А как возбухает? — спросила я, прижимая к боку руку с пистолетом, а другой дергая дверцу. А дверцу-то и заело

Мы же волки, не гиены, так что все из вторых рук, — ответил Клей. — Нарцисс хочет гарантий, что Ашер не попытается подчинить себе его клан.

Наконец-то открылась дверца. Ура мне.

Ашеру силы не хватит на такое.

Может, и нет, — ответил Клей, — но Нарцисс переживает. И хочет обговорить все сейчас, пока такой вопрос еще не возник.

Я держала в руке черные джинсы, но мне нужна была вторая рука, чтобы остальные вещи достать.

О господи ты боже мой! — провозгласил Грэхем и осторожно направился ко мне. Был он настолько зол, что я даже ощутила при его приближении, будто угольки из костра попадают мне на кожу. Он ухватился за джинсы, потянул — я не отпустила. Мы обменялись сердитыми взглядами. — Анита, я тебе только шмотки подержу. Чего ты взъелась?

Разумная идея. Полезная. Так почему же мне не хочется? Потому что Грэхем мне постоянно действует на нервы. Все рвется и рвется к сексу со мной, даже не пытаясь изобразить эмоций — о любви уж и не говорю, — а это на меня действует совсем не в ту сторону. Правда, если бы он мне заливал, что я его любовь на всю жизнь, достал бы меня еще сильнее. Я отпустила джинсы, медленно перевела дыхание и сказала:

Спасибо.

Грэхем заморгал, будто никогда до тех пор от меня «спасибо» не слышал. Может, и не слышал — стыд мне и позор — он свою жизнь ставил между мной и пулей. Да, он распутник, но хотя бы честный распутник.

Я посмотрела на него — вблизи была видна легкая раскосость его карих глаз. У него мать была японка, отчего ему и достались такие глаза и волосы, а все остальное — будто голубоглазый блондин отец себя сам клонировал. Случайная встреча с его родителями не прибавила мне к нему симпатии. Они оба хорошие люди, не стыдно ли им было бы узнать, какой похотливый кобель их единственный сыночек? Пожалуй, что было бы.

Я покачала головой и обернулась снова к шкафу. Сосредоточилась на том, что сейчас мне одеться надо. Мне тогда лучше будет. Я всегда одетая чувствую себя лучше — влияние бабули Блейк. Вот была женщина, понимавшая, что голая — значит, плохая.

У меня тут футболок стало мало. Я предпочитала черные или красные. Но в черном я выглядела как телохранитель, а в красной… они уже были для моих людей, почти как мундир Аниты Блейк. Я взяла черную — положила обратно. Взяла красную — положила обратно.

Анита, да возьми ты любую, — предложил Грэхем.

Я как-то сейчас поняла, что мои нерабочие шмотки — как ваша форма.

И что тут плохого? — удивился он.

Не знаю, — ответила я правду.

Так возьми красную. Я тебе обещаю, что из-за одинаковости нашей одежды не сочту нашу встречу свиданием. Устраивает?

Наконец он тоже разозлился. Я вздохнула:

Ты уж извини, меня достает, что эти красные футболки означают: хочу трахнуть Аниту Блейк. Ну вот достает и жить мешает.

Цвет моей футболки ничего не меняет в том, как я с тобой себя веду, — возразил Грэхем. — Насчет того, чего мне хочется, я с самого начала был честен.

Я кивнула:

Знаешь, Грэхем, я вот только сейчас это и подумала. Ты был честен. Я говорю, что люблю честность, но похоже, люблю ее только до некоторой черты.

Я схватила красную футболку. Надо мне решить этот вопрос и купить разноцветных шмоток. Потом добавила синие носки и черные кроссовки к охапке в руках Грэхема. Мысленно ее инвентаризовала и поняла, что в этой куче нет белья. Открыла нижний ящик шкафа — чего-чего, а галантереи там хватало. Довел меня Жан-Клод до того, что у меня уже простых трусов нету. Все тут кружево, или сеточка, или еще чего-нибудь. Я научилась покупать две-три пары трусов под один лифчик — его можно носить дольше.

Наконец у меня в руке оказались лифчик и трусы. Я было хотела добавить их в кучу, но увидела взгляд Грэхема. Под красную футболку я выбрала красный лифчик: она была тонкая, так чтобы не просвечивал. И лифчик, и трусы были из красного атласа. Лифчик был поддерживающий, чтобы убрать груди с пути наплечной кобуры — то есть чтобы не мешали пистолет выхватывать. Секунду назад я даже не задумалась об этом, выбрала то, что под футболку подойдет. А тут до меня вдруг дошло, что белье это очень и очень симпатичное.

Я встретила взгляд Грэхема — и сколько в нем было жара! Прямо на лице его было написано, как он хотел бы меня увидеть в этом лифчике и в этих трусах. Как много он бы дал, чтобы увидеть меня в сексуальном белье и что-нибудь по этому поводу сделать.

И мне тоже щеки обдало жаром. Иногда я легко краснею от смущения, и вот сейчас как раз был такой случай. Если бы это был кто-то из моих бойфрендов, я бы среагировала на этот взгляд, на этот требовательный призыв — ушли бы мы в ванную, и там оба отдались бы нахлынувшему жару. Быть может. Но он моим бойфрендом не был, а то, что он хочет мне засадить, еще для меня не основание ему давать. Когда месяц назад случился этот перепуг с беременностью, то факт, что у меня не было с Грэхемом секса и что он не в списке потенциальных папочек, наполнил меня такой радостью, что я поняла: в число моих возлюбленных он не войдет. Этот перепуг вообще очень сильно поменял мои взгляды. Сейчас я смотрю на мужчин, думая: а если я залечу, насколько это будет большое несчастье? Пройдет несколько времени, наверное, и я перестану так стрематься и не буду так сильно над этим вопросом задумываться. А может, сколько времени ни пройдет, а все равно буду. У меня, видите ли, случился ложноположительный ответ по тесту на беременность. И перепугалась я тогда до потери пульса.

Я смотрела в лицо Грэхема — он был красив. Ничего в нем нет такого, чтобы от него шарахаться, но все равно я не могла забыть, как радовалась, что его в списке возможных отцов нету. Уж если тебя кто-то обрюхатит, так пусть хотя бы это будет хороший друг, а Грэхем даже им для меня не был. Он телохранитель, в экстренной ситуации — пища, но слишком он сильно хочет меня оттрахать, чтобы быть настоящим другом. Мужчина, который прежде всего хочет секса, твоим другом не будет никогда, потому что друг больше всего хочет того, что хорошо для тебя. А приоритеты Грэхема были написаны у него на лице, в глазах, в напряжении рук, держащих мои вещи.