Власть, взвешивая общественные затраты и выгоды аналогич­но законодательным собраниям? 2 страница

Э. Д'Амато: судить не по закону, а по справедливости

Один из современных сторонников теории естественного права Энтони Д'Амато в статье «О связи между правом и спра­ведливостью»** писал, что он в течение более чем десяти лет убеждает юридические факультеты университетов преподавать

* Dworkin R. Law's Empire, p. 347.

•* D'Amato. On the Connection Between Law and Justice // J. Feinberg, H. Gross. Philosophy of Law. — Belmont: Wadsworth, 1991. — P. 19-30.

справедливость: «Справедливость, утверждаю я, это то, для чего существует право; справедливость — это то, что должны реализовывать юристы <..> Право — это не более, чем набор инструментов. <..> мы не должны забывать, что законодатель­ство само по себе не может решить человеческие проблемы. Как и любой другой инструмент, закон может облегчить реше­ние данной проблемы. Но мы не можем ожидать от закона, что он скажет нам, как эта проблема должна быть решена»*.

Д'Амато отмечает, что при абстрактной формулировке во­проса никто из преподавателей права или юристов не будет возражать против справедливости. Но очень легко сделать так, чтобы поднялась буря возмущения: для этого нужно лишь зая­вить, что судьи должны решать дела согласно справедливо­сти, а не согласно законам**. Именно это Д'Амато и доказы­вает в своей статье. Изучение данного вопроса служит ему от­правной точкой для изучения связи между правом и справед­ливостью. Вывод, к которому приходит автор: справедли­вость — это внутренняя неотъемлемая часть права, а не что-то отличное от него.

Д'Амато строит свою аргументацию на основе анализа ги­потетической ситуации. Маленький ребенок выбегает на доро­гу из-за припаркованной машины (то есть до последнего мгно­вения его не было видно) прямо перед быстро движущимся ав­томобилем. У водителя есть одна возможность не задавить ре­бенка — мгновенно свернуть налево. Но тогда водитель пере­сечет параллельные белые линии посредине дороги, а это за­прещено правилами дорожного движения. (На встречной по­лосе в момент инцидента никого нет.)

Итак, водитель А (Алиса) в последнее мгновение видит ре­бенка, сворачивает налево, пересекает параллельные линии и, объехав ребенка, возвращается на свою полосу. Это видит полицейский, который останавливает Алису и вручает ей по­вестку в дорожный суд. Между ними происходит следующий диалог***:

* Ibid. P. 19.

** Ibid. P. 20. ***Ibid.P.21.

Алиса. Почему вы вручаете мне повестку? Я спасала жизнь ребенка.

Полицейский. Я знаю. Я рад, что вы так поступили. Но вы все-таки нарушили правила дорожного движения.

Алиса. Вы хотите сказать, что мне следовало оставаться на моей полосе и переехать ребенка?

Полицейский. Вы должны понять, что, спасая ребенка, вы нарушили закон. Я понимаю, вы чувствовали, что так надо по­ступить.

Алиса. Да, я чувствовала. А вы?

Полицейский. Да, так надо было поступить. Я уверен, что судья в дорожном суде согласится, что это было чисто техни­ческое нарушение.

Алиса. Тогда зачем вручать мне повестку?

Полицейский. Но это было нарушение. Так или иначе, вы нарушили закон. Мое дело — арестовывать всякого, кто нару­шит закон. Это не мое дело — рассуждать о том, почему вы сделали то, что сделали, пусть даже я и думаю, что вы посту­пили правильно.

Следующий диалог происходит в дорожном суде*:

Судья. Обвиняемая виновна в пересечении параллельных линий. Заплатите клерку штраф пятьдесят долларов.

Алиса. Подождите. Вы хотите сказать, что мне следовало переехать ребенка?

Судья. В этом суде мы не даем юридических консультаций. Но позвольте мне сказать кое-что от себя. Меня удивляет ваше поведение. Вы почему-то считаете, что закон должен делать лично для вас исключение. Законы одинаковы для всех: для вас, меня и любого другого.

Алиса. Но, судья, я совершила морально правильный по­ступок.

Судья. Вы действительно верите, что совершили морально правильный поступок?

Алиса. Да.

