Православие и католицизм: две модели отношений государства и церкви

Разделение Церквей, безусловно явившееся поворотным пунктом в цивилизационном развитии христианского мира, имело догматический и исторический аспекты. Догматические различия в двух частях христианского мира нарастали уже с V-VI вв. На Толедском Соборе 589 г., воссоединившем с Церковью вестготов-ариан, с целью яснее выразить единосущие Бога Отца и Бога Сына в Никео-Константинопольский Символ веры была добавлена формула Filioque, означающая исхождение Святого Духа «и от Сына». Ранее она входила в состав Афанасьевского Символа веры, распространенного в Испанской Церкви. В 809 г. Аахенский Собор утвердил эту формулу в качестве догмата. Восточная Церковь в лице патриарха Фотия, посчитавшего, что новая формулировка разрушает догмат о Святой Троице, в 879 г. осудила внесение изменений в Символ веры, хотя на Западе это было проигнорировано. В 1053 г. папа Лев IX (1049-1054) официально утвердил новый текст Символа веры.

Однако само по себе различное толкование догматических положений Символа веры еще не могло породить церковный раскол вне конкретных исторических и социально-культурных условий распространения христианства на Востоке и Западе. В восточной части христианского мира, не без влияния эллинистической философской мысли, христианство понималось как своего рода богооткровенная метафизика — указанный Богом путь к спасению и богопознанию. В то же время на Западе возобладало стремление выразить христианское вероучение в понятиях римского права, т. е. христианство воспринималось прежде всего как богооткровенная система общественного устройства, ведущая людей к спасению, а потому правильная организация и четкое соподчинение земных частей Церкви на Западе было важнее восточных христологических споров.

В соответствии с этим в Западной Церкви первенство Римской кафедры понималось юридически, в смысле канонического подчинения ей других поместных Церквей, тогда как на Востоке оно оставалось лишь нравственным понятием, опирающимся на апостольское предание (первенство чести, а не власти).

В отличающихся друг от друга исторических условиях Востока и Запада все это не могло не породить два принципиально различных понимания отношений Церкви и государства, а они в свою очередь не могли не повлиять на все последующее цивилизационное развитие (западная модель отношений государства и религиозных институтов в силу своей юридической жесткости стала одной из причин многолетних религиозных войн в средневековой Европе).

На Востоке, при сохранении сильной централизованной государственной власти, сложилось учение о симфонии священства и царства: две богоустановленные власти равно возводились к Иисусу Христу — истинному Царю и истинному Первосвященнику. Вот почему <…> Константин Великий считал свое царское служение делегированным ему непосредственно от Бога, вследствие чего он мыслил себя христианским государем, даже не будучи еще членом Церкви.

На Западе в ситуации длительного отсутствия стабильной государственности Церковь склонялась к тому, чтобы стать единственной централизованной организацией с самовластным богопоставленным возглавителем — преемником не только духовной власти апостола Петра, но и светской власти римских императоров. Эта тенденция позволила Западной Церкви пережить многочисленные политические смуты того времени.

На данном историческом фоне на Западе сложилась принципиально иная, чем на Востоке, концепция соотношения священства и царства: оба названных атрибута божественной власти были делегированы Римскому епископу как предстоятелю Вселенской Церкви, которому дана вся власть над миром. Государственная власть тем самым превратилась в одну из функций Церкви. Не без влияния богословских воззрений Августина Блаженного в Западной Церкви утвердилась доктрина двух мечей: духовным мечом (духовной властью) Церковь владеет непосредственно, а земным мечом (земной властью) — опосредованно, вручая его светским правителям. В качестве светских властителей папы были полновластными монархами над Папской областью, включавшей часть Италии, а многие епископы, особенно в раздробленной Германии, являлись князьями, имевшими государственную юрисдикцию на своей территории, свое правительство и войска.

В определенной мере это было наследием и древнеримской политической философии. Как указывал Л. Тихомиров, «римское понятие об императорской власти как делегации народной воли могло превратиться в христианском мире в понятие об императорской власти как делегации Церкви церковной власти». Светские государи — императоры и короли — являлись в данном случае своего рода наместниками Церкви в земных делах, получая от ее предстоятеля владения на основе ленного права и становясь его вассалами.

