Князь Святослав. Жизнь за веру? 3 страница

Идём дальше: «В том же году победил Владимир и вятичей и возложил на них дань – с каждого плуга, как и отец его брал».

Из текста следует, что в какой-то момент вятичи отложились от Киева и перестали платить дань – Владимир лишь восстановил то положение вещей, которое существовало при Святославе. Поэтому стоны Л. Прозорова по данному вопросу совершенно лишены смысла – раз сын делает то, за что писатель хвалил отца, то какой смысл тогда хаять деяния сына? А когда неугомонные вятичи восстали вновь, то князю опять пришлось принимать меры. «В год 6490 (982). Поднялись вятичи войною, и пошел на них Владимир, и победил их вторично». А ведь до крещения Руси было ещё не скоро, и потому этот поход был явно предпринят не с целью навязать христианство вятичам!

Таким образом, мы ясно видим, что речь шла о целостности государства в границах, оставленных Святославом Владимиру, который таким образом спасал страну от развала. Отколись вятичи – их примеру последуют другие славянские земли. Не дай укорот, не прояви князь характер, попытки будут повторяться раз за разом, и тогда крови прольётся больше, а итог – развал Киевской Руси.

Однако Лев Рудольфович всё стенает! «В год 6491 (983). Пошел Владимир против ятвягов, и победил ятвягов, и завоевал их землю. И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими» («Повесть временных лет»).

Новый поход, новая победа, враг повержен, и даже жертвы старым богам, столь милым сердцу Прозорова, приносятся, а он опять недоволен! А ведь после смерти Владимира ятвяги постоянно будут делать набеги на Русь вплоть до XIII века, и даже Даниилу Галицкому придётся совершать походы в их земли.

Воистину трудно угодить человеку, который даже от фонарного столба требует признания его богов и немедленного перехода в язычество.

Однако Прозорова уже ничем не остановить, и писатель мчится вперёд как всесокрушающее цунами. Он приводит новый аргумент, как ему кажется, абсолютно убойный – речь идёт о походе Владимира против Волжской Болгарии. «После первых же стычек Добрыня подходит к Владимиру и заявляет: «Посмотрел я пленных, все в сапогах, эти дани платить не будут. Пойдём, поищем лапотников». Владимир соглашается – и заключает мир с болгарами» (Л.П.).

Здесь писатель нисколько не погрешил против истины, поскольку практически дословно воспроизвёл этот диалог между дядей и племянником на основании «Повести временных лет», но только диалог и не более того!

Вот как это звучит полностью: «В год 6493 (985). Пошел Владимир на болгар в ладьях с дядею своим Добрынею, а торков привел берегом на конях; и победил болгар.

Сказал Добрыня Владимиру: «Осмотрел пленных колодников: все они в сапогах. Этим дани нам не давать – пойдем, поищем себе лапотников».

Как мы видим, речь в «Повести» идёт не о первых стычках, которые мелькнули в воображении Льва Рудольфовича, а о победе над Волжской Болгарией. И это подтверждается многочисленными письменными источниками – дело в том, что хотя русские летописи из разных сводов иногда противоречат друг другу, путают хронологию событий и вообще частенько имеют совершенно разные взгляды на одну и ту же проблему, здесь же они единодушны.

Для примера возьмём Новгородскую I летопись младшего извода: «В лето 6493 (985). Иде Володимир на Болгары с Добрынею, уем своим, в лодьях, а Торкы берегом приведе на конех; и тако победи Болгары».

Пусть простят нас за обилие цитат, но по-другому бороться с поборником языческих ценностей просто невозможно, поскольку мастерски владея пером, он запросто может навести тень на плетень, а потому процитирую отрывок из труда В.Н. Татищева, который является для Л. Прозорова признанным авторитетом.

Для начала сделаем небольшое пояснение. Из текста Василия Никитича может сложиться ошибочное представление о том, что поход был на Дунайскую Болгарию, поскольку здесь присутствуют сербы, а русская рать движется по Днепру. Но это не так, в «Памяти и похвале князю Владимиру» содержится конкретное указание на то, с кем же воевал Киевский князь. «На кого шел, одолевал: радимичей победил и дань на них положил, вятичей победил и дань на них положил, ятвягов взял, и серебряных болгар победил; и хазар, пойдя на них, победил и дань на них положил».

