От манифеста 17 октября 1905 Г. К третьеиюньскому перевороту 1907 Г. 7 страница

Все эти меры использовались уже десятилетиями и не дали ре­зультата. Поэтому единственным выходом казалось попытаться пресечь мысли о национальной самобытности народов в самом корне — в вопросе о языке.

Уже в конце 1908 г. Министерство просвещения представило проект Правил о начальных училищах. Вопреки всем недавним ус­тупкам правила снова разрешали использовать родной язык только в первый (в крайнем случае — второй) год обучения. Родной язык

⁸⁰ С. Д. Набоков—Я. Я. Литвинову. 1 мая 1911 г. (РГИА. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 1066. Л. 29—32).

⁸¹ Особый журнал Совета министров 13 января 1911 г. (Там же. Ф. 1276.

Оп. 4. Д. 35. Л. 245).

⁸² Особый журнал Совета министров 17 апреля 1908 г. (Там же. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 90а. Л. 304—307).

⁸³ Государственный совет: Сессия восьмая. 1912—1913 годы. СПб., 1913. Стб. 1411.

⁸⁴ Всеподданнейшая записка Г. А. Скалона 30 мая 1913 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 5. Д. 44. Л. 346).

⁸⁵ Циркуляр Министерства внутренних дел губернаторам 4 ноября 1909 г. (РГИА. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 94Г. Л. 321—322).

как предмет обучения опять лишь «дозволялся», хотя законы 1905 г. говорили о праве на его преподавание. Наступление на на­циональную школу возглавил сам Столыпин. В январе 1910 г. он выразил недовольство распространением на западных окраинах школ на родном языке. Школа, подчеркивал он, есть проводник идей русской государственности и не может быть «поприщем для националистического политиканства». ⁸⁶

В течение всего 1911 г. заседало совещание о школьном об­разовании в местностях с инородческим и инославным населе­нием. Некоторым его участникам и проект Министерства про­свещения казался слишком либеральным. Применение родного языка даже как подсобного и только в первый год обучения, го­ворили они, все равно «искусственно пробуждает национальное самосознание инородцев». Конечно, отвечало большинство этого совещания, «идеалом школы с точки зрения государственного единства представлялась бы единая для всех народностей импе­рии школа с государственным языком преподавания», но, увы, «приходится считаться с создавшимся положением». Для этого большинства постепенное введение всеобщего начального обуче­ния было важно, в частности, и тем, что с распространением министерских школ уничтожатся частные с преподаванием на родном языке. Как о само собой разумеющемся говорилось, что право учиться на родном языке не касается украинцев и бело­русов, поскольку их «отнюдь нельзя причислить к инородцам». Частные гимназии на родном языке решили пока не трогать, чтобы не вводить в соблазн уехать учиться за границу (здесь, конечно, имели в виду поляков и немцев).⁸⁷

Вновь усилились преследования просветительных обществ. Уже в 1908 г. была закрыта «Матица». Обществу приходских биб­лиотек Варшавской архиепархии отказывали в открытии библио­тек. Католическому союзу губерний Царства Польского не разре­шались ученые общества, публичные лекции и периодические из­дания — т. е. то, ради чего он был основан.⁸⁸ На Украине во многих городах были закрыты общества «Просвита», преследова­лась возникшая украинская печать. В январе 1910 г. Столыпин специальным циркуляром выразил недовольство тем, что «среди инородческих элементов, населяющих Россию, стало наблюдаться особое движение к культурно-просветительному развитию... на почве их исключительно национальных интересов». Он предложил губернаторам впредь отказывать в регистрации «каких бы то ни было инородческих обществ, в том числе украинских и еврей­ских», и найти способ закрыть ранее разрешенные.⁸⁹ В феврале 1914 г. Министерство внутренних дел старалось помешать празд-

⁸⁶ Журнал междуведомственного совещания по вопросу о постановке школь­ного образования в местностях с инородческим и инославным населением (Там же. Ф. 1022. Оп. 1. Д. 28. С. 1—3).

