Московский опыт симфонии священства и царства

Становление Московского государства как Третьего Рима предпола­гало рецепцию симфонии священства и царства, сложившейся во Вто­ром Риме — Византийской империи. «Симфоническая» модель отно­шений двух богоустановленных властей была продекларирована во многих российских церковно-юридических документах XV-XVII вв., включая знаменитый «Стоглав». В его 62-й главе приводилось суж­дение 6-й Новеллы императора Юстиниана: «Великие паче инех иже во человецех два еста Божия вышняго дароваша человеколюбия: свя­щенничество же и царство... от единаго и того же начала обоя проис­ходя, человеческое украшают житие...».

Для московского варианта симфонии с самого начала была ха­рактерна ведущая роль царской власти в институировании священ­ства (Церкви). Московские государи, осознавая свою огромную от­ветственность за судьбу последнего православного царства, далеко не ограничивались лишь внешним устроением церковных дел. Они рас­пространяли свое царское служение в Церкви на каноническую, вероучительную и даже богослужебно-обрядовую сферы. Вот как писал об этом Н.Каптерев: «Наши государи Московс­кой Руси были обыкновенно завзятыми, истинными церковниками», вследствие чего «как знатоки и горячие любители всего церковного, которое всегда было для них самым близким и дорогим, и высшей сте­пени интересовались всеми малейшими подробностями церковной жиз­ни, обязательно вмешивались в ее ход и события...».

Московские государи играли решающую роль в формировании высшей церковной иерархии. Сложившийся в годы правления Васи­лия II Темного порядок поставления митрополита Собором русских епископов по выбору великого князя изменил о6щественное положение первоиерархов. Митрополит теперь становился исполнителем госуда­ревой воли, а из всех прежних прав за ним сохранялась одна лишь воз­можность осуществлять печалование — заступничество за опальных.

Митрополит избирался из числа подданных государя, который всегда мог заменить его более угодным для себя лицом. Епископы, составлявшие Архиерейский Собор, также были государевыми под­данными, а потому всегда проявляли готовность исполнить волю пра­вителя, которая с кон. XV в. в деле замещения митрополичьей ка­федры стала решающей. Не изменилась ситуация и с учреждением патриаршества, поскольку и оно явилось исключительно привилегией государственной власти. «Русское патриаршество — дитя царской воли»,— писал А.Карташев.

От выбора правителя зависело не только избрание первоиерар­хов, но и поставление епархиальных архиереев. Ввиду малочислен­ности епископских кафедр в Московской Руси государи хорошо зна­ли всех архиереев, которые заранее подбирались из числа настояте­лей монастырей во время регулярных царских поездок на богомолье. Имея возможность лично следить за поведением священноначалия, царь мог обеспечить продвижение желательных ему кандидатур на наиболее важные кафедры.

Основной причиной того, что церковная иерархия формирова­лась светскими правителями, явилось своеобразное положение архи­ереев в политической системе Русского государства. Епископ на Руси не только был носителем высшей духовной власти, но и обладал, как уже говорилось, обширными административными, финансовыми и судебными полномочиями в отношении церковнослужителей своей епархии и населения церковных вотчин. Приходское духовенство, свободное от государственных повинностей, касательно своего епар­хиального архиерея являло собой податное сословие «тяглых попов». Само епархиальное управление (архиерейский дом) строилось по по­добию удельного княжеского двора, включая все категории «владыч­ных» служилых людей.

Ликвидировав удельную систему управления Русским госу­дарством, московские государи должны были поставить в зависи­мость от себя и духовных владык с их архиерейским «удельным» им­мунитетом. Признавая иммунитетные права священноначалия, цар­ская власть, по словам Н.Каптерева, не могла «признать автономной епископскую коллегию, которая бы сама, только по своим видам и усмотрению, замещала угодными ей лицами вакантные места епис­копов и самую патриаршую кафедру». Особая роль принадлежала государю в соборном управлении Церковью. Все церковные Соборы созывались по повелению царя, который собирал на них своих «государевых богомольцев» — патриарха, архиереев, ар­химандритов, игуменов и «соборных протопопов» (настоятелей собор­ных церквей). Собору предшествовала большая подготовительная работа: государь предлагал его участникам свои «царские вопросы», а обязанностью «государевых богомольцев» было дать на них «собор­ные ответы» на основании канонических норм и правил. Включение в повестку дня Собора вопросов, представленных самими участниками, было весьма редким явлением. Все определения, принятые на Соборах, вступали в силу лишь после их оформления в виде царских указов. Тем самым церковный освященный Собор в Московской Руси фактически являл собой собираемое царем совещание экспертов по вопросам веры и служил своеобразным органом царского законода­тельства по церковным делам.

Иногда соборные решения царь проводил через Боярскую думу, которая нередко входила по его повелению в состав церковного Со­бора, тогда как архиереи принимали участие в работе думы. Посколь­ку все государственные и церковные дела были тесно между собой связаны и в равной степени считались царской прерогативой, можно сказать, что симфоническое единство священства и царства в Мос­ковской Руси находило выражение во взаимопроникновении высших органов церковного и государственного управления.

Особенно наглядно это проявилось в созыве царем «советов всея земли», позднее получивших наименование Земских соборов. Состав каждого собора и объем его полномочий обычно определялся госуда­рем, исходя из конкретной ситуации. В то же время в периоды между­царствия Земские соборы приобретали значение верховной власти с максимально широкими прерогативами вплоть до выборов самого монарха. Помимо служилых людей, торговой городской верхушки, «черносошных» крестьян и казаков, вызываемых в Москву по цар­скому приказу, в число участников Земского собора входили также церковный освященный Собор и Боярская дума.

