Власть и реформы при Петре великой 1 страница

Кризис власти в конце XVII в и начало петровских реформ — Се­верная война и эволюция государственного аппарата. — Западные образцы и новый цикл государственных преобразований. — Издержки, реформ. — Новая доктрина самодержавия Петра I У истоков «ре­гулярной» государственности. — Экономическая политика Петра I

Реформы Петра Великого — одно из сложнейших явлений но­вой истории России. Вначале следует сказать о предпосылках пет­ровских реформ, о тех явлениях и событиях, которые привели к началу грандиозных преобразований Петра I.

В конце XVII в. Россия вступила в очередную полосу кризиса, выход из которого был найден как раз на путях петровских пре­образований. Кризис этот был своеобразен, он не был похож на тот, который Россия пережила в первой половине XVII в., не за­трагивал все стороны жизни России, но его проявления были остры и потенциально опасны для общества и государства.

Последние двадцать лет XVII в. оказались сравнительно спо­койными для России. Центральные, наиболее густонаселенные уезды страны избежали обычных для тех времен опустошитель­ных пожаров, страшных неурожаев и эпидемий. Увеличилось на­селение городов, богатели купеческие кланы Москвы и других го­родов, непрерывно росли обороты торговли, как внутренней, так и внешней — через Архангельск и вполне мирную западную гра­ницу со Швецией и Речью Посполитой.¹ Умеренны были налоги и повинности государства. В эти годы росла численность кресть­янского населения, шло непрерывное освоение новых земель, раз­вивались крестьянские промыслы.²

За годы, предшествовавшие петровским реформам, русское крестьянство жило без особых потрясений, что позволило прави­тельству Петра I длительное время вести тяжелую войну, осуще­ствлять реформы и все это — за счет непрерывного усиления на-

¹ Сербина К Н Очерки из социально-экономической истории русского горо­
да Тихвинский посад в XVI—XVIII вв М, Л, 1951, Тарловская В Р Торговля
России периода позднего феодализма (Торговые крестьяне во второй половине
XVII—начале XVIII в) М, 1988, Волков М Я Формирование городской буржу­
азии России XVII—XVIII вв // Города феодальной России Сб статей памяти
Н В Устюгова М, 1966, С 178—206

² Очерки истории СССР Период феодализма XVII в М, 1955 С 57 См
статьи в кн К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв)
М, 1958, Аграрная история Северо-Запада России XVII века Л, 1989, Серби­
на К Н Крестьянская железноделательная промышленность Центральной России
XVI—первой половины XIX в Л, 1978, и др

лотового пресса на крестьянство. Лишь примерно к середине 10-х годов XVIII в. стали заметны черты упадка народного хозяй­ства, усилилось бегство крестьян, увеличились недоимки в сборах налогов. Власти это почувствовали после того, как начала давать сбои тогдашняя налоговая система — подворное обложение, успешно служившее фиску почти 35 лет со времен последней по­дворной переписи 1678 г.³

И тем не менее страна вошла в полосу кризиса. К концу XVII в. стало очевидно все большее отставание России от развитых стран Европы как в объемах промышленного производства, так и в тем­пах промышленного строительства и выпуска промышленной про­дукции. Слабые попытки московских властей основать в Тульском и других подмосковных уездах металлургическое производство не дало необходимого результата: как и раньше, железо приходилось привозить из Швеции и других стран. Россия, нуждавшаяся в ме­талле и многих других товарах, была полностью зависима от ев­ропейского купечества и его флота. Страна не имела выхода к Балтийскому и Черному морям, но и на Каспийском, и на Белом, где России никто не мешал, русское торговое мореплавание и су­достроение было в самом зачаточном состоянии. Именно наличие металла для пушек, ружей и снарядов, как и существование во­енного и торгового флотов, считалось по тем временам главным показателем могущества государства, его способности вести насту­пательную победоносную политику или эффективную оборону. Между тем, несмотря на внешнее благополучие страны, ее руко­водители были серьезно обеспокоены состоянием вооруженных сил, очевидным военным кризисом.

