Пусть отправляются вдвоем или втроем, и только те, кто внушает доверие, а не те, которые склонны к многословию или чрево­угодию

«Те, кто внушает доверие». Доверие внушает тот монах, который при выходе из монастыря не меня­ет своего правила, образа жизни, не оставляет воз­держания в пище, ни на шаг не отступает от духа и обычаев братства, соблюдает монастырский устав, не имеет склонности к разговорам, не отвечает на вопросы каждого встречного, но хранит молчание. В самом деле, когда нас о чем-то спрашивают, мы мо­жем ответить очень кратко или сказать пару вежли­вых слов, что избавит нас от возможных неприятно­стей. Некоторые люди умеют тактично уклониться от разговора, давая собеседнику понять, что отвечать — не в их компетенции. Горе монаху, который выходит из монастыря и считает, что ему нужно отвечать на все вопросы или что он обладает рассуждением и знает, кому надо отвечать. Такому нельзя выходить из монастыря.

Кроме того, в мир можно посылать тех монахов, которые не замечают, что там происходит, не ходят по гостям, не наносят визиты вежливости, сами никого к себе не приглашают и не принимают приглашений. Они знают свое дело, знают, что через определенное время они должны вернуться в монастырь, ведут себя с мирскими людьми с достоинством, и те ощущают, что это ангелы и что с ними нельзя обращаться как с простыми смертными. Ангел не занимается мир­скими попечениями, не подчиняется никаким свет­ским обычаям и не берет на себя обязательств. Иногда в мир посылают монаха, не имеющего такого духов­ного устроения, ради снисхождения к нему и ради его пользы — может быть, когда-нибудь он поймет, что должен измениться. И если игумен посылает такого монаха в мир, тот не должен отказываться от послуша­ния, возражая, что в миру он поддается соблазнам, — но должен понять, что ему надо исправиться, приоб­рести монашеское устроение.

Высшая степень эгоизма для монаха — отказы­ваться выезжать в мир под тем предлогом, что там он теряет монашеские ориентиры, оставляет молитву и правило. Дело вовсе не в правиле, просто его уяз­вленное самолюбие ищет оправдания. Если бы он действительно боялся запятнать свой монашеский об­раз, то приложил бы старания к тому, чтобы, находясь в монастыре, быть подлинным монахом.

Итак, не всякого можно посылать в мир, но и мы сами не должны ждать, что нас будут посылать. Это вопрос доверия, а не добродетели и святости. Ты мо­жешь быть святым человеком, но для выхода в мир не годишься. Можешь быть одаренным, но не уметь вести себя в обществе. Можешь быть самим архангелом Гав­риилом и каждый день сподобляться Божественных от­кровений, но, выйдя в мир, ты не сумеешь найти дорогу или не будешь знать, как помочь пожилому человеку:

поддержать его справа или слева, сесть в машину пер­вым или сначала посадить его. Если тебе неизвестны правила поведения в обществе, например, как разгова­ривать с доктором, как есть, как улыбаться, как вести себя в гостинице, то, каким бы святым ты ни был, тебе в мир лучше не выходить. Для этого нужен подходящий человек, которому монастырь доверяет.

«Не те, которые склонны к многословию или чре­воугодию». Многословие и чревоугодие открывают доступ к нам самым сильным демонам, которых не могут изгнать даже святые. Мы молимся Святому Духу: «Прииди и вселися в ны», но когда мы праздно­словим, в нас вселяется дух лукавый. Как только мы открываем рот, он тотчас входит. Монах разговорчи­вый и любящий поесть находится в большой опасно­сти, потому что всякий, кто много говорит или много ест, хочет есть и говорить все больше, особенно когда его слушают и обращают на него внимание. Никакие заклинания не в силах будут изгнать из него беса.

Если кто-либо хочет отречься от мира и вступить в монастырь, пусть ему в первую очередь прочитают устав и расскажут обо всех монастырских порядках. (23)

Бывает, что человек любит читать Евангелие, душа его с радостью погружается в Священное Писа­ние, восхищается подвигами святых. И вот такой че­ловек узнает из книг, что совершенная жизнь — это жизнь монашеская, и в нем возгорается желание стать монахом. Он приходит к монастырским вратам и про­сит его принять.

Такому человеку, говорит святой, мы в первую оче­редь даем прочитать устав. Скорее всего, он мало что поймет, но из-за воодушевления или, точнее, само­любия ему может показаться, что он все понял и все ему понравилось. Тогда мы знакомим его с основными правилами монастырской жизни: после повечерия мы не едим, ночью встаем на службу, не празднословим, не пишем писем — не потому, что нам не разрешают, а потому, что сами этого не хотим. В противном случае нам лучше было бы оставаться в миру. Ведь мы добро­вольно покинули мир, никто нас не заставлял. Зачем же теперь мы стремимся общаться с ним?

Человек поступает в монастырь с вдохновением, внушенным, может быть, Самим Господом. Стать мо­нахом — мысль судьбоносная. Человеку открываются врата рая. Нам ли закрывать их перед ним? Если он закроет их сам — это другое дело. А мы не можем за­крыть этих врат ни перед грешником, ни перед свя­тым. Однако мы должны рассказать ему о том, что требуется для того, чтобы войти в эти врата.