У тебя серьезные повреждения?

Как-то слишком близко оказался этот вопрос к тому, о чем я только что подумала. Я попыталась вернуть щиты на место — от секса они иногда слетают вмиг.

Ричард встал на колени, уперся руками в стенку по обе стороны от меня. От этого у меня опять внизу напряглось, и это было больно — я чуть не вскрикнула. Смогла сдержаться, но он приблизил ко мне лицо и спросил:

Тебе больно?

Ричард, пожалуйста, не надо, — шепнула я.

Тебе… больно?

Его сила всплеском прошла сквозь меня, и я действительно вскрикнула — не от удовольствия.

Если не будешь держать силу в узде, можешь пробудить моего волка, — сказала я сквозь стиснутые зубы. Во-первых, мне было больно. Во-вторых я начинала злиться.

Он придвинулся еще ко мне и сделал глубокий вдох — обнюхивал меня. Его сила теплым и влажным жаром обдала меня, и я закрылась щитами, как могла, от него, от его силы, от всего этого. Я представляла себе камень, кирпич, складывающий стену, за которой можно спрятаться и выставить ее на пути у Ричарда.

Он заговорил прямо мне в щеку, обжигая горячим дыханием:

Боль имеет запах, ты это знаешь?

Нет. Да.

Я сама себя когда-то учуяла, когда зверь впервые проснулся во мне.

Тебе… больно?

Он произнес эти слова медленно, с расстановкой, и губы его шевельнулись у моей щеки.

Снова меня ударило судорогой, я сдержалась, чтобы не согнуться пополам. Мне стоило усилий сидеть в воде, когда он ко мне прижимался, и не реагировать. Он намекал, что чует мою боль. Ликантропы часто умеют чуять и ложь. Поэтому я сказала единственную правду:

Да.

Он меня поцеловал в щеку и сказал:

Спасибо.

Потом встал и вылез из ванны, взял полотенце из кучи, которая вроде бы тут всегда есть.

Куда ты? — спросила я, хотя, честно говоря, была готова к его уходу.

От тебя.

От следующего приступа боли я позволила себе согнуться. И не стала делать вид, что мне не больно. Он хочет быть сволочью — пожалуйста. Когда я подняла голову, Ричард уже завернулся в полотенце вокруг пояса. Всю свою потустороннюю энергию он вобрал в себя, и если закрыл свою наготу, то закрыл больше, чем тело.

Я пошлю за врачом.

Нет, пока не надо.

Почему?

Потому что еще может пройти.

Он наморщил лоб:

Ты говоришь так, будто такое уже бывало.

У меня бывали схватки, хотя и не такие сильные, но они проходили.

Мика.

Это имя прозвучало как ругательство.

Да.

Надоело мне щадить его самолюбие. Честно говоря, сейчас мне и сам Ричард малость надоел.

Он всюду меня опережает.

Ничего Мика не делал такого, чего у тебя не было бы возможности сделать раньше.

Опять моя вина?

Опять твой выбор.

Я не смогла скрыть напряжения в голосе. Ладно, пусть знает, как мне больно.

Ох, как мне это нравится, — сказал он.

Я нахмурилась, прижимая руки к животу:

Что?

Вот эта сдавленность твоего голоса. Последний раз я ее слышал у Райны.

О чем ты? — нахмурилась я сильнее.

Ты знаешь, что Райна была садисткой и бог один знает, кем только не была, но она еще и любила боль. Она любила грубый секс с обеих сторон: и чтобы она, и чтобы ее.

Сильнее нахмуриться я уже не могла, и потому сказала:

Я это знаю. У меня некоторые ее воспоминания, если ты помнишь.

Это да, в тебе ее мунин. Ее призрачная память.

Мунины — это память предков у вервольфов. Когда умирает волк, стая разъедает усопшего по кусочкам, и он уходит в вечную память группы. По-настоящему, а не ритуально — хотя вервольфы редко умеют «говорить» так напрямую, как я с мунином Райны. Считается, что мунин дает доступ к памяти предков, возможность посоветоваться с вековой мудростью, но Райна изо всех сил старалась мною овладеть. Но я почти научилась всегда держать ее в себе. Она в этом смысле не была как мои звери или как ardeur. Я умела держать ее в клетке. Правда, когда я использовала ее силы, был риск, что она вырвется.

Ты с ее помощью вылечила ожог от креста на руке. Может быть, она и сейчас поможет тебе исцелиться?

Я посмотрела на Ричарда. Крестообразный ожог на руке был у меня блестящим шрамом на века. Целительский дар Райны я сумела сохранить в себе — этот дар был одной из причин, что Ричард решил сделать ее мунином, а не бросил ее тело гнить. Пусть она была садисткой, пусть пыталась убить нас обоих, но сила у нее была огромная. И поэтому иногда мне удавалось использовать ее способности для лечения себя и других, но каждый раз за это надо было дорого платить. Или болью, или сексом, а то и тем, и другим.

Я покачала головой: