Читатель романа неизменно сталкивается с одной особенностью текста. В нём то и дело встречаются сокращенные или зашифрованные названия проспектов, улиц, переулков, мостов через каналы большого города, воссозданного в произведении. В 1907 году жена писателя, А. Г. Достоевская, на полях одного из изданий романа «Преступление и наказание» расшифровала эти загадочные обозначения, прояснив разветвлённую топонимику произведения. Оказалось, что В-й проспект — это Вознесенский проспект; «бесконечный -ой проспект» — Большой проспект Петербургской стороны; -ая улица — Средняя Подъяческая; С-й переулок — это Столярный переулок; К-ный переулок — это Конный переулок; переулок у Сенной — Таиров переулок; К-н мост — Кокушкин мост через Екатерининский канал;...ский мост — Вознесенский мост через тот же канал; Т-в мост — Тучков мост. Возникает вопрос: для чего Достоевский таким образом обозначил слагаемые своей петербургской топонимики? Очевидно, это связано с тем, что писатель хотел представить в романе не конкретные улицы, мосты и дома, носящие сугубо индивидуальный облик, а типические, которые могут называться обобщенными и условными именами. Каждая из топографических подробностей несёт в себе черты соседних улиц, мостов и домов.
Существенно, что писатель нередко рисует глухие переулки, стены и утлы. Они символизируют тупики, не позволяющие двигаться дальше, воплощают те жизненные ситуации, когда «некуда больше идти». Важен и выбор для описания отдельных районов и улиц города. В романе часто фигурирует окраинная Сенная площадь, центр петербургской торговли сеном, дровами, скотом. Здесь между церковью Спаса на Сенной, гауптвахтой и соседними домами торговали на земле, на лотках, в лавках и с возов, бесчисленные отбросы рождали устойчивый гнилой запах, мельтешащий люд создавал громкий шум, многочисленные нищие, пьяницы и проститутки довершали колорит площади. Не раз упоминает писатель и Столярный переулок, в котором на шестнадцать домов приходилось восемнадцать питейных заведений, ежечасно звучали здесь крики, вопли и ругань. Блуждания Раскольникова проходят прежде всего в этом районе, хорошо знакомом Достоевскому. Герой романа выходит из своего дома на углу Средней Мещанской и Столярного переулка, проходит по последнему к Кокушки-ну мосту через Екатерининский канал, выходит в Кокушкин переулок с его доходными домами, затем на Садовую, эту оживленную улицу с конкой (вагонами, ведомыми лошадьми) и дилижансами. Оттуда он сворачивает на -ю улицу (Екатерингофскую) и доходит до «преогромнейшего» углового дома, одним фасадом глядящего на эту самую улицу, другим фасадом — на Среднюю Подьяческую, а третьим выходящего на «канаву», то есть Екатерининский канал. Это дом старухи-процентщицы, мимо которого герой проходит «с замиранием сердца и нервной дрожью». Оттуда он шагает к упомянутой «канаве» с высокими домами, её обступившими, с гранитными берегами, сходами, плотами, прачками. Один из этих трехэтажных домов — жилище Сони Мармеладовой, дом, выходящий под тупым углом на Малую Мещанскую улицу. Здесь неподалёку — Вознесенский проспект с его шестью трактирами, девятнадцатью кабаками, одиннадцатью пивными и шестнадцатью винными погребами. На этом проспекте в трактире нередко сиживал Свидригайлов, а во дворе одного из домов под камнем Раскольников спрятал вещи, вынесенные из квартиры старухи. Проходя оттуда на Садовую, минуя Юсупов сад, Раскольников достигает Забайкальского проспекта, где между Сенной площадью и Фонтанкой поднялась печально известная «Вяземская лавра», обиталище убогих и нищих, а также преступного люда. Здесь располагался трактир, названный в романе горько-ироническим именем «Хрустальный дворец». Здесь герой книги с волнением просматривал газеты, ища известие об убийстве процентщицы, тут встречался он со Свидригайловым, а по соседству, в распивочной, Раскольников повстречался с Мармеладовым, который поведал ему о своей трагической судьбе. Лишь иногда герой романа бывает за пределами этого района и оказывается близ грандиозной панорамы Невы с его родным университетом. Но этот городской центр Раскольников не склонен воспринимать эстетически: он глубоко чужд изгою, каким порою себя считает Раскольников; фасадную сторону столицы он решительно не приемлет.
