Антирелигиозная политика советской власти в 1920

Государственная религиозная политика в СССР, несмотря на сохранение своей атеистической основы, претерпела серьезные модификации, а гонения на верующих в годы советской власти, как и в древнеримской истории, приобретали волнообразный характер. До конца 1920-х гг. острие антирелигиозных гонений было направлено главным образом на православную Церковь, которую отказывались признавать единой централизованной организацией под предлогом ее контрреволюционности. Одновременно ряду религиозных течений, особенно из числа преследовавшихся при царском режиме, предоставлялись немалые льготы.

Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 т. «Об изъятии церковных ценностей» дал толчок масштабной кампании по разграблению храмов и монастырей и по уничтожению духовенства, руководство которой осуществлял Л.Троцкий. Центр тяжести антицерковной деятельности в государстве переместился с компетенции органов юстиции в ЦК партии на органы госбезопасности.

Ленин и Политбюро ожидали, что изъятие церковных ценностей, с одной стороны, обогатит советское государство на несколько сот миллионов золотых рублей, а с другой — нанесет Церкви такой удар, от которого она уже не сможет оправиться. «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий»,— писал Ленин в марте 1922 г. Надежды большевиков на серьезное пополнение казны, несмотря на размах изъятий, не оправдались. В Москве было собрано церковных ценностей на сумму не более 2 млн золотых рублей, а всего по стране эта сумма составила лишь 4,5 млн золотых рублей.

Часть церковной утвари, имевшей историко-художественную ценность, была утрачена, уцелевшие образцы поступили в особый фонд, из которого они в дальнейшем изымались для продажи за границей. Учетом высокоценных предметов занималась специальная комиссия Совнаркома. Частично предметы передавались на хранение в центральные и местные музеи либо помещались в Гохран.

Разграбление храмов сопровождалось антиправительственными волнениями верующих, что дало властям повод для начала репрессий против православного духовенства. Исказив сведения о фактических участниках волнений в защиту Церкви, охвативших широкие слои населения, коммунистическая власть распространила стереотип «церковной белогвардейщины» и «черносотенного духовенства», заслонивший подлинную картину национальной драмы. В 1922 г. по обвинениям, выдвинутым в связи с конфискацией церковных ценностей, расстреляны 2691 священнослужитель, 1962 монаха, 3447 монахинь и послушниц, а общее число жертв судебных и внесудебных расправ над духовенством достигло 15 тыс. человек.

Действительно, в силу исторических условий Церковь не могла быть союзницей нового строя. Вместе с тем церковное руководство в лице патриарха Тихона (Белавина) не поддержало и белое движение, выступая за прекращение кровопролития гражданской войны. «Две силы борются в стране, привлекая на свою сторону православный люд. Но церковь у них одна... Поэтому мой долг и обязанность духовно окармливать и тех и других»,— писал в 1919 г. в архипастырском послании патриарх. И в своих последующих посланиях патриарх ратовал за гражданский мир и осуждал кровопролитие, а в период вспыхнувших стихийных волнений против кампании по разграблению церквей был готов публично обратиться к пастве и клиру и остановить сопротивление. Власти пресекли эти попытки и начали подготовку к судебной расправе над патриархом, который с мая 1922 г. находился под домашним арестом в Донском монастыре, а в мае 1923 г. был помещен во внутреннюю тюрьму ГПУ. 12 апреля Политбюро ЦК РКП(б) приняло секретное постановление, приговаривавшее патриарха Тихона к смертной казни.

Религиозные преследования осложнили международную обстановку для Советской России и усилили угрозу социального взрыва внутри страны. Развернувшаяся внутри Политбюро борьба за лидерство в связи с неизлечимой болезнью Ленина (Л.Троцкого на «церковном фронте» сменил Л.Каменев) также повлияла на ослабление антицерковной политики. Продолжая следствие по делу патриарха и выбивая у негo в ходе регулярных допросов признание в контрреволюционной деятельности, власти добились от Тихона «покаянного заявления» в Верховный суд, в котором объявлялось о лояльности Церкви к советской власти и подчинении ей в гражданском отношении. Покаяние патриарха позволяло Политбюро вывести религиозный вопрос из глубокого кризиса, ставшего результатом леворадикальной политики Ленина и Троцкого, в июне 1923 г Тихон был освобожден из тюрьмы и смог возглавить Церковь. Наряду с репрессиями органы ВЧК—ОГПУ активизировали назревавший еще до Октябрьского переворота церковный раскол путем поддержки так называемого обновленческого движения. Часть священников, оппозиционная официальному церковному руководству и возглавляемая протоиереем А.Введенским, в 1919 г. образовала группы «Религия в сочетании с жизнью» и «Друзья церковной реформации», которые высказывались в поддержку советской власти как «воплощающей христианские идеалы» и призывали к «обновлению церкви». Обновленцы выступали за ликвидацию патриаршества, создание выборных органов коллегиального церковного управления, упразднение института монашества, предлагали упразднить иерархическое церковное устройство и провести литургическую реформу, в частности перевести богослужение на современный русский язык. Обновленчество, в котором наряду со священнослужителями, искренне искавшими новые формы благочестия и литургической жизни, участвовали карьеристы и провокаторы, в целом не имело ничего общего с религиозной реформацией. Как писал Н.Бердяев, «это было лишь приспособление части православного духовенства к существующей власти, не реформация, а конформизм».

Созданную обновленцами в мае 1922 г. общественную организацию «Живая церковь» ГПУ попыталось противопоставить каноническому руководству Русской Православной Церкви. Как отмечал председатель Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) Н.Попов, поддержка обновленческого движения преследует цель «борьбы с церковной контрреволюцией», а не «углубление церковного учения». Не случайно, когда власти убедились в неспособности обновленчества сокрушить патриаршую Церковь, они потеряли к нему всякий интерес. После освобождения патриарха Тихона большинство приходов и архиереев воссоединились с патриаршей Церковью. Если в 1923 г. обновленческая церковь объединяла до 70% православных приходов, то в 1926 г. их количество сократилось до 22%, а в 1932 г. составляло лишь 14-15%.

Во время ареста Тихона обновленческие лидеры объявили о создании Высшего церковного управления, разославшего по епархиям своих уполномоченных для захвата епископских кафедр. Первоначально обновленцам сопутствовал успех, и под их юрисдикцию перешли 37 из 74 архиереев. В мае 1923 г. обновленцы провели в Москве собор, утвердивший реформы церковного управления и низложивший патриарха Тихона. Из-за внутренней борьбы и прекращения административной поддержки движение вскоре распалось на враждующие группировки. Начиная с 1926 г. обновленческие приходы подверглись такому же антирелигиозному давлению, как и патриаршие, а в 1937-1938 гг. большинство лидеров обновленчества были уничтожены. <…>

В последующие годы Тихон и его преемники — патриаршие местоблюстители митрополиты Петр (Полянский) и Сергий (Страгородский) — пытались противостоять антицерковному террору и добиться легализации канонических церковных структур, убеждая власть в своей лояльности. Итогом их поисков стала декларация митрополита Сергия от 29 июля 1927 г. «К пастырям и пастве», в которой говорилось: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что... лояльными к советской власти могут быть не только равнодушные к православию люди, не только противники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи... Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил апостол». В декларации осуждались иерархи, оказавшиеся в эмиграции и создавшие там собственную церковную организацию, а архиереям и священнослужителям, не принявшим нового уклада государственной и общественной жизни и продолжавшим жить надеждами на реставрацию дореволюционных порядков, предлагалось незамедлительно отойти от церковных дел.

За словами лояльности к большевистскому режиму стояло намерение иерархов «поставить нашу православную Русскую Церковь в правильные отношения к советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного сосуществования». Несмотря на свой явно компромиссный характер, декларация не отступала от православного мировоззрения. Церковь выражала готовность к лояльности к идеологически чуждому ей государству, подобно тому как ранние христиане были лояльны к римским императорам-язычникам, исходя из библейской заповеди «всякая душа да будет покорна высшим властям» (Рим 13. 1). Следствием декларации явилось установление основ такого сосуществования двух институтов, когда власть, согласившись на сохранение патриаршего управления, получила взамен этого право на вмешательство во внутрицерковные дела: хиротонии, назначения и перемещения архиереев производились отныне с согласия органов госбезопасности. Bpeменный Патриарший Синод официально зарегистрировали, и было возобновлено поминание государственной власти за богослужением.

Компромиссная позиция иерархов Русской Церкви не смогла остановить новую волну антирелигиозных гонений 1930-х гг., принявшую тотальный характер и не пощадившую последователей ни одной из религий. В 1928 г. в связи с началом коллективизации И.Сталин трижды в своих выступлениях призвал к борьбе с религией, а в разосланной за подписью Л.Кагановича директиве ЦК ВКП(б) указывалось, что религиозные организации являются единственной легальной контрреволюционной силой.

В 1932 г. Союз воинствующих безбожников объявил о начале «безбожной пятилетки», на третьем году которой, как говорилось в программе организации, «должна быть разрушена последняя церковь, а на ее пятом году в стране вообще не будет произноситься слово Бог». Агрессивная атеистическая пропаганда сопровождалась репрессиями против епископата и клира: в глазах властей священнослужители оказались в одном ряду с буржуазными националистами, шпионами и прочей «фашистской агентурой». По приблизительным подсчетам Д.Поспеловского, в 1930-х гг. было уничтожено или арестовано от 80 до 85% священнослужителей, т. е. более 45 тыс.

К этому числу нужно прибавить от 5 до 10 тыс. расстрелянных и арестованных между 1918 и 1929 гг., а также несколько тысяч священников, большей частью катакомбных, арестованных между 1941 и 1964 гг. Поскольку в сталинских лагерях выживало не более 20-30%, а те, кто освобождались, как правило, умирали преждевременно, то всего за все годы советской власти, включая последнюю волну гонений при Хрущеве, погибло не менее 50 тыс. православных священнослужителей.

После 1934 г. террор охватил и рядовых верующих, особенно членов приходских советов. По словам А.Солженицына, чекисты считали, что коренное уничтожение религии могло быть достигнуто только массовыми репрессиями против верующих мирян, так как одного уничтожения клириков и церковных структур им казалось недостаточно.

К 1939 г. церковная организация была практически разгромлена: на территории СССР действовало лишь несколько сот православных храмов, а на свободе оставалось всего четыре архиерея (патриарший местоблюститель митрополит Сергий, митрополит Ленинградский Алексий, архиепископ Петергофский Николай и епископ Дмитровский Сергий). С 1935 г. перестал функционировать Временный Синод и церковное управление осуществлялось патриаршим местоблюстителем с помощью только местоблюстительской канцелярии. Закрылись почти все монастыри, перестали функционировать церковные учебные заведения, которых до революции насчитывалось свыше 60; еще в 1920-х гг. прекратилось издание церковных журналов и газет, а в 1935 г. перестал выходить «Журнал Московской патриархии», редактировавшийся митрополитом Сергием. От полного разгрома организацию Русской Православной Церкви спасли внешнеполитические действия советского руководства, в результате которых в 1939-1940 гг. были аннексированы земли Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабия (Молдова) и страны Балтии. Уровень религиозности населения на новых территориях был значительно выше, и Церковь по замыслу Сталина должна была способствовать их безболезненному включению в советскую систему.

Митрополит Николай и епископ Сергий, ставшие соответственно экзархами Украины и Прибалтики, добились перехода местных православных приходов под юрисдикцию Московской патриархии. Приходы Западной Украины и Западной Белоруссии были отделены от Польской Православной Церкви, а автокефальные православные Церкви Латвии и Эстонии ликвидированы. В итоге к началу Великой Отечественной войны РПЦ, по данным ТАСС, располагала 4225 храмами и 88 монастырями. Внутренняя статистика НКВД говорила об ином: в стране оставался 3021 действующий православный храм, из этого числа почти 3 тыс. церквей находились на территориях, присоединенных в 1939-1940 гг.

