Объективная диалектика Н.В. Гоголя

Она, как и сам автор, обладает качеством переходности, качеством еще только формирующегося целого, и потому погружена в контекст глубинных размышлений автора над самим собой и над теми, с кем он, в силу жизненных обстоятельств, непосредственно соприкасался.

Гоголь — диалектик уже в самой оценке назначения человека:

— «… мы призваны в мир не затем, чтобы истреблять и разрушать, но, подобно Самому Богу, все направлять к добру, — и даже то, что уже испортил человек и обратил во зло» (С. 102). Очень грубо и неверно видеть в книге Гоголя «артистически рассчитанную подлость», но то, что сам Гоголь видел глубоко — не вызывает никаких сомнений. В одном из писем он говорит:

— «Вы напрасно негодуете на неумеренный тон некоторых нападений на «Мертвые души». Это имеет свою хорошую сторону … кто озлоблен, тот постарается выкопать в вас всю дрянь и выставить ее так ярко внаружу, что поневоле ее увидишь» (С. 112). Но здесь же следует сразу привести высказывания Гоголя, в которых содержатся своего рода уточнения, восполнения, окрашенные тем или иным ситуативным авторским настроением:

— «Наилучшее дело можно превратить в грязь, если только им похвалишься и похвастаешь. А у нас, еще не сделавши дела, им хвастаются! Хвастаются будущим! Нет, по мне уж лучше временное уныние и тоска от самого себя, чем самонадеянность в себе» (С. 127).

— «… даже не будучи бесчестным, можно заставить других быть бесчестными и подлецами одною только своей неосмотрительностью» (С. 138).

— «В последнее время не столько беспорядков произвели глупые люди, сколько умные, а все от того, что понадеялись на свои силы да на ум свой» (С. 186).

— «… стоит только тому, кто поостроумней, посмеяться над одной стороной дела, как вслед за ним тот, кто потупее и поглупее, будет смеяться над всеми сторонами дела» (С. 286).

— «… тот всеми искомый средний голос, который недаром называют гласом народа и гласом Божиим» не слышен, заглушен (С. 276).

Конечно, Н.В. Гоголь не против применения человеком своего ума, знаний, как это может показаться на первый взгляд. Очевидно, что он «против» ума, знания одностороннего, метафизического. Он за ум подготовленный, за знание всестороннее. И подсказывает, что нужно делать, чтобы сглаживать опасности одностороннего ума:

— «… всякий совет и наставление … обрати в то же время к себе самому» (С. 107). (Это же вариант нравственного категорического императива!)

И далее в том же духе:

— «Ни в коем случае не своди глаз с самого себя. Имей всегда в предмете себя прежде всех» (С. 108). (То есть познай самого себя и не забывай про себя при всяком деле).

Имея в виду односторонность, Гоголь пишет: «Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней делается, в вас все это производит только одну черствую досаду да уныние» (С. 129). Он призывает людей к состраданью, ибо «состраданье уже есть начало любви» (С. 129), без которой невозможно понимание и активная деятельность. А если состраданье и любовь будут, то это многое изменит: «в уроде вы почувствуете идеал того, чего карикатурой стал урод» (С. 149). (Кто сегодня будет возражать, что все мы окружены подобными уродами — уродливым рынком, уродливым предпринимательством, уродливой демократией и т.д. и т.п.? Но они ведь являются карикатурами соответствующих идеалов, к которым мы с таким трудом пытаемся пробиться).

Гоголь не останавливается беспомощно перед уродством, он видит, по крайней мере, некоторые возможности, доступные каждому. Например, силу личного примера:

— «Вы первое лицо в городе, с вас будут перенимать все до последней безделушки, благодаря обезьянству моды и вообще нашему русскому обезьянству» (С. 140), — пишет он знакомой губернаторше. «Старайтесь только, чтобы сверху было все честно, снизу будет все честно само собой» (С. 144).

Целый ряд положений Н.В. Гоголя нужно прямо понимать в философско-гносеологическом, методологическом, общеметодическом духе:

— «Тон вопроса задает тон ответу» (С. 96).

— «… словом — одним ответом он обрисует самого себя» (С. 143).

— «Мне бы хотелось говорить такие слова, которые попали бы прямо куда следует, ни выше, ни ниже того предмета, на который направлены». (С. 144-5).

— О том, что невозможно «без наученья научиться!» (С. 115).

Гоголь великолепно владеет классической логикой, вот его пример условного силлогизма:

— «… не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братье, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам» (С. 130).

Как большое зло Гоголь отвергает софистику:

— Честный человек «не станет … оправдывать свою роскошь подлыми и жалкими софизмами, будто бы она нужна, чтобы доставлять хлеб мастеровым» (С, 138).