Серебряными болгарами называли волжских болгар, да и присутствие хазар в тексте прямо указывает на то, что действия развернулись на Волге, где влачили жалкое существование остатки некогда грозного каганата.

Теперь Татищев. «6493 (985). Война на болгар и сербов. Болгары побеждены. Владимир, собрав воинство великое и Добрыню, вуя своего, призвав с новгородцами, пошел на болгар и сербов в ладьях по Днепру, а конные войска русские, торков, волынян и червенских послал прямо в землю Болгарскую, объявив им многие их нарушения прежних отца его и брата договоров и причиненные подданным его обиды, требуя от них награждения. Болгары же, не желая платить оного, но совокупившись с сербами, вооружились против него. И после жестокого сражения победил Владимир болгар и сербов и попленил земли их, но по просьбе их учинил мир с ними и возвратился со славою в Киев, взятое же разделил на войско и отпустил в дома их».

Ну и в чём же здесь позор, ведь мирный договор заключён после убедительной победы над врагом, а не «после первых же стычек», как пытается представить дело Лев Рудольфович. Судя по всему, ему не даёт покоя фраза о сапогах и лапотниках, но дело в том, что слова Добрыни следует рассматривать в контексте всей внешнеполитической ситуации на границах Руси, а не только в рамках русско-болгарского конфликта.

Дело, скорее всего, здесь вот в чём.

Отец Владимира, великий воитель Святослав, сокрушил Хазарский каганат и низвёл его до ранга второстепенной державы, но вот сделать то же самое с Волжской Болгарией не успел – сам пал под ударами печенежских сабель. Судя по всему, это вознамерился сделать его сын, который собрал практически общерусское войско и выступил в поход. Действительно, победа была сокрушительной, но Владимир и Добрыня увидели, что до полного подчинения Волжской Болгарии ещё очень далеко, а тотальная война, которую они планировали, может затянуться здесь надолго. Это было бы не ко времени, поскольку именно сейчас на южные границы Руси усиливается натиск печенегов, а вести войну на два фронта смертельно опасно для любого государства.

Заключив выгодный мир с болгарами, Владимир развязал себе руки на юге, бросив все силы на борьбу со степью – «бе бо рать от Печениг; и бе бьяся с ними и одоляя им» (Новгородская I летопись).

Как видим, борьба начиналась страшная, и Владимир решает придать ей общегосударственный характер. «В год 6495 (987). И сказал Владимир: «Нехорошо, что мало городов около Киева». И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от славян, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как была война с печенегами. И воевал с ними, и побеждал их» («Повесть временных лет»).

Причём все летописи, которые повествуют об этих событиях, отмечают успехи князя в борьбе со степняками. И сетования на то, что Владимир не заключил с ними мир, лишены основания. А В.Н. Татищев конкретно указал причину, по которой мирное соглашение в тот момент со Степью было невозможно – «поскольку печенеги часто страну сию, набегая, разоряли; хотя сами часто побеждены и побиваемы были, но неудобно было их, из-за множества владетелей их, миром успокоить».

Та же самая проблема, с которой в своё время столкнулись и Святослав, и Игорь!

Только вот опасность к этому времени возросла многократно, и Владимиру пришлось расхлёбывать ту кашу, что заварил его воинственный отец. А потому – никаких дальних заморских походов. Все силы на оборону страны!

Но, по мнению Прозорова, это абсолютно ничего не значит.

Снова приходится констатировать, что в угоду своим симпатиям и антипатиям Прозоров выворачивает историю наизнанку. Хотя нас не оставляет стойкое ощущение того, что если бы Владимир не принял христианство, а остался язычником и продолжил агрессивную политику отца, то Лев Рудольфович разразился бы таким пламенным панегириком в его честь, что мартеновская печь просто бы удавилась от зависти!

Ведь писатель ненавидит Владимира не за то, что тот плохой человек и негодный правитель, а за то, что тот отрёкся от Старой Веры и принял христианство. Хотя это личное дело каждого, в кого ему верить, а в кого не верить, другое дело, что Владимир был не частным лицом, а главой государства со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Ну а дальше мы постепенно переходим к событиям, которые вызывают у Льва Рудольфовича штормовые приливы ярости и появление обильной пены изо рта, прямо как у берсеркера или огнетушителя.