⁸⁷ Там же. С. 24, 26, 30—34, 36.

⁸⁸ Записка графа С. И. Велепольского. 1912 г. (РГИА. Ф. 821. Оп. 150. Д. 166. Л. 4—5).

⁸⁹ Циркуляр Министерства внутренних дел губернаторам 20 января 1910 г. (Там же. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 86. Л. 43).

нованию столетия со дня рождения Т. Шевченко,⁹⁰ а Синод счел «неудобным» участие в юбилейных торжествах православного ду­ховенства.⁹¹

Борьба вокруг школы и просветительных организаций в Запад­ном крае имела еще один — вероисповедный — аспект. «Цер­ковь,—открыто признавало Министерство внутренних дел,— уже с давних времен сделалась одним из орудий национально-по­литической... борьбы».⁹² Власть (и на этот раз вполне обоснован­но) видела в католицизме опору польского влияния в крае и с не­охотой шла на уступки католической церкви в украинских и бе­лорусских губерниях. Опыт районов, где силой обращенные в православие униаты после 17 апреля 1905 г. массой хлынули к ка­толикам, внушал правящим кругам основательную тревогу за по­ложение дел и в тех районах, где католическая и православная церкви боролись за местное население.

До 1905 г. вопрос о том, выделять ли районы Холмщины, на­селенные «православными» украинцами, из губерний Царства Польского, тянулся десятилетиями. Когда же эти «православные» десятками тысяч устремились в костел, православная церковь за­била тревогу, а Столыпин выразил готовность выделить Холмщи-ну из Польши хоть по ст. 87, лишь бы «обречь исконно русскую землю от денационализации». Схватка вокруг создания Холмской губ. затянулась до самой мировой войны и еще больше обострила отношения с поляками. Попытка Столыпина увеличить присут­ствие украинских крестьян в западном земстве, чтобы ослабить там позиции польских помещиков, стоила ему провала проекта введения земств в западных губерниях и окончательно решила судьбу его премьерства.⁹³

В Северо-Западном крае белорусское движение было еще сла­бым. Католическое духовенство попыталось воспользоваться по­слаблениями 1905—1906 гг. для усиления влияния на белорусов. Николай II потребовал обратить «серьезное внимание на это скверное и недопустимое явление».⁹⁴ Полем борьбы здесь стали дополнительные богослужения в католических церквах, уроки за­кона Божия католического вероисповедания и так называемое «тайное обучение», а научиться польскому языку в Западном крае можно было только тайно. В начале 1911 г. Столыпин потребовал резко ужесточить кары за тайное обучение.⁹⁵ В ноябре 1912 г. Ми­нистерство просвещения тоже издало циркуляр с требованием, чтобы родной язык учащихся определяли не родители (те под

⁹⁰ История Украинской ССР. Т. 5: Украина в период империализма (начало XX в.). Киев, 1983. С. 284.

⁹¹ Государственная Дума: Четвертый созыв. Сессия II. СПб., 1914. Ч. 2. Стб. 775.

⁹² Представление Министерства внутренних дел 12 февраля 1907 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 12. Л. 178).

⁹³ Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907—1911 гг. С. 213—218.

⁹⁴ А. Д. Арбузов— А. Н. Харузину. 9 июля 1910 г. (РГИА. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 826. Л. 101 — 102).

⁹⁵ Циркуляр Министерства внутренних дел губернаторам 15 января 1911 г. (Там же. Ф. 821. Оп. 150. Д. 611. Л. 134—135).

влиянием ксендза называли польский), а директора начальных училищ (эти, естественно, всех записывали в русские).⁹⁶

В Министерстве внутренних дел стремились «располячить ко­стел», но постепенно убедились в том, что одними карательными мерами тут не обойдешься и надо разработать программу «наци­онального возрождения белорусов». Под этим понималось, чтобы они осознали себя русскими, для чего следовало читать сельско­хозяйственные и экономические лекции на русском языке, устра­ивать библиотеки с подбором «русских национально-патриотиче­ских сочинений» и т. п.⁹⁷ При Н. А. Маклакове в министерство был даже подан проект о богослужении и преподавании закона Божия на белорусском языке, причем не только у католиков, но и у православных, но движения он не получил.⁹⁸ Вместо этого в апреле 1914г. Совещание по вопросу о борьбе с полонизацией Се­веро-Западного края сочло нужным обратить внимание на нацио­нальные движения среди белорусов и других народов края.⁹⁹

Приближение войны и явная безуспешность националистиче­ского курса правительства привели к тому, что часть бюрократи­ческих кругов стала думать о необходимости более гибкой полити­ки. Крайности великорусского шовинизма, говорили они, только подталкивают инородцев «на измену и революцию».¹⁰⁰ Они пред­лагали сблизиться с верхами «консервативных народностей» — по­ляков и прибалтийских немцев ¹⁰¹ и вообще со всеми, кто готов признать «имперскую идею». Однако правительственный курс на западных окраинах не изменился.

Предвоенные годы были временем резкого усиления антисеми­тизма в стране. Определяя свою позицию в еврейском вопросе, власть не скрывала, что ограничения евреев в правах только фор­мулируются как религиозные, а на деле «преследуют собственно политические цели».¹⁰² Традиционный бюрократический антисе­митизм «сверху» дополнялся антисемитизмом «снизу» черносотен­ных организаций. Правая реакция пыталась возложить на евреев вину за революцию. В идеологии восстановления «попранных» прав самодержавия и православия антисемитизм играл роль удар­ного лозунга, обращенного к выбитым из привычного русла жизни и ищущим козла отпущения кругам. Российский помещик, стра­шившийся растущего в стране капитализма (в его представле­нии — «еврейского капитала»), и мелкий предприниматель, нена­видевший более удачливого конкурента, видели в еврее виновника своих бед. Эти настроения особенно чувствовались на западных окраинах, в черте еврейской оседлости, где насильственно запер-

⁹⁶ П. Н. Игнатьев—И. Н. Лодыженскому. 27 ноября 1915 г. (Там же. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 84д. Л. 61—64).

⁹⁷ Проект циркулярного письма А. А. Макарова. Май 1912 г. (Там же. Д. 167. Л. 1—5).

⁹⁸ Неатрибутированный машинописный текст (Там же. Л. 71—73).

⁹⁹ Программа Совещания... (Там же. Д. 84е. Л. 145—148).

¹⁰⁰ Гражданин. 1911. № 15. С. 14.

¹⁰¹ С.-Петербургские ведомости. 1912. 15 марта.

¹⁰² Проект Особого журнала Совета министров 3 февраля 1907 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 12. Л. 234).

_тые в ней евреи — ремесленники и торговцы — составляли сплош­ную массу, сквозь которую русскому мелкому хозяйчику действи­тельно трудно было пробиться.

До последних предвоенных лет власть действовала сравнитель­но осторожно по отношению к еврейской буржуазии. Правитель­ство само признавало, что выселить еврейских ремесленников и торговцев из внутренних губерний — значит задеть интересы свя­занного с ними русского населения. Тем не менее с 1912 г. Мини­стерство внутренних дел затеяло такое выселение. С 1913 г. нача­лось и наступление на права евреев в акционерных предприятиях, затрагивавшее крупную буржуазию.

Наибольшее внимание власть уделяла тому, чтобы перекрыть евреям доступ к образованию. Этим преследовались две цели: со­кратить число людей, получавших вместе с образованием право жить во внутренних губерниях, и вообще уменьшить численность «неблагонадежной» еврейской интеллигенции. В 1907—1909 гг. были восстановлены и унифицированы процентные нормы для приема евреев в высшие и средние учебные заведения. В 1911 г. эти нормы были распространены и на сдающих экзамены экс­терном.