Не чужд он и аналогии, и не только в художественных целях. Он советует крупному чиновнику:

— Следует поступать «как расторопный купец, забравши сведения в одном городе, продать их с барышом в другом, всех обогатить и в то же время разбогатеть самому больше всех» (С. 138-9).

Гоголь видит беды от незнания и те трудности. Которые придется преодолевать в поисках нужного знания:

— «… нечего таить греха — все мы плохо знаем Россию» (С. 114). «Страданьями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах». (С. 107).

Объективная диалектика Н.В. Гоголя предполагает учет многосторонности предмета. Даже в христианстве он подмечает этот момент: «… христианство дает уже многосторонность уму» (С. 101).

И далее:

— «… только из знания подробностей выводится знание целого» (С. 189).

— «… обнимите все частности, соедините все отдельные цифры и подведите им итог — выйдет в итоге сам собою план» (там же).

— «Разве я даром просил вас сообщить все, что ни есть в вашем городе, ввести меня в познанье вашего города, чтобы я имел полное понятие о вашем городе?» (С. 141); «… я просил вас ввести меня совершенно в ваше положение, не какое-либо идеальное, но существенное, чтобы я видел от мала до велика, что вас окружает» (С. 142). Ибо «… я глуп, решительно глуп, по тех пор, пока не введут меня в самое подробнейшее познание» (С. 152).

Гоголь яростно предупреждает о гибельности одностороннего подхода:

— «Односторонние люди и притом фанатики — язва для общества. Беда той земле и государству, где в руках таких людей очутится какая-либо власть» (С. 98).

— Есть «ослепленье, которое находит на многих даже очень умных людей, которые, узнавши только одну половину дела, уже думают, что узнали все, и летят опрометью действовать» (С. 189). Для некоторых, «чего не видит его ум, того для него нет. Он позабыл даже, что ум идет вперед, когда идут вперед все нравственные силы человека, и стоит без движенья и даже идет назад, когда не возвышаются нравственные силы. Он позабыл и то, что нет всех сторон ума ни в одном человеке; что другой человек может видеть именно ту сторону вещи, которую он не может видеть, и, стало быть, знать. Не верит он этому, и все, что не видит он сам, то для него ложь» (С. 267).

— «… и храни вас Бог от односторонности: с нею всюду человек производит зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом — везде. Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок; односторонний человек всех вооружит против себя. Односторонний человек ни в чем не может найти середины» (С. 101). «Глядите разумно на всякую вещь и помните, что в ней могут быть две совершенно противуположные стороны, из которых одна до времени вам не открыта» (там же).

По ходу изложения общих положений-советов Н.В. Гоголь показывает, как ими пользоваться:

— «Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою. Дурак тот, кто думает о будущем мимо настоящего» (С. 153). «Позабыли все, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать: всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если выставляют его на вид» (там же).

— «… нужно хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу … только с помощью этого знанья можно почувствовать, что именно нам брать и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит. Мне казалось всегда, что прежде чем вводить что-либо новое, нужно не как-нибудь, но в корне узнать старое; иначе примененье самого благодетельнейшего в науке открытия не будет успешно. С этой целью я и заговорил преимущественно о старом» (С. 279).

— «… нужны все те бесчисленные мелочи и подробности, которые говорят, что взятое лицо действительно жило на свете. Иначе оно станет идеальным, будет бледно и, сколько ни вяжи ему добродетелей, будет все ничтожно» (С. 298).

Последнее высказывание относится уже к области художественного метода Гоголя, его эстетике, где он столь же верен своей объективной диалектике, как и в других областях. Это видно также из его отношения к русским пословицам, перед которыми Гоголь просто благоговел, и которые явились важнейшим источником его философско-мировоззренческих исканий:

— В «пословицах наших … видна необыкновенная полнота народного ума, умевшего сделать все своим орудием: иронию, насмешку, наглядность, меткость живописного соображенья, чтобы составить животрепещущее слово, которое проникает насквозь природу русского человека, задирая за все ее живое» (С. 212).

— «Известно, что если сумеешь замкнуть речь ловко прибранной пословицей, то сим объяснишь ее вдруг народу, как бы сама по себе ни была она свыше его понятия» (С. 241).

Отсюда совет (помещику):

— «Мужика не бей. Съездить его по роже еще не большое искусство … Но умей пронять его хорошенько словом … Выкопай слово еще похуже, словом — назови всем, чем только не хочет быть русский человек» (С. 158). «Народу нужно мало говорить, но метко» (С. 161).