Этап первый. Лирический. Владимир идёт на Византию и добывает себе жену.

Даже освещая такое знаковое событие, как поход на Херсонес, Лев Рудольфович действует в своём духе.

Правда, автор уже становится предсказуем, можно сказать наперёд, что он поведает читателю, – будет осуждать поход в Крым и всячески поносить Владимира.

Звучит это примерно так: «…Закончил же «государственный ум» (князь Владимир) превращением в наемника византийцев. Никто, даже крестившийся Оскольд, даже Ольга, не опускались до такого. Подавил мятеж в богатейшем крымском городе, неплохо, надо думать, на том поживившись; а в качестве «ста бочек варенья и ста пачек печенья» получил из Царьграда «собиратель»-наемник ошейник с крестиком и чернявую смуглянку-принцессу. Снизошли-таки «богоизбранные» императоры».

С чего Прозоров взял, что Владимир стал наёмником Византии, не понятно, сам писатель пояснить своё умозаключение не удосужился, а посему давайте и мы выскажем своё предположение на этот счёт.

Если исходить из подхода Льва Рудольфовича к любой исторической проблеме, то в Херсонесе должны были поднять восстание местные язычники против власти и христианства, и тогда коварные базилевсы обратились к Владимиру с просьбой его подавить. А взамен «сто бочек варенья и столько же печенья». Видимо, падок был Киевский князь на сладкое.

Одна беда – летописи поход на Херсонес никак не связывают с просьбой императоров, а только лишь с желанием самого Владимира, который этот поход и спланировал.

Место нанесения главного удара по Византии Владимир выбрал идеально – Херсонес Таврический, город на территории современного Крыма. И за море идти не надо, и от Руси недалеко, а главное, Империя здесь была особенно уязвима.

Князь прежде всего учёл факт того, что переброска подкреплений из Константинополя будет связана с большими трудностями, поскольку их можно было доставить только морем. В отличие от своего отца, который вторгся прямо в осиное гнездо и в итоге был вынужден отступить под напором войск Империи, которые находились недалеко от своих военных баз, здесь подобного произойти не могло. Захватив Херсонес, Киевский князь крепко взял Византию за горло и сам стал диктовать условия базилевсам.

Вопрос о том, менять или не менять веру, перед Киевским князем уже не стоял, выбор был уже сделан, просто нужно было сделать это так, чтобы исключить какую-либо зависимость Руси от Византии. О чём и поведал нам летописец, оставив запись о том, как князь советовался в Киеве со своими людьми: «И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо». И когда прошел год, в 6496 (988) году пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий, и затворились корсуняне в городе».

Ни о каком мятеже в Херсонесе и речи нет, а если даже он и был, то правильно сделал Киевский князь, что его подавил.

На своих рубежах гораздо лучше иметь город, где есть стабильная власть и твёрдая рука имперского правителя, а не правит кучка смутьянов, от которых можно ожидать чего угодно.

Впрочем, как мы помним, к врагу внешнему писатель Прозоров относится очень доброжелательно, как-то раз даже отметив в припадке благодушия, что русы «как раз к нему могли быть снисходительны».

Однако в этот раз цель похода была не только в том, чтобы пограбить и напугать.

Владимир задумал действительно грандиозное мероприятие, да и сама его комбинация была многоходовой. Поход на Херсонес (Корсунь) был лишь только одной из её составляющих, точнее, первым её этапом, заняв город и диктуя свои условия Византии, князь планировал ни много ни мало, а взять себе в жёны сестру базилевсов Анну.

«Правда заключалась в том, что Владимир принял крещение вовсе не из убеждения, а потому, что это было условием его женитьбы на греческой царевне. Владимир крестился из-за выгодной политической комбинации» (С. Лесной).

Сын Святослава прекрасно понимал, что за язычника императоры Василий и Константин свою сестру не отдадут никогда, а получать крещение из их рук значило признать зависимость Руси от Империи. Вот и дилемма. Как её решить?

А просто! Огнём и мечом!

