В объемном кубе Поднебесной смысловой знак, будь то образ, узор, число и т. д. приобретает объемные пластические характеристики, даже если он и изображен в плоскостном виде. В графике Дао, например, или строках китайского текста, нанесенных на плоскость листа, современный читатель вряд ли обнаружит их объемные параметры. Однако все дело в структурной организации материала, в котором фиксируется знание. Европейская книга – это совокупность плоскостей: листов, страниц. Их можно делать прямоугольными, круглыми и вообще какой угодно формы. Сама страница-поле не имеет никакой устойчивой структуры, текст может начинаться и заканчиваться в любой точке поля. Китайская книга, в особенности канон цзин, имеет объемную форму космического куба. В нем есть плоскости верха щан и низа ся и плоскости четырех сторон света. Любая категория,внесенная в сетку полей какой-либо плоскости, отражается во всех других плоскостях. Это отражение проходит сквозь объем куба и насыщается телесными свойствами. Телесный характер, категорий сознания, как мы уже говорили выше, передается в китайской и индийской философии понятиями “свет”, “просветленность”. Таким образом, любая предфилософская и философская категория в своей онтологической и гносеологической сущности приобретает телесный объем, имеет в кубе китайской книги “обширность” (плоскость, т. е. длину и ширину) и “высоту”. Трактат “И цзин” так прямо говорит о себе: “Перемены – вот какая книга: целая и полная, обширная и высокая; содержит Дао Неба, содержит Дао Человека, содержит Дао Земли. Соединяются эти три исходных и удваиваются, получается шесть. Шесть не что иное, как Дао трех исходных. Дао владеет движением метаморфоз, поэтому называется чертами (гаксаграмм). Черты владеют степенями (качества), поэтому называются вещами. Вещи
[72]
друг с другом смешиваются, поэтому называются узорами. Узоры не равны (друг другу), поэтому счастье и несчастье пророждается в них” [5, Сицы, ся, 10].
Объемные телесные характеристики Дао передаются в древнекитайских текстах легко средствами самих же вещей Поднебесной, поскольку Дао “разлит” во всем мире: “Дао пустой”. Дао “пращур тьмы вещей”, “вещь, хаос образующая” и т. д. Понятийные объемные характеристики Дао выясняются сложнее – в соотношении категорий сознания, в движении Дао и его противоположности Дэ по плоскостям и объемам космического куба, из чего свивается нить Дао и Дэ и в философии Лаоцзы выливается в название его трактата “Дао дэ цзин”. Проходя плоскостные и объемные пределы космического куба, Дао Дэ своей сущностью наполняют вещи, создают условия их познания и творят из них текст Дао и Дэ. Это происходит аналогично тому, как китайские Перемены ткут Текст и познают вещи: “Если есть перемены, то согласно переменам познают. Если есть Текст, то согласно Переменам следуют... Есть Перемены и Текст и упорядоченность (законы) Поднебесной достигается. Упорядоченность (законы) Поднебесной достигается и творения устанавливаются (занимают позиции) внутри нее” [5, Сицы, шан, 1].
Плоскостные и объемные структуры построения древнекитайских философских текстов – канонов и пятичастная классификационная система сознания получают в советском китаеведении все большую разработку. К этим исследованиям мы и отсылаем читателя [72; 33–36; 39–43 ].
Телесно-чувственные свойства языкового знака и понятия древнеиндийской и древнекитайской предфилософии накладывают свой отпечаток на стилистику зарождающегося философского сознания.
Во-первых, творение категорий предфилосовского сознания, объективированного в родовом теле и духе, представляется как замкнутое в круговых циклах их рождение и техническое создание. Аналогично рождению и производству вещей творчество языковых знаков и идей принимает вид двух нераздельных искусств: спонтанного генезиса и технического творения. В ранней философии это отразится в том, что производство ее идей первоначально будет пониматься как объективное стихийное рождение их в сферах природного бытия, а относительно человеческого субъекта как художественное творчество человеком понятий и языковых знаков в подражание природе.
