Иногда он бывает неприятно проницателен, этот Питер.
Я просто… — Черт, что же мне теперь сказать, как замять разговор? — Пусть Эдуард спит, не буди их.
Что-то у тебя не так, я же слышу. Ты позвонила, потому что в беде. Верно?
Я не в беде, — ответила я и про себя добавила: «Пока что».
Секундное молчание.
Ты мне говоришь неправду, — прозвучал осуждающий голос.
Ну знаешь, это уже хамство! — Я попыталась возмутиться. На самом же деле я не врала, я просто замазывала правду. Ладно, замазывала густо, как орешки шоколадом, но все равно это не была совсем уж ложь.
Твое слово? Твое честное слово? — сказал он очень серьезно. — Ты можешь мне дать слово, что звонишь Эдуарду не чтобы просить помощи против каких-то жутких монстров?
Слушай, а тебе никогда не говорили, что ты несносный зануда?
Мне шестнадцать, мне положено быть несносным занудой — во всяком случае, так мама говорит. Дай мне слово, что говоришь правду, и я тебе поверю. Дай мне слово, я поверю всему, что ты скажешь, повешу трубку, а ты вернешься к своей не беде.
Питер, черт побери!
Ты не можешь дать слово и сорвать? — В его голосе был вопрос, почти удивление, будто он не мог до конца поверить.
Как правило — нет.
Эдуард говорил, что не можешь, но я как-то не до конца ему поверил. А ты действительно не можешь.
Не могу. Доволен?
Да, — ответил он, хотя голос у него был не совсем довольным. — Скажи, что случилось? Зачем тебе помощь Эдуарда?
Мне нужно говорить с Эдуардом, но я не скажу тебе ни зачем, ни о чем.
Анита, я не младенец.
Я знаю.
Нет, не знаешь, видимо.
Я вздохнула:
Я знаю, что не младенец, но ты еще не взрослый, Питер. Ты достаточно взрослый для своих шестнадцати лет, но кое-какие темные моменты жизни я бы предпочла держать от тебя подальше хотя бы до восемнадцати. Если Эдуард захочет потом тебе рассказать, это его дело.
С тем же успехом можешь рассказать и ты, Анита. Если я спрошу, он мне расскажет.
Я только надеялась, что он ошибается, но опасалась, что он говорит правду.
Если Эдуард захочет, чтобы ты знал, он тебе расскажет, Питер. Я тебе рассказывать не собираюсь, и этот вопрос дальше не обсуждается.
Вот так плохо? — спросил он, и я услышала первую нотку тревоги.
Черт и еще раз черт. Просто не получается у меня взять верх в разговоре с ним. Их было у нас немного последнее время, но всегда он меня как-то загонял в угол.
Питер, дай мне Эдуарда к телефону.
Анита, я умею держаться в драке. Я могу помочь, Анита.
Блин, твою мать. Не победить мне в этом разговоре.
Я вешаю трубку, Питер.
Нет, Анита, не надо. Прости, я больше не буду! — Это уже был голос не взрослого циника, а паникующего мальчишки. К такой интонации больше подходил его голос до того, как сломался. — Не вешай трубку, я сейчас Теда позову!
Трубка так стукнулась об дерево, что я отодвинула телефон от уха. Питер тут же появился снова:
Извини, уронил трубку. Я одеваюсь, иду к ним стучать. Уж если дело такое серьезное, что ты позвонила Эдуарду, то тебе и правда надо с ним говорить. Перестаю ребячиться и даю ему трубку.
Он слегка на меня сердился, но больше всего досадовал. Он хотел помочь, хотел быть взрослым, хотел драться по-настоящему… хрен его знает, что это значит. Чему учит его Эдуард? А надо ли мне это знать? Нет. А буду ли я спрашивать? Да, к сожалению. О Господи, вот только еще одной проблемы мне сейчас не хватало. Подумала я было соврать Эдуарду, сказать, что позвонила поболтать насчет очередного выпуска «Ежеквартального наемника», но уж если я Питеру не смогла соврать, то с Эдуардом мы тут вообще в разных весовых категориях.
Я села на край ванны, ожидая, чтобы Эдуард взял трубку. Разговор я решила провести без свидетелей, хотя сказала Жан-Клоду и Мике, кому буду звонить. Жан-Клод только и сказал: «Помощь лишней не будет». По этому одному замечанию можно было судить, что он встревожен. И чем яснее до меня этот факт доходил, тем тревожнее становилось мне.
В телефоне послышался шум, движение, кто-то взял трубку, и голос Эдуарда произнес:
