставить человека эффективно работать и действовать. В ситуации усталости или переутомления можно наблюдать леность мысли, которая, впрочем, очевидна и при других показателях, например, при приливе в кору головного мозга крови, что часто сопровождает процесс обильной еды. Все это говорит о влиянии физиологии на мыслительную деятельность. Но как известно еще с древности, со времен постановки психофизиологической проблемы, к физиологии все быть сведено не может.

Универсальным элементом любого языка является его категориальная структура. Терминологические обличил могут быть весьма различны, однако все они смысловым образом воссоздают категориальный слой языка, иначе говоря, относят все многообразие лексико-предметного выражения по ведомству инвариантных для человеческого мышления категорий. Это могут быть категории необходимости, возможности, модальности, случайности, причинности, детерминации, феноменальности и пр. Тогда лексико-предметное воплощение содержания, т.е. выражение его в словах и словосочетаниях, оказывается языковой оболочкой, а категориально-логическое¹ наполнение есть глубинное содержание языковых форм.

Язык науки, надстраиваясь над естественным языком, в свою очередь подчинен определенной иерархии, которая обусловлена иерархичностью самого научного знания. Многообразные науки, среди которых социально-гуманитарные, естественные, технические, психологические и логико-математические науки имеют самостоятельные предметные сферы, предопределяют и необходимость существования специфических языков. Язык — это способ объективированного выражения содержания науки. Как знаковая система, язык создан или создается (в случае возникновения новой дисциплинарной области, что сейчас не редкое явление в связи с процессами компьютеризации) с учетом потребностей данной дисциплинарной области и служит эффективным средством мышления.

Наиболее распространенные пути создания искусственных языков сводятся, во-первых, к терминологизации слов естественного языка, и, во-вторых, к калькированию терминов иноязычного происхождения. Однако доступ к реальности на основе знаковой системы, на основе понимания культуры как гипертекста рождает проблему «непереводимости» языков. Язык не всегда располагает адекватными средствами воспроизведения альтернативного опыта, в базовой лексике языка могут отсутствовать те или иные символические фрагменты.

Остроту данной проблемы в большей мере почувствовал О. Шпенглер, сформулировав парадокс понимания чужой культуры: если будем ее переводить, то что от нее останется, а если не будем — то как ее понимать! Выход может быть найдет при условии разведения трех плоскостей бытия языка. • Первая предполагает существование языка в сознании членов речевого коллектива в виде системы эталонных элементов, исполь- • зуемых говорящими с, целью передачи желаемого смысла, а слушающими — с целью распознавания и овладевания смыслом речевой ткани.

298:

• Вторая плоскость предполагает существование языка во множестве текстов, которые допускают абстрагирующую деятельность сознания всех членов речевого коллектива, всех представителей культуры, одним словом, могут быть распредмечены и актуализированы в заложенных в них смыслах.

• Третья форма бытия языка предполагает его существование во мно-, жестве лингвистических правил, в учебниках, словарях, грамматиках, во всем том арсенале, что требуется при глубоком изучении своего языка или знакомстве с чужим. В этом аспекте язык выступает как предмет научной реконструкции и описания. До недавнего времени считалось, что необходимым элементом, формулирующим корпус текстов, являются предложения. Лингвисты были единодушны в оценке предложения как единицы текста или речи. Ибо предложение обеспечивало переход от плоскости обитания языка как знаковой конструкции в плоскость смыслообразования, в мир общения. Вместе с тем очевидно, что за пределами отдельно взятых предложений существует и проявляется множество разнообразных смыслообразующих элементов. И можно ли свести глобальность и могущество языка только к деятельности по построению предложений? Поэтому М. Бахтин обратил внимание на другую форму языка— форму высказывания конкретных участников речевой деятельности⁶. В отличие от предложений, высказывания привязаны к конкретной сфере деятельности не только содержанием, но и стилем, отбором лексических средств, фразеологией, композицией. И каждая сфера вырабатывает свои типы высказываний, придерживается их и характеризует ими речевую деятельность своего сообщества. Предложения имеют грамматическую законченность, но ими нельзя обмениваться; высказываниями, напротив, обмениваться необходимо. Границы предложения никак не определяются сменой речевых субъектов. Высказывание же сплошь сконцентрировано на индивидуальности субъекта либо на той функции, которая для него репрезентативна. Именно посредством высказывания определяется речевая воля говорящего. Именно высказывание содержит тот экспрессивный момент, который отсутствует у предложения как у единицы языка. Высказывание характеризуется не только и не столько словарной формой, но прежде всего «стилистическим ореолом». И что наиболее существенно, так это «ответственность» каждого последующего высказывания за предшествующие ему высказывания, ибо они характеризуются также предметно-смысловой исчерпанностью темы высказывания и претендуют на целостность, а следовательно — непротиворечивость, антиэклектичность и упорядоченность. В этом контексте видна организующая дискурс (мысле-речь) функция высказывания, в отличие от ассоциативного речевого потока, не сопровождаемого замыслом и речевой волей говорящего.

Существенным признаком высказывания является его обращенность к адресату и учет жанровой «концепции адресата», который должен быть многосторонним: это и осведомленность адресата о предмете высказывания, и приоритеты речевых стилей, и возможности смыслообразования, и допустимая степень эмоциональности. Казалось бы, преимуществом об-

ладают объектно-нейтральные высказывания. Однако последние, нивелируя индивидуальность адресата, преодолевая ограничения фамильярных и интимных жанров, тем не менее работают с адресатом как абстрактным собирательным персонажем, общение с которым необходимо дистанцировано.

Эти и многие другие аспекты функционирования языка показывают, насколько тесна его связь с коллективной ментальностью, с сознанием индивида, с деятельностными ориентациями сообщества. Для философии науки принципиально важным остается изучение специфики языка как эффективного средства репрезентации, кодирования базовой когнитивной системы, выяснения специфики научного дискурса и взаимосвязи языковых и внеязыковых механизмов построения смысла. Острота проблемы соотношения формальных языковых конструкций и действительности, аналитичности и синтетичности высказываний остается. Представление об универсальной репрезентативности формализованных языков, об их идеальности изобилует парадоксальными конструкциями. Оно вызывает к жизни альтернативную концепцию репрезентации (представления предметности), указывающую на то, что отношение языковых структур к внешнему.миру не сводится лишь к обозначению, указанию, кодированию. Оно предполагает более тонкие смыслообразующие ходы и тропы, позволяющие плодотворно использовать все возможности языка для обогащения содержания эпистемологического анализа.

ЛИТЕРА ТУРА

¹См.: Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994. С. 13, 78-79.

²См.: Пивоваров Д.В. Проблема носителя идеального образа. Свердловск,
1986. С. 107.

³См.: Фуко М. Указ. соч. С. 323.

⁴ Выготский Л. Мышление и речь. М.; Л. 1934. С. 95.

⁵См.: Петров М. Язык, знак, культура. М., 1991.

⁶Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 237-280.