Нейропсихология нормы. Проб лема ивдиввдуальных различий 7 страница

Второе положение раскрывает характер связи между генетической программой и социальными влияниями в процессе психического развития ребенка. Взаимодействие между морфогенезом мозга и формированием психики является двусторонним: для развития определенных функций необходима соответствующая зрелость различных структур головного мозга, в то же время активная адресация к со-

¹ Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 1996. № 2, С.46—50.

ответе! вутощим структурам (тренинг, обучение и т.д.) влияет на их созревание (Л.С.Выготский, 1956, П.Я.Гальперин, А.В.Запорожец, С И.Карпова, 1978, С.Л. Рубинштейн, 1940)

Таким образом, в процессе психического развития необходимо соответствие между возможностями мозга ребенка и требованиями, предъявляемыми обучающими программами.

Третье положение связано с теорией системной динамической локализации и принципом синдромного анализа высших психических функций (А Р.Лурия, 1968). Согласно представлениям А.Р.Лурия, структурной основой психических функций человека является объединение, констелляция различных отделов мозга в функциональные системы, где каждый отдел мозга вносит свой специфический вклад в работу всей системы и соответственно в целостное осуществление психической функции. Развивая это положение, можно сказать, что различные по составу объединения мозговых зон образуют нейрофизиологические функциональные системы, которые, в свою очередь, становятся структурной основой различных психических функции или психических функциональных систем (Ю В.Ми-кадзе, 1991)

Нейропсихологический синдромный анализ, проводимый с помощью Луриевской батареи методик, позволяет решить проблему, связанную с определением состава мозговых зон, вовлекаемых в работу нейрофизиологических функциональных систем, и квалифицировать роль каждой из них в обеспечении целостного протекания различных психических процессов, входящих в психические функциональные системы. Он также позволяет установить связь обнаруживаемого при тестовом обследовании дефицита в выполнении того или иного задания с работой той или иной мозговой зоны.

Гетерохрония роста и темпов созревания функциональных систем индивидуальна у каждого ребенка и детерминирует индивидуальные различия между детьми как в пределах одного возрастного этапа онтогенеза, так и на разных его этапах. Эти различия отражают степень зрелости мозговых структур (структурной основы психических функций) и проявляются в уровне сформированности (продуктивности) психических функций. Поскольку на морфогенез мозга оказывают влияние и генетические, и социальные факторы, то снижение уровня психического развития ребенка (т.е. сформированности различных психических процессов) по отношению к среднему уровню одно-возрастной популяции в силу экзогенных факторов позволяет говорить о дефиците психической составляющей онтогенеза, т.е. о недостаточности социальных воздействий. В случае снижения уровня психического развития из-за эндогенных факторов можно гоюрить о дефиците неврологической составляющей онтогенеза, т.е. об отставании в формировании структурной основы функциональных систем.

Попытка практического использования рассмотренного подхода к диагностике индивидуальных особенностей онтогенеза у детей на основе анализа состояния нейрофизиологических и психических функциональных истем была реализована в экспериментальном обследовании школьников, проведенном по специально разработанной методике (Ю.В.Микад-зе, Н.К.Корсакова, 1994). Тестировались слухо-речевая и зрительная память, являющиеся базисными для начального периода обучения. Затем результаты тестирования подвергались нейропсихологическому синд-ромному анализу.

Методика обследования состояла из ряда тестов, направленных на запоминание групп слов и фигурок, которые были объединены общими фонетическими, семантическими (слова) и графическими, перцептивными (фигурки) признаками. Обследовано 120 школьников из четырех возрастных групп (7, 8, 9 и 10 лет). Результаты выполнения тестов оценивались по специально разработанной системе качественных и количественных показателей. Для проведения синдромно-го анализа был выделен ряд параметров слухо-речевой и зрительной памяти, которые по данным нейропси-хологических исследований соотносятся с работой определенных зон мозга: эффективность заучивания, прочность следов, устойчивость к интерференции, объем непосредствекчой памяти, стабильность регуляции и контроля мнестической деятельности, наличие смыслового объединения стимулов, семантическая устойчивость, сохранение порядка и пространственных характеристик стимула (А.Р.Лурия, 1982; Н.К.Корсакова, ЛМ.Московичюте, 198В',А.Р.Лурия, 1968; Новые методы..., 1989; А.В.Семенович, 1991; Э.Г.Симерницкая, 1985; ЕЛХомская, 1987, 1991).

