Воспоминанье об отце, работавшем

НА ФРУКТОВОМ СКЛАДЕ

 

Это было так давно,

Когда я и собачка моя

За оркестром бежали по городу.

 

Это было так давно,

Когда деревенские гости

К нам домой приезжали на лошадях.

 

Это было так давно,

Когда летчики над городом

Еще высовывались из аэропланов.

 

Это было так давно,

Когда женщины в ведрах таскали

Урожай дождевой воды.

 

Это было так давно,

Когда саранча

Еще казалась коричневым кузнечиком.

 

Это было так давно,

Когда в жаровнях осени

Еще лопались жареные каштаны.

 

И только фруктовые лавки порой,

Только фруктовые лавки

Тобою пахнут, отец мой.

 

ЭГОИЗМ

 

В великом замысле природы

Есть чудо из чудес - глаза!

Мы видим небо, зелень, воды,

Все расположенное за

 

Пределом нашим. Не случайно

Себя нам видеть не дано.

Какой тут знак? Какая тайна?

Что в тайне той заключено?

 

Другой! Вот поле тяготенья

И направления любви.

В глазах другого отраженье

Твое - найдут глаза твои!

 

Там облик твой порою зыбкий,

Порой струящийся, как свет,

Живой, мерцающий и гибкий

Твой незаконченный портрет.

 

А человек в слепой гордыне

Доверил зеркалу свой лик,

Чтобы отчетливый отныне

Ему служил его двойник.

 

Но, замысел первоначальный

Своей же волей истребя,

Он в этой четкости зеркальной

Лжет, фантазируя себя.

 

ЛЮБИТЕЛЬ КНИГ

 

Любитель книг украл книгу у любителя книг.

А ведь в каждой книге любителя книг,

В том числе и в украденной книге,

Говорилось: не укради.

Любитель книг, укравший книгу у любителя книг,

Разумеется, об этом знал.

Он в сотнях своих книг,

В том числе и в книгах, не украденных у любителей книг,

Знакомился с этой истиной.

И авторы этих замечательных книг

Умели каждый раз этой истине придать новый, свежий оттенок,

Чтобы истина не приедалась.

И никто, как любитель книг,

Тот, что украл книгу у любителя книг,

Не умел ценить тонкость и новизну оттенков,

Которыми владели мастера книг.

Однако, ценя тонкость и новизну оттенков

В изложении этой истины,

Он как-то забывал о самой истине,

Гласящей простое и великое: - Не укради!

Что касается меня во всей этой истории,

То я хочу сказать, что интеллигенции

Не собираюсь выдавать индульгенции.

 

ВИНО

 

У тетушки, бывало, стопку

Перед сияющим блином.

А легкую печаль, как пробку,

Случалось вышибать вином.

 

Все это молодость и младость,

И рядом музыка гремит.

Подруги юная лохматость

И просто к жизни аппетит.

 

И просто розовую чачу

На рынке в утреннюю рань.

И всю серебряную сдачу

Бродяге - промочить гортань.

 

Плод животворного безделья

Вино и с гонором хандра.

Но страшно позднее похмелье,

Коньяк, не греющий нутра.

 

Теперь лишь тем и знаменито

Питье, туманящее взор,

Что и не нужно аппетита,

А надо догасить костер.

 

Жизнь отключающее зелье

И впереди и позади.

Нет, шабаш черного веселья,

Друзья, господь не приведи!

 

* * *

 

Ах, как бывало в детских играх -

Зарылся с головой в кустах!

И от волненья ломит в икрах,

И пахнет земляникой страх!

 

Поглубже в лес, кусты погуще,

Чтоб интереснее игра!

И вдруг тревогою сосущей:

- Меня найти уже пора!

 

И холодеет под лопаткой:

- В какие дебри я залез! -

Невероятная догадка -

И разом сиротеет лес!

 

Ты сам выходишь из укрытья:

- А может, просто не нашли? -

Какое грустное событье:

Игра распалась. Все ушли.

