Социология познания и массовых коммуникаций 3 страница

В таком случае, очевидно, социология познания занимается про­блемами, которые имеют длительную историю. Не случайно эта дис­циплина была основана ее первым историком — Эрнстом Грюнваль-дом¹. Но нас многочисленные предшественники современных тео­рий интересуют далеко не в первую очередь. Действительно, лишь немногие современные наблюдения не нашли своего выражения го­раздо раньше в виде сжатого наводящего на размышления афориз­ма. Королю Генриху IV напоминали: «Твое желание, Гарри, было отцом этой мысли» — только за несколько лет до того, как Бэкон написал: «Человеческий разум не холодный свет, его питают воля и чувства; а это порождает желательное каждому в науке»*. И Ницше

© Перевод. Каганова З.В., 2006 В этой главе ничего не будет сказано об истории этой дисциплины. Эрнст Грюн-вальд дает очерк ранних стадий ее развития, начиная по крайней мере с так называемой ^эРы Просвещения (см.: Gruenwald E., Das Problem derSociologie des Wissens (AVien — Leipzig ""helm Braumueller, 1934». Что касается общего обзора, см.: Dahlke H.O., «The sociology of knowledge», in: Barnes H.E., Howard and F.B. Becker, eds., Contemporary Social Theory (New York: Appleton — Century, 1940), pp. 64—89. — Примеч. автора.

Бэкон Ф. Новый органон. — Ленинград: ОГИЗ — Соцэкгиз, Ленинградское отделение, 1935, с. 120. - Примеч. пер.

написал множество афоризмов о том, каким образом потребности определяют перспективы, через призму которых мы интерпретиру­ем мир, так что даже чувственные восприятия пропитываются цен­ностными предпочтениями. Предшественники социологии позна­ния только подтверждают одно замечание Уайтхеда, который счи­тал, что приблизиться к истинной теории и схватить, как она при­меняется, — это две совершенно разные вещи, как учит история науки. Все сколько-нибудь важное уже было сказано раньше — кем-то, кто не открывал этого.

Социальный контекст

Помимо исторического и интеллектуального происхождения, есть еще один вопрос: на чем базируется современный интерес к социо­логии познания? Общеизвестно, что в качестве отдельной дисципли­ны социология познания культивировалась прежде всего в Германии и во Франции. Американские социологи стали проявлять интерес к проблемам в этой области только в последние десятилетия. Рост ко­личества публикаций и — решающее свидетельство академической респектабельности — докторских диссертаций в этой области отчас­ти свидетельствует о возрастающем интересе.

Непосредственное и явно неадекватное объяснение этого разви­тия событий указало бы на постоянно происходящий в настоящее вре­мя перенос европейского социологического мышления в Америку теми социологами, которые недавно приехали в эту страну. Несомненно, эти ученые входили в число носителей и распространителей социологии познания. Однако это обстоятельство просто обеспечивало наличие этих концепций и не больше объясняло их действительное призна­ние, чем сам факт наличия чего-либо в любом другом примере диф­фузии культур. Американское мышление оказалось восприимчивым к социологии познания главным образом потому, что она имела дело с такими проблемами, понятиями и теориями, которые становились все более уместными в нашей современной социальной ситуации, так как наше общество обрело некоторые черты тех европейских обществ, в которых эта дисциплина развивалась первоначально. Социология познания становится уместной в определенных социальных и куль­турных условиях². С углублением социального конфликта различия между групповыми ценностями, установками и образами мыслей до-

² См.: Mannheim К., Ideology and Utopia, pp. 5-12; Sorokin P., Social and Cultural Dynamics, II, pp. 412—413. — Примеч. автора.