Кризис наметился давно и крайне болезненно бил по амбициям властителей «Третьего Рима». Дело в том, что со времен мало­успешной войны с Турцией (1677—1679 гг.) стало ясно, что рус­ская армия теряет боеспособность и как будто фатально обречена на поражения. Крымские походы 1687 и 1689 гг. это подтвердили, попытки же правительства Софьи что-либо изменить в военном деле к успеху не привели. Петр I и его окружение считали, что Крымские походы покрыли Россию позором из-за бездарности глав­нокомандующего — князя В. В. Голицына. Но пришел 1695 год, и первый Азовский поход самого Петра закончился так же плачевно. Лишь на следующий год, мобилизовав огромные силы, Петру I удалось, да и то с немалыми трудами, взять Азов — второстепен­ную, устаревшую по тем временам турецкую крепость с немного­численным гарнизоном. И наконец, ставшая хронической полоса военных поражений завершилась сокрушительным разгромом под Нарвой осенью 1700 г., когда армия потеряла всю артиллерию, знамена и генералитет, плененный Карлом XII.

Истоки военных «нестроений» крылись в том, что разрушался фундамент, на котором с давних пор стояла армия, — поместная система. Главным источником обеспечения служилых людей XVI—XVII вв. было наделение их на время службы поместьями.

³ Клочков М. В. Население России при Петре Великом по переписям того вре­мени. Т. 1: Переписи дворов и населения (1678—1721 гг.). СПб., 1911.

В течение XVII в. поместье, в силу различных причин, эволюци­онировало в сторону сближения с вотчиной — наследственным владением, что приводило к незаинтересованности помещика слу­жить «с земли», к распаду традиционной системы службы, осно­ванной на иерархии поместных окладов. Одновременно активные раздачи земель московским чинам в провинции приводили к раз­рушению уездного служилого города — военно-служилой органи­зации уездного дворянства, бывшей важным элементом при фор­мировании полков на войне. Неудачны оказались и начатые еще со времен Михаила Федоровича попытки реформировать армию путем устройства «новоманирных» полков по западноевропейско­му типу. В конце XVII в. такие полки составляли большинство ар­мии, но терпели поражение так же, как и дворянская конница. Это неудивительно, ибо основа обеспечения «новоманирных» пол­ков была все та же — поместье, да и в солдаты шли, как правило, обедневшие дети боярские.

Пришли в упадок и привилегированные стрелецкие полки. Размещенные в столице, в особых слободах, стрельцы усердно за­нимались торговлей, что мало способствовало поддержанию их боеспособности. К тому же близость к властям предержащим, стремление последних подкупить и «приласкать» стрельцов — все это в условиях политического и династического кризиса приводило к распространению в стрелецкой среде преторианских настроений, превращало эту наиболее боеспособную часть армии в опасный инструмент политической борьбы.

Таким образом, кризис имел в своей основе серьезные соци­альные проблемы — недееспособной оказалась не только армия, но и вся система служилых чинов, которые, собственно, эту армию и составляли. У Петра I даже не было необходимости разрушать старую чиновную систему — к концу XVII в. она окончательно выродилась и быстро распадалась. Выход из этого социального ту­пика царь видел в кардинальном изменении статуса одних соци­альных групп, ликвидации других, создании третьих. Следствием стала крупномасштабная социальная реформа.

Не менее остро кризис русского общества конца XVII в. про­явился в сфере общественного сознания. Многие люди, привыкшие жить «по старине», были смущены ожесточенной борьбой, которая развернулась во второй половине XVII в. в недрах русской право­славной церкви между сторонниками патриарха Никона и сторон­никами протопопа Аввакума, а потом перекинулась на отношения между Никоном и царем Алексеем Михайловичем. Страшное сло­во «раскол» разделило всех православных на два непримиримых лагеря: никониан и старообрядцев. Церковные диспуты сменялись ссылками, сожжениями на костре идейных противников офици­альной церкви. Эти жестокие меры в отношении вчерашних еди­новерцев, а теперь, по терминологии властей, «раскольников» по­рождали народное религиозное движение старообрядцев, их скры­тое и даже вооруженное сопротивление власти, посягнувшей на священную веру отцов и дедов. Раскол в церкви не был случаен, он отражал общий разброд в сознании русских людей. Это тради­ционное, средневековое сознание дало глубокое трещину. У людей

второй половины XVII в. стало меняться отношение к окружаю­щему миру и многим жизненным ценностям, что особенно заметно по художественной литературе: на смену традиционному герою — тихому праведнику, думающему о Боге, отрицающему суету ми­ра, приходит новый человек — жизнелюбивый, активный, с новы­ми, вполне прозаичными, материальными целями в жизни.⁴ Для многих думающих людей становится очевидно, что выход России из тупика, раздора — в приобщении к плодам европейской куль­туры, а плоды эти и достижения понимались как успехи техники, коммерции, естественных наук. В Москву приезжало все большее число военных, инженеров, мастеров разных профессий. За ними потянулись деятели культуры, прежде всего — церковные деятели из Киева — центра тогдашней православной богословской и лите­ратурной учености. Они несли с собой новые знания, эстетические и философские представления, менявшие старинные традиции русской православной и культурной изоляции. Все это встречало ожесточенное сопротивление консерваторов. Русское общество бурлило в спорах и разногласиях. Этот идейный кризис еще боль­ше обострился, когда разгорелась распря между патриархом Ни­коном и царем Алексеем Михайловичем. В основе борьбы этих двух незаурядных, честолюбивых людей лежал старый серьезный конфликт между светской и духовной властью. Он закончился по­бедой первой: Никон был лишен сана и отправлен в ссылку, но сам факт борьбы двух лидеров был встречен обществом с немалым смущением — подобного скандала ранее не было со времен Ивана Грозного.

Идейный кризис русского общества еще больше обострился в начале 80-х годов XVII в., во время драматических событий 1682 г. Они свидетельствовали, что кризис в России получил еще два новых аспекта — династический и одновременно политиче­ский. Он продолжался довольно долго, до 1689 г., и в немалой сте­пени способствовал расшатыванию некогда незыблемых основ тра­диционного общества и его государственности. Страна вступила в полосу политической борьбы за власть. После смерти царя Федора Алексеевича в апреле 1682 г. группа, сплотившаяся вокруг второй жены царя Алексея Михайловича царицы Натальи Кирилловны из рода Нарышкиных и боярина Артамона Матвеева, совершила, в сущности, дворцовый переворот: на престол возвели Петра I, хо­тя старшим в роду был царевич Иван, сын Алексея от первого бра­ка с Марией Милославской. Ответ «партии» Милославских был страшен: поднятые на бунт стрельцы растерзали Матвеева, брать­ев царицы Натальи и многих других ее сторонников. В результате стрелецкого мятежа установилось двоевластие царей Петра и Ива­на, а фактически власть оказалась в руках волевой, честолюбивой царевны Софьи Алексеевны, приблизившей к себе князя Василия Голицына и Федора Шакловитого. До 1689 г. сохранялось не­устойчивое положение, когда власть находилось у Софьи, но она начала испытывать давление со стороны группировки мужавшего

Демин А. С. Писатель и общество в России XVI—XVII веков. М., 1985.

Петра. Все это сопровождалось интригами при дворе. Нарыв лоп­нул в августе 1689 г., когда заподозривший покушение Петр бе­жал из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь и противо­стояние двух «партий» — Нарышкиных и Милославских — закон­чилось поражением последних. Царевну Софью отправили в монастырь, а ее сподвижники оказались в опале. Этим политиче­ская борьба не завершилась: она отразилась в заговоре И. Цыкле-ра и А. Соковнина в 1697 г., а позже — ив восстании стрельцов

Подавив стрелецкий бунт и жесточайшим образом расправив­шись с побежденными, Петр отказал в доверии правительству сво­его дяди боярина Льва Нарышкина и взял управление страной в собственные руки. С этого момента Петр начинает проводить но­вую кадровую политику, направленную на замену старой прави­тельственной верхушки новыми людьми, на утверждение новых принципов продвижения по службе.

В связи с вышесказанным возникает вопрос о личностном фак­торе в реформах. Раз кризис назрел, то он должен был неизбежно разрешиться, с участием Петра I или без него. «Ветер истории» уже дул в направлении реформ, и мы можем предположить, что без Петра I средства выхода из кризиса, возможно, были бы ины­ми, постепенными и не такими жестокими. И все же влияние лич­ности Петра I, его интеллекта и психологических установок имело огромное значение для реформ. Намерения начать преобразования были обусловлены тем, что царь не только осознавал кризис в по­литической, военной и социальной сфере, но и полностью отрицал старомосковский, традиционный образ жизни. Конечно, истоки этого неприятия не в том, что Петру I были неудобны старые одежды, противен вид бород. Важно, что политическая судьба мо­лодого Петра I складывалась крайне драматично. Начиная с май­ского 1682 г. бунта стрельцов, когда на глазах десятилетнего маль­чика толпа растерзала ближайших его родственников, и до ноч­ного бегства Петра I в Троице-Сергиев монастырь в августе 1689 г. политическая обстановка была враждебна молодому царю. Да и позже, придя к власти, он опасался заговоров и бунтов, и не без оснований. В итоге тот заряд ненависти к боярам, стрельцам, ста­рому укладу жизни, который царь Петр I вынес из своих детских и юношеских лет, стал важным психологическим стимулом в его реформаторской деятельности, способствовал ее радикализации. Так, в истории строительства новой столицы, Санкт-Петербурга, проявилась не только рациональная предусмотрительность царя, стремившегося освоить и закрепить за Россией невские берега, но и максималистское желание начать свою жизнь заново, вдали от традиционной, враждебной ему Москвы. Петербург создавался от­четливо как антипод Москвы, противопоставлялся ей как город, обладавший иными, лучшими, т. е. европейскими чертами. Это крайне важно для понимания реформ.

Поездка за границу (1697—1698 гг.), длительное пребывание в Голландии и Англии — странах, в то время технически очень развитых (а это было решающим критерием в тогдашнем европей­ском понятии культуры), укрепило отвращение Петра I к русской

традиционной жизни. Он считал «старину» не просто опасной и враждебной лично ему, царю Петру I из клана Нарышкиных, но тупиком для России, свидетельством ее очевидного технического, военного, культурного отставания от других европейских стран. Западная же модель жизни во всем ее многообразии — от орудий труда до государственных институтов и мелких черточек быта — стала для него образцом, по которому он переделывал свою стра­ну, беспощадно расправляясь со «стариной».

Важен еще один факт, поясняющий это. Петр I, устраненный от власти в 10 лет, оказался в Преображенском, вдали от Кремля, от той культурной среды, которая сразу и стесняла личность ца­ревича, и воспитывала ее. Он обрел полную свободу, которая сформировала его весьма своевольный нрав. В то же время царь не получил, подобно своему отцу или старшему брату Федору, традиционного православного образования, позволявшего им раз­бираться в сложных вопросах веры, церковной литературы и куль­туры на равных с церковными иерархами. Более того, русский царь оказался совершенно безграмотным человеком, до конца жизни не знавшим правил орфографии и писавшим многие слова по фонетическому принципу. Конечно, дело не в уровне богослов­ской подготовки царя или его грамотности (хотя и это весьма важ­но), а в том, что Петр не усвоил той совокупной системы ценно­стей, которые были присущи традиционной русской культуре, ос­нованной на православии и гордом сознании исключительности православного духа и образа жизни. Наоборот, Петра втянула в себя типично протестантская модель существования в реальном, прагматическом мире конкуренции и личного успеха, который и освящал такой не похожий на православного протестантский Бог. Этой модели жизни Петр во многом и следовал в своей деятель­ности.

Следствиями упрочения этой идеи в петровском (можно ска­зать и шире — в русском) реформаторстве стали, с одной стороны, неизвестная допетровской России открытость общества, готового перенять все самое новое, хорошее (как, впрочем, оказалось на практике — и вполне плохое), а, с другой стороны, — то, что в современной историографии называется «догоняющей моделью» развития. Она подразумевает непрерывную, подчас на пределе сил общества, гонку за наиболее развитыми странами, а также острое, почти эсхатологическое сознание отставания, неминуемо ведуще­го Россию к гибели. Противовесом этому мировосприятию в позд­нейшем времени стала консервативная по сути идея некоей ис­ключительности России, особого «русского пути» в истории.

Еще одно общее наблюдение. Речь идет о роли войны в пет­ровских реформах. Кажется преувеличением широко распростра­ненное утверждение о том, что Северная война отражала «стрем­ление молодой нации к морю» (К. Маркс). На протяжении всего XVII в. шведы не препятствовали русской торговле через захва­ченные ими территории Восточной Прибалтики, да и западное на­правление не было никогда главным для русской торговли, ориен­тированной на Архангельск. Петру с огромным трудом, драконов­скими мерами удушения архангелогородской торговли удалось

повернуть товарные потоки в западном направлении — к Петер­бургу и Риге. Но и потом, до времен Елизаветы и Екатерины II, Петербург как торговый центр и порт требовал постоянных фи­нансовых вливаний и поддержания парниковой, искусственной ат­мосферы исключительных для него льгот и привилегий. То же са­мое можно сказать о русском коммерческом мореплавании: рус­ские торговые корабли до середины XVIII в. были экзотической редкостью в портах Европы, а практически вся торговля велась на иностранных судах, т. е. так же, как при шведах.

Другое дело, что начатая в 1700 г. Северная война действи­тельно преследовала цель возвращения «отчин и дедин» — терри­торий, некогда отобранных шведами у России в начале XVII в. В тех условиях фактор «восстановления справедливости», реваншиз­ма играл важную роль во внешней политике. Кроме того, война не рассматривалась в те времена как несчастье, катастрофа. Тогда была распространена концепция полезности войны, приносившей славу и новые территории государю, чины и ордена генералам, по­двиги и приключения офицерам, трофеи солдатам и престиж го­сударству, военной мощи которого должны были побаиваться со­седи. Война была и средством решить внутренние проблемы, «вы­пустить застоявшуюся кровь» армии. Наконец, война была вызвана и агрессивностью молодого царя, который, как его коро­нованный приятель Август II и коронованный же враг Карл XII, искал войну, «поле» войны, чтобы утвердить себя как государя-воина и, конечно, как победителя. Наконец, эта война отражала характерные для русской политики предшествующего периода геополитические цели России.

Говоря о связи войны и реформ, заметим, что Северная война была стимулятором многих технических, социальных и иных про­цессов. Благодаря острой военной потребности, усугубившейся в результате поражения под Нарвой, процесс реформирования в стране пошел просто стремительно. Это касалось не только разру­шения уже непригодной служилой структуры и других институ­тов, но и создания всего того нового, что в иное, мирное, время создавалось бы десятилетиями. Так, война дала невиданный по си­ле стимул для экономического строительства, русская промыш­ленность была создана исключительно благодаря военным зака­зам, финансировалась казной и полностью ориентировалась на войну.

Еще одна особенность петровских реформ состоит в неясности хронологии преобразований. Дело в том, что точно сказать, когда начались реформы, мы не можем. Условной гранью их начала сле­дует считать рубеж XVII и XVIII вв., а конец приходится на 1725 год, когда, со смертью Петра I, реформы оборвались. Важно отметить, что преобразования в различных сферах начинались разновременно и поэтому надолго растянулись. Это для русского общества оказалось весьма мучительным испытанием. Реформа­торский процесс проходил в «рваном» ритме, реформы не согласо­вывались между собой, и создаваемые элементы новой государ­ственной и социальной структуры долгое время не складывались в единое целое. Лишь к концу петровского царствования стали

видны очертания новой постройки, главные части всей конструк­ции того «регулярного государства» (так впоследствии его назовут историки), которое создавал Петр I.

