Основные этапы развития национальной политики в СССР и современной России Кирилл фото

 

 

Целе­направленное формирование «новой исторической общности» советского народа, общности прежде всего гражданской.

Идея «советского народа» впервые прозвучала в выступлении Н. С. Хру­щева на XXII съезде КПСС, известный ленинский тезис о «стирании национальных различий» и о «слиянии наций» его последователи стремились претворить в жизнь значительно раньше.

В числе основных признаков советского народа фигурируют следующие:

· «тер­риториально экономическое единство многонационального социалистического об­щества— единый народно-хозяйственный комплекс страны;

· однотипная социаль­но-классовая структура советского общества;

· политическое единство, олицетворя­емое социалистической федерацией и единой политической системой;

· общие черты духовного облика советских людей всех национальностей, играющие определяющую роль в растущем многообразии национальных форм социалистической государствен­ности; широкое распространение языка межнационального общения.

Н. и И. Чебоксаровы, «позволяют рассматривать советский народ как высший тип многонациональной исторической общности», в основе которой, по мнению авторов, лежит «нерушимый союз рабочего класса, крестьянства и интеллигенции при ведущей роли рабочего класса», а также общие нормы социалистической морали, большая тяга к знаниям, патриотизм и ин­тернационализм^.

Важные исторические вехи государственной национальной политики советского периода.

Декларация прав народов России от 2 ноября 1917 года провозгласила равен­ство и суверенность российских народов, их право на свободное самоопределение вплоть до отделения и создания самостоятельного государства, отмену националь­ных и национально-религиозных привилегий и ограничений, свободное развитие населяющих страну национальных меньшинств и этнографических групп.

янв. 1918 г. Декларации «прав трудящегося и эксплуатируемого народа» было записано, что «Советская Россий­ская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик»: сопряжение федерализма с национальностью как будто исклю­чало «ненациональные территории» из области федеративных отношений.

Право распространялось на трудовые массы каждой конкрет­ной нации²⁴.

По мере побед Красной Армии в ходе гражданской войны советская власть утверждалась в большинстве регионов бывшей Российской империи, на территории которой к 1921 году кроме РСФСР оформились еще пять республик: УССР (январь 1918 г.), БССР(яьварь 1919 г.), АзССР (апрель 1920 г.), АрмССР (ноябрь 1920 г.) и ГССР (февраль 1921 г.), причем последние три в конце 1922 года объединились в Закавказскую социалистическую федеративную советскую республику. Кроме того, в Средней Азии существовали образованные в 1920 г. Бухарская и Хорезмская рес­публики (заметим, названные по географическому расположению, а не этнониму титульной национальности, которой в этом регионе просто не существовало), пре­образованные через год в социалистические.

Первая Конституция СССР 1924 года подтвердила добровольность вхождения в Союз и право выхода из него.

В ходе гражданской войны признание большевиками равенства всех народов и права их на самоопределение не могло не привлечь на их сторону «не­русские» народы России своим выгодным отличием от традиционной идеи «единой и неделимой России».

Национальные движения бывших окраин Империи в тот период еще не смогли стать полноценной «государствообразующей» силой, особенно учи­тывая тот факт, что большинство «нерусских» народов не имели вообще опыта государственности или утратили его за давностью времени, поэтому ориентация на Москву была вполне естественной и оправданной.

Практически все вожди «трудящегося и эксплуатируемого народа» в большинстве своем состояли членами той же партии (РКПб), что и москов­ские руководители, и поэтому партийная дисциплина в большей степени, чем реаль­ное давление Москвы, понуждала их принять к выполнению решение Политбюро РКПб от 10 августа 1922 г. об объединении советских республик.

Конституционное право на национальное самоопределение стимулировало провозглашение и вхождение в Союз в течение 1924-1936 гг. ряда новых авто­номных республик, в частности, Казахстана и Киргизии, которые получили статус союзных лишь по Конституции 1936 года. В этот же период были образованы и Узбекская, Туркменская и Таджикская ССР, границы которых лишь весьма услов­но соответствовали расселению народов Средней Азии, живших в этот период пре­имущественно смешанно в немногочисленных оазисах и вдоль двух крупнейших рек региона: Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи.