После статистической обработки были получены средние показали выполнения тестов для двух видов памяти, а также по отдельным параметрам для каждого вида памяти.

При сравнении индивидуальных и среднестатистических показателей и при наличии отклонений в индивидуальных показателях в сторону ухудшения можно говорить о присутствии «слабых», недостаточно сформированных звеньев структуры памяти, что, в свою очередь, может быть соотнесено с работой соответствующих зон мозга (нейрофизиологической функциональной системой).

В целом была прослежена динамика изменений по всем показателям в сторону уменьшения количества ошибок (штрафных баллов) по мере увеличения возраста детей. Это расценивалось как возрастание уровня зрелости и сформированности соответствующих функциональных систем и психических функций.

Результаты тестирования позволили выделить три группы детей:

I. Школьники, у которых показатели выполнения тестов соответствовали нормативным (среднестатистическим).

П. Дети, у которых есть отклонения от нормативных показателей в сторону ухудшения. Общее нейропсихо-логическое обследование не показало патологического изменения высших психических функций в этой группе и позволило определить условные границы, которые служили основанием для ее формирования. Такой вариант отклонений от нормативных данных расценивался как проявление несформированности функциональных систем, связанных с памятью, и был обозначен как иррегулярность психического развития (ИПР). Менее успешное выполнение заданий в этой группе не имеет патологической природы, носит преходящий характер и связано с индивидуальными особенностями онтогенеза, обусловленными эндогенными и/или экзогенными факторами.

III. Дети со значительными отклонениями от нормативных показателей. Общее нейролсихоло-гическос обследование поставило вопрос о наличии у этих детей минимальных мозговых дифункций (ММД). ММД связаны с нарушением функционирования мозга в целом и/или нарушением функционирования отдельных его структур. Вследствие этого может начаться специфическое формирование функциональных систем, не характерное для данного возрастного периода и базирующееся на включении компенсаторных механизмов.

Существует ряд классификаций нарушений психического развития детей (Т.А.Власова, М.С.Певзнер, 1973; Б.В.Лебединский, 1985). Существенным в них является выделение форм, носящих стойкий, необратимый характер. Выделенные выше ИПР и ММД, если их рассматривать в контексте этих классификаций, представляют собой пограничную форму отклонений, приближающуюся по некоторым своим характеристикам к задержанному развитию. В основе ИПР лежит дефицит, обусловленный недостаточной сформирован-ностью (зрелостью) функциональных систем, носящий обратимый характер и не связанный с патологией мозга или психики ребенка. В основе ММД лежат микрофункциональные нарушения структур мозга. Так, медицинские обследования выявили до 21% детей с такими нарушениями в детских садах и до 53% в детских домах (Э.Г.Симерницкая, 1991). Ко и в этом случае отклонения не носят фатального характера. Однако вопрос о том, можно ли рассматривать ИПР и ММД как задержку психического развития в устоявшемся значении этого термина остается открытым.

Для получения выводов о мозговой организации функциональной системы памяти у обследуемого ребенка проводился синдромный анализ, основанный на сопоставлении показателей по различным параметрам слухо-речевой и зрительной памяти. Это позволяет оценить состояние функциональных систем памяти с точки зрения работы различных структур передних и задних отделов мозга, а также левого и правого полушарий мозга. Количественные показатели интегрируются в нейропсихологический профиль ребенка, на основании которого можно сделать вывод о «слабых» звеньях функциональных систем.

Предварительные результаты позволяют говорить о том, что изложенная концепция нейропсихоло-гической диагностики может рассматриваться как один из подходов к проблеме школьной неуспеваемости, обусловленной индивидуальными особенностями в формировании функциональных систем в онтогенезе. Кроме этого она выступает как основа для разработки коррекционных процедур, определения тактики и стратегии тренинговой или реабилитационной работы. Другие возможные применения нейролсихологичес-кой диагностики — это выход на проблемы индивидуальных различий, одаренности, проблему специфики и нормального формирования нейрофизиологических и психических функциональных систем в онтогенезе.

РАЗДЕЛ 11

ДЕТСКАЯ НЕЙРОПСИХОЛОГИЯ

Л. С.ВЫГОТСКИЙ ПРОБЛЕМА РАЗВИТИЯ И РАСПАДА ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ¹

Проблема высших психических функций является центральной проблемой всей психологии человека. В современной психологии еще недостаточно выделены даже основные теоретические принципы, на которых должна быть построена психология человека как система, и разработка проблемы высших психических функций должна иметь центральное значение для решения этой задачи.