Параллельно с «законотворчеством» правительства в стране нагнеталась черносотенная антисемитская истерия, которую вся­чески поддерживали власти. Кульминацией ее стал суд над М. Бейлисом, обвиненным в ритуальном убийстве православного мальчика. Министерства юстиции и внутренних дел добивались осуждения Бейлиса. Его оправдание крестьянами-присяжными стало, по признанию следившего за судом чиновника, «полицей­ской Цусимой, которую никогда не простят».¹⁰³

На Востоке империи власть все больше беспокоил рост нацио­нального движения, развивавшегося под идеями панисламизма и пантюркизма. Это движение по-прежнему выдвигало в первую очередь лозунги возрождения национальной культуры и осущест­вления национально-конфессиональной автономии, а на общерос­сийской арене было близко к либералам. После победы младоту-рецкой революции усилились международные связи российских джадидистских лидеров. Развитие событий, несмотря на преду­преждения местной администрации еще на рубеже века, застигло центральное правительство врасплох.

Только в 1910г. было созвано совещание по борьбе против «та-таро-мусульманского» влияния в Поволжье. Сосредоточившись на борьбе с революционным движением, сетовало совещание, власть не уделила вовремя внимания эволюции в российском мусульман­стве. И вот теперь нужно срочно бороться с «искусственно создава­емой... религиозно-национальной сплоченностью» мусульманских народов России. Для этого совещание предлагало усилить деятель­ность православных миссионеров в Поволжье, не допускать свет­ские предметы в мусульманские конфессиональные школы (тогда, считали его участники, те, кто стремится к светскому образованию,

¹⁰³ См.: Тагер А. С. Царская Россия и дело Бейлиса. М., 1934. С. 280.

пойдут в государственные школы на русском языке). Главную опасность совещание видело в «пантатаризме» — стремлении татап к культурной гегемонии в регионе. Поэтому оно готово было продолжить линию Н. И. Ильминского, распространявшего пра­вославие, и учить крещеных инородцев на родном языке.¹⁰⁴ Но как уже говорилось, совещание по делам инородческой школы в 1911 г. стало сокращать число народов, имеющих право учить­ся на своем языке. Народы Поволжья (кроме татар) в этот список не попадали. И вообще мало о ком российский власти говорили с таким высокомерным пренебрежением, как о «малых» народах Поволжья и Урала, рассматривая их лишь как объект борьбы рус­ского и татарского влияния.

Реализуя рекомендации совещания 1910г., Министерство внут­ренних дел требовало в корне пресекать влияние «культурно враж­дебного нам государства» — Турции ¹⁰⁵ и не допускать к исполне­нию обязанностей муллы людей, учившихся в Турции и Египте. Ре­комендовалось и от выпускников новометодных медресе в самой России требовать удостоверения о «непричастности к религиозно-племенной агитации».¹⁰⁶ Министерство все больше приходило к вы­воду, что «развитие религиозно-национального движения среди русских мусульман», особенно в Поволжье, идет «вразрез с интере­сами нашей государственности».¹⁰⁷ Поэтому в 1914 г. было проведе­но новое совещание по мусульманским делам. Особенно беспокоило власть то, что новометодные школы готовят неблагонадежных мулл, среди которых растут противоправительственные настрое­ния, а большинство татарских газет оппозиционно. Тяга к собст­венной культуре, формулировало совещание главную тревогу вла­сти, ведет к обособлению от русской народности, а потому нужно с осторожностью относиться к пожеланиям, даже когда они касаются чисто конфессиональных дел. Кроме того, часть членов совещания предлагала разделить Оренбургский муфтиат на татарский, баш­кирский и киргизский (казахский), чтобы уничтожить преоблада­ние татар и разобщить мусульманские народы.