Конституция СССР 1936 года зафиксировала 11 союзных республик, в которые вошли 22 автономные республики и 8 автономных областей и округов. В 1940 г. к ним присоединились на правах союзных Латвия, Литва, Эстония и Молдавия. Ос­новной закон СССР 1936 года вновь подчеркнул добровольный характер единства «равноправных социалистических республик» в рамках СССР, провозгласил равен­ство граждан независимо от национальности и рас, подтвердил, что любое прямое или косвенное нарушение прав трудящихся по национальному признаку, карается законом.

В общих чертах те же положения воспроизвела и Конституция 1977 года, по которой «семья народов» была обустроена следующим образом: 15 союзных респуб­лик, 20 автономных республик, 8 автономных областей и 10 национальных округов. Итого 53 национально-территориальных образования.

И эта, последняя по времени, советская Конституция воспроизвела в полном объеме все недостатки предыдущих:

во-первых, при формальном признании равенства народы ранжировались по уровню суверенитета, ибо объем властных полномочий союзной республики был несопоставим с правами автономной республики, не говоря уже об автономных областях и округах;

во-вторых, включенный в Основной закон тезис об ограниченности суверени­тета союзных республик по сути своей сводил «на нет» все декларации касательно права на самоопределение, вплоть до отделения;

в-третьих, само право выхода из СССР лишь провозглашалось, однако его условия никак не фиксировались, что косвенно указывало на абсолютную эфемер­ность любой реальной попытки суверенизации (не случайно поэтому, что устремле­ние прибалтийских народов в русло независимости уже в «перестроечные» време­на было на первых порах достаточно жестко пресечено).

Сталинские депортации целых народов —лучший пример абсолютной декла­ративности всех внешне прогрессивных конституционных положений. Насильст­венное перемещение людей по этническому признаку началось во второй половине 30-х гг. (корейцы, поляки, немцы) и закончилось в начале 50-х гг. выселением из Закавказья остатков «враждебных элементов».

Отправка 15 тысяч польских и немецких семей в 1936 г. с Украины в Казахстан осуществлялась на основе постановления СНК СССР об их политической неблаго­надежности, выселение корейцев с Дальнего Востока оправдывалось целью «пресе­чения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край»²⁵ Депорта­ции конца 30-х гг. немцев из западных областей Украины, ингерманландцев из Ленинградской области были продиктованы желанием удалить из прифронтовой зоны потенциальной «пятой колонны», такую же подоплеку имели и этнические чистки периода 1941-45 гг.

Первой их жертвой в конце 1943 года стали 26 тыс. калмыцких семей. За ними последовали чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, болгары, греки и немцы (автономная республика Немцев Поволжья была расформирована, а немцы отселены по указу Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года). В общей сложности в этот период в Среднюю Азию, Казахстан и Сибирь было депортировано около 1 миллиона чел.

Режим спецпереселенцев стал смягчаться только в 1954—55 гг., однако спецпо­селения и соответствующий статус их обитателей был ликвидирован лишь после XX съезда КПСС, однако им не было возвращено конфискованное имущество, запрещалось возвращаться в прежние места жительства²⁶. Это ограничение было снято в 1957 году, однако коснулось лишь северокавказских народов и калмыков. Лишь в 1972 г. были реабилитированы немцы, греки, болгары и армяне, крымским татарам пришлось ждать до середины 80-х гг.

Ввиду сопротивления властей Грузии, не дождались восстановления своих прав турки-месхетинцы и курды. Им не помогло даже постановление Кабинета Мини­стров СССР 1991 г.²⁷.

 

По данным переписи 1989 г. население РФ составляет 147.021.869 чел., из них 119.865.946 чел. (81,5%) русские. 108 млн. чел. (73,5%) живут вне национально-тер­риториальных субъектов РФ.

Наиболее крупными этническими группами, проживающими на территории России (свыше 1 млн. чел.) кроме русских являются татары (5.522 тыс. чел.), украин­цы (4.362 тыс. чел.), чуваши (1.773 тыс. чел.), башкиры (1.345 тыс. чел.), белорусы (1.206 тыс. чел.), мордва (1.072 тыс. чел.), что в совокупности составляет 91,8% насе­ления Российской Федерации.

Следующую группу по численности (от 300 до 1.000 тыс. чел.) составляют еще 15 народов России: чеченцы, немцы, удмурты, марийцы, казахи, аварцы, евреи, армяне, буряты, осетины, кабардинцы, якуты, даргинцы, коми, азербайджанцы.

На третьем месте по численности (от 100 до 300 тыс. чел.) такие этнические группы как кумыки, лезгины, ингуши, тувинцы, молдаване, калмыки, цыгане, кара­чаевцы, коми-пермяки, грузины, узбеки, карелы, адыгейцы, корейцы, лакцы. 31 этническая группа включает 10 до 100 тыс. чел.; 21 — менее 10 тыс. чел.

86 этнических групп лишены на территории России каких-либо форм политиче­ских образований: в их числе те, которые имеют государственность в постсоветском пространстве (украинцы, белорусы, казахи и др.) или за пределами его (немцы, корейцы, греки и др.) Но есть большая группа народов России, которые вообще нигде не имеют своей государственности (цыгане, курды, ассирийцы), в их числе и коренные народы РФ — малочисленные народы Крайнего Севера³².

Таким образом, этнические неравенства на пересечении этнического простран­ства РТ с политическим, формируя внутреннюю стратификацию, продолжают со­храняться как фактор латентной конфликтогенности.

Россия как федеративное государство. Россия — единственное федеративное государство из числа образовавшихся после распада СССР. В других государствах (Украина, Грузия, Азербайджан, Молдавия) автономии не стали субъектами, форми­рующими государственность и рассматриваются в контексте национальных меньшин­ств³³, что во всех четырех случаях обусловило переход скрытой конфликтогенности в открытую, а в Грузии, Азербайджане и Молдавии привело к силовым действиям и кровопролитию.

Кроме того, Россию (в отличие, в частности, от Эстонии, Латвии, Казахстана) отличает существенное преобладание титульного народа не только в целом по Фе­дерации, но и в большинстве регионов, включая республики, входящие в ее состав. Русские являются не только титульным народом, но и национальным большинст­вом как в правовом, так и в численном отношении, превышая три четверти населе­ния государства.

В других постсоветских государствах соотношение населения далеко не всюду складывается «в пользу» титульного народа. Так, в Казахстане по данным переписи 1989 г. казахов — 39,7%, в Латвии латышей — 52,0%, в Киргизии киргизов — 52,4%, в Эстонии эстонцев — 61,5%, в Таджикистане таджиков — 62,3%. Доля титульно­го народа в составе населения страны выше, чем в России, только в Азербайджане (82,7%) и в Армении (93,3%) — после этнических «чисток», связанных с карабахским конфликтом, они стали практически мононациональными.

В национально-территориальных субъектах РФ живет около 26 млн. чел., из которых титульные народы составляют всего 10 млн. чел., т. е. 38,5% всего населения. Кроме того, менее 55% общей численности титульных народов проживает в границах своих образований.

Уже этих данных достаточно, чтобы понять, что федеративное устройство РФ лишь весьма приблизительно отражает реальное расселение народов России. Если исходить из двух критериев — большинства представителей титульной национально­сти в границах своей автономии и проживания большинства представителей титуль­ной национальности в пределах своего образования, то этому принципу расселения будут соответствовать согласно переписи 1989 года³⁴:

Дагестан (доля «титульных» народов 75,1%, доля проживающих в субъекте РФ по отношению к общей численности титульного(ых) народов — 77,4%);

Чечня (соответственно 70,7% и 80,6%);

Кабардино-Балкария (соответственно 57,6% и 93,5%);

Северная Осетия (соответственно 53,0% и 83,2%);

Тува (соответственно 64,3% и 96,3%);

Чувашия (соответственно 67,8% и 51,1%), т. е. шесть национально-территори­альных образований из тридцати одного³⁵.

Иными словами, национально-территориальные субъекты существуют на тер­риториях со смешанным населением: так, в частности, карелов в Карелии —только

10,0%, в Хакассии хакассов 11,3%, в Башкортостане, где республиканская консти­туция закрепляет право на самоопределение лишь титульного народа, башкир — 21,9%, в то время как национальных меньшинств (в правовом значении) в 3,5 раза больше (в том числе более чем миллионное татарское население). В общей сложно­сти в 17 национальных образованиях России доля титульного(ых) народа(ов) не достигает даже одной трети населения данного региона.

Таким образом, как этнодемографическая структура населения России (особен­но в условиях этнической мобилизации), так и федеративное устройство РФ сами по себе являются немаловажным конфликтогенным фактором.

Реальную и потенциальную напряженность во взаимоотношениях Центра и национально-территориальных субъектов РФ усугубляют, в частности, политико-правовой фактор.

В период с лета 1990 года до зимы 1991 года на протяжении немногим более полугода после принятия РСФСР Декларации о государственном суверенитете, практически все российские автономии также приняли аналогичные документы, включающие в ряде случаев и требования о верховенстве и приоритете республикан­ского законодательства над российским, таким образом, объявив в одностороннем порядке о своем суверенитете в юридическом смысле этого слова.

Федеративный договор, подписанный в марте 1992 года всеми субъектами РФ установил определенные преимущества за республиками в части налогообложения, налоговых сборов, режима чрезвычайного положения, права собственности на при­родные ресурсы, расположенные на их территории.

Конституция РФ 1993 года провозгласила равноправие всех субъектов РФ (все­го их — 89: 21 республика, 6 краев, 49 областей, 2 города федерального значения, 1 автономная область и 10 автономных округов) в их отношениях с федеральным центром. Установлено три модели конституционного устройства: административ­но-территориальная (края, области и города федерального значения), национально-территориальная (автономная область и автономные округа) и национально-госу­дарственная (республики в составе РФ). Последняя модель и создала определенную правовую коллизию («государство в государстве»), которая позволяет весьма гиб­ко трактовать соотношение республиканских и федеральной конституций, несмотря на то, что все субъекты «находятся» в составе Федерации, а не «образуют» ее³⁶.

«Асимметричный» характер российского федерализма приводит к тому, что территориальные (так называемые «русские») субъекты РФ, с одной стороны, и национально-государственные субъекты РФ, с другой, в действительности не рав­ноправны, так как обладают различным уровнем властных полномочий (наличие или отсутствие региональных конституций) и распорядительных функций. Даже если не оценивать эффективность «асимметричного» федерализма, нельзя не заме­тить, что подобная «асимметрия» должна быть тщательно прописана и законода­тельно закреплена.

Действительно, в конституциях всех республик, за исключением Ингушетии, Калмыкии и Северной Осетии установлено, что они являются суверенными государ­ствами, что противоречит ст. 5 Конституции РФ, ибо в ней отсутствует упоминание о государственном суверенитете республик. Именно это положение ставит в нерав­ное положение административно-территориальные субъекты Федерации, нарушая тем самым один из основополагающих принципов федеративного устройства РФ — принцип равноправия, закрепленный в ч. 4 ст. 5 Конституции РФ.

А. Р. Аклаев" выделяет четыре типа моделей конституций республик, по кото­рым они рассматривают свое пребывание в составе РФ.

Договорная основа отношений. Так, из ст. 61 Конституции республики Татар­стан следует, что Республика рассматривает себя как «суверенное государство, субъ­ект международного права» и устанавливает ассоциированные отношения с РФ «на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения». Аналогично определяется государственно-правовой статус в Конституции Башкор­тостана (ст. 70). Совершенно очевидно, что эти республики, во всяком случае, исхо­дя из их собственных конституций, находятся с Россией в конфедеративных отноше­ниях, что нарушает Основный Закон РФ.

Признание Федеративного договора как основы отношений, но с сохранением за республикой права на выход из состава РФ. Так, в частности, в Конституции Республики Тыва в ст. 1 указывается, что Тыва «имеет право на самоопределение и выход из состава Российской Федерации».

Признание Федеративного договора как основы отношений, но одновременно с этим — провозглашение верховенства законов республики на ее территории. Так, в частности, в ст. 7 Конституции Республики Саха (Якутия) установлено, что Консти­туция республики «обладает верховенством на территории республики, и ее нормы имеют прямое действие». Аналогичная правовая норма зафиксирована в ст. 15 Кон­ституции Республики Башкортостан, в ст. 11 Конституции Республики Тыва, в ст. 1 Конституции Республики Дагестан, в ст. 7 Конституции Республики Коми.

Полное соответствие нормам Конституции РФ принято в Конституциях Рес­публики Северная Осетия-Алания, Калмыкия, Ингушетия.

Указанные несоответствия не могут не дестабилизировать не только правовое, но и политическое пространство Российской Федерации, которое на уровне соотно­шения с этническим пространством может быть обозначено как этнополитическое (национальные республики РФ).

По степени напряженности, на наш взгляд, возможно выделение 4 групп респуб­лик, входящих в состав РФ.

1. Отсутствие напряженности. В эту группу входят, прежде всего, православные республики финно-угорских народов (Карелия, Коми, Марий Эл, Мордовия, Удмур­тия), которые отличаются:

а) малочисленностью титульных этносов (до 30%) за исключением Мордовии;

б) длительностью совместного проживания с русским народом (вошли в состав
России в 16-17 вв.);

в) вытеснением языка титульных народов на периферию социальной жизни
(основным языком повседневного общения является русский);

г) занятостью представителей титульных этносов преимущественно в сельском
хозяйстве.

Учреждение в феврале 1992 года Ассоциации финно-угорских народов, при­званной создать предпосылки «для формирования финно-угорского социально-экономического, культурного и информационного пространства»³⁸ и «признания политического статуса за этими народами»³⁹, организованное местными элитами, не встретило отклика у представителей титульных народов, но было использовано для давления на Центр с целью получения максимума экономических льгот.

К этой группе республик примыкает Чувашия, где на фоне доминирования титульного народа (67,8%) тем не менее, этнополитический процесс носит сходный с финно-угорскими республиками характер в силу размытости национального само­сознания экономически активного населения, что косвенно подтверждается избра­нием на пост президента бывшего министра юстиции РФ Н. Федорова, предвыбор­ная платформа которого строилась на утверждении общегуманистических и граж­данских ценностей.

2. Фоновая напряженность. К этой группе республик можно отнести южно-
сибирские республики (Бурятию, Туву, Якутию) и Калмыкию, которые отличаются:

а) сохранением в социальной жизни родоплеменных (клановых) форм;

б) доминированием этно-экологических проблем (разрушение природной среды);

в) русской по кадровому составу промышленностью;

г) маргинализацией части представителей титульных народов.

Стрем пение к повышению политического статуса, закрепленное, в частности, в Конституциях Саха (Якутии) и Тывы направлено на обеспечение этно-региональ-ных экономических интересов (экономическая самостоятельность). Собственно на­циональное возрождение на фоне высокой степени аккультурации не встречает особого отклика у местного населения (так, например, на 250 тысяч бурятов основ­ное национальное движение — Бурят-Монгольская народная партия насчитывает всего 100 членов)⁴⁰.

3. Потенциальная напряженность. Эту группу республик представляют прежде
всего Татарстан и Башкортостан, которые отличаются:

а) исторической памятью народа об имевшейся в прошлом государственности;

б) развитостью этнонациональных радикальных движений (ТОЦ, Республи-
канская партия Татарстана, башкирское движение «Урал»)⁴¹;

в) административно-территориальными границами, не совпадающими с реаль-
ным расселением этнических групп;

г) внутриэтническими противоречиями, существующими между казанскими
и уфимскими татарами.

Наиболее яркой тенденцией этнополитического процесса является стремление официальных элит, которое поддерживается национальными движениями, макси­мально повысить политический статус республик в составе Федерации. Радикальная часть национальных движений ориентирована на перспективу сецессии, которой препятствует как не доминирующая численность титульных народов (в Татарста­не — 48,5% татар и 43,3%русских; в Башкирии — 21,9% башкир), так и компромис­сная политика республиканского руководства, избегающего прямой конфронтации с федеральным центром.

4. Открытая напряженность и конфликт. В эту группу республик входят северо-
кавказские республики РФ (Северная Осетия, Дагестан, Чечня, Ингушетия, Кабар-
дино-Балкария, Карачаево-Черкессия, Адыгея).