В современной зарубежной психологии существуют два основных принципа, с точки зрения которых разрабатывается психология человека.

Первый принцип — это принцип натуралистический, т.е. такой, который рассматривает психологию человека и его высшие психические процессы на тех же принципиальных основаниях, на которых строится учение о поведении животных. Таковым является, например, структурный принцип, который исходит из мысли, что в психологии человека не заключается ничего принципиально нового, что отличало бы ее коренным образом от психологии животного. Весь пафос структурной теории заключается в ее универсальности и всеобщей приложимости. Как известно, сами структуралисты утверждают, что структура есть изначальная форма всей жизни. Фолькельт в своих экспериментах стремится доказать, что восприятие паука подчиняется тем же структурным законам, что и восприятие человека. Такие же структурные законы получались при исследовании структуры поведения человекоподобных обезьян. Все явления — от реакций паука до человеческого восприятия — оказались охваченными таким единым принципом.

Эта всеобщность структурной теории отвечает тенденции всей современной натуралистической психологии, о которой несколько иронически, но правильно выразился Торндайк, указавший, что идеал научной психологии — создать единую линию развития от дождевого червя до американского студента. Этому идеалу отвечает структурный принцип. Поскольку речь идет о такой общей закономерности, дождевой червь и американский студент обнаруживают структурные закономерности в полной мере. Правда, внутри этих общих структурных закономерностей в ходе эксперимента и клинического исследования приходится различать структуры «хорошие» (как их обозначают представители этой психологии) и структуры «плохие», структуры «сильные» и структуры «слабые», структуры дифференцированные и структуры недифференцированные. Но все это — отличия количественные, принципиально же оказывается, что структурные принципы одинаково при-ложимы как к высшим, так и к низшим структурам, как к человеку, так и к животному.

¹ ВыготскийЛ.С. Развитие высших психических функций. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1960. С.364—383.

Несостоятельность этого принципа сказалась в области и генетической и клинической психологии, по отношению к развитию и распаду психических функций. Основатели гештальт-психологии — Кёлер и Вертгаймер связывали огромные надежды со структурным принципом. Соответственно этому принципу исследования, как уже было сказано, проводились на домашней курице и на обезьяне. Но оказалось, что с точки зрения сравнительной психологии эти исследования не имеют никаких перспектив, потому что на курице Кёлер получил то же, что и на обезьяне. В смысле общих структурных принципов различий между домашней курицей и обезьяной он установить не мог. Когда при Кёлере в Париже был поставлен вопрос относительно человеческого восприятия, то он ответил данными, собранными на животном материале. Изложив все основные закономерности, которые были вскрыты на животных — на обезьяне и курице, — он сказал, что этим законам подчинено и человеческое восприятие. Конечно, это его слабое место. Больше того, он не мог отделаться от того впечатления, что животное в гораздо большей степени подчиняется законам структуры сенсорного поля, чем человек, у которого эти законы определяют его сенсорные процессы в меньшей степени. Животное находится в резкой зависимости от объективных данных, от освещения, расположения вещей и т.д., от относительной силы раздражителя, входящего в состав этой ситуации, проявляя здесь подчинение законам структуры больше, чем человек.

Аналогичные факты получились при попытке приложить структурный принцип к явлениям детского развития. Чем ниже спускался исследователь, тем больше получалось данных, что структурное строение психических процессов у ребенка имеет ту же форму, как и у взрослого человека. Попытку приложить структурный принцип к объяснению развития сделал К.Коффка. Он указал, что развитие структур является «сильным» и «слабым», «хорошим» и «плохим», дифференцированным и недифференцированным, но что все развитие альфой и омегой имеет структурность как таковую. Такая постановка проблемы развития в области сравнительной и детской психологии оказалась с точки зрения структурного принципа чрезвычайно мал о плодотворной. Все высшие формы человеческого восприятия потеряли свою специфичность.