 

…Вот так вот с лучшей из жемчужин

Поэт, поднявшись из глубин,

Поймет, что никому не нужен,

Игра распалась - он один.

 

Под смех неведомых подружек

Друзья в неведомом кругу

С обычным продавцом ракушек

Торгуются на берегу.

 

МОЦАРТ И САЛЬЕРИ

 

В руке у Моцарта сужается бокал,

Как узкое лицо Сальери.

Вино отравлено. Об этом Моцарт знал.

Но думал об иной потере.

 

Вино отравлено. Чего же Моцарт ждал,

На узкое лицо не глядя?

В слезах раскаянья и вдребезги бокал,

Сальери бросится в объятья?

 

Вино отравлено. Печаль - и ничего.

Распахнутые в звезды двери.

Взгляд не Сальери прячет от него,

Но Моцарт прячет от Сальери.

 

Вино отравлено. А Моцарт медлил, ждал,

Но не пронзила горькая услада,

Раскаянья рыдающий хорал…

Тогда тем боле выпить надо.

 

Все кончено! Неотвратим финал!

Теперь спешил он скорбный час приблизить.

Чуть запрокинувшись, он осушил бокал,

Чтобы собрата взглядом не унизить.

 

ОТРЕЗВЛЕНЬЕ

 

Чтоб разобрать какой-то опус,

Я на пиру надел очки.

Мир отвлеченный, словно глобус,

Ударил вдруг в мои зрачки.

 

И, отрезвевшею змеею,

Я приподнял глаза в очках.

Грохочущею колеею

Катился пир на всех парах.

 

Остроты злобные, как плетки,

И приговоры клеветы,

Как бы смердящие ошметки

Душ изрыгающие рты.

 

Я оглядел мужчин и женщин

Сквозь ясность честного стекла

И увидал извивы трещин,

Откуда молодость ушла.

 

Вот эту я любил когда-то,

А эти были мне друзья.

И где тут время виновато,

Где сами - разобрать нельзя.

 

Что сотрясало вас, мужчины,

Какие страхи пропастей?

Нет, эти страшные морщины

Не от возвышенных страстей!

 

Что юности сказать могли бы,

Покинувшей далекий сруб,

Властолюбивые изгибы

Вот этих плотоядных губ?

 

Уже вдали, уже отдельно

От пережитого всего,

Душа печалилась смертельно,

Но не прощала ничего.

 

А воздух распадался рыхло,

И под уклон катился пир.

Я снял очки. Душа притихла.

И воцарился горький мир.

 

ЛОЖЬ

 

В устах у молодости ложь

Или бахвальство в клубах дыма,

Не то, чтобы простишь - поймешь,

Оно, пожалуй, исправимо.

 

Поймешь застольных остряков

И лопоухого позёра,

Но лица лгущих стариков,

Но эта ярмарка позора,

 

Но этот непристойный дар,

Что, как работа, многих кормит…

Апоплексический удар,

Едва опередивший бормот…

 

За что, за что пытать судьбу

Перед вселенской немотою,

Когда одна нога в гробу,

Канкан отплясывать другою?!

 

* * *

 

Жизнь, нет тебе вовек прощенья,

За молодые обольщенья,

За девичьих очей свеченье,

За сон, за ласточкину прыть.

Когда пора из помещенья,

Но почему-то надо жить

С гримасой легкой отвращенья,

Как в парикмахерской курить.

 

НЕЯСНЫЙ ЗВУК

 

Что там? Тревогою мгновенной

Неясный звук протрепетал.

То человек? Или Вселенной

До нас доносится сигнал?

 

Что там? Тоскует мирозданье?

Иль ропот совести и зов?

То всхлипы тайные страданья

Или капели водоклев?

 

Что там? Рыданье или хохот?

Шуршанье веток или крыл?

(Машины пробежавшей грохот

Тот звук неясный перекрыл.)

 

Что там за стенкой шевелится?

Сосед? Он спит или не спит?

Хрипит, придушенный убийцей,

Или, подвыпивший, храпит?

 

Неясный звук! Здесь воля наша

Водоразделом пролегла.

Весов таинственная чаша

Над бездною добра и зла.

 

Не говори потом: - Не предал…

Не знал…Понятья не имел…

Да, ты не знал! Да, ты не ведал!

Поскольку ведать не хотел!

 

* * *

 

Прекрасное лицо миледи

Нас потрясало неспроста.

Оно - намек, что есть на свете

Души бессмертной красота.

 

Оно намек, что есть на свете

Светящаяся доброта.

Сама ж прекрасная миледи

Не смыслит в этом ни черта.

 

В ее ногах и в зной, и в стужу,

Коленопреклоняясь зря,

Влюбленные искали душу,

Как пьяницы у фонаря…

 

Несовместимы совершенства:

Почти всегда в одной - одно.

И на частичное лишенство

Живущее обречено.

 

Самой природе перегрузки

Не по плечу мильоны лет.

В прекрасной мантии моллюска

Жемчужин не было и нет.

 

…А он влюбился, бедный малый,

Не понимая ничего.

Простим, простим, простим, пожалуй,

Ошибку дивную его!

 

БАЛЛАДА О ЮМОРЕ И ЗМЕЕ

 

В прекрасном, сумрачном краю

Я юмору учил змею.

 

Оскалит зубки змейка.

Не улыбнись посмей-ка!

 

Но вот змеиный юмор:

Я всхохотнул и умер.

 

Сказали ангелы в раю.

- Ты юмору учил змею,

 

Забыв завет известный,

Вовеки несовместны

Змея и юмор.

 

- Но люди - те же змеи! -

Вскричал я. - Даже злее!

 

…И вдруг зажегся странный свет,

Передо мной сквозь бездну лет

 

В дубовой, низкой зале

Свифт с Гоголем стояли.

 

Я сжал от боли пальцы:

- Великие страдальцы,

 

Всех лилипутов злоба

Вас довела до гроба.

 

- Учи! - кивнули оба.

 

И растворились в дымке,

Как на поблекшем снимке.

 

Я пробудился. Среди книг,

Упав лицом на черновик,

 

Я спал за письменным столом

Не в силах совладать со злом.

 

Звенел за стенкой щебет дочки,

Но властно призывали строчки:

 

В прекрасном, сумрачном краю

Я юмору учил змею…

 

ДЕТСТВО И СТАРОСТЬ

 

Не именины и не елки,

Не лимонадные иголки,

Не сами по себе, не в лоб,

Но детства сладостный захлеб,

Но тайно льющийся из щелки,

Куда прильнули наши челки,

Грядущей жизни праздник долгий,

Его предчувствия озноб.

Порой не так ли - кто ответит? -

В глазах у мудрых стариков

Грядущей жизни праздник светит,

Иль близость кроткий взор приветит

Не смерти, что любого метит, -

Освобожденья от оков.

 

СУЕВЕРИЕ

 

Что сулят нам в грядущем созвездия,

Что гадалки, что кошки, что сны?

Суеверие - призрак возмездия

Затаенного чувства вины.

 

Бога нет. Но во тьме бездорожия

Много странных и страшных примет.

Суеверие - вера безбожия.

То-то боязно! Бога-то нет.

 

ВРЕМЯ

 

Расплывчатый образ времени

Внезапно щемяще и четко

Качнулся над старой кофейней

Поверх поседелых голов,

 

Где форварды моей юности,

Перебирая четки,

Перебирают возможности

Своих незабитых голов.

 

* * *

 

Когда в толпе с умершим другом

Лицо подобьем обожжет,

С каким блаженством и испугом

В груди сожмет и разожмет!

 

Пусть для тебя еще не вечер,

Но кажется, далекий миг

Втолкнул и вытолкнул до встречи

Космической ошибки сдвиг.

 

Так на вершине поднебесной

Альпийским холодом дыша,

Почти внезапно бездну с бездной,

Пьянея, путает душа.