Если взять Херсонес, там креститься, а затем отдать город в качестве выкупа за невесту, то все останутся довольны итогом, и при этом никто никому не будет должен!

При удачном стечении обстоятельств Киевский князь просто расплатится с будущими родственниками их же добром, нисколько не ущемляя интересов Руси и своего престижа.

Мало того, даже его воины останутся при добыче.

Вот это класс!!!

Именно это и имел в виду В.Н. Татищев, когда отметил, что: «Владимир положил намерение летом идти на Корсунь и там просить у царя в жену себе сестру их».

В этом противостоянии с Империей инициатива постоянно была у Владимира, который учёл опыт походов на Империю нескольких поколений киевских князей. Византийцы за ходом его дел и мыслей просто не поспевали.

Владимир, «собрав великое войско, пошел весною на град Корсунь греческий» (В.Н. Татищев).

Обложив город как со стороны суши, так и с моря, русы приступили к осаде.

Сразу же закипели яростные бои, поскольку воины гарнизона и горожане не собирались отсиживаться за стенами, а выходили сражаться за городские ворота. Но перевес как численный, так и качественный был на стороне русов, и в итоге вылазки горожан прекратились, однако на предложение открыть ворота они ответили отказом, надеясь получить помощь от метрополии.

Попытки подвести к городу насыпь успехом не увенчались, а потому оставалось лишь два выхода – либо брать измором, либо генеральным штурмом.

Очевидно, что Владимир не хотел терять своих воинов в лобовой атаке, он явно не был знаком с передовыми трудами Льва Рудольфовича, где тот прямо указывал, что «для язычника война – прежде всего ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ Богам и духам».

Хотя, может, и просматривал на досуге, да не согласился, а потому, отбросив книгу в сторону за ненадобностью, предпочёл действовать иначе.

Поразмышляв, князь решил заморить город блокадой, ожидая, когда от нужды и лишений горожане откроют ворота. Помощь из Константинополя всё не шла и не шла, а поскольку лето закончилось, то появилась реальная перспектива, что в связи с изменением погоды к худшему она не придёт вовсе.

Владимир рисковал. Если осада перейдёт в затяжную стадию, то его войско тоже ждут тяготы и лишения, хотя защитникам Херсонеса придётся ещё хуже. Но и горожане понимали, что их ждёт впереди. Не желая больше терпеть затянувшиеся неудобства и не имея понятия, когда же всё это закончится, жители и гарнизон решили сдать город.

«Тогда один корсунянин, именем Анастасий, пустил стрелу с письмом, написав такое: «Колодцы, которые за тобою на восточной стороне, из тех вода трубами идет во град, прекопав, отними». Владимир же, получив сие, воззрел на небо и сказал: «Если сбудется сие, сам здесь крещусь» (В.Н. Татищев).

В итоге Херсонес остался без воды и открыл ворота, а князь в нём крестился.

И сразу – вопль негодования, стоны и причитания. Опять что-то не так!

«В любом случае, из летописей вырисовывается впечатление, что крепости Владимир брал исключительно с помощью измены. По-другому не умел» (Л.П.).

Так Прозоров выражает своё недовольство тем, каким способом князь овладел городом. Лев Рудольфович коварен! Снова лукавит, ведь Владимир брал приступом Полоцк, да и во время войны с ляхами, когда княжеские войска будут захватывать один за другим вражеские города, не в каждом их будут встречать хлебом с солью.

Но вернёмся в Херсонес, где накануне сдачи города Владимир пообещал принять христианство.

Скорее всего князь, как обычно, хитрил, и, произнося слова о смене веры под стенами крепости, явно играл на публику – как мы помним, решение о крещении было принято ещё в Киеве.

В итоге Владимир получил жену, а отчаявшиеся было братья-базилевсы с радостью вернули Херсонес в лоно Империи.

Ну и где тут «византийский наёмник», как называет Владимира Прозоров?

Далеко не каждый правитель удостаивался чести сочетаться браком с представительницей правящего дома Византии. Это крупнейший успех внешней политики сына Святослава. Просто так, без мощного нажима, базилевсы никогда бы её не отдали вообще ни Киевскому князю, ни какому другому правителю. Значит, Владимир крепко держал за горло Империю, раз Василий и Константин вынуждены были пойти на его условия. Князь действовал как победитель, а то, что после взятия Херсонеса он принял христианство, не является показателем его слабости перед Византией.