Но вот герой романа возвращается к своему дому, минуя названные улицы и ещё не упомянутый Таиров переулок, двумя концами примыкающий к Сенной площади. Этот дом Раскольникова сохранился, его нашел и обозначил в своей книге «Петербург Достоевского» Н. П. Анциферов. Мы снова возвращаемся к перекрестку Столярного переулка и Средней Мещанской (дом № 19). Подворотня и поворот направо приводит нас к лестнице с низко нависшими сводами, по которым мы мысленно вслед за героем поднимаемся на площадку четвертого этажа. А затем по крутым и узким тринадцати ступеням мы приближаемся к каморке Раскольникова. Он в романе идёт сюда и спускается во двор 48 раз, совершая своеобразный ритуал восхождения и нисхождения. При этом лестница оказывается ярким символом в романе: это путь героя на некую преображенную Голгофу, где ему суждены терзания и муки. М. М. Бахтин, выдающийся исследователь поэтики Достоевского, писал об этой лестнице так: «Верх, низ, лестница, порог, прихожая, площадка получают значение "точки", где совершается кризис, радикальная смена, неожиданный перелом судьбы <...> Раскольников живёт, в сущности, на пороге...» Неоднократные выходы из дома и возвращения к квартире после долгих блужданий по городу напоминают расходящиеся круги, по которым движется, повторяя свой главный ритуал, Родион Раскольников. Это своеобразные круги нового дантовского ада, где страдает шествующий герой и приходят в отчаяние все, кто здесь оказался.
Скитающийся по улицам герой романа неминуемо сталкивается с многообразными картинами тогдашнего Петербурга. Вот большой дом в Таировом переулке, «весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными заведениями; из них поминутно выбегали женщины, одетые как ходят "по соседству" — простоволосые и в одних платьях. В двух-трёх местах они толпились на тротуаре группами <...> Подле, на мостовой, шлялся, громко ругаясь, пьяный солдат с папироской <...> Один оборванец ругался с другим оборванцем и какой-то мертво-пьяный валялся поперёк улицы». Вот ещё один пьяный в телеге, запряженной ломовыми лошадьми. Раскольников оказывается свидетелем сцены на Вознесенском мосту, этого «дикого и безобразного видения», когда некая высокая женщина с желтым лицом бросилась в воду, и грязная вода «канавы» раздалась и поглотила свою жертву.
На другом мосту — Николаевском — Раскольников получает удар кнутом в присутствии смеющихся людей. Блуждающий герой слышит ссору «писаришек» в городском саду, а в другой раз он видит толпу шумящих женщин с сиплыми голосами и подбитыми глазами у распивочно-увеселительного заведения. Бывшего студента ошеломляет сцена на Конногвардейском бульваре, где «жирный франт» преследует пьяную девочку, чтобы воспользоваться её беспомощностью. А вот образ черноволосого шарманщика, чувствительный романс которого сопровождал пение девочки в «старом и истасканном» одеянии. Отвратительное впечатление оставил эпизод в полицейской конторе, где содержательница дома терпимости с апломбом защищала свой, по её словам, «благородный дом». Все эти реалии столицы создают суровый образ города. В нём людям нечем дышать: его мучит духота, зловоние лестниц, вонь петербургских трущоб. По словам Пульхерии Ивановны, здесь на улицах как в комнатах без форточек. Людей «давит» и поразительная теснота дворов-колодцев, подворотен, переулков, толкучек, сдавленного пространства кварталов. Ещё одна черта Петербурга — атмосфера раздражения и злобы, охватывающая многих, а иногда и убивающий человека смех. Люди здесь отчуждены друг от друга, трагически обособлены от других, себе подобных, несмотря на отмеченную нами тесноту. Это город-спрут, который захватывает своими щупальцами жертвы, чудовище, в громадной пасти которого живут униженные, раздавленные и оскорбленные. И ещё один компонент образа Петербурга у Достоевского: особая музыка, сопровождающая скитания Раскольникова: тренькающая гитара, хриплое пение, фистула раздольного напева, нудное и тоскливое звучание шарманки. Эта звуковая среда ещё больше сгущает атмосферу изображенного ropoда. В итоге образ Петербурга становится не только равноправным с другими героями романа, но и центральным, особо значимым, ибо он во многом объясняет двойственность Раскольникова, «провоцирует» его на преступление, помогает понять Мармеладова, его жену, Сонечку, процентщицу, Лужина и иных персонажей.
Семья Мармеладовых
Бедный чиновник Мармеладов органически связан с образом Петербурга, воплощает его контрасты и ту меру страдания, которая выпала здесь на долю униженных и оскорбленных. Фамилия Семена Захаровича напоминает нечто сладкое. Но как горька в действительности его жизнь! Звучание фамилии это по контрасту подчёркивает. Мармеладов — ещё один «маленький человек» в русской литературе. Ему предшествовали Вырин из пушкинского «Станционного смотрителя», Башмачкин из «Шинели» и Поприщин из «Записок сумасшедшего» Гоголя. И любопытно, что Мармеладов ссылается в романе на эти книги.
Достоевский использует в обрисовке этого персонажа такие средства художественного изображения, как портрет, исповедь и рассказ о его печальной судьбе. Набрасывая портрет Мармеладова, писатель показывает человека, которому перевалило за пятьдесят, который примечателен проседью, большой лысиной, желтым, даже зеленоватым лицом, отекшим от постоянного пьянства, крошечными, как щелочки, красноватыми глазками. Восторженность соединялась в нём с признаками безумия. Большой изобразительностью отличается совершенно оборванный фрак с осыпавшимися пуговицами, застегнутый лишь на одну единственную, чудом оставшуюся на нем. Исключительной выразительностью и силой отличается рассказ-исповедь Мармеладова, который он ведёт в грязном трактире под смех окружающих; это повествование погибшего человека, который в своем беспробудном пьянстве дошел до того, что потерял службу, пропивает ныне чулки жены и почти безучастно наблюдает, как дочь его становится проституткой. Порок этот объясняется, однако, не природной испорченностью Семена Захаровича, а приниженностью, нищетой и обездоленностью. По его признанию, «за нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают». И отсюда — «питейное». В этом своем пороке персонаж жаждет собственного страдания и сострадания других. Терпеливо он сносит побои жены, испытывая не боль, а дарованное наслаждение, ощущая некое внимание к себе. Мармеладов способен анализировать своё состояние, вести тонкий самоанализ своих поступков, ставить диагноз своей болезни. Ощущая страшные тупики своей жизни, он признаётся, что ему «некуда больше идти».
Читатель не может забыть отчаянного крика души этого изгоя общества, его вопля отчаяния и некого подобия человеческого протеста. Писатель воспроизводит и печальную судьбу своего персонажа, его трагический финал, когда социально и психологически раздавленный невыносимой жизнью Мармеладов оказывается и физически задавленным щегольской барской коляской и копытами её лошадей.
Не менее трагична и жизнь жены Мармеладова — Катерины Ивановны. На социальное дно она скатилась «сверху», из благополучных дворянских этажей. Поэтому ей есть с чем сравнивать своё новое бытие, и она особенно остро ощущает всю мерзость доставшейся ей жизни. Вспоминая своё прошлое, она силится прикрыть последним катастрофичность своего настоящего. Ей помнится, как в «далеком и зверском» уезде умер её первый муж и она осталась с тремя детьми в отчаянном положении. Тогда-то она и согласилась выйти замуж за вдовца Мармеладова. Образованная, воспитанная и фамилии известной, Катерина Ивановна, «плача и рыдая и руки ломая», пошла за пьяницу, умножив свою нищету, ибо и ей, по словам мужа, «некуда было идти». Трудолюбивая, но обреченно больная женщина пытается всеми силами спасти свою семью. Но эти попытки оказываются безнадежными, рождая ожесточение и раздражение женщины. Огромной силой отличается эпизод, когда Катерину Ивановну выгоняет из дома генерал, и она, чахоточная, сиротливая, с запекшимися кровью губами выбегает с детьми на улицу, чтобы собирать милостыню. И в этом поступке нельзя не увидеть её вызова, протеста, её сознательно заглушаемой гордости, её крайнего отчаяния. Истерзанная и измученная, она падает на мостовую, а из горла её льётся кровь. В этот момент она видится читателю трагической героиней, равной по силе изобразительности великим трагическим образам прошлого.