стигают такого пункта, где ориентация, которая у этих групп раньше была общей, затемняется из-за несовместимых с ней различий. Та­кое развитие событий не только создает различные дискурсивные миры, но существование любого из этих миров бросает вызов валид-ности и легитимности остальных. Сосуществование этих конфликт­ных перспектив и интерпретаций в одном и том же обществе приводит к активному и взаимному недоверию между группами. В контексте не­доверия больше никто не исследует содержание мнений и суждений, чтобы определить, валидны они или нет; больше никто не сопоставля­ет суждения с их релевантным обоснованием; зато вводится совершен­но новый вопрос: как происходит, что придерживаются именно этих взглядов? Мышление становится функционализированным; оно ин­терпретируется с позиций его психологических, экономических, со­циальных или расовых источников и функций. В общем, этот тип фун-кционализации встречается тогда, когда суждения подвергаются со­мнению, когда они кажутся так явно неправдоподобными, абсурд­ными или противоречивыми, что уже не нужно больше исследовать доказательства «за» и «против», а нужно только выяснить, почему это суждение вообще возникло³. Такие «чуждые» утверждения «объясня­ются» особыми интересами, случайными мотивами, разрушенными перспективами, социальным положением и т.д. (или приписываются им). В обыденном мышлении эта позиция влечет за собой взаимные нападки на честность оппонентов; в более систематическом мышле­нии она приводит к взаимному идеологическому анализу. На обоих уровнях она подпитывается за счет нарушений коллективной безо­пасности и подпитывает их.

В этом социальном контексте широкое распространение получа­ет множество интерпретаций человека и культуры, которые имеют некоторые общие исходные предпосылки. Не только идеологический анализ и социология познания, но и психоанализ, марксизм, се-

³ Фрейд наблюдал эту тенденцию скорее для того, чтобы выяснить «происхожде­ние», чем для проверки валидности тех суждений, которые кажутся нам очевидно абсурдными. Предположим, например, что некто утверждает, будто центр Земли сде­лан из джема. «Результатом наших интеллектуальных возражений станет переключе­ние наших интересов; вместо того чтобы заинтересоваться исследованием, действи­тельно ли внутренность Земли сделана из джема или нет, мы начнем интересоваться, каким должен быть человек, у которого в голове имеется такая идея...» (Sigmund Freud, New Introductory Lectures (New York: W.W. Norton, 1933, p. 49). На социальном уровне принципиальное различие воззрений различных социальных групп приводит нетоль-^ко к нападкам ad hominem [букв, применительно к человеку; довод, который имеет ^лью не доказательство правильности выдвигаемого положения, а воздействие на Увства собеседника. — Примеч. пер.], но также и к «функционализированным объяс­нениям». _ Примеч. автора.

мантический и пропагандистский анализ, концепция Парето и в ка­кой-то мере функциональный анализ имеют сходные воззрения на роль идей, несмотря на свои различия в других отношениях. С одной стороны, есть область вербализации и идей (идеологии, рационально­сти, способы выражения чувств, искажения, фольклор, словопроиз­водство), каждая из которых считается способом выражения, словоп­роизводства или обмана (себя самого или других людей) и функцио­нально связана с каким-либо субстратом. С другой стороны, имеются ставшие понятными гораздо раньше субстраты (производственные от­ношения, социальное положение, базисные импульсы, психологичес­кий конфликт, интересы и чувства, межличностные отношения и т.п.). Через все это проходит сквозная основополагающая тема — тема спонтанной детерминации идей субстратом, подчеркивающая различие между реальностью и иллюзиями, между реальностью и ви­димостью в сфере человеческого мышления, мнений и поведения. И каковы бы ни были намерения аналитиков, их анализ имеет ярко выраженную тенденцию — обвинить, секуляризировать, ироничес­ки высмеять, сатирически изобразить, сделать чуждым, лишить вся­кой ценности внутреннее содержание любого общепринятого убеж­дения или точки зрения. Рассмотрим только, какие скрытые намеки содержатся в терминах, отобранных в связи с этими контекстами при­менительно к мнениям, идеям и мыслям: ложные жизненные пред­ставления, мифы, иллюзии, словесное творчество, фольклор, рацио­нализация, идеология, вербальный фасад, псевдопричины и т.д. Об­щей для всех этих схем анализа является только практика обесцени­вания парадной стороны заявлений, мнений, идей вследствие того, что они рассматриваются в новом контексте, который позволяет раскрыть их «реальное значение». Каково бы ни было намерение аналитика, высказывания, обычно рассматриваемые с точки зрения их очевид­ного содержания, разоблачаются благодаря соотнесению этого содер­жания со свойствами того, кто делает эти высказывания, со свойства­ми общества, в котором он живет. Профессиональный бунтарь, под­готовленный разоблачитель, аналитик в области идеологии и, соот­ветственно, свойственный им образ мыслей процветают в обществе, где большие группы людей уже отчуждены от общих ценностей и где отдельные «дискурсивные миры» связаны взаимным недовери­ем. Идеологический анализ систематизирует недостаток доверия к главным символам, получившим широкое распространение; отсю­да — его уместность и популярность. Аналитик в области идеологии не создает своих последователей, так как он обращается к таким пос­ледователям, которым его анализ помогает осмыслить происходя-