В отношении ислама советское руководство первое время проявляло подчеркнутую благожелательность, исходя из задач привлечения «угнетенных царизмом народов Востока» на сторону мировой революции. В обращении Совета Народных Комиссаров «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» декларировалось: «Отныне ваши верования, обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно». Тогда же по личному распоряжению Ленина мусульманскому съезду в Петрограде был передан знаменитый Коран Османа («Мусхаф Усмани»), рукопись Корана, составленная третьим «праведным халифом» Османом в VII в. <…>

Мусульманская интеллигенция джадидистской ориентации и близкое к ней духовенство в целом благожелательно приняли советскую власть, увидев в ней возможность осуществления своих национальных и религиозных ожиданий. Помимо осторожной политики большевистского руководства сыграло свою роль внешнее сходство ислама и коммунистической идеологии, выражавшееся в нерасчлененности светской и духовной властей (руководители советского государства одновременно являлись главными идеологами коммунистической доктрины), тотальный охват всех сфер общественной и частной жизни, декларируемое равенство всех членов общины, приоритет общественных целей над индивидуальными и т. п.

В условиях гражданской войны мусульманскому общественному движению, активизировавшемуся при Временном правительстве, было нанесено несколько ударов. В нач. 1918 г. был распущен объявленный «контрреволюционным» Всероссийский мусульманский совет («Милли шуро») в Петрограде; в 1919 г. ВЧК арестовала муфтия Г. Баруди, после смерти которого в 1921 г. муфтием стал другой выдающийся деятель российского джадидизма, Раис Фахретдинов. Часть руководителей мусульманского религиозного движения оказалась в эмиграции; другая, примкнувшая к большевикам, со временем была репрессирована.

Советская власть установила жесткий контроль за деятельностью мусульманского духовенства и жизнью религиозных общин. Мусульманские съезды, проводившиеся под руководством назначавшихся с помощью ОГПУ «троек», демонстрировали всемерную лояльность к большевистскому режиму. С сер. 1920-х гг. власти перешли к прямому подавлению исламской религиозной жизни и культуры, которое с началом коллективизации приняло характер антимусульманских репрессий. К сер. 1930-х гг. из более чем 14 тыс. мечетей, действовавших в России до 1918 г., было закрыто 12 тыс., до 90% мулл и муэдзинов были лишены возможности вести богослужение. Сфабрикованное чекистами «дело ДУМЕС» позволило репрессировать весь состав Духовного управления, чья деятельность полностью прекратилась. Всего в годы сталинского террора погибло свыше 30 тыс. (по другим данным, до 50 тыс.) мусульманских священнослужителей и практически вся джадидистская интеллигенция, выросшая в первые десятилетия XX в.

Сокрушительным ударом по исламской традиции, ставшей неотъемлемой частью российской цивилизации, явились действия по искоренению языка Корана. Двукратная смена алфавита в татарском и башкирском языках — в 1926 г. с арабской графики на латинскую и в 1936 г. с латиницы на кириллицу — привела к утрате мусульманской образованности.

Православие и ислам как важнейшие духовные составляющие российской цивилизации, бесспорно, приняли на себя в 1920-х — 1930-х гг. основную тяжесть большевистских репрессий. Эта участь не миновала и другие религии народов России, хотя отношение к ним государственной власти не было однозначным. В послереволюционные годы наибольший режим благоприятствования получили протестантские течения — баптисты, евангельские христиане и адвентисты, общины которых к кон. 1920-х гг. выросли в три-пять раз. Оформились их общесоюзные организации, чьи лидеры, стоявшие на позициях «христианского социализма», искренне полагали, что после принятия декрета о свободе coвести правительство их одобряет. Власти, стремясь использовать протестантов для ослабления православия, поддерживали их при помощи ряда поощрительных мер — от Декрета СНК от 4 января 1919 г. «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям» до оказания содействия «христианским кооперативам» в резолюции XIII съезда ВКП(б) «О работе в деревне».