Я укажу, с какими трудностями приходится встречаться структурной психологии, когда дело касается клинических дисциплин. Я сошлюсь на работы Петцдя, посвященные агнозии, в которых он устанавливает тонкое различие между низшей зрительной сферой и той высшей зрительной сферой, при страдании которой наступает агнозия. Но когда Петцль от описания переходит к анализу, то оказывается, что все сводится к структурированию и из высших функций выступают только две — побуждающая и запрещающая. Они, по выражению Щедрина, могут только «тащить и не пущать» низшие центры, но создавать новое, приносить новые элементы в деятельность высших центров оказываются неспособными.

Я подробно останавливаюсь на этой стороне дела, чтобы показать, что господствующая в современной психологии структурная теория оказывается неадекватной той проблеме, которая составляет основной предмет изучения человека, — проблеме высших пси' хических процессов, ибо ответ, который дает струк» турная психология, заключается в том, что высшие

психические функции сводятся к тем же низшим, только усложненным и обогащенным по сравнению с низшими психическими функциями, а это не решает проблему.

Вторую линию в психологии человека представляла так называемая описательная психология, или психология как наука о духе, которая в противовес натуралистическим принципам, сводящим высшие специфически человеческие образования к закономерностям, присущим низшим образованиям, объявляет высшие психические функции образованиями чисто духовной природы, которые причинному объяснению не подлежат и не нуждаются в генетическом анализе. Эти особенности психической жизни можно понять, но не объяснить. Их можно чувствовать, но нельзя ставить в причинную зависимость от мозговых процессов, процессов эволюции и т.д. Тот тупик, в который приводит эта идеалистическая концепция, ясен без дальнейших пояснений.

Я нарисовал эти группы взглядов схематично, но в основном мне представляется правильной эта картина состояния психологии человека в зарубежной науке нашего времени. Если ее резюмировать, то получится такое впечатление: несмотря на огромный материал, полученный при изучении человека, с теоретической точки зрения психология человека не только не оформилась хотя бы в качестве ростка подлинной науки, но, наоборот, это представляется совершенно исключенным до тех пор, пока психологи будут идти по двум этим основным направлениям: спиритуалистическому, с одной стороны, и натуралистическому — с другой.

Сейчас я хотел бы перейти к содержанию основных положений и фактов, характеризующих развитие и распад высших психических функций. Мне кажется, что наиболее важным для самой постановки этой проблемы является правильное понимание природы высшей психической функции. Можно было бы думать, что. разбирая вопрос о высших психических функциях, нужно начать с того, чтобы дать ясное определение высших психических функций и указать, какие критерии позволяют отделить их от элементарных функций. Но мне представляется, что точное определение не принадлежит к начальному моменту научного знания. Я думаю, что смогу ограничиться вначале лишь эмпирическим и эвристическим определениями.

Высшие психические функции развились как высшие формы деятельности, которые имеют ряд отличий от элементарных форм соответствующей деятельности. Так можно говорить о произвольном внимании в отличие от непроизвольного внимания, о 'логической памяти в отличие от механической памяти, об общем представлении в отличие от частных представлений, о творческом воображении в отличие от воспроизводящего воображения, о волевом действии в отличие от действия непроизвольного, о простых аффективных процессах в отличие от сложных форм эмоциональных процессов.

Центральным для выяснения природы высших психических функций, их развития и распада является одно положение, которое становится ясным, если сопоставить сравнительную психологию с психологией человека. В сравнительной психологии было давно введено понятие, которое получило свое развитие в последнее десятилетие, в частности, в работах покойного В.А.Вагнера, — это понятие эволюции по чистым или смешанным линиям. Изучая развитие тех или иных психических функций в животном мире, исследователи стали различать появление новой функции по чистым линиям (появление нового инстинкта, разновидности инстинкта, который оставляет в основном неизменной всю прежде сложившуюся систему функций) и развитие функции по смешанным линиям, когда происходит не столько появление нового, сколько изменяется структура всей прежде сложившейся психологической системы животного. Как показывают исследования из области сравнительной психологии, основным законом эволюции животного мира является закон психического развития по чистым линиям, развитие же по смешанным линиям является, скорее, исключением, чем правилом, и представлено в области животного развития незначительно.

Надо сказать, что недоучет этого закона объясняет целый ряд ошибок, которые допускали психологи, работая с животными, в частности ошибку Кёлера, который допускал проявление человекоподобного интеллекта и применение орудий у обезьян. Он не учел, что если сравнить отдельную операцию у человека и у обезьяны, то сходство получается большое, но если сравнить всю структуру поведения животного и место, которое она занимает в сознании животного, то, как указывали Коффка, Гельб и другие авторы, которые подвергли критике основные ке'леровские положения (Гильом и Мейерсон), применение орудий у человека и у обезьяны резко отличается друг от друга. Орудие по-настоящему существует для животного только в момент выполнения данной операции; вещь вне определенной ситуации для животного не существует. Наиболее сложные формы его поведения являются результатом развития функций «по чистым линиям».

Для человеческого же сознания и его развития, как показывают исследования человека и его высших психических функций, действительно обратное положение. На первом плане развития высших психических функций стоит не столько развитие каждой психической функции («развитие по чистой линии»), сколько изменение межфункциональных связей, изменение господствующей взаимозависимости психической деятельности ребенка на каждой возрастной ступени. Нужно понять, что сознание не складывается из суммы развития отдельных функций, а, наоборот, каждая отдельная функция развивается в зависимости от развития сознания как целого. Развитие сознания в целом заключается в изменении соотношения между отдельными частями и видами деятельности, в изменении соотношения между целым и частями. Это изменение функциональных связей и соотношений выступает на первый план и позволяет приблизиться к разрешению основной проблемы.

Я приведу только один пример. Если обратиться к исследованию психических функций ребенка раннего возраста — между годом и тремя, то можно увидеть, что здесь психология наталкивалась на ряд трудностей. Трудно сравнить память ребенка этого возраста, его мышление и внимание с памятью, мышлением и вниманием ребенка более старшеговозраста, и эта трудность упирается в тот факт, что мы сталкиваемся с особой системой функциональных соотношений, с особой системой сознания, в которой доминирующей функцией является восприятие, а все остальные функции действуют не иначе, как в результате восприятия и через него, Кто не знает, что память ребенка этого возраста проявляется главным образом в опознавании, так как ребенок вспоминает только в связи с тем, что воспринимает сейчас. Мышление ребенка этого возраста совершается не иначе, как в акте восприятия. Оно может быть направлено только на то, что сейчас находится в сфере восприятия. Чтобы отвлечь ребенка от восприятия, нам надо будет применить усилие, и сделать это чрезвычайно трудно.

Что же существенно для памяти, для мышления ребенка между годом и тремя? Существенным является не только развитие памяти и мышления, но и тот факт, что все эти функции абсолютно несамостоятельны, недифференцированы и находятся в непосредственной зависимости от восприятия, действуют не иначе, как в системе восприятия. Исследования показывают, что построение высших психических функций есть процесс образования психических систем. Иначе говоря, в ходе детского развития изменяется внутренняя структура сознания в целом, меняются соотношения отдельных функций и отдельных видов деятельности, на основании чего возникают новые динамические системы, интегрирующие целый ряд отдельных видов и элементов психической деятельности ребенка.

Если верно, что в ходе детского развития отношения между функциями меняются, то именно в процессе изменения этих межфункциональных отношений и происходит такая интеграция отдельных элементарных функций, которая приводит к образованию высшей психической функции, становящейся на место низших психических функций. Тут мы имеем дело с различными видами деятельности. Исследования показали, что все высшие психические функции — логическая память, произвольное внимание, мышление — имеют общую психическую основу, так что мы в такой же мере вправе говорить о произвольной памяти, в какой мы говорим о произвольном внимании: мы могли бы с полным правом назвать последнее логическим вниманием, как называем его произвольным. Исследования показали, что существует высокая корреляция между произвольной памятью и произвольным вниманием. Иначе говоря, высшие психические функции коррелируют между собой больше, чем они коррелируют с соответствующими низшими психическими функциями. Все это указывает на некоторую общую природу высших психических функций, на некоторый общий путь, который они проходят в своем развитии. Специальное изучение развития произвольной памяти, которое было несколько лет тому назад проведено нашими сотрудниками А.Н.Леонтьевым и Л.В.Занковым, и исследования других высших психических функций показали, что этот путь интеграции и есть путь образования определенных психических систем. Во всех этих случаях мы имеем особые функциональные системы, которые не являются прямым продолжением или развитием элементарной функции, а представляют собой целое, в котором элементарные психические функции существуют как одна из инстанций, входящих в состав целого.

Центральную роль в построении высших психических функций, как показывают исследования, играют речь и речевое мышление, те несомненно специфические человеческие функции, которые, по-видимому, бесспорно должны быть отнесены к продуктам исторического развития человека.

Что вносит в сознание ребенка первое осмысленное слово? Изучение этого вопроса, мне кажется, очень важно для понимания природы развития высших психических функций. Ассоциативная психология представляла себе, что слово связано со значением, как одна вещь связана с другой вещью; как говорили классики ассоциативной психологии, слово напоминает значение, как пальто знакомого человека напоминает вам хозяина. С точки зрения структурной психологии слова связаны, как одна вещь с другой, но не ассоциативно, а структурно. Иначе говоря, слово есть одна из структур в ряде других, которая, как таковая, не вносит нового modus operand! нашего сознания. Между тем данные истории развития речи, анализ функционирования ее в развитом сознании и клинические данные из области патологии речи показывают, что дело обстоит иначе, что вместе со словом в сознание человека вносится новый modus operandi, новый способ действия.

В чем заключается это новое? В свое время наши скромные экспериментальные исследования привели к выводу, что с психологической стороны самым существенным для слова является обобщение, тот факт, что всякое значение слова обозначает не единичный предмет, а группу вещей. Изучение ранних форм этих обобщений или детских слов привело к выводу, о котором можно сказать, что он начинает входить в современное учение о речи и мышлении. Этот вывод заключается в том, что значение детских слов развивается, что ребенок в начале развития речи обобщает вещь в слово иначе, чем взрослые. Наши ступени развития значений детских слов показывают различные типы, различные способы обобщений. Вместе с внесением обобщений, мне кажется, вносится и новый принцип в деятельность сознания. Я думаю, что в этом случае психологи всецело опираются на то положение, что диалектическим скачком является не только переход от неживой материи к живой; диалектическим скачком является и переход от ощущения к мышлению. Это значит, что существуют особые законы мышления, что они не исчерпываются теми законами, которые имеются в ощущении. Это значит, что хотя сознание всегда отражает действительность, но оно отражает действительность не одним-единственным способом, а по-разному. Этот обобщенный способ отражения действительности есть, я думаю, специфически человеческий способ мышления.

Мне позволяют так думать три группы фактов. Первая группа фактов заключается в следующем. Все знают, что основным для человеческого сознания является его социальный характер. Психическая жизнь не является замкнутой монадой, которая не имеет входа и выхода. Все знают, что непосредственного общения душ быть не может, что общаемся мы с помощью речи, с помощью соответствующих знаков. Однако важно, что общаться можно не только с помощью знаков, но и с помощью обобщенных знаков. Если знак не обобщен, то он имеет смысл только для меня, имеет смысл только единичного факта. Для примера я возьму факты, на которые указал американский исследователь Эдвард Сэпир. Кто-то должен передать другому, например, что ему холодно. Как это показать? Я могу начать дрожать, вы увидите, что мне холодно. Я могу сделать так, чтобы вам было холодно, и показать этим, что мне холодно. Но для человеческого общения характерно обобщение и передача в словах того или иного состояния. Когда я говорю «холодно», то я делаю обобщение, связанное с переживанием. Следовательно, вопрос о том, существует ли непосредственная связь между общением и обобщением, заслуживает самого серьезного внимания.

В результате целого ряда исследований в психологии была поставлена проблема (в свое время она была поставлена Пиаже), которая, однако, оставалась теоретически темной, — проблема понимания ребенком ребенка, понимания ребенком взрослого, понимания детьми разных возрастов друг друга. Нам удалось установить, что понимание в смысле глубины и адекватности, в смысле сферы возможного понимания, т.е. процессы обобщения всегда обнаруживают строгое закономерное соответствие уровню развития детского общения. Развитие общения и обобщения идет рука об руку. Это первая группа фактов, которые позволяют думать, что обобщенный способ отражения действительности в сознании, который вносится словом в деятельность мозга, есть другая сторона того факта, что сознание человека есть сознание социальное, сознание, формирующееся в общении.

Другая группа фактов, которая позволяет так думать, относится к области клинических наблюдений.

Если обобщить то, что известно из изучения распада обобщений, из области патологии смысловой стороны речи, то можно сказать, что при этих страданиях мы имеем более или менее общее страдание всех специфических сторон человеческих функций. Все они страдают, когда мы имеем патологические изменения в области обобщений, в области изменения значений слова. Я постараюсь дальще, говоря об исследованиях афазии, указать на конкретные примеры, относящиеся к этой области.