щее, то есть подтверждает их опыт, который раньше не подвергался анализу⁴.

В обществе, где взаимное недоверие получает выражение в по­пулярном обороте «ему-то какое до этого дело?»; где слова «треску­чие фразы» и «пустословие» стали идиоматическими выражениями почти для целого столетия, а «разоблачение» — для целого поколе­ния; где реклама и пропаганда вызвали активное неприятие любо­го высказывания по его парадно-ценностной внешности; где псев­дообщественному поведению, рассматриваемому в качестве при­ема для улучшения экономического или политического положения индивида, обучают с помощью бестселлера, описывающего, как за­воевать друзей, на которых можно оказывать влияние; где соци­альные отношения все больше инструментализируются, так что че­ловек начинает думать, что другие стремятся прежде всего управ­лять и манипулировать им, эксплуатировать его; где растущий ци­низм влечет за собой прогрессирующее отчуждение от значимых групповых связей и высокий уровень отчуждения от самого себя; где неуверенность в своих собственных мотивах озвучена в нерешитель­ном обороте «я могу дать рациональное объяснение, но...*; где за­щита от болезненного разочарования может состоять в том, чтобы всегда оставаться разочарованным, не рассчитывать на честность других и заранее сомневаться в их мотивах и компетентности, — в таком обществе систематический идеологический анализ и произ­водная от него социология познания обретает социально обосно­ванную уместность и последовательность. И американские акаде­мики, которым представили аналитические схемы, по-видимому, упорядочивающие хаос культурного конфликта, подвергающего со­мнению ценности и точки зрения, быстро поняли и усвоили эти ана­литические схемы.

«Коперниканская революция» в этой области исследований со­стояла в появлении гипотезы, согласно которой не только ошибка, или иллюзия, или недостоверное мнение, но и открытие истины со­циально (исторически) обусловлено. До тех пор, пока внимание кон­центрировалось на социальной детерминации идеологии, иллюзии, мифа и моральных норм, социология познания не могла возникнуть. И без нее было совершенно ясно, что объяснение ошибочного или

⁴ Понятие уместности было принято марксистскими предвестниками социоло­гии познания. «Теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основы­ваются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или иным обновителем ^МиРа. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происхо­дящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах историчес-ого движения» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии. — ^K-°t- — изд. второе. — М.: 1955, — т. 4, с. 438). — Примеч. автора.

несертифицированного мнения включает в себя действие некоторых внетеоретических факторов, что иногда требуется специфическое объяснение, так как реальный объект не дает возможности объяснить ошибку. Однако в случае подтвержденного или сертифицированного познания долгое время считалось, что его можно адекватно объяс­нить с точки зрения непосредственного отношения объекта и его ин­терпретатора. Началом социологии познания послужила замечатель­ная гипотеза, согласно которой даже истины следовало считать со­циально обусловленными, связанными с историей общества, в кото­ром они возникли.

Дать краткий очерк даже основных течений социологии позна­ния — значит не дать адекватного представления ни об одном из них и исказить их все. Разнообразие формулировок — от Маркса до Ше-лера и Дюркгейма; разнообразие проблем — от социальной детерми­нации систем категорий до классового характера политической иде­ологии; огромные различия в сфере применения — от всеобъемлю­щих категорий интеллектуальной истории до социальной локали­зации мышления негритянских ученых за последние десятилетия; разнообразные пределы, приписываемые этой дисциплине — от всеобъемлющей социологической эпистемологии до эмпирических отношений частных социальных структур и идей; пролиферация концептов — идей, убеждений, позитивного знания, мышления, ис­тины, суперструктуры и т.д.; разнообразие методов обоснования — от правдоподобных, но не подтвержденных документально обвине­ний, до тщательного исторического и статистического анализа — в свете всего этого сжатое до нескольких страниц описание одновре­менно и аналитического аппарата, и эмпирических исследований должно пожертвовать деталями ради целого.

Чтобы сделать сопоставимыми многочисленные и разнообразные исследования, появившиеся в этой области, мы должны следовать некоторой аналитической схеме. Нижеследующая парадигма задума­на как шаг в этом направлении. Она, несомненно, является частной и, будем надеяться, временной классификацией, которую со време­нем заменит лучшая, более точная аналитическая модель. Но все же она обеспечивает основание для составления полного каталога вы­дающихся достижений в этой области; для выявления противоре­чивых, контрастных и совместимых результатов; для совершенство­вания применяемого в настоящее время концептуального аппарата; для определения природы тех проблем, которые занимают ученых, работающих в этой области; для оценки данных, с помощью кото­рых они исследуют эти проблемы; для того, чтобы отыскать харак-

терные пробелы и недостатки в современных способах интерпре­тации. Классификация, составленная на основании нижеследующей парадигмы, подготовит появление зрелой теории в социологии по­знания.

Парадигма социологии познания

1. Где находится экзистенциальный базис ментальной продукции?

а. Социальный базис: социальное положение, класс, поколение, про­
фессиональные функции, способ производства, групповые структуры
(университет, бюрократия, академии, секты, политические партии), «ис­
торическая ситуация», интересы, общество, этническая принадлежность,
социальная мобильность, структура власти, социальные процессы (кон­
куренция, конфликт и т.д.).

б. Культурный базис: ценности, этос, общественное мнение, дух на­
рода, дух времени, тип культуры, культурная ментальность, мировоззре­
ние и т.д.

2. Какая ментальная продукция подвергается социологическому анализу?

а. Сферы: моральные убеждения, идеологии, идеи, категории мыш­
ления, философия, религиозные верования, социальные нормы, пози­
тивные науки, технология и т.д.

б. Какие аспекты анализируются: их выбор (на чем сосредоточено вни­
мание), уровень абстрагирования, предпосылки (что считается данными, а
что — проблемами), концептуальное содержание, модели верификации,
цели интеллектуальной деятельности и т.д.

3. Каким образом ментальная продукция связана с экзистенциальным
базисом?

а. Причинные или функциональные связи: детерминация, причина, соот­
ветствие, необходимое условие, обусловленность, функциональная взаи­
мозависимость, взаимодействие, зависимость и т.д.

б. Символические, организмические или смысловые отношения: согла­
сованность, гармония, последовательность, единство, конгруэнтность,
сочетаемость (и антонимичность); выражение, реализация, символичес­
кое выражение, взаимное структурное тяготение (Structurzusammenhang),
структурная идентичность, внутренние связи, стилистические аналогии,
логически значимая интеграция, идентичность значений и т.д.

в. Двусторонние термины, обозначающие отношения: соответствие,
отображение, быть чем-то ограниченным, быть тесно связанным с чем-
то, и т.д.

4. Явные и латентные функции, приписываемые этой экзистенционально
обусловленной ментальной продукции (ответ на вопрос «зачем?»):

а. Чтобы сохранить власть, укрепить стабильность, сохранить ори­ентацию, продолжить эксплуатацию, завуалировать действительные социальные отношения, обеспечить мотивацию, канализировать по­ведение, отвечать на критику, смягчать враждебность, обеспечивать спокойствие, управлять природой, координировать социальные отно­шения и т.д.

5. Из какого источника получены отношения, приписываемые экзистен­
циальной базе и познанию?

а. Из исторических