До Владимира заполучить в жёны византийскую принцессу удалось только болгарскому царю Петру. Едва вступив на престол, он атаковал ромеев в Восточной Фракии и захватил крепость Визу, после чего заключил мирный договор с Империей и получил жену из императорского дома.

Впрочем, Прозоров и Петра не жалует – как же, перестал воевать с ромеями, замирился с христианами, да и против Святослава посмел выступить!

Слишком уж однобокий подход к предмету, пора расширять кругозор.

Но Прозоров не унимается, и чтобы Владимиру не скучно было, он находит улики, которые уличают в тягчайших преступлениях его нового родственника базилевса Василия II, которого впоследствии нарекут Болгаробойцей. Мол, рыбак рыбака…. И так далее.

«Сам Василий пришёл к власти, отравив в сговоре со своим тёзкой, главой придворных евнухов, своего отчима Иоанна Цимисхия. Вслед за Иоанном юный государь отравил чересчур ушлого скопца – на всякий случай».

Но это всего лишь версия Льва Рудольфовича, не более того, давайте для интереса окунёмся в записи другого Льва – Диакона, человека более сведущего, к тому же современника описываемых событий.

«Между тем император Иоанн, выйдя из Сирии, шел по направлению к Византии, по пути он увидел угнетаемые проедром и паракимоменом Василием Лонгиаду и Дризу, благодатные, цветущие области, которые ромейское войско отвоевало ранее для империи ценой обильного пота и крови. Как и следовало ожидать, император испытал печаль и досаду; он порицал корыстолюбивую жестокость проедра. Опасаясь гнева повелителя, Василий не мог возражать ему открыто, но втайне посмеялся над его словами; видя, что впал в немилость, проедр замыслил устранить его каким-либо образом. Когда император прибыл в равнину Атроады, прилегающую к Олимпу, он остановился в доме патрикия Романа, украшенного достоинством севастофора. Там, говорят, какой-то евнух из слуг, то ли сам нерасположенный к императору, то ли прельщенный и совращенный обещаниями даров со стороны тех, которые из зависти к хорошему стремятся к переворотам (об этой второй причине больше говорят, чем о первой, и больше ей верят), подал императору отравленный напиток, а тот, ничего не подозревая, выпил яд как полезное для здоровья питье. На следующий день члены его одеревенели и всем телом овладела слабость, а искусство врачей оказалось пустым и тщетным – они не могли распознать признаки этого внезапного заболевания».

Византийский историк, нимало не колеблясь и без всякой тени сомнения называет конкретного виновника смерти Цимисхия, а также указывает и причины, которые побудили евнуха так поступить – император подготавливал опалу не в меру зажравшегося царедворца. Василий II сделал то, что не успел сделать Цимисхий, – он сослал проедра в ссылку в Стенон и аннулировал все его распоряжения. Там евнух и умер, причём ни о каком отравлении и речи нет, Лев Диакон просто отметил, что «он ушел из жизни, а состояние его было предано разграблению и расхищению».

Как это понимать, Лев Рудольфович?

Историк должен уметь хотя бы работать с документами. Постоянно передёргивать факты просто некрасиво.

Называя Цимисхия отчимом Василия II, писатель в очередной раз проявляет невежество, поскольку женат был Иоанн не на царственной шлюхе Феофано, матери будущего Болгаробойцы, а на Феодоре, дочери Константина Багрянородного. По свидетельству Льва Диакона, Феодора «не слишком выделялась красотой и стройностью, но целомудрием и всякого рода добродетелями, без сомнения, превосходила всех женщин». Отчимом Василию приходился базилевс Никифор Фока, но вот беда, того зарубил именно Цимисхий, а потому и не успел Василий II отравить отчима, как об этом вещает Прозоров.

Вот так, Лев Рудольфович, тенденция, однако!

Итак, этап первый закончен. Владимир с красавицей женой и обогатившейся дружиной возвращается на родину в качестве победителя ромеев.

Переходим к следующему этапу.

Итак, этап второй – духовный.