Завершением периода своеобразного «религиозного нэпа» стало постановление Президиума ВЦИК от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях», которое с некоторыми изменениями и дополнениями действовало вплоть до 1990 г., знаменовав собой резкое ужесточение антирелигиозной политики. Оно фактически уравняло в бесправии все вероисповедания, чья деятельность отныне сводилась лишь к «отправлению культов». Благотворительная, миссионерская и проповедническая деятельность были запрещены.

На съезде Союза воинствующих безбожников баптисты и евангелисты были названы «политической агентурой и военно-шпионской организацией международной буржуазии». В ходе коллективизации христианские сельскохозяйственные кооперативы и коммуны были уничтожены или преобразованы в колхозы; в 1930-х гг. прошла кампания по массовому закрытию молитвенных домов, конфискации общинного имущества и религиозной литературы. В сер. 1930-х гг., когда был провозглашен курс на полное вытеснение религии из жизни советского общества, были разгромлены структуры Федеративного союза баптистов СССР и Союза евангельских христиан, репрессированы сотни пресвитеров и проповедников.

Трагическим образом сложилась судьба многочисленного буддийского духовенства Бурятии. Попытки буддистов-обновленцев интегрироваться в установившиеся после гражданской войны в Забайкалье новые общественные отношения, с одной стороны, вызвали противодействие консервативного крыла ламства, а с другой — не смогли спасти буддийские дацаны от тотального террора. Еще в 1926 г. постановлением высших государственных органов Бурят-Монгольской автономной республики была проведена национализация дацанского имущества и были закрыты религиозные школы. Массовые расстрелы обитателей дацанов, в том числе детей и подростков, проходивших послушание в монастырях, сопровождались разрушением храмов и уничтожением произведений буддийского искусства и древней религиозной литературы.

Судьбу последователей других религий разделили после революции раввины и религиозные евреи. Первоначально массовые репрессии обходили приверженцев иудаизма стороной; в 1920-х гг. им даже удалось построить в Москве новые молитвенные здания, а в среде раввинов, обрадованных отменой «черты оседлости» и прекращением погромов, возникло движение «Живая синагога», поддержавшее советскую власть. Но с сер. 1920-х гг. наряду с усилиями по созданию светской еврейской культуры подверглась целенаправленному уничтожению система религиозного иудейского образования и началось массовое закрытие синагог. Иудаистские священнослужители, видные талмудические авторитеты, ученые-гебраисты и исследователи еврейской культуры в 1930-х гг. стали жертвами сталинских репрессий; было даже объявлено о раскрытии в Москве «вражеского гнезда раввинов, выполнявших задания фашистских разведок».

Казалось бы, атеистические установки советской власти были реализованы - в стране не наблюдалось сколько-нибудь заметной религиозной жизни. В 1937 г. была упразднена Постоянная комиссия по вопросам религиозных культов при Президиуме ЦИК, в результате чего в государственной структуре СССР не осталось ни одного органа по связям с религиозными объединениями. Контроль за их деятельностью полностью перешел в ведение «церковного отдела» НКВД. В среде партийно-государственного руководства страны получило распространение мнение о необходимости полного отказа от законодательства по культовым вопросам, якобы создающего легальную основу для антисоветской деятельности религиозных организаций.

Антирелигиозная пропаганда, запретительное законодательство, репрессии против священнослужителей и верующих за неполных два десятилетия поставили на грань уничтожения духовную основу российской цивилизации, а последствия глобального коммунистического эксперимента вышли далеко за рамки социальной и политической жизни. Атеистическая модель государственно-вероисповедных отношений, развиваясь в русле, проложенном Лениным и большевистским руководством в нач. 1920-х гг., самоупростилась до форм тотального террора и запугивания верующих, полного исключения религиозно-духовной составляющей из всех сфер жизни общества.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с.418-427.

Антирелигиозная политика советской власти в 1920 - 1930-х гг