Совещание показало, что власть, в общем, растеряна и не мо­жет придумать ничего, кроме мер, которые уже не дали резуль­тата в прошлом. На этом фоне выделялась своим капитулянтством рекомендация не требовать (вопреки всей прежней практике) от мулл знания русского языка. Надеялись, что это уменьшит вообще тягу к светскому образованию, а ведь именно с образованием у мусульман «рушится их прежнее строго консервативное полити­ческое направление».¹⁰⁸ Это было признанием того, что провоз-

¹⁰⁴ Журнал Особого совещания по выработке мер для противодействия тата-ро-мусульманскому влиянию в Приволжском крае. 1910 г. (РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 472. Л. 1—21).

¹⁰⁵ Циркуляр Департамента духовных дел Министерства внутренних дел гу­бернаторам 7 октября 1910 г. (Там же. Д. 469. Л. 9).

¹⁰⁶ Циркуляр Министерства внутренних дел губернаторам 12 декабря 1911 г. (Там же. Д. 566. Л. 38).

¹⁰⁷ А. А. Макаров- В. К. Саблеру. 7 октября 1912 г. (Там же. Д. 573. Л. 18—19).

¹⁰⁸ Журнал совещания по мусульманским делам. 1914 г. (Там же. Д. 576. Л. 115—384).

глашавшийся полтора века путь приобщения к российской госу­дарственности через школу таит в себе опасность — школа приоб­щала, но не к идеям самодержавия.

В Казахстане и Средней Азии центральным вопросам нацио­нальной политики стала после 1906 г. русская крестьянская коло­низация. Имелись в виду две цели — увеличить численность рус­ского населения в регионе и смягчить за счет «свободных» земель края аграрное перенаселение в Европейской России. В конце XIX в. либеральный статистик Ф. А. Щербина, обследуя земле­пользование в Кокчетавском уезде, первым подпадавшим под мас­совую русскую колонизацию, посчитал, что большая часть земель нужна самим казахам. В 1907 г. наспех было проведено новое об­следование. В результате «земельные излишки» казахов выросли со 129 до 1766 тыс. десятин.¹⁰⁹ Переселенческое управление, не стесняясь, признавало: участки для переселения «образовывались в лучших частях уезда», так что скотоводческое хозяйство казахов уже не мйгло там «надеяться на какое бы то ни было обеспечение от полного исчезновения».¹¹⁰

С переходом от кочевого скотоводства к оседлому земледелию казахские степи действительно могли прокормить значительно больше людей, и в них нашлось бы место и для русских крестьян. Но как в Европейской России крестьян стали силой выталкивать из общины, так же и в Казахстане начали насильственно перево­дить скотоводов на оседлость. Местная администрация, лучше знавшая_л как живет степь, предупреждала: массовая экспроприа­ция земли разорит казахов, сначала нужно землеустроить их са­мих, только тогда выяснится, сколько свободной земли на самом деле. На это совещание высших чинов Министерства внутренних дел в 1907 г. ответило с полной откровенностью: землеустраивать сначала казахов дело долгое, кроме того, тогда лучшие земли до­станутся им, а это «обидно для русского крестьянина и не может быть оправдано».¹¹¹

В 1911 г. степной генерал-губернатор Е. О. Шмит признавал: именно «интенсивное заселение киргизских степей крестьянами-переселенцами» вызывает кризис хозяйства казахов и ведет к ан­типравительственным настроениям среди них и к прямому сопро­тивлению, в частности к угону принадлежащего переселенцам скота в Китай.¹¹² Вывод, который делал из этого Шмит, был до­стоин истинно российского генерал-губернатора: заселить пригра­ничную полосу «исключительно русскими», а казахов изгнать в районы, непригодные для земледелия. И практические дела, и планы Шмита Столыпин назвал «не строго законными», но тем не

¹⁰⁹ Представление ГУЗиЗ в Совет министров. 1908 г. (Там же. Ф. 1276. Оп. 4.

Д. 468. Л. 87—90).

¹¹⁰ Главные результаты повторного статистического исследования киргизского хозяйства и землепользования в Кокчетавском уезде Акмолинской области. СПб., 1908 (Там же. Л. 107, 108).