Судья. Тогда почему вы жалуетесь на штраф? Ради спасе­ния жизни невинного ребенка можно заплатить пятьдесят дол-

* Ibid. Р. 22.

ларов! Если вы так уверены в своих убеждениях, вам следует с радостью заплатить штраф и идти домой с сознанием того, что вы спасли жизнь и поступили правильно. Следующий!

Но Алиса не желает признавать себя нарушителем закона, когда она не сделала ничего плохого. Она изучает правила до­рожного движения, действующие в ее штате. Статья 205 гла­сит: «На дорожное полотно должна быть нанесена четкая раз­метка в целях регулирования дорожного движения.

1. Если на дорожное полотно нанесена продольная разметка в виде прерывистой белой линии, водителям разрешается пе­ресекать эту линию в тех случаях, когда это не сопряжено

с опасностью и только после подачи сигнала о намерении пе­ресечь эту линию.

2. Если на дорожное полотно нанесена продольная разметка в виде непрерывной белой линии, водителям не разрешается пересекать эту линию, за исключением чрезвычайных ситуа­ций, и только тогда, когда это не сопряжено с опасностью.

3. Если на дорожное полотно нанесена продольная разметка в виде двойных (параллельных) белых линий, водителям за­прещено пересекать эти линии»*.

Алиса подает апелляцию. Она утверждает, что в ее случае пункт 3 статьи 205 привел к несправедливости и суду следова­ло бы сделать исключение для случая с выбегающим ребен­ком. (Ниже приводятся отрывки из постановления апелляци­онного суда**.)

«Апеллянт утверждает, что статья 205 в том виде, как она была применена, служит несправедливости. Апеллянт заявля­ет, что был несправедливо наказан за техническое нарушение правила параллельных линий, в то время как его целью было спасение жизни ребенка.

Текст правила, однако, ясен и не допускает никаких исклю­чений. В статье 205 нет ничего, что могло бы быть истолкова­но как допускающее возможность исключения в случаях, ког­да, по мнению водителя, есть необходимость нарушить прави­ло. <...>

* Ibid.

** Ibid.

Мы знаем о мужественном решении апеллянта нарушить закон для спасения жизни ребенка. Но факт остается фактом:

она нарушила закон. Штраф, налагаемый законом, как отметил и судья в дорожном суде, это небольшая цена за спасение жиз­ни ребенка.

Дорожный суд не имеет полномочий изменять законы. Та­кие полномочия принадлежат законодательным органам. Зада­ча суда — применять те законы, которые имеются. Нет сомне­ний, если бы мы считали, что суд вправе отступать от ясного текста закона, то в данном случае были бы наибольшие осно­вания для этого. Тем не менее за отступление от ясного текста закона пришлось бы заплатить большую цену. Была бы подо­рвана уверенность населения в ясности значения законов. Бы­ла бы подорвана уверенность законодателей в судебной влас­ти. Мы сделали ли бы суды высшими (и при этом неизбирае­мыми, недемократичными) арбитрами в понимании того, что такое закон.

Суды должны уважать ясный смысл законов <...> Правило параллельных линий — это правило, утвержденное законода­тельным органом. Если возникает ситуация, когда применение данного правила приводит к несправедливости, суд не может использовать это как основание для отмены закона. У суда нет конституционного права отменять законы или, во имя справед­ливости, вписывать в них исключения, когда текст законов исключений не допускает. В конституционном демократиче­ском государстве только законодательный орган, представля­ющий волю народа, имеет право принимать, дополнять и изме­нять законы и исключения из них. Если суд примет на себя роль законодательного органа, то тем самым он поставит под угрозу свое существование. Возникнет такая неопределен­ность, которая будет значительно хуже, чем время от времени возникающая несправедливость, когда закон применяется точ­но в соответствии с его текстом.

<...> Мы рекомендовали бы апеллянту ходатайствовать пе­ред законодательным органом об изменении правила парал­лельных линий, вместо того, чтобы просить дорожный суд вы­ступать в качестве законодательного органа».