Этнополитический процесс в регионе определяется рядом факторов, о которых уже подробно говорилось ранее. Напомним наиболее существенные из них:

а) геополитическое значение Кавказа в целом и, в частности, Северного Кав-
каза;

б) территориальная чересполосица расселения северокавказских народов;

в) наличие единого «горского менталитета», который косвенно проявился в
создании транснационального движения — Конфедерации народов Кавказа;

г) история вхождения Северного Кавказа в состав России (кавказская война
XIX в.).

По мнению Г. С. Денисовой⁴², основным содержанием этнополитического про­цесса в регионе является нарастание этнизации в государственном строительстве, что наиболее остро проявляется в республиках с одним титульным народом — Чеч­не, Ингушетии, Северной Осетии и Адыгее. Конфликтогенность ситуации усиливает нерешенность важнейших для полноценного функционирования этничности проб­лем — восстановления прав на историческую родину м воссоединения в единое целое «разорванных» частей этнической группы (адыги, ногайцы, осетины). Деста­билизирующим фактором для этого региона является и нерешенность как политиче­ского статуса Чечни, так и осетино-ингушских территориальных претензий⁴³.

Таким образом, соотношение этнического и политического пространства РФ несет в себе латентную конфликтогенность, которая обусловлена как неопределен­ностью политико-правового статуса национально-государственных субъектов РФ, так и усилением этнонациональных процессов в ряде российских республик, преж­де всего северо-кавказского

 

 

27. Планирование социального развития: теория, методология, организация.

 

Стр.275-279

 

 

28. Политика как объект социологического анализа.

 

Стр 218-223.

 

 

29. Политическая система современного общества: понятие, элементы и функции (Кирилл)

 

 

30. Понятие «раса». Современные формы расизма. Неорасизм.

 

Сеществует несколько вариантов понимания понятия раса. Научный – рассматриваются генотипические и фенотипческие признаки: раса выделяется на основе нескольких биологических признаков, но. Политический и Обиходный(выделяется один внешний признак, по которому происходит дискриминация, и на основе этого признака выстраивается иерархия рас.).

 

Расса – это комплекс признаков.

Расизм поставил расу в иерархию,

Расизм – это использование одного социально-выработанного признака расы.

 

Расизм делится на классический и культурный.

Классический – дискриминация по цвету кожи, разрезу глаз.

Культурный(неорасизм) – дискриминация по культурному признаку.

 

Расизм образовался в следствии миграционных потоков. Новый расизм атрибутирован не биологическими, а культурными отличиями.

 

Классического расизма не может быть много)

 

Культурный расизм(диффиренциалистский)- изощрённая форма расизма, о том что проблемы людей современного общества из за смещения с другими культурами и расами.

 

Расизм- это смещение одних с другими, а решение – это изгнание. Т.о происходит соотношение расизма и национализма.

 

31. Понятие «средний класс», его критерии и проблема формирования в российском (Кирилл)

 

32. Понятие гендера в современной социологии.

 

План ответа:

1. Категория «гендер» - возникновение дисскуссии.

2. Методология исследования в рамках соц наук

· Биологическая и социальная обусловленность феномена «гендера»

· Гендерная проблематика в социальной антропологии. Гендер как культурно заданный коррелят пола. Гандер и самоидентификация.

· «Гендерный дисплей» И. Гофмана

· идей М. Фуко

3. Методы (биографический, анализ дискурса, содержаржательный анализ: наблюдений, визуального материала)

 

1. Еще задолго до начала бурной дискуссии вокруг «гендера» в 1970-х, гендерная проблематика присутствовала в научном дискурсе: в социальной и культурной антропологии коллониального периода, в отечественной этнографической традиции – в очерках и монографиях, посвященных отдельным народам. Ведь антропология – это, по определению Бронислава Малиновского, «наука о том, как мужчина обнимает женщину» со всеми вытекающими из этого описаниями кросскультурной вариативности представлений о «мужественности мужчин и женственности женщин» [Мур]. Параллельно антропологии данная проблематика динамично развивалась в психологии, социологии, исторических науках (археология), - т.е. в рамках традиционно академических социальных и гуманитарных дисциплин. В США в рамках ethnic studies и black studies, проводимых знаменитой Чикагской школой, начался процесс институонализации гендерных исследований, постепенно возникли женские исследования. Они и породили бурную междисциплинарную дискуссию о концепции гендера в конце 1960 – 1970-х годов.