Таким образом, «царские богомольцы» по должности должны были принимать участие в решении важнейших государственных дел, причем освященный Собор по своему составу и поставленным перед ним задачам нередко приближался к Земскому. Впоследствии такого рода соборы получили название церковно-земских.

В частности, им стал знаменитый Стоглавый Собор (названный так из-за принятого на нем Соборного уложения из ста глав — «Сто­глава»), который был созван в 1551 г. по инициативе царя Ивана IV Грозного и митрополита Макария. Сам «Стоглав», следовательно, вполне можно рассматривать как церковно-государственный право­вой акт, принятый совместно духовной и светской властями.

Во вступительной речи на открытии Собора Иван IV, выражая желание совместно с архиереями участвовать в исправлении церковных дел, высказал готовность подчиниться любому соборному решению: «Аще ли аз буду вам супротивен кроме божественных правил вашему согласию, вы о сем не умолкните, аще преступник буду, воспретите ми без всякаго страха...». Впрочем, все принятые Собором решения были предопределены царем, затронувшим в своих «царских вопросах» наиболее важные проблемы церковной жизни.

Ведущая роль «царского служения» в устроении церковных дел никогда не рассматривалась ни народом, ни священноначалием как сосредоточение священства и царства в лице единого сакрального вла­дыки наподобие правителей древневосточных деспотий или язычес­ких императоров Рима. Симфоническое единство священства и цар­ства в церковно-политическом сознании того времени вовсе не пред­полагало равенства сторон: если патриарх воспринимался слугой Бога и царя, то монарх — слугой только Бога. Вследствие этого патриарх рассматривался лишь в качестве предстоятеля церковной иерархии, а православный государь как помазанник Божий имел полное право распространять свою власть на весь круг церковных дел, поскольку от их правильного течения зависело благосостояние царства.

Как писал об этом Н.Каптерев, «московские государи в созна­нии лежащей на них высокой и очень ответственной обязанности за­ботиться о всех делах веры и церкви, направлять и исправлять их, если бы они в каком-либо отношении приняли неправильное тече­ние, считали себя, как наместники Бога на земле, призванными кон­тролировать всю церковную жизнь народа, иметь над нею свой по­стоянный верховный надзор, руководить и заправлять всеми дей­ствиями самих церковных высших властей, строго наблюдая, чтобы церковная деятельность последних всегда была согласована с боже­ственным законом, охранителями и исполнителями которого явля­ются цари».

Московский государь в силу своей глубокой церковности посто­янно чувствовал потребность иметь рядом с собой близкое духовное лицо. В тех случаях, когда таковым становился предстоятель Русской Церкви (митрополит, а затем патриарх), симфония священства и цар­ства обретала характер личной симфонии царя и первосвятителя. В глазах народа они выступали как «богомудрая двоица» носителей высшей богоустановленной власти.

В течение московского периода можно видеть первоиерархов, которые оказывали весьма значительное влияние на ход всей государ­ственной жизни. Прежде всего к ним следует отнести митрополита Макария (1542-1563), возглавлявшего Церковь в молодые годы царя Ивана IV Грозного. Именно в это время совместными усилиями свя­щенства и царства были созданы такие капитальные церковно-канонические и вероучительные своды, как «Стоглав», «Домострой» и «Великие Минеи-Четии», с появлением которых Русская Церковь обрела твердые правила и установления относительно всех сторон частной и общественной жизни. Выдающимся политическим деятелем являлся и патриарх Фи­ларет (1619-1633), отец царя Михаила Романова (1613-1645). Как фактический вершитель государственных дел в период царствова­ния своего сына, он первым из русских патриархов стал носить ти­тул «великий государь». А.Карташев дал следующую характерис­тику патриарху Филарету: «Патр. Филарет являет собой на фоне других русских иерархов особую фигуру по своему исключитель­ному положению родного отца царя. Он «соцарствовал» своему сыну. Все прошения — челобитные подавались на имя не одного только царя, но вместе и «Великого Государя, Святейшего патриарха». До­клады о государственных делах выслушивались царем совместно с патриархом. Указы и грамоты верховной власти в большинстве пи­сали от лица двух суверенов. Иностранные послы представлялись также им обоим, иногда и отдельно патриарху, но с тем же полным церемониалом. Во время отъезда из Москвы того или другого царь и патриарх по государственным делам сговаривались путем перепис­ки. Иногда по чисто государственным вопросам распоряжения да­вал один Филарет».

На небывалую высоту поднял патриаршее достоинство Никон (1652-1658), который благодаря своему положению «собинного дру­га» молодого и благочестивого царя Алексея Михайловича сделался почти полновластным диктатором в Церкви и государстве.

Само собой разумеется, что «личностный» характер симфонии двух властей, в основе которого лежали духовное влияние предстоя­теля Церкви на царя и ответная государева поддержка «патриаршей чести», был чреват конфликтностью в случае возникновения между монархом и первосвятителем неприязни. Причем для последнего ис­ход таких конфликтов был крайне неблагоприятен, поскольку, лишив­шись расположения и доверия царя, он полностью утрачивал все свое влияние, как это произошло с патриархом Никоном.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с. 238-243, 260-265.