¹¹¹ Журнал совещания о землеустройстве киргиз (Там же. Л. 218—219).

¹¹² Извлечение из всеподданнейшего отчета Степного генерал-губернатора за 1911 г. (Там же. Ф. 821. Оп. 133. Д. 471. Л. 168).

менее посчитал, что «на этой дальней и дикой окраине» вести себя иначе нельзя, «и не нам мешать генерал-губернатору».¹¹³

Более сложно складывалось переселение в Туркестан и Семи-реченскую область. Наиболее благоприятное в смысле климата и почв для русских крестьян Семиречье притягивало стихийных переселенцев. Оно же особенно интересовало и Переселенческое управление. Между тем местному казахскому и киргизскому на­селению самому не хватало поливных земель. Но когда в 1905 г вблизи г. Верный начались волнения стихийных переселенцев Переселенческое управление стало передавать им обработанные и густонаселенные земли. Военное министерство, в ведении которо­го находился Туркестан, хотя и признавало, что увеличить рус­ское население в Семиречье и вообще в Туркестане нужно, но что нельзя же ради этого создавать «острый окраинный „киргизский" вопрос». Не лучше ли временно закрыть край для переселения и хоть немного разобраться в земельных правах местного населе­ния?¹¹⁴ Главное управление землеустройства назвало это «небре­жением к интересам русского народа», «гибельным для русского дела в Туркестане».¹¹⁵

Разбираться в конфликте было поручено специальной ревизии сенатора К. К. Палена. Пален обвинил обе стороны: Переселенче­ское управление — в погоне за внешним успехом, а туркестанские власти — в нежелании пустить в край русских крестьян, более гото­вых сопротивляться самоуправству чиновников, чем запуганное местное население. Пален тоже считал, что «при столкновении ин­тересов русских и киргиз... предпочтение надо отдавать русскому коренному населению». Но он хотел, чтобы в край устремились не «отбросы» сибирского крестьянского переселения, а «сильные пред­ставители русской народности» — частные землевладельцы. Для этого нужно было замедлить темпы колонизации и выяснить грани­цы реально обрабатываемых местным населением земель, чтобы объявить все остальное государственным фондом и продавать но­вым собственникам. Продолжение же прежней политики массового переселения, предупреждал Пален, скоро будет возможно «только под охраной военной силы».¹¹⁶ Насильственный характер ломки всего жизненного уклада населения края отмечал и новый военный министр В. А. Сухомлинов. Но для него это значило только одно: «Раз мы вступили на путь, который может потребовать применения силы, то необходимо, чтобы таковая была в наличности».¹¹⁷

¹¹³ Е. О. Шмит— П. А. Столыпину. 4 июня 1911 г. С резолюцией Столыпина (Там же. Ф. 1276. Оп. 7. Д. 20. Л. 1—3).

¹¹⁴ Представление Военного министерства в Совет министров 25 февраля 1908 г. (Там же. Оп. 4. Д. 428а. Л. 20).

¹¹⁵ Б. А. Васильчиков— П. А. Столыпину. 5 мая 1908 г.; Справка к письму туркестанского генерал-губернатора (Там же. Л. 81, 136).

¹¹⁶ Журнал совещания о переселении и землеустройстве в областях, управля­емых на основании Степного положения, и Особое мнение к нему К. К. Палена (Там же. Оп. 4. Д. 468. Л. 153, 180—182).

¹¹⁷ В. А. Сухомлинов— П. А. Столыпину. 29 октября 1909 г. (Там же. Оп. 5. Д. 14. Л. 62).