2. В социальной антропологии категория гендер играла и играет особую роль.

Долгое время антропологические гипотезы, объясняющие паттерны разделения труда между мужчиной и женщиной были основаны на теории биологического детерминизма (эссенциализма). Уже в начале 20-х годов XX века в культурной антропологии обозначилась проблема соотношения биологического и социального. Представления о «естественности» социальных различии между мужчинами и женщинами были поколеблены. Категорией гендер стали определяться культурные и социальные характеристики мужчины и женщины. Социальные антропологи разделяют понятия гендера и половой принадлежности, поскольку, хотя между ними и существует определенная связь, они нетождественны.

В 1980-х проявилась тенденция к другой крайности, исследователи стали отрицать наличие причинной зависимости мужской и женской анатомией и определенными общественными ролями. Мужское и женское конструируется во взаимодействии: субъект усваивает, воспроизводит гендерные правила и отношения, также создает новые Но нельзя не учитывать, что биологический пол, в известной степени, определяет в какую систему отношений попадет индивид.

 

В большинстве антропологических гендерных теорий понятие гендер основывается на культурно обусловленном поведении, в том числе и ролевом поведении. Большое влияние здесь оказал социально-конструктивисткий подход: в первую очередь теории И. Гофмана, П. Бергера и Т. Лукмана.

Исходя из данной теории конструирование стратегий гендерного поведения происходит на двух уровнях: с одной стороны, на субъективном, социально конструируются ситуативно, здесь и сейчас; с другой стороны, индивид воспроизводит усвоенное в культуре. Индивид воспроизводит гендерные паттерны на уровне социальных взаимодействий. Специалисты в области антропологии и психологии указывают, что гендерные паттерны, воспроизводимые индивидом в поведении и мировоззрении, являются этнически окрашенными, представляя собой элементы соционормативной культуры этноса. Еще М. Мид считала, что хотя в каждой культуре мужские и женские роли институционализированы, не существует кросскультурных ролевых закреплений, характерных для всех обществ. Противопоставление маскулинный – фемининный, его закрепление осуществляется через традиции и обряды, нормы и предписания.

В американской и европейской антропологических школах гендерная проблематика развивается в рамках самостоятельной субдисциплины (гендерная антропология). В рамках антропологического дискурса необходимо было создать отдельную дисциплину, которая занималась бы изучением гендерной стратификации, стереотипов и ролей, гедерно обусловленных практик, предоставляемых человеку его группой. Гендерные исследования в культурной антропологии в настоящее время направлены на изучение: закономерностей дифференциации женских и мужских социальных ролей, формирования стереотипов маскулинности и фемининности, культурных паттернов поведения, гендерной идентичности.

Маргарет Мид в своей книге «Пол и темперамент» обращается к стереотипам («социальным установкам») маскулинности и фемининности как к социальным конструктам [Mead]. Она, первой из антропологов, подкрепила идею о социальной сконструированности гендерных отношений этнографическим материалом.

Мид писала: «Мы вынуждены заключить, что человеческая природа почти невероятно пластична, аккуратно и контрастно реагируя на различные социальные условия. Различия между индивидуумами, членами разных культур, как и различия между индивидуумами внутри одной культуры, почти полностью сводятся к вариативности в условиях их жизни, особенно в раннем детстве, причем форма, в которой реализуются эти условия, детерминирована культурой. Именно таковы стандартизированные различия между полами: они являются порождениями культуры, требованиями которой учится соответствовать каждое поколение мужчин и женщин» [Кон, 1988].

Антропологи уделяли внимание именно исследованию взаимодействия биокультурных факторов в его сексуальном и гендерном изображении. Социальная антропология утверждает, что биологический пол не может детерминировать гендер, но он безусловно обуславливает гендер частично. Поэтому в моем исследовании я понимаю гендер как культурный конструкт ролей и статусов, базирующийся на основе биологического, обусловленный так же социально.