 

Как дети в радостную воду,

Она кидается в обрыв,

Как бы вселенскую свободу

Еще в земной предощутив!

 

СХОДСТВО

Сей человек откуда?

Познать - не труд.

Похожий на верблюда

Пьет, как верблюд.

 

Похожий на оленя

Летать горазд.

Похожий на тюленя

Лежит, как пласт.

 

Что толку бедолагу

Жалеть до слез?

Похожий на конягу

И тянет воз.

 

В броню, как черепаха,

Одет иной.

Переверни - от страха

Замрет герой.

 

А тот стучит, как дятел,

В кругу родни.

Держу пари, что спятил

От стукотни.

 

Качается головка,

Цветут глаза.

Не говори: - Плутовка.

Скажи: - Гюрза!

 

Похожий на совенка

Возлюбит мрак.

Похожий на ребенка -

Мудрец, чудак.

 

Похожий на барана -

Баран и есть!

Похожий на тирана

Барана съест.

 

И в ярости пророка

Жив носорог,

Когда коротконого

Мчит без дорог.

 

Я думаю - живущий

Несет с собой

Из жизни предыдущей

Жест видовой.

 

Остаточного скотства,

Увы, черты,

Но также благородства

И чистоты.

 

Забавно это чудо -

И смех и грех.

И страшен лишь Иуда:

Похож на всех.

 

ЭЛЕГИЯ

 

День, угасая на лету,

Там на закате колобродит.

И горизонт свою черту,

Еще условную, проводит.

 

Не потому ли дарит ночь

Живому мудрая природа,

Чтобы, привыкнув, превозмочь

Мрак окончательный ухода?

 

Так друга кроткая рука,

Встречая нас в родном предместье,

Как бы смягчив издалека

Готовит к неизбежной вести.

 

Что смерти черный монумент?

Единство времени и места.

Но грусти мягкий аргумент

Сильней нелепого протеста.

 

Покуда эта грусть свежа,

В огнях столиц и в захолустье -

Мы живы. Мертвая душа

Не ведает вечерней грусти.

 

И потому в закатный час

Не обо мне грусти и майся,

О жизни, разлучившей нас,

Грусти. И грусти не пугайся.

 

В ГОРАХ АРМЕНИИ

 

Вдали от гор давно закисли:

Размер, стопа.

Вверх по тропе в первичном смысле

Ступи, стопа.

 

Вокруг армянские нагорья,

Легко, светло.

Здесь некогда плескалось море,

Но истекло.

 

Бог на людей за жизнь без веры,

За грех по гроб

(Не половинчатые меры)

Низверг потоп.

 

Да сгинет лживое, гнилое,

Пустой народ!

Дабы от праведника Ноя

Пошел приплод.

 

О Арарат над облаками,

Когда б не ты,

Еще бы плавал Ной над нами,

Ковчег, скоты.

 

Еще бы плыл и плыл над нами

Сквозь хлябь времен.

И над ревущими волнами

Архангел-слон.

 

Он протрубил у Арарата:

- Я вижу брег!

Но оказалось, рановато

Приплыл ковчег.

 

И сын, возмездию не внемля

(Не Сим, но Хам),

Привнес на вымытую землю

Родной бедлам.

 

Мелькали царства, книги, числа…

Кумирни зла,

Как бы в огонь - вовек и присно!

Как бы дотла!

 

Что человек для человека?

О Арарат!

Из всех, кого вспоило млеко,

Он виноват.

 

Он совесть заменил насущным:

Вперед! Вперед!

Как будто совесть сам в грядущем

Изобретет.

 

Ракеты, космос, книги, числа,

Плоды ума.

Ветхозаветная зависла

Над нами тьма.

 

Покуда в атомном дымище

Мир не усоп,

Вода, по крайней мере, чище,

Я за потоп.

 

И если дело до ковчега

Дойдет, как встарь,

На борт - не стоит человека,

Такая тварь!

 

Мы это чувствуем боками

Своей тщеты.

О Арарат над облаками,

Когда б не ты!