Эти особенности петровских преобразований привели некото­рых исследователей (прежде всего П. Н. Милюкова) к выводу о том, что не было никакого плана реформ, а была просто суета пси­хопатичного царя, «затыкание» образующихся в ходе тяжелой Се­верной войны «дыр» в экономике и политике,так что Петр I лишь по ошибке назван царем-преобразователем, а на самом деле ре­форма прошла без реформатора.⁵ Разумеется, это крайняя точка зрения, и она страдает односторонностью. Конечно, у Петра I ча­сто не бывало не только плана некоторых конкретных преобразо­ваний, но и достаточно ясного представления обо всех аспектах реформ. И все же следует признать, что при нем в стране про­изошли крайне важные реформы, повлиявшие на все стороны ее жизни, и эти реформы были вполне осмысленны, целенаправлен­ны, а некоторые — очень хорошо обеспечены значительной под­готовительной работой. В немалой степени именно поэтому пре­образования Петра I в конечном счете и достигли своих целей, а созданные в ходе них институты пережили реформатора на два столетия.

Государственные преобразования Петра I отчетливо делятся на два этапа. Первый начинается с конца XVII в. и продолжается до 1711 г. Затем до 1717 г. идут лишь некоторые корректировки в со­зданных в ходе первого этапа институтах, но без кардинального изменения их. С конца 1717—начала 1718 г. наступает второй этап реформ и активность реформаторской деятельности резко возрастает. Преобразования, начатые в сфере государственного аппарата, перебрасываются на другие области жизни русского об­щества, прежде всего — на социальную. И когда в январе 1725 г. Петр Великий умер, масштабы и глубина произведенных им пре­образований были таковы, что, несмотря на желание пришедших после него контрреформаторов вернуться к «старому порядку», это было уже невозможно. Рассмотрим главные черты и особенности первого этапа реформ Петра Великого.

Довольно скоро после нарвского начала Северной войны было признано, что победа в войне не может быть достигнута, как оши­бочно думали поначалу и Петр I, и его окружение, только рефор­мированием армии, созданием новой системы набора солдат, воо­ружения, снабжения и тактики ведения войны, или строительст­вом заводов и фабрик, обеспечивающих армию всем необходимым. Одной из первоочередных проблем реформ — по мере нарастания масштабов войны — стала проблема власти, точнее — совершен­ствования всех механизмов властвования, которые должны были обеспечить не только порядок в стране, но и эффективную работу

⁵ Милюков Л. И. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. 2-е изд. СПб., 1905.

аппарата, а через него — всего государства — на нужды войны. Здесь возникли новые проблемы. Строительство флота, создание новой армии, сама война — все это привело не только к резкому увеличению объемов работы учреждений, но и к расширению и без того уже значительной сферы деятельности государства. Так, например, в 1695—1696 гг. в России впервые появилось довольно сложное адмиралтейское дело. Поначалу им ведал Судный Мос­ковский приказ, для которого это было явно постороннее занятие, и поэтому к 1700 г. возникла потребность передать дела флота вновь созданным специализированным приказам — Адмиралтей­скому и Военно-Морскому: первый ведал материальной основой флота, а второй — кадрами моряков, специалистов, рекрутов для флота. Но создание специализированных учреждений тогда не бы­ло правилом и не знаменовало собой новый подход к реформе аппарата. Так, в 1700 г. вместо двух самостоятельных приказов, Рейтарского и Иноземного, был создан Военный приказ, ведавший делами армии. Но это не привело к централизации в военном управлении: рядом с ним сохранялось еще около десятка учреж­дений, которые тоже занимались проблемами армии.⁶ Очень часто появление нового дела вело не к созданию специализированного приказа, а лишь к передаче его уже существующему приказу, ко­торый руководил массой подобных же дел. Так, Посольский при­каз — внешнеполитическое ведомство — долгое время отвечал за промышленность на том основании, что некогда, при царе Алексее Михайловиче, заводы организовывали иностранцы, находившиеся в компетенции Посольского приказа. Эта практика сохранялась и при Петре I до образования коллегий по делам промышленности. Очевидные, естественные процессы централизации управления, проходившие в конце XVII—начале XVIII в., могли неожиданно прерваться встречным движением — децентрализацией его. В 1699 г. была создана Ратуша, которая стала центральным финан­совым органом, однако значительная часть приказов — таких крупных, как Военный, Адмиралтейский, Земский, продолжала иметь собственные финансы и взимать свои общегосударственные налоги. Одновременно возникали и новые финансовые учрежде­ния, дробившие финансовое ведомство.