Вернувшись домой, Владимир начал активно крестить Русь. Делая христианство официальной религией. Тема больная, и не только для Льва Рудольфовича.

Давайте попробуем разобраться, что подтолкнуло Киевского князя, ещё совсем недавно отъявленного язычника, к такому шагу. Ведь это случилось не по простой прихоти князя. Сидел себе, сидел, вдруг хлоп по лбу, озарение нашло, а давай-ка я крещу Русь целиком, без остатка, то-то жене приятно будет.

Такое бывает только в сказках, да и то не во всех.

Как говаривал Лев Рудольфович, предложим свою версию.

Начнём с, казалось, бы не самого существенного на первый взгляд определения, а именно веротерпимости, или толерантности.

Правда, в Древней Руси таких заумных слов не знали, а поэтому толерантность опустим.

Итак, веротерпимость. Прозоров в каждой своей книге нас приучает к тому, что люди, жившие в те давние времена и исповедовавшие веру в Старых Богов, очень терпимо относились не только к своей вере, но и к другим. Поэтому не мешали иноверцам, а наоборот, относились к их религиям с особым почтением. Все религии жили мирно, в любви друг к другу. И так до тех пор, пока христиане, пригретые на груди у язычников, не учинили свой религиозный переворот.

Однако не всё так просто. Веротерпимость сама по себе штука тонкая, интимная, и главное, что нестабильная. Чаще всего она напрямую зависит от ситуации.

Когда твой сосед, абсолютно нормальный и дружелюбно настроенный к тебе человек, то вроде как и всё равно, в каких богов он верит, каким силам поклоняется. Тебя лично это не задевает, и ладно. Оргий не устраивает, и хорошо. Жертв дома не приносит, кровью твой двор не забрызгивает, вот и славненько. А так, поможет, когда нужно. Подскажет, если спросят, а то и денег взаймы даст при случае. Для этого и нужны соседи, не только же для того, чтобы с ними ругаться. Это один вариант.

А вот когда к верховной власти приходит человек иной, возможно, непонятной тебе веры, при том, что приверженцев её в стране, городе, округе явное меньшинство, это уже тревожит, настораживает, а то и вызывает агрессию. Особенно в те времена.

Ярким примером здесь является та же Хазария.

Так вот, христианство хоть и давно уже пустило на Руси свои корни, но массовой религией ещё пока не являлось. Приверженцев новой веры становилось всё больше и больше как среди знати, так и среди зажиточных слоёв населения, но до того момента, когда она станет официальной религией всего государства, было ещё очень далеко.

А Владимир был наверняка наслышан о том, что случается с правителями, лишёнными поддержки масс из-за религиозных разногласий. О том, что произошло с князем Осколдом, он наверняка был осведомлён куда лучше нас с вами, а главное, видел причину случившегося.

Попытка Осколда крестить Русь не удалась, а смерть князя была закономерной и поучительной.

Ольга была христианкой, но и у неё, несмотря на веротерпимость окружающих, всё было не всегда просто. А судьба Улеба, дяди Владимира по отцу, который погиб от руки брата именно из-за расхождений в вере, тоже служила наглядным примером.

Владимир всё это видел. Вывод был один – опрометчивых шагов допускать нельзя.

Принимая самому иную религию, в данный момент христианство, необходимо было нести его в широкие массы и приучать к ней народ. Как бы жестоко со стороны это ни выглядело.

Если бы Владимир засомневался, что что-то может пойти не так и его план сорвётся, то он никогда не ввязался бы в подобную авантюру. Но князь рассчитал всё правильно, потому и победил. Пусть не без сопротивления, но по-другому и быть не могло.

Опять же, пойдя на такой рисковый шаг, Владимир должен был быть уверен, что вся страна не встанет против него в едином порыве плечом к плечу. Такую войну ему было не выиграть. И глубоко ошибается господин Прозоров, когда глаголит о приверженности всего населения Руси Старым Богам.

Не была уже Русь единой в вере, потому и стало возможным Крещение. А это повод Льву Рудольфовичу задуматься над правильностью своей теории.

Только представьте – крестить всю страну насильно! На это ни у кого не хватит ни сил, ни способностей. А Владимир выиграл эту войну не только за счёт силы и жестокости. Наглядным примером тому может служить его общение с дружиной.

