Баллада об охоте и зимнем винограде

 

Памяти Роуфа

 

Как ты рванулся, брат мой,

Вслед за бегущей косулей!

Как ты рванулся, брат мой,

Пулей рванулся за пулей!

 

Как ты стрелял с разбегу,

Вниз пробегая по склону,

Черный по белому снегу

Вниз пробегая по склону.

 

Грянула третья пуля,

Грянула, чтобы настигнуть!

Перевернулась косуля,

Хотела судьбу перепрыгнуть.

 

Вихрями крови и снега

Кончилась, затихая,

Словно упала с неба

Летчица молодая.

 

Ты горло лебяжье надрезал,

Чтобы не думать об этом.

И обагрилось железо

Струйкой горячей, как лето.

 

И вдруг: виноградные гроздья,

Лоза на ветке ореха.

Ледяные, черные гроздья

Сверкнули тебе из-под снега.

 

Чудесная неразбериха!

Ты дерево взглядом окинул.

И ты засмеялся тихо

И снова винтовку вскинул.

 

И выстрел ударил над лесом,

И эхо метну лось следом.

Ты гроздья лиловые срезал,

Как пару дроздов дуплетом.

 

На шее тяжесть косули,

Снега разрывая, как пахарь,

Ты шел, а губы тянули

Ягод холодный сахар.

 

И капали капли со шкурки

Тобою убитой косули,

А виноградные шкурки

Ложились, как черные пули.

 

Мы знали в погоне надсадной

Тяжелое пламя азарта.

Но разве мы знали, брат мой,

Какая нам выпадет карта?

 

И разве я знал, что за год

Губы навек остудишь,

Как шкурки проглоченных ягод,

Выплевывать легкие будешь?

 

Ломоть поминального хлеба,

Поминальной струи услада.

Бесконечное зимнее небо.

Ледяная гроздь винограда.

 

В СВАНЕТИИ

 

Никогда не позабуду

Этот сванский хуторок.

Он возник подобно чуду

Среди каменных дорог.

 

Здесь эпоха на эпоху

Навалилась впопыхах,

Здесь российскую картоху

Сван сажает на полях.

 

Край форели и фазана

В пене с головы до пят.

Во дворе любого свана

Свой домашний водопад.

 

Глядя в пропасти с уклона,

Можно сдуру, невпопад,

Дьяволу по телефону

Позвонить в ближайший ад.

 

Над дорогой в диком крене

Хищно замерла скала.

На лугу схлестнулись тени

Самолета и орла.

 

Океан травы и света

Вчетвером проходим вброд.

…Домик сванского поэта.

Стой! Хозяин у ворот.

 

Вмиг откуда-то из чащи

Доставляет мальчуган

Два ведра воды кипящей -

Злой, пузырчатый нарзан.

 

Ощущают, словно голод,

Жаждой выжженные рты

Сладостно томящий холод,

Холод цинка и воды.

 

Напились. Глядим на башни,

Влажный пот стирая с лиц.

Это сванский день вчерашний

Смотрит из кривых бойниц.

 

Вот он, дух средневековья,

Романтические сны.

Гордой кровью, бедной кровью

Эти камни скреплены.

 

А хозяин - дело чести -

Шуткой потчует друзей,

Сдав оружье кровной мести

В исторический музей.

 

Здесь оружьем не бряцают,

Вместо вражьих черепов

Вдоль стены ряды мерцают

Турьих выгнутых рогов.

 

Развалившись на кушетке,

Выбираем тамаду,

Стол ломится, словно ветка

У садовника в саду.

 

Сколько лиц! Восток и Запад

Льнут к хозяйскому теплу.

Запах трав и дружбы запах

Лучшей из приправ к столу.

 

Поднимая тост за дружбу,

Как венчальную свечу,

Чокнуться хочу я с Ушбой,

С Ушбой чокнуться хочу!

 

Потому что чище дружбы

Ничего не знали мы,

Потому что выше Ушбы

Только Ушба, черт возьми!

 

Между тем на пир из сада

На слова мои в окно

Ломится горы громада

Вместе с небом заодно.

 

Кончил я. Свежеет воздух.

Зябко зыблется туман.

Светляки, а может, звезды,

Гаснут, падая в стакан.

 

АБХАЗСКАЯ ОСЕНЬ

 

Дай бог такой вам осени, друзья!

Початки кукурузные грызя,

Мы у огня сидим.

Ленивый дым,

Закручиваясь, лезет в дымоход,

И, глядя на огонь, колдует кот.

 

Дрова трещат, и сыплются у ног,

Как с наковальни, яростные брызги.

Замызганный, широкобокий, низкий,

К огню придвинут черный чугунок.