В течение достаточно длительного времени западнохристианская доктрина отношения Церкви и государства в практической жизни не получала явного выражения. С эпохи правления Юстиниана вплоть до 754 г. Рим и владения Римской кафедры в Средней и Южной Италии номинально находились под властью византийских императоров. Последние, считая Римского папу таким же своим подданным, как и Константинопольского патриарха, придавали отношениям с папой особое значение. Это объясняется тем, что физически он был менее доступен для контроля, а политически — весьма полезен вследствие его огромного влияния на Западе.

Одновременно папам было выгодно признавать власть императоров, чтобы иметь надежные военно-политические гарантии своего независимого положения перед лицом варварских королей, угрожавших Риму. Восточная Церковь также нуждалась в фактически независимом церковном авторитете папы как противовесе императорскому давлению. Вот почему догматические противоречия между двумя частями Вселенской Церкви довольно долгое время существовали в неявной, латентной форме и не приобретали острого политического звучания.

Ситуацию резко изменил иконоборческий кризис. Римские папы, стремясь противостоять притязаниям императоров-иконоборцев, стали активно искать поддержки у франкских королей. В 754 г. при помощи франкского короля Пипина Короткого они сделались светскими правителями Средней Италии, независимыми от византийских императоров, а в 800 г. папа Лев III (795-816) венчал сына Пипина Карла I Великого императорской короной. Произошло своеобразное воссоздание Западной Римской империи: в 812 г. послы византийского императора Михаила I Рангаве (811-813) в Аахене воздали Карлу Великому императорские почести. Тем самым номинально было признано возвращение к положению, существовавшему до 476 г.,— два императора-соправителя в единой империи.

Необходимо отметить, что свои отношения с Церковью Карл Великий мыслил еще в духе византийской симфонии священства и царства, выступая по отношению к Западной Церкви в качестве епистимонарха. Не случайно Л. Тихомиров считал, что Карл Великий «на Западе представляет в государственном отношении наследника Константиновой идеи». При этом получение от Римского папы императорской короны совсем не означало признания Карлом вассальной зависимости от папского престола, ибо в своей титулатуре он именовал себя служителем Бога и защитником Церкви.

Утверждение папского примата над светской властью относится уже к более позднему времени, причем притязания папства на всю полноту власти стали распространяться и на Восток. В 860-880 гг. возникла распря между Римской и Константинопольской кафедрами по поводу Болгарской митрополии после крещения в 864 г. болгарского князя Бориса. Вопреки усилиям папства Болгария осталась в сфере влияния Константинополя.

Окончательный разрыв между Церквами произошел 16 июля 1054 г., когда из-за отказа признать первенство Римской кафедры папский легат кардинал Гумберт возложил на алтарь собора Святой Софии буллу папы Льва IX с отлучением Константинопольского патриарха Михаила Кирулария (1043-1058). В ответ на это Михаил Кируларий отлучил от Церкви папу. Так состоялось разделение христианской Церкви на Восточную и Западную, причем каждая из них первоначально сохраняла за собой наименование католической (вселенской). С течением времени оно закрепилось лишь за Западной Церковью, которая стала именоваться Римско-католической, тогда как Восточная назвалась православной (греко-православной), т. е. придерживающейся правой веры (ортодоксии) в противоположность разномыслию еретиков (гетеродоксии).

Примечательно, что разрыв Церквей произошел вопреки намерениям императора Константина IX Мономаха, правившего в 1042-1055 гг. Последний как раз искал союза с папой Львом IX для защиты византийских владений в Южной Италии от вторжений норманнов. Впоследствии именно поиски политических и военных союзников в условиях, когда слабеющую Византийскую империю захлестывали волны иноземных вторжений, послужили главной причиной стремления императоров восстановить церковное единство даже посредством признания папского примата над Константинополем.