Если уж дружина не примет крещения, то тогда всё, конец всем далеко идущим княжеским планам. Но дружина поддерживает своего князя и соглашается креститься вместе с ним. Всё это говорит о высоком авторитете Владимира среди своих людей. Или и их Прозоров наречёт трусами, изменниками и наёмниками Византии? А как же право человека на выбор?

С другой стороны, если люди Киевского князя сплошь были трусами и плохими бойцами, как это пытается представить Прозоров, то как тогда они могли победить доблестных язычников? Ведь их было значительно меньше по отношению к тем, кто поклонялся Старым Богам!

Просто Владимир жил в то время, когда отношение к христианству изменилось. Конфликт между религиями постепенно набирал силу.

Достаточно вспомнить, что совсем недавно его отец Святослав приказал разрушить христианские церкви в Киеве. Затем последовало убийство христианина-брата и других воинов, верующих во Христа. Вот и вся веротерпимость.

Оставаться христианином могло быть и небезопасно. Всё до случая. Веротерпимость отступила на второй план. Видимо, этот конфликт запал в душу князя.

Так почему тогда именно христианство?

Летописи не скрывают, что князь Владимир подошёл к выбору религии взвешенно. Скорее головой, чем сердцем. Он уже знал, что религий много и что он сам волен сделать свой выбор. Размышлял и взвешивал. Возможно, даже сейчас он был в первую очередь политиком. И перед его глазами был пример мощнейшего из государств – Византии, государства, где христианство не просто процветало, а было практически единственной религией, имеющей вес.

Вдобавок ко всему, князю как нельзя лучше подходил тезис – вся верховная власть от Бога. А ему, незаконному сыну Святослава, нужна была любая опора, чтобы удержаться у власти и укрепить её. А это была уже не опора, это была свая, надёжно вколоченная в грунт народного сознания.

Отрицать факт того, что смена веры на Руси проходила далеко не мирно и сопровождалась большой кровью и вооружёнными столкновениями, – глупо.

Однако и говорить о том, что государство буквально захлебнулось в крови, и борьба двух религий длилась несколько столетий – неумно, поскольку мы такими фактами не располагаем.

Но вот что говорит по поводу источников на данную тему Лев Рудольфович: «Можно заметить, что о второй, после крещения, половине правления Владимира мы вообще знаем очень мало. Летописи почему-то молчат…

Однако кое-что всё же дошло до нас – в очень поздних списках, но дошло. Речь, прежде всего, о летописи, известной как Иоакимовская. Она сохранилась только в пересказе В.Н. Татищева».

Давайте же и мы обратимся к известиям Татищева, который пользовался сведениями Иоакимовской летописи, и рассмотрим, как проходило крещение на примере двух самых крупных городов Руси – Киева и Новгорода.

Вот как обстояло дело в столице.

«Тогда Владимир послал по всему граду, говоря: «На утро всяк сойдет на реку Почайну креститься; а ежели кто от некрещеных завтра к реке не явится, богатый или нищий, вельможа или раб, тот за противника повелению моему сочтен будет». Слышав же сие, люди многие с радостию шли, рассуждая между собою, ежели бы сие не было добро, то б князь и бояре сего не приняли. Иные же нуждою последовали, окаменелые же сердцем, как аспиды, глухо затыкающие уши свои, уходили в пустыни и леса, и да погибнут в зловерии их».

Татищев вряд ли пошёл бы против истины и стал выдумывать сказочки о том, что в Киеве часть горожан крестилась охотно, поскольку их на это сподвиг пример князя и бояр.

Ведь разговор идёт не о том, чья религия лучше или хуже. Это просто констатация факта. Татищев не полемизирует, а просто отражает событие в том виде, в котором оно дошло до него в документах. Потому что когда историк будет рассказывать о крещении Новгорода, то подобных заявлений уже не будет, а это говорит лишь об одном – довольно значительная часть киевлян сменила веру без особых проблем. Василий Никитич, оставаясь объективным и беспристрастным, также рассказывает о тех, кто новую веру не принял и ударился в бега, лишь бы не молиться чужеземному Богу.