Тем временем происходит новое дорожно-транспортное происшествие. Водитель Б (Брюс) в аналогичной ситуации пе-

реезжает выбежавшего на дорогу ребенка. Присутствующий на месте полицейский вызывает «скорую помощь» (что уже не имеет значения — ребенок мертв), но не вручает Брюсу пове­стку в суд за нарушение правил дорожного движения. Алиса, Брюс, родители погибшего ребенка и один из законодателей приглашаются на телевизионное шоу. Ниже приводятся от­рывки из их ответов на вопросы*.

Ведущий. Подумали ли вы о том, чтобы пересечь паралле­льные белые линии для того, чтобы не задавить ребенка?

Брюс. И да, и нет. Поймите, я не тот человек, который на­рушает закон. Я никогда не нарушал даже правил дорожного движения. Я снова и снова думаю об этом случае, о несчаст­ном ребенке, но тогда какой-то внутренний голос запрещал мне пересечь линии.

Ведущий. Если бы это произошло снова, вы бы пересекли их?

Брюс. Конечно. Но легко это говорить сейчас. Если вы зако­нопослушный гражданин, вы инстинктивно повинуетесь зако­нам. Надеюсь, что я смогу поступить иначе, если это, не дай Бог, повторится, но не могу быть в этом полностью уверенным.

Голос из зала. Законодатели, которые приняли такие пра­вила, разве не они настоящие убийцы этого ребенка?

Законодатель. Мой комитет вскоре проведет слушания об этом правиле.

Ведущий. Когда вы принимали этот закон, вы имели в ви­ду, что линии нельзя пересекать даже для спасения жизни?

Законодатель. Мы не подумали об этом. Но ответ на ваш вопрос — конечно же, нет.

Ведущий. Вы предвидели возможность того, что за пересе­чение линий для спасения жизни водитель будет оштрафован судом?

Законодатель. Конечно же, нет.

Ведущий. Но вы приняли правило без исключений.

Законодатель. Да. Но мы приняли правила в надежде на то, что человеческие существа, люди, называемые судьями, будут применять их разумным образом. Так называемые судьи в деле Алисы действовали как роботы, как компьютеры. Если бы мы хотели, чтобы закон применяли компьютеры, то сэкономили

* Ibid. P. 24-25.

бы кучу денег. Но у нас есть для этого судьи, потому что мы хотим, чтобы они применяли законы в свете требований спра­ведливости.

Ведущий. А компьютеры не могут этого?

Законодатель. Да. Единственное, на что мы не можем за­программировать компьютеры, — это чувство справедливости.

Ведущий. Так вы полагаете, что было несправедливо оштрафовать Алису на пятьдесят долларов?

Законодатель. Меня беспокоят не пятьдесят долларов (я думаю, и Алису тоже).

Ведущий. Тогда что же?

Законодатель. Созданный прецедент. Из-за дела Алисы людям внушается: пересекать параллельные линии всегда про­тивозаконно. И люди (такие, как Брюс) усваивают это. Они, раз суд говорит им, что данное действие незаконно, никогда не сделают это. У них возникает инстинктивная реакция: никогда не делать этого, даже для спасения жизни.

После телепрограммы в обществе растет неодобрение в ад­рес решения апелляционного суда. Алиса обращается в Вер­ховный Суд штата. Тем временем начинаются слушания в кон­грессе по поводу пересмотра правил дорожного движения. Сторонники Алисы предлагают принять статью 205 пункт 3 в следующей формулировке*: «Если на дорожное полотно на­несена продольная разметка в виде двойных (параллельных) белых линий посредине, водителям запрещено пересекать эти линии, за исключением тех случаев, когда это не сопряжено с опасностью и абсолютно необходимо для спасения жизни выбежавшего на дорогу ребенка».

Выясняется, однако, что изменить правила дорожного дви­жения очень непросто. Ряд выступающих указал на серьезные недостатки новой формулировки. Что значит «абсолютно не­обходимо»? Водители типа Брюса будут колебаться по этому поводу, и их промедление может оказаться фатальным. Поче­му речь идет именно о выбежавшем на дорогу ребенке? А если он просто стоит на дороге? Один из депутатов предлагает уб­рать «абсолютно необходимо» и «выбежавшего». Но другой

* Ibid. P. 25, 26-27.

указывает, что получившаяся фраза «для спасения жизни ре­бенка» может быть понята как «для спасения жизни находяще­гося в машине ребенка» (например, если его везут в больницу).

Другие говорят о том, что формулировка «для спасения жизни» неудачна потому, что не следует требовать от водите­ля не наезжать на ребенка, если у него есть основания пола­гать, что в результате столкновения ребенок будет только се­рьезно ранен,но не убит.

Третьи ставят вопрос о том, почему в предложенном тексте упоминается только ребенок? Ведь в такой ситуации может оказаться и подслеповатый старик. Человек может упасть из кузова грузовика или выпрыгнуть из багажника, где его держа­ли похитители, и, без всякой своей вины, оказаться прямо пе­ред движущимся на него автомобилем. Поэтому предлагается заменить слово «ребенка» на слово «человека».

Но тут на сцену выходят защитники животных. Почему нельзя пересечь линии, если это нужно для спасения жизни белки или кошки? Им отвечают, что лучше переехать белку, чем позволять водителям пересекать белые линии с риском для человеческой жизни. Ведь для предотвращения такого ри­ска и были придуманы эти линии. Но защитники животных за­являют, что формулировка «когда это не сопряжено с опасно­стью» решает проблему.

После нескольких дней дискуссий один из законодателей предлагает найти выход, используя общее понятие «чрезвы­чайная ситуация». Двойные белые линии могут быть пересече­ны только в чрезвычайной ситуации. Да, но тогда, как указы­вает другой законодатель, двойные белые линии становятся тем же, чем одинарная белая линия, а пункт 3 статьи 205 тем же, чем и пункт 2. Может быть, тогда и упростить правила, просто отменив пункт З? Однако один из законодателей заме­чает, что должна быть причина, по которой были введены двойные белые линии, и нельзя менять законодательство, не разобравшись, какая это была причина.

Небольшой экскурс в историю законодательства показал, что первоначально на дорогах была только одинарная раздели­тельная белая линия. Пересекать ее разрешалось в случае чрез­вычайной ситуации, не сопряженной с риском для жизни. Од­нако вскоре обнаружилось, что на практике водители стали пе-

ресекать эту линию слишком часто, оправдываясь, будучи ос­тановленными полицией, тем, что у них «чрезвычайная ситуа­ция». «Чрезвычайные ситуации» включали: необходимость ус­петь в аэропорт, необходимость спасти белку, вовремя при­быть на очень важное совещание и т. д. Поэтому законодатели решили ввести двойные белые линии.

Итак, на слушаниях в комитете выяснилось, что эти линии выполняют полезную функцию. Однако как быть с делом Али­сы? Как можно сформулировать исключение для этого случая, но не применять общих понятий типа «чрезвычайная ситуа­ция», которые поддаются чрезвычайно широкому толкованию и порождают массу проблем? Как ни старались законодатели, ничего у них не получилось, и тогда они пригласили эксперта по психолингвистике.

Эксперт объяснила, что «слова, символы и знаки, такие, как двойная белая линия, имеют для людей смысл только в кон­тексте <...> Например, сигнал «стоп» на углу улицы был бы непонятен для пришельца из космоса <...> Остановить что? Дыхание? Функционирование внутренних органов? Как долго стоять остановившись? И только наблюдая за дорожным дви­жением, пришелец смог бы установить, что знак «стоп» озна­чает «остановись, потом двигайся дальше», что он применяет­ся только к автомобилям, но не пешеходам и т. д. Другими словами, пришелец начал бы осознавать контекст и понимать смысл знака «стоп».

Любой закон обязательно носит общий характер <...> Даже если закон содержит исключение, то само исключение тоже носит общий характер. Законы, как и слова, сигналы и знаки, могут иметь только общее значение. Реальные люди, живущие в реальном мире, могут использовать эти обобщения только как руководство к действию в определенном контексте, в кото­ром они неизбежно интерпретируют обобщения. Например, Алиса интерпретировала двойные белые линии как устанавли­вающие общий запрет на определенные перемещения при вождении автомобиля. Но она расценила этот общий запрет как потерявший силу в условиях непредвиденного появления ребенка на проезжей части. Почему она интерпретировала эти линии как не принуждающие ее к тому, чтобы переехать ре­бенка? Просто ей показалось абсурдным, что правило дорож-

ного движения требует от нее сознательно убить ребенка. Поэ­тому она интерпретировала это правило как не требующее от нее убить ребенка.

Мы используем общие понятия, знаки и символы и прини­маем общие правила, так как это наиболее эффективный спо­соб сообщать людям о ситуациях в целом. Но общая эффек­тивность не должна равняться общему принуждению. Двой­ные белые линии эффективны как раз потому, что они несут определенное послание водителям. Это послание примерно та­кое: не пересекайте линии, если только нет объективных не­преодолимых оснований, основанных на справедливости, что­бы сделать это. «Но, — заключила эксперт, — вам не следует включать в текст закона то, что я сказала, иначе вы уничтожи­те послание, которое должны сообщать белые линии. Вы от­кроете дверь удобным для водителей объяснениям того, что такое объективно непреодолимые основания. Мое мнение: раз­делительные белые линии и так содержат это самое послание, если разумно интерпретируются разумными водителями и ра­зумными судьями»*.

Тем временем дело Алисы поступает в Верховный Суд ее штата. Суд единогласно отменяет постановление апелляцион­ного суда и выносит решение в пользу Алисы. Вот отрывки из постановления Верховного Суда. «<...> Рассмотрим вопрос о том, какие правила принял бы законодательный орган, если бы законодатели предвидели возможность ситуации с выбе­жавшим на дорогу ребенком. Законодательная власть могла бы поступить двояким образом. Она могла либо вписать в прави­ла исключение для данной ситуации, либо сознательно под­черкнуть, что правило не имеет исключений, даже для данной ситуации <...> Рассмотрим каждую из этих возможностей.

Начнем с первой из них (здесь Суд повторяет аргумента­цию, имевшую место в ходе слушаний в конгрессе, и заканчи­вает тем, что соглашается с доводами психолингвиста).

Поэтому мы заключаем, что наилучшей формулировкой ис­ключения было бы «если этого требует справедливость». Но если исключение записать в текст правила именно так, то во­дители истолкуют его слишком широко. Поэтому мы должны

* Ibid. P. 26-27.

полагать, что данное исключение должно конструироваться судьями как часть данной системы правил. В этом смысле это правило ничем не отличается от других законов. Единственно разумный способ интерпретации законов любым судом заклю­чается в том, чтобы интерпретировать их в контексте справед­ливости. В частности, суды не должны понимать и принимать законы буквально, если буквальная интерпретация вредит тре­бованиям справедливости. Законы пишут на основе социаль­ной справедливости, а не в отрыве от общественных и челове­ческих соображений (словно это компьютерные программы).

Соображения справедливости, о которых мы говорим, ко­нечно, будут меняться в зависимости от ситуации и ее контек­ста. Но это не слабость, а сила закона. Суды должны интерпре­тировать законы не механически, но как люди, столкнувшиеся с новыми ситуациями (многие из которых не были предусмот­рены законодателями) и разумно их осмысляющие.

Для правил дорожного движения таким контекстом являет­ся безопасность и эффективность движения. Каждое прави­ло — это попытка законодателей обеспечить баланс между эф­фективностью движения и безопасностью водителей и пеше­ходов. Так, двойные белые линии введены для того, чтобы во­дители двигались по своей полосе и не выезжали на другие по­лосы (что поставило бы под угрозу безопасность их самих и других водителей).

Но правило двойных белых линий не будет выполнять свою функцию обеспечения безопасности, если его интерпретация ставит под угрозу жизнь пешеходов. Интерпретировать прави­ло как требующее переезжать выбежавшего на дорогу ребенка, когда водитель может безо всякой опасности избежать этого, означает противоречить общей цели законодателей, приняв­ших правила дорожного движения. <...> Никакое правило ин­терпретации, исходящее из «ясного смысла текста», не должно препятствовать суду интерпретировать закон в соответствии с фундаментальными требованиями справедливости, лежащи­ми в основе общих целей законодательства.

Но допустим, что законодатели поступят иначе и специаль­но не допустят исключения из правила. Например, пункт 3 ста­тьи 205 мог бы звучать так: «Если на дорожное полотно нане­сена продольная разметка в виде двойных (параллельных) бе-

лых линии, водителям запрещено пересекать эти линии, даже для спасения жизни выбежавшего на дорогу ребенка».

Последняя формулировка звучит чудовищно. Невероятно, что какой-либо законодательный орган мог принять такое пра­вило. Но именно такую интерпретацию дали существующей статье 205 полицейский и дорожный суд <•..> Сказать, что во­ображаемая формулировка чудовищна, — это сказать другими словами, что для любого суда чудовищно полагать, будто зако­нодатели хотели, чтобы существующая статья 205 (3) толкова­лась так, словно в ней содержится бесчеловечное положение.

<...> Но мы можем пойти еще дальше. Предположим, зако­нодатели действительно предложили чудовищную формули­ровку. Естественно, что это вызвало бы возмущение народа <...> Поэтому крайне маловероятно, что такая формулировка вообще была бы предложена и тем более принята.

<...> Но в конце концов, давайте предположим чудовищ­ное. Допустим, законодатели приняли именно эту воображае­мую формулировку. Если именно она была бы в правилах до­рожного движения, был ли должен дорожный суд признать по­дателя петиции [то есть Алису. — С. M.J виновной в наруше­нии правил дорожного движения?

Мы полагаем, что нет <•..> Суд должен провозгласить такое положение правил недействительным, противоречащим эле­ментарным соображениям справедливости, лежащим в основе правовой системы в целом. Когда государство приговаривает кого-либо к смерти, обвиняемый имеет право на честное и от­крытое судопроизводство. Обвиняемый должен быть признан виновным в совершении преступления, караемого смертью <...> Соответственно, любые правила дорожного движения, которые приговаривают к смерти невинного ребенка, когда этого можно было легко избежать, нарушают общественные представления об элементарной справедливости <...> Человек не может быть приговорен к смерти правилами дорожного движения.

В силу всех этих причин, мы заключаем, что не имеет смыс­ла интерпретировать статью 205 так, как это сделали суды низ­ших юрисдикции. Настоящий смысл статьи 205 — смысл, ко­торый ей придали принявшие ее законодатели, — не содержат слова статьи 205 в отрыве от социального контекста. Напро­тив, настоящий смысл определяется тем, каким образом право­

вая система в целом влияет на общество — а именно помогает обеспечивать в этом обществе справедливость. Не учитывать соображения честности и справедливости при интерпретации законов — значит не понимать смысл законов»*.

Эта гипотетическая ситуация должна, по мнению Э. Д'Ама-то, показать, что юридически неправомерно исключать сооб­ражения справедливости при интерпретации и применении за­конов, ибо соображения справедливости — суть права. Право включает в себя справедливость, правовая система — это сис­тема применения справедливости к решению человеческих конфликтов. Судьи должны решать дела по справедливости**.

Дело спелеологов (Верховный суд Ньюгарта, 4300 г.)***

Обвиняемые, признанные виновными в убийстве, были приговорены к повешению судом по общим делам графства Стоуфилд. Они подают апелляцию в данный суд. Факты дела изложены в мнении Трупенни — Главного судьи.

* Ibid. P. 27-29. ** Ibid. P. 30.

*** Это сокращенный перевод «Дела спелеологов», написанного Ло­ном Фуллером в 1949 г. (Fuller L. The Case of the Speluncean Explorers // Harvard Law Review. — 1949. — 62, N 4. — P. 616-645), и с тех пор не по­терявшего своей актуальности. Текст Фуллера изучается на юридических факультетах университетов и привлекает внимание многих исследовате­лей. Возник даже жанр подражаний Фуллеру, когда суть различных на­правлений в философии права раскрывается в виде продолжения «Дела спелеологов», т. е. через новые вымышленные мнения других членов Вер­ховного суда государства Ньюгарт по данному делу. Таковы вышедшая в 1998 г. книга Питера Субера «Дело спелеологов. Девять новых мнений» и ряд других работ (Suber P. The Case of the Speluncean Explorers: Nine New Opinions. — New Jersey: Routledge, 1998; W. N. Eskridge el al. The Case of the Speluncean Explorers: Twentieth Century Statutory Interpretation in a Nut­shell [and] Contemporary Proceedings // George Washington Law Review. — 1993.—61.—P. 1731-1811; A D'Amato. The Speluncean Explorers — Furt­her Proceedings // Stanford Law Review. — 1980. — 32. — P. 467-485.) В 1999 г. в США состоялся симпозиум, посвященный пятидесятилетию этого произведения, и мнения выступавших снова разделились: некоторые виднейшие юристы и высокопоставленные судьи высказались за то, чтобы оставить приговор в силе, некоторые — за его отмену (Shapiro D. L. et al. The Case of the Speluncean Explorers: A Fiftieth Anniversary Symposium // Harvard Law Review. — 1999. — 112. — P. 1834-1923).

86 87

Главный судья. Четверо обвиняемых являются членами любительского общества спелеологов — организации, занима­ющейся изучением пещер. В начале мая 4299 г. они совместно с Роджером Ветмором, тогда также членом общества, проник­ли внутрь известняковой пещеры. Когда экспедиция находи­лась в глубине пещеры, произошел оползень, и тяжелые валу­ны полностью закрыли единственный известный спелеологам путь наверх. Обнаружив свое положение, люди расположи­лись у заблокированного входа, ожидая спасателей. Когда их наконец освободили, стало известно, что на тридцать третий день после входа экспедиции в пещеру Ветмор был убит и съе­ден своими компаньонами.

Из свидетельских показаний обвиняемых, принятых при­сяжными, следует, что именно Ветмор первым предложил ис­пользовать для пропитания, без которого спасение было невоз­можным, плоть одного из их числа. Также именно Ветмор предложил использовать для выбора жертвы метод бросания жребия, обратив внимание всех на пару игральных костей, ко­торая оказалась у него.

Однако прежде, чем кости были брошены, Ветмор объявил, что он выходит из игры, так как по размышлении решил подо­ждать еще неделю перед тем, как прибегнуть к такому ужасно­му и отвратительному средству. Остальные обвинили его в на­рушении слова и начали бросать кости. Когда подошла оче­редь Ветмора, кости были брошены за него одним из компань­онов. Бросок оказался роковым для Ветмора, после чего он был убит и съеден своими компаньонами.

Спасенных спелеологов обвинили в убийстве Роджера Ветмора. После завершения прений председатель присяжных (юрист по профессии) запросил суд о том, могут ли присяж­ные вынести особый вердикт, оставляющий суду право окон^ чательно решить, являются ли подсудимые на основании изве­стных фактов виновными. После некоторой дискуссии проку­рор и советники обвиняемых обозначили свое признание этой процедуры, и она была принята судом.

В пространном особом вердикте присяжные нашли, что фак­ты таковы, как они были изложены выше, и что если на основа­нии этих фактов подсудимые виновны в преступлении, в кото­ром их обвиняют, то присяжные находят подсудимых виновны-

ми. Затем судья приговорил обвиняемых спелеологов к повеше­нию (закон нашего Содружества не оставлял ему выбора). По­сле освобождения присяжных от их обязанностей, они коллек­тивно обратились к Президенту с ходатайством о смягчении на­казания до шести месяцев тюремного заключения. Судья обра­тился к Президенту с аналогичным ходатайством.

Мне представляется, что, рассматривая такое необычное дело, присяжные и судья действовали не только справедливо и мудро, но и следовали единственным путем, открытым перед ними законом. Текст нашего статута хорошо известен: «Тот, кто преднамеренно лишит жизни другого, должен быть нака­зан смертью» (N.C.S.A. (n.s.) § 12-А). Этот статут не допускает никаких исключений применительно к рассматриваемому слу­чаю, хотя наши симпатии могут вести нас к тому, чтобы при­нять во внимание трагические обстоятельства, в которых ока­зались эти люди.

В делах, подобных этому, принцип милосердия со стороны исполнительной власти наилучшим образом подходит для того, чтобы смягчить строгость закона, и я предлагаю моим коллегам последовать примеру присяжных и судьи низшего суда, присое­динившись к их ходатайствам, адресованным Президенту. Я ду­маю, мы можем рассчитывать на какое-то проявление милосер­дия по отношению к ответчикам. И в этом случае справедли­вость будет достигнута без нарушения буквы и духа наших за­конов и без поощрения пренебрежения законом.