Только наместник Кавказа И. И. Воронцов-Дашков пытался проводить политику умеренных реформ и привлекать на свою сто­рону верхи местного общества. Подавив революционные выступле­ния, он представил Николаю II программу дальнейших действий на Кавказе, выражая намерение действовать «без особых приемов ру­сифицирования края, практиковавшихся в последние двадцать пять лет и давших противоположные их цели результаты».¹¹⁸ Глав­ными целями своей программы Воронцов-Дашков назвал прекра­щение зависимых отношений крестьян, предоставление всем зем­левладельцам прав собственников, реформу местного управления и самоуправления, включая создание земских учреждений, развитие начального образования на родном языке, создание в Тифлисе Университета или Политехнического института, русскую колони­зацию.

Почти ничего из этой программы Воронцову-Дашкову выпол­нить не удалось. Противодействие центральных властей и бюро­кратическая волокита помешали ввести на Кавказе земство и от­крыть там хоть одно государственное высшее учебное заведение. Крестьянская реформа, важность которой признавал и Столыпин, наткнулась на претензии грузинских помещиков и казны — соб­ственницы значительной части земель в крае. В результате Ворон­цов-Дашков добился только принятия закона 20 декабря 1912 г. об обязательном выкупе повинностей бывших помещичьих кре­стьян.

Несколько иначе, чем на других окраинах, вел Воронцов-Даш­ков переселенческую политику. Основную цель этой политики — увеличение численности русского крестьянского населения как опоры имперского влияния в крае — он полностью разделял. Поэ­тому он торопил с ирригацией Муганской степи. Там, на зимних пастбищах местных скотоводов, он собирался поселить русских крестьян, чтобы они выращивали хлопок, он рассматривал русские поселения как «надежный оплот в пограничной полосе».¹¹⁹ Точно так же Воронцов-Дашков считал нужным создать русские поселки вдоль закавказских железных дорог. Но он понимал, что свобод­ных земель на Кавказе мало. Их нельзя использовать для нужд столыпинской земельной политики. Русские, которых он сможет разместить на Кавказе, должны прочно закрепиться на выделен­ных землях. А для этого у них уже должна быть привычка к условиям Кавказа. Поэтому лучше всего, считал он, переселять в Закавказье так называемых «иногородних», уже хозяйничавших на арендуемых у казаков землях Северного Кавказа.¹²⁰ Кроме то­го, Воронцов-Дашков понимал, что нельзя отдавать русским пе­реселенцам все казенные земли Закавказья, как это предлагало Главное управление землеустройства. «Это, — подчеркивал он, —

¹¹⁸ Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем генерал-адъ­ютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1907. С. 164.

¹¹⁹ И. И. Воронцов-Дашков—А. В. Кривошеину. 30 июня 1908 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 19. Д. 280. Л. 49—50).

¹²⁰ И. И. Воронцов-Дашков— А. П. Никольскому. 15 января 1911 г. (Там же. Оп. 6. Д. 50. Л. 20—21).

19 Власть и реформы

г

общий запас, и прежде всего для удовлетворения нужды местного населения».¹²¹

Политика Воронцова-Дашкова вызывала злобные нападки чер­носотенцев. Его обвиняли в том, что он мешает широкому притоку русских переселенцев; покровительствует местным национали­стам, особенно армянам, и даже сочувствует революционерам. В большой мере за этим стояло недовольство старого чиновничества чистку которого предпринял Воронцов-Дашков. Увольнение про­воровавшихся и неспособных к делу правые называли изгнанием «лучших русских людей». Они опирались на поддержку Департа­мента полиции, составившего в 1908 г. форменный донос на на­местника. Его обвиняли в «возмутительной податливости» вред­ным влияниям и в подборе сотрудников, создавших «удушливую и губительную для русского дела атмосферу». Наместником, сер­дито выговаривал Департамент полиции, — и в этом-то и была суть дела — «все делалось и делается только для „успокоения", но отнюдь не подавления».¹²² Со своей стороны, кавказские власти не скрывали, что считают сфабрикованным нашумевший суд над партией «Дашнакцутюн».¹²³