В течение XI-XII вв., при императорах династий Комнинов и Ангелов, разрыв еще не был полным и определенные надежды на восстановление единства двух частей распавшейся Вселенской Церкви сохранялись. После же захвата и разграбления крестоносцами Константинополя в ходе четвертого крестового похода в 1204 г. и создания Латинской империи, сопровождавшегося насильственным введением латинского богослужения и подчинением Константинопольской Церкви Риму, разделение Церквей стало необратимым, выявив истинные политические притязания папства, и ни о каком церковном (религиозном) единстве речи уже быть не могло. Между тем попытки использовать отношения Церквей в политических целях не прекращались. Победитель крестоносцев и восстановитель Византийской империи Михаил VIII Палеолог (1261-1282), опасаясь военной угрозы растущего Османского государства в Малой Азии, принял предложение папы Григория X (1271-1276) о соединении Церквей под властью Рима. Об этом было объявлено на Лионском Соборе в 1274 г. Патриарха Иосифа I (1266-1275 и 1282-1283) сместили за противодействие унии и заменили более сговорчивым Иоанном IX (1275-1282). Однако пять папских посольств, посетивших Константинополь в 1274-1280 гг. с целью подтверждения единения Церквей, возвратились ни с чем. Там, где на первый план выходили догматические разногласия, политическая целесообразность вынуждена была отступать. Преемник Михаила VIII Палеолога Андроник II (1282-1328) в 1282 г. разорвал унию с Римом, после чего на патриарший престол вновь вернулся Иосиф I, а покойному императору-униату, несмотря на все его огромные заслуги перед государством, было отказано в церковном погребении.

Последняя попытка восстановления единства Вселенской Церкви посредством унии относится уже к завершающему периоду византийской истории. К ней прибег император Иоанн VIII Палеолог (1425-1448) в качестве крайнего средства для получения помощи западноевропейских стран перед лицом османского нашествия. Созванный императором и папой Евгением IV (1431-1447) общий Собор Западной и Восточной Церквей, получивший наименование Ферраро-Флорентийского (1438-1445), должен был стать новым Вселенским Собором. Он принял акт единения, предусматривающий включение в Символ веры формулы Filioque и признание папского примата над православными Церквами при сохранении греческого богослужебного обряда. Несмотря на решение Собора, авторитетнейший православный иерарх Эфесский митрополит Марк акт единения не подписал, после чего папа Евгений IV открыто признал провал унии. Другие иерархи отказались от унии сразу по возвращении на родину. Не получив обещанной помощи против турок в виде нового крестового похода, к унии охладел и сам император.

В 1450 г. Собор епископов сместил патриарха-униата Григория Мамму (1443-1450), а через три года Византийская империя пала и об унии больше никто не вспоминал. Первым патриархом, занявшим Константинопольскую кафедру после турецкого завоевания, стал один из активных противников унии -Геннадий Схоларий (1454-1456, 1463 и 1464-1465). Не приняли ее и другие православные Церкви. Еще в 1443 г. созванный в Иерусалиме Собор восточных патриархатов отлучил униатов от церковного общения.

На Руси против унии решительно выступил московский великий князь Василий II Темный: по его приказу подписавший акт соединения Церквей Московский митрополит Исидор был смещен и отдан под стражу (впоследствии он сбежал в Рим). Именно с этого времени берет свое начало автокефалия Русской Церкви. Ее каноническая зависимость от Константинопольских патриархов была прекращена, а в 1448 г. Собор епископов без обращения в Константинополь избрал Московским митрополитом епископа Иону Рязанского.

В дальнейшем столь масштабные попытки вселенского единения Церквей уже не предпринимались. Заключение унии между православной и католической Церквами носило локальный характер, как, например, Брестская уния 1596 г.

Провал униатских попыток, предпринятых последними византийскими императорами, объясняется не только тем, что заключение унии не принесло желаемых результатов ни одной из сторон. Прежде всего унию не принимало церковное сознание народов восточнохристианского ареала, которые не без основания видели в ней опасность разрушения собственной культурно-цивилизационной идентичности, к тому времени уже в основном сформировавшейся.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с.145-153.

6. Государственно – вероисповедные отношения в Московской Руси (XV-XVII bb.)

Концепция «Москва – Третий Рим»

Российское государство с центром в Москве, ставшее политической формой исторического бытия русского, а также других народов Евразии, на рубеже XV-XVI вв. выступило в качестве своеобразного преемника Византийской империи и Золотой Орды. Это обусловило особую специфику имперской идеи Московского царства, явившейся важнейшим религиозно-политическим фактором государственной интеграции разнородных этносов евразийского пространства.

По мнению российского политолога А. Панарина, для достижения целостности столь многосложного социума, как Российское государство московского периода, было недостаточно установления функциональных связей. Требовалось духовное единство, обеспечивающее включение всех социальных единиц в общую ценностную систему, на которую ориентируется народ как коллективный субъект исторического процесса. Отличие же народа от естественно-этнографической общности состоит в том, что его бытие реализуется через своеобразное историческое задание, обусловленное его ценностной ориентацией.

Историческое задание русского народа, определившее его идентичность, было сформулировано в московский период как российская имперская идея — сложный комплекс религиозно-идеологических представлений об эсхатологическом смысле и предназначении российской государственности, характере и целях великодержавного строительства. В связи с этим И.Ильин отмечал, что только из такого рода «духовно-политических мотивов» могла родиться «политика истинного великодержавия».

Образованные слои русского общества в полной мере усвоили имперскую модель мироустройства, восходящую еще к ветхозаветным пророчествам, переосмысленным в русле восточнохристианской византийской традиции. Центральное место в этой модели занимала идея удерживающей государственности. Богоустановленное государство как форма организованного бытия народа в его служении замыслу Божию мыслилось в качестве силы, противостоящей разгулу мирового зла и удерживающей мир от беззакония.

Высшим типом такой удерживающей государственности является вселенская империя. Учение о ней восходит к толкованиям ветхозаветной Книги пророка Даниила, который говорил о явившихся к нему в видении четырех зверях; «...эти большие звери, которых четыре, означают, что четыре царя восстанут от земли» (Дан 7. 17). Каждый из них, последовательно сменяя друг друга, станет господствовать над миром вплоть до прихода Мессии, чье царство пребудет вечно.

Восточнохристианская эсхатологическая традиция толковала эти четыре земных царства как сменявшие друг друга великие империи древности — Ассиро-Вавилонскую, Мидо-Персидскую, Греко-Македонскую и Римскую. По словам хронографов, «Ассирийское царство раззорися вавилоняны; Вавилонское царство раззорися Персяны; Перское царство раззорися Македоняны; Македонское царство раззорися Римляны — Римское царство разорится антихристом». При этом роль Римской империи в связи с Боговоплощением в ней Иисуса Христа являлась уникальной. Сын Божий, будучи по плоти римским подданным, тем самым придал Риму значение последнего земного царства, которое будет существовать до Его второго пришествия — эсхатологического завершения человеческой истории.

Римское (Ромейское) царство в отличие от всех предшествовавших ему империй не могло быть уничтожено, поскольку оно служит залогом земного существования человечества. Как писал об этом старец Филофей, «инако же Ромейское царство неразрушимо, яко Господь в Римскую власть написался», следовательно, христианская Церковь должна всегда пребывать под охраной римской государственной власти. По словам А. Карташева, «так как историческая действительность подрывала буквалистическое убеждение, будто бы это вечное православное римское царство должно недвижно оставаться в подлинном итальянском Риме, то уже византийцы допустили, для объяснения своего собственного положения, принцип преемственного передвижения христианского царства». Отсюда возникала идея translatio imperii (странствующего царства), суть которой состояла в том, что вселенская Римская империя продолжает свое метаисторическое и метафизическое существование, становясь поочередно достоянием разных народов, заслуживших эту честь. Удерживая мировое зло, вселенская империя препятствовала распространению той «тайны беззакония», на которую указывал апостол Павел: «...тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Фес 2. 7). В восточнохристианской традиции данные слова трактовались как указание на воцарение в мире антихриста — возможную альтернативу удерживающей вселенской империи с ее богоустановленной властью. Антихрист — это узурпатор и самозванец, стремящийся занять место Христа, фальшивый двойник Спасителя, во всем Ему противоположный. Царство антихриста представлялось абсолютным торжеством морального зла. В нем, по словам апостола Павла, «люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим 3. 2-5).