 

Мы слушаем, как в чугунке торопко,

Уютно хлюпает пахучая похлебка.

Золотозубая горою кукуруза

Навалена почти до потолка,

И наша кухня светится от груза

Початков, бронзовеющих слегка.

 

А тыквы уродились - черт-те что!

Таких, наверно, не видал никто:

Как будто сгрудились кабаньи туши,

Сюда на кухню забредя от стужи.

 

Они лежат вповалку на полу,

Глядишь - вот-вот захрюкают в углу.

И прежде чем варить их над огнем,

Те тыквы разрубают колуном.

 

Нанизанные на сырой шпагат,

На гвоздике у закопченной дверцы,

Как ленты пулеметные, висят

Три связки перца.

 

Вот, до поры всю силу свою пряча,

Блестит в графине розовая чача.

А только рюмку опрокинешь в рот -

Ударит в грудь. Дыханье оборвет.

И на секунду горла поперек

Стоит, как раскаленный уголек.

 

Над медленным огнем сидим. Глядим.

Желтеет пламя. Голубеет дым.

Мы не спешим. Мы пьем за чаркой чарку,

Как мед густую, сладкую мачарку.

 

Вдруг - настежь дверь. И прямо из тумана -

Им хоть по снегу бегать босиком -

Ребята входят. Ведрами каштаны

Несут с собой. И следом - ветер в дом.

 

Сейчас в лесу во всей осенней мощи

Багряные каштановые рощи.

 

…Огонь поленья лижет, языкат,

А в кухне запахам от запахов тесно.

Вином попахивает поздний виноград,

И виноградом - раннее вино.

 

ДЕДУШКИН ДОМ

 

Да пребудут прибыток и сила

В том крестьянском дому до конца.

Его крыша меня приютила,

Не от неба - от бед оградила,

Без него моего нет лица.

 

Славлю балки его и стропила,

Как железо, тяжелый каштан.

Червоточиной время точило

Его стены.

Войною когтило

Душу дома,

Да выжил чудила,

Хлебосол, балагур, великан!

 

Так пускай же огонь веселится,

Освещая могучие лица

Молчаливых, усталых мужчин.

Приспущены женщин ресницы,

Веретена кружат. Золотится

Старый дедовский добрый камин.

 

Дым очажий во мне и поныне.

Он со мной. Он в крови у меня,

Обжитой, горьковатый и синий.

…Дом стоял на широкой хребтине,

Как седло на спине у коня.

 

Двор округлый, подобие чаши,

Алычою да сливой обсажен,

Под орешней раскидиста тень.

Мытый ливнями череп лошажий,

Он на кол на плетневый насажен,

Нахлобучен, надет набекрень.

 

Неба мало столетнему грабу.

Тянет яблоня мшистую лапу,

Ядра яблок бодают балкон.

По накрапу узнай, по накрапу

И на щелканье и на звон

Зрелый плод. Он румяней и круче.

Чаще в полдень звездою падучей

Детству под ноги рушится он.

 

Теплый вечер и сумрак лиловый.

Блеют козы. Мычит корова.

К ней хозяйка подходит с ведром,

Осторожно ласкает имя,

Гладит теплое, круглое вымя,

Протирает, как щеткой, хвостом.

 

Жадно пальцы сосцы зажали.

Зазвенели, потом зажужжали

Струйки синего молока.

…Я не знаю, что это значит:

Храп коня или лай собачий

Все мне слышится издалека.

 

И когда мне теперь неуютно,

И какая-то горечь подспудно

Лезет горлом, сжимает виски,

Глядя в теплую темень ночную,

Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:

- Милый дедушкин дом, помоги!

 

Помоги мне. Неужто напрасно?

Или чем-нибудь веку опасна

Родниковая ранняя рань?

Дай мне силы раздвинуть плечи,

Слово вымолвить по-человечьи,

Первородною свежестью грянь!

 

ОПОРА

 

Когда сквозь звездный мир, натужась,

Мы прорываемся подчас,

Пространственный и честный ужас,

Как в детстве, настигает нас.

 

Куда втекает эта млечность?

Что за созвездием Стрельца?

Где бесконечности конечность?

Что за конечностью конца?

 

Но беспредельные просторы

Рождают беспредельный страх.

И, как слепец рукой опоры,

Опоры ищем в небесах.

 

Тогда духовное здоровье

Всевышний возвращает нам.

Вселенная - его гнездовье,

В огнях далеких мощный храм!

 

И бездна не грозит, ощерясь,

И нам не страшно ничего.

Он так велик, что даже ересь

Живет под куполом его.

 

Дом бога высится над нами,

Мы в краткой радости земной

Защищены его стенами

От бесконечности дурной.