У Воронцова-Дашкова сложились напряженные отношения и со Столыпиным. Наместник сопротивлялся попыткам властей умалить права католикоса и усилить их вмешательство в его из­брание, даже если из-за этого турецкие армяне порвут,с Эчмиад-зином.¹²⁴ Кроме того, в Петербурге вообще были недовольны вос­становлением наместничества. Оно ограничивало прямое и часто удивительно некомпетентное вмешательство министерств в кав­казские дела. Воронцову-Дашкову приходилось жаловаться Нико­лаю II на позицию «высшей петербургской администрации, счи­тающей существование Наместничества явлением ненормаль/ным, захватывающим компетенцию и право центрального управле­ния».¹²⁵ А своей дочери он писал о петербургских властях: «Дура­ки они, намаются с Кавказом, ежели я уйду».¹²⁶

В 1910 и 1913 гг. Воронцов-Дашков опубликовал свои доклады Николаю II об управлении Кавказом. В них он выражал уве­ренность, что край «находится накануне прочного успокоения»¹²⁷ и что все национальные и конфессиональные проблемы могут быть «направлены в спокойное русло», если только не «ста­вить лишних заграждений, способных снова создать б,урнь!е пото-

¹²¹ Э. А. Ватаци—И. И. Воронцову-Дашкову. 27 января 1911 г. С пометой Воронцова-Дашкова (Там же. Ф. 919. Оп. 2. Д. 1495. Л. 43а).

¹²² Характеристика общей системы управления Наместничества Кавказского. 31 июля 1908 г. (Там же. Ф. 1284. Оп. 185. 1909 г. Д. 4. Л. 6—11).

¹²³ Доклад Особого отдела по полицейской части Канцелярии Наместника. Октябрь 1909 г. (Там же. Ф. 1276. Оп. 19. Д. 334. Л. 104—105).

¹²⁴ И. И. Воронцов-Дашков—П. А. Столыпину. 12 июня 1908 г. (Там же. Оп. 4. Д. 830. Л. 138—142).

¹²^ Вариант всеподданнейшего доклада И. И. Воронцова-Дашкова 11 февраля 1909 г. (Там же. Ф. 919. Оп. 2. Д. 1220. Л. 48—49, 50—51).

¹²⁶ И. И. Воронцов-Дашков—И. И. Шереметевой. 19 декабря 1908 г. (Там же. Ф. 1088. Оп. 2. Д. 232. Л. 7—8).

¹²⁷ Всеподданнейший отчет за пятилетие управления Кавказом генерал-адъ­ютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1910. С. 4.

_ки»-¹²⁸ Начавшаяся война показала, что надеждам Воронцова-Дашкова не суждено было сбыться.

Накануне первой мировой войны стала заметнее трещина в ве­ковой опоре самодержавия — отношениях государства и право­славной церкви. Николай II не решился пойти навстречу желанию церкви и восстановить патриаршество. И при патриархах москов­ские цари держали церковь в своей крепкой руке. Но соблюдались внешние приличия, не нарушались канонические правила. Отка­зав церкви в созыве Поместного собора и.избрании патриарха, власть поставила церковь в трудное положение. Чем глубже ста­новился кризис веры, чем больше людей отходило от религии, тем опасней становилась для церкви близость к государству, отпуги­вавшая, «вводившая в соблазн» паству, недовольную светской вла­стью. И одновременно — чем слабее чувствовала себя церковь, тем настойчивей требовала она, чтобы государство охраняло ее пози­ции как господствующей и первенствующей, не шло навстречу другим конфессиям. Не получив патриаршества, Синод особенно болезненно реагировал на действия власти, затрагивавшие, по его мнению, интересы церкви. В 1908 г. Столыпин попытался дока­зать Синоду, что, расчищая устарелое законодательство, он этим как раз и защищает «действительные интересы православной цер­кви». Но обер-прокурор Синода П. П. Извольский отказался даже сообщить письмо Столыпина церковным иерархам, поскольку в нем-де «подвергается осуждению неправильное понимание цер­ковью собственной ее пользы».¹²⁹