Поначалу у Петра I не было цели кардинальным образом ре­формировать всю систему власти или самые важные ее элементы. Он стремился достичь победы в войне с помощью тех учреждений, которые у него были под рукой, образуя, подобно своим предше­ственникам, по мере надобности новые приказы (их стало модно называть с начала XVIII в. «канцелярии») или перераспределяя функции старых.

Но уже первые годы войны показали, что государственная ма­шина не в состоянии справиться с масштабами все возрастающей нагрузки и начинает давать сбои. Схема допетровского государст­венного аппарата была достаточно проста: Боярская дума—прика-

Автократов В Н. Военный приказ: (К истории комплектования и форми­рования войск в России в начале XVIII века) // Полтава К 250-летию Полтавского сражения М., 1959 С. 228—245.

зы—воеводы и органы

ской думы. В литературе ст™о тоадипи ^{КРИЗИС инстит}У^та Бояр-нейшие черты Думы посланий пепип°^{ННЬШ отличать} характер-черт, которые были примечательны лл*^{Д ее} ^ствования от тех од. Речь идет об Усил^иГб_юрократ^Д„₃"о^Нии V^* ^{РЗННИЙ Пер}«-с одной стороны, в увеличении спели?^Ц' ^КОтоР^ая выразилась, ставителей неродовитой ™у7ы₀Твъ£"™1 ™ ^числа W лу преобладания принципа личной р:^Р_г^ОкР^атии' выдвинутых в си-ности, а, с другой стороны - _Вобоа₃о?^{УГИ НЗД п}Р^инЧ^ипом знат-щего судебного института Бояпской л^Г™ ™^{стоянно} Д^ейс™ую-Действительно, процесс бюшкпати^ ~ ^РаспР^авной палаты.? шедший в России XVII в _KOSf«R ^Ц™ Управления, активно лишь коснулся - к концу ХУЛ в Бо^пг^ЯР"^{СК0Й думы}' ^{но им}енно одолеть свою аморфность и приобрести -^{ДУМе не} У^{далось п}Ре-структурные, ДелопроизводстЕые фоЕ^Иот^{ВЫС ю}Р^{вдически}^ дение от группы приглашенных на cnZ^P ' ^0Тличающие учреж-них» людей. Это позволило В И Сеогеа^{ЩаНИе К МОнарх}У ^<<ближ" обще никакой Боярской думы не быж>*^{У yTBe}P^^aTb- что во-

Было несколько причин кпичигя _м ^

Боярской думы. Возможно, Sa из "^ВДу^Щей ликвидации

заключалась в том, что в России благолап ^КШС ^^{и па}Р^аД°^кс^ьно,

так и не сложилась аристократая??а п^{Я CBOeo6}P^a3™ ее истории

ростки ее уничтожали сначала татао?ки^Р°^{ТЯЖеНИИ МНОГИХ веков}

бииственных распрях князья - ипеЙ»*™^{1 П}°^Т°^{М В братОу}"

цари. Как известно, упрочение koSI " ^{СОседи и}' «^аконец,

сопровождалось рег^л^ым и поЗ_ВНк^°" ^ВЛа5™ ^{В ЕврОПе не}

ванной знати, а практика постоянных цеь ^{истреблени}ем титуло-