Воцарение антихриста станет возможным лишь на короткий исторический период, после чего его царство будет низвергнуто грядущим Христом. Однако сохранение удерживающей силы вселенской империей отдаляет царство антихриста на неопределенный срок. Первый, языческий, Рим, являвшийся еще бессознательным «слугой Христова строения», был наследован Византией, которая стала Вторым Римом — православной империей, соединившей разные народы не только (и не столько) административно, но и духовно. К сер. XV в. единственной частью «византийского содружества», сохранившей свою государственную и церковную независимость, оказалась Московская Русь. Соответствующим образом московские государи стали единственными независимыми правителями во всем православном ареале. В сознании современников Русское государство заняло место Византийской империи, а московских великих князей стали рассматривать в качестве преемников экуменического величия императоров Второго Рима. Так возник базис религиозно-политической доктрины «Москва - Третий Рим», ставшей сердцевиной имперской идеи Московского царства.

<…> Наиболее полно доктрина «Москва — Третий Рим» была сформулирована настоятелем псковского Спасо-Елеазарова монастыря старцем Филофеем в 1514-1524 гг. в посланиях, адресованных великокняжескому дьяку Михаилу Мисюрю Мунехину и московскому великому князю Василию III (1498-1533). В них выведена знаменитая формула Третьего Рима — последнего православного царства, которым стала Московская Русь: «...яко вси христианская царства приидоша в конец и снидоишся во едино царьство нашего государя, по пророчским книгам то есть Ромейское царство. Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Филофей объединил в данной формуле явления политического и метафизического порядка: потерявшая политическую независимость Византия продолжила свое спиритуалистическое существование в Московском государстве, которое превратилось в последнее царство пророческих книг, имеющее не географические, а духовные параметры. Отождествление неразрушимого Ромейского царства с Московским предполагало, что Россия стала не Римской и не Византийской, а метаисторической вселенской православной империей. Поэтому доктрину «Москва — Третий Рим» следует рассматривать не как имперскую концепцию, подтверждавшую право России на владение территориальным и политическим наследством византийских императоров, а как эсхатологическое обоснование национальной идеи.

Мысль о династических правах московского князя на византийское наследство формировалась не в России, а на Западе и была обусловлена намерением вовлечь Русское государство в антитурецкую коалицию. В 1473 г. в обращении сената Венецианской республики к великому князю Ивану III Васильевичу (1462-1505) в связи с его вступлением в брак с племянницей последнего византийского императора Зоей (Софьей) Палеолог говорилось: «Восточная империя, захваченная оттоманами, должна, за прекращением императорского рода в мужском колене, принадлежать Вашему Высочеству в силу Вашего благополучного брака». Тем не менее Иван III проявлял весьма сдержанное и достаточно трезвое отношение к идее борьбы за «Константинопольскую вотчину», в связи с чем русский церковный историк Н.Каптерев писал: «Московские цари хотели быть наследниками византийских императоров, не выступая, однако, из Москвы и не вступая в Константинополь. Из всех прав прежних греческих императоров они усвоили только одно — право считаться представителями и защитниками всего вселенского православия, причем их покровительство всему вселенскому православию на первых порах не шло далее дачи милостыни различным просителям с Востока».

Лишь с кон. XVII в. теократическая эсхатология доктрины «Москва — третий Рим» стала трактоваться как обязанность России по освобождению православных народов от турецкого господства. Последнее было связано с ее участием в войнах против Османской империи в составе «Священной лиги»европейских государств. Причем здесь явно прослеживалось усиление западного влияния на традиционную политическую философию московских правящих кругов: идея получения Москвой выморочного византийского наследства в большей мере исходила от европейских партнеров России по антитурецкой коалиции.

В трактовке же Филофея и других московских церковных идеологов Третий Рим - не парадигма завоевания или внешнеполитической экспансии, а прежде всего православная держава как вместилище и хранительница истинной Церкви. Утрата православия русским народом означала бы гибель Русского православного царства как не выполнившего своего исторического предназначения, аналогично прекращению существования ветхозаветного Израиля, отвернувшегося от правой веры. Одновременно это влекло бы гибель православия во всей вселенной. Отсюда вытекала идея особой ответственности Москвы и ее правителей, в деятельности которых на первый план выступали мироспасительные и церковные задачи.

Как отмечал русский религиозный мыслитель В.Зеньковский, «теократическая тема христианства развивается в России не в смысле примата духовной власти над светской, как это случилось на Западе, а в сторону усвоения государственной властью священной миссии... Власть должна принять в себя церковные задачи».