 

ГЕГАРД

 

С грехом и горем пополам,

Врубаясь в горную породу,

Гегард, тяжелоплечий храм,

Что дал армянскому народу?

 

Какою верой пламенел

Тот, что задумал столь свирепо

Загнать под землю символ неба,

Чтоб символ неба уцелел?

 

Владыки Азии стократ

Мочились на твои надгробья,

Детей, кричащих, как ягнят,

Вздымали буковые копья.

 

В те дни, Армения, твой знак

Опорного многотерпенья

Был жив, Гегард, горел очаг

Духовного сопротивленья.

 

Светили сквозь века из мглы

И песнопенья и лампада,

Бомбоубежищем скалы

Удержанные от распада.

 

Страна моя, в лавинах лжи

Твои зарыты поколенья.

Где крепость тайная, скажи,

Духовного сопротивленья?

 

Художник, скованный гигант,

Оставь безумную эпоху.

Уйди в скалу, в себя, в Гегард,

Из под земли ты ближе к Богу.

 

* * *

 

У ног цветок из камня вырос,

Склонил тюрбан,

С тобою рядом нежный ирис,

Бодряк-тюльпан.

 

Там вдалеке внизу отстойник

Шумов, речей.

А здесь, как молоко в подойник,

Журчит ручей.

 

Орел над головой в затишье,

Паря, уснул.

Крылом, как бы соломой крыши,

Чуть шелестнул.

 

Что дом! И слова не проронишь

О нем в тиши.

Душа, задерганный звереныш,

Дыши, дыши.

 

Вот этой тишиной блаженной,

Щемящей так,

Как будто в глубине Вселенной

Родной очаг.

 

Что было первою ошибкой?

Где брод? Где топь?

Жизнь сокращается с улыбкой,

Как в школе дробь.

 

Что впереди? Я сам не знаю…

Эдем? Вода?

Все та же суета земная

Спешить туда.

 

Дыши! Врачуй свои увечья.

Но ты молчишь.

И стыдно пачкать этой речью

Вот эту тишь.

 

И тишина во мне отныне

На век, на час.

И вопиющего в пустыне

Слышнее глас.

 

СВЕТЛЯЧОК

 

В саду был непробудный мрак,

Без дна, без края.

И вдруг летит, летит светляк,

Струясь, мерцая.

 

Небесной свежестью дыша,

Неповторимо,

Как будто мамина душа,

Помедлив – мимо.

 

Как будто мамина душа,

Сестры улыбка,

Внушают нежно, не спеша,

Что скорбь – ошибка.

 

Да, да, все там уже, светляк,

А мы с тобою,

Еще сквозь мрак, еще сквозь мрак,

Хоть с перебоем.

 

Ты знак великий и простой,

Намек поэту.

И даже женственности той,

Которой нету,

 

По крайней мере здесь, окрест,

Но кем завещан

Тебе печально-плавный жест

Античных женщин?

 

Кому ты предъявляешь иск,

Светясь негромко,

За все страданья и за писк

В ночи котенка?

 

Но ты летишь из бездны лет,

И мнится это:

Свое подобье ищет свет,

Сиротство света.

 

И все же просквози, продень

Сквозь ночь свой разум.

Был день (ты гаснешь!), будет день,

Ты - служба связи.

 

Не вероломство твой зигзаг,

Но мудрость, благо.

На миг ты прячешься во мрак

От злобы мрака.

 

Чтоб снова вспыхнул, светлячок,

Твой теплый абрис.

Какой чудесный маячок,

Какая храбрость!

 

Сквозь этот хаос мировой,

Чтоб мы не кисли,

Ты пролетел над головой,

Как тело мысли.

 

Но не пойму я, дай ответ

Без промедленья.

Движенье вызывает свет

Иль свет - движенье?

 

Учи, светляк, меня учи,

Мне внятно это,

Вот так бы двигаться в ночи

Толчками света.

 

Ты победил не темноту,

Дружок, однако,

Ты побеждаешь полноту

Идеи мрака.