Не могу объяснить, что не так

Черри прищурилась.

Попробую объяснить потом, обещаю.

Она нахмурилась, но шагнула в сторону, будто зная, что я сейчас буду делать. Наверное, действительно знала. То ли я как-то подалась в сторону кровати, то ли телом туда повернулась. Обычные люди это редко замечают, а оборотни — почти всегда.

Я снова обняла Мику, не так сильно, и он меня поцеловал. Нежно и целомудренно. Если бы Питер не смотрел, мы бы, может быть, поцеловались бы крепче, но он смотрел, а Эдуард в коридоре занимался большим и страшным Олафом. Я же осталась не с таким большим, но страшным в совсем другом смысле Питером.

Я обернулась через плечо к Натэниелу — он поцеловал меня в щеку, ладонью взял за другую и прижался лицом к моему лицу. Я повернулась так, чтобы он мог поцеловать меня крепче, но он поцеловал деликатно, по-джентльменски, как никогда раньше. Я отодвинулась, глядя на него озадаченными глазами. Он показал взглядом на кровать, и до меня дошло — и не дошло. Что-то в том, что Питер смотрит, заставило Натэниела вести себя прилично, но что и почему — я не поняла. Это же был поцелуй, а не невесть что.

Но я отпихнула эту мысль в толпу таких же, с которыми еще надо разобраться, а то много их накопилось. В какой-то клетке их надо пока что держать, чтобы не наваливалось сразу все, что я не могу понять.

Приглядевшись к Натэниелу, я заметила, что он оделся почти так же, как и одел меня, только футболка мужская и оружия на нем никакого нет. Выглядел он так, будто мы с ним в клуб собрались. Трудно предъявлять претензии к одежде человека, если на нем такой же наряд, как на тебе. И вообще одежда — мелочь по сравнению с тем, что меня ждало.

Я сделала глубокий вдох и вышла из круга успокаивающих рук. Вышла из круга теплоты навстречу очередной непонятности, которая как раз смотрела на меня карими глазами — островами на бледной коже лица. Питер не бледен от природы, как Эдуард или я, но сейчас побледнел. Потеря крови и боль очень этому способствуют.

Я шла к кровати — сейчас уж лучше лицом к лицу с Питером, чем с Олафом. Это я трусиха, или трус как раз Эдуард? Я точно знала, что ему куда проще прямо сейчас иметь дело с тысячей Олафов, чем с одним своим без пяти минут пасынком.

Лицо у Питера переменилось, когда он увидел, что я иду к нему. Боль у него не прошла, но его глаза тянуло не к моему лицу. И когда я оказалась рядом, у него в организме нашлось достаточно крови, чтобы покраснеть.

Привет, Питер! — сказала я.

Он отвернулся, уставился в потолок. Очевидно, не доверял себе, что удержится и не будет смотреть на мою грудь, и не знал, как я на это отреагирую. Честно говоря, этого я тоже не знала.

Я думал, ты ранена, — сказал он.

Так и было.

Он посмотрел на меня, морща лоб:

Но ты же на ногах. А я как из-под танка.

Я кивнула:

Да, немножко даже сама себе удивляюсь.

Его взгляд снова опустился вниз. Олаф — маньяк и злобный тип, но в одном он был прав. Мужики будут глазеть — некоторые нарочно, чтобы быть грубыми, но не все. Некоторые, как Питер… ну, как будто моя грудь — магнит, а его взгляд — железо. Привлекает. Ох, поговорю я с Натэниелом насчет того, какую одежду в следующий раз подбирать. В смысле, в следующий раз, когда я окажусь в больнице без сознания. Я как будто и не сомневаюсь, что следующий раз будет. То есть если работу не сменю, стопудово будет.

Эта мысль меня всполошила. Я что, серьезно думаю оставить охоту за вампирами? На самом деле рассматриваю такой вариант?

Может быть, может быть.

Я покачала головой и пихнула эту мысль в ту же клетку с непонятностями. Очень, надо сказать, там уже полно было. Под завязку.

Анита? — окликнул меня Питер.

Прости, задумалась.

О чем?

Он таки сумел глядеть мне именно в глаза. Хотелось погладить его по головке, хорошего мальчика, и конфетку дать. Что-то действительно странное у меня сегодня настроение.

Если честно, задумалась, хочу ли я и дальше охотиться на вампиров.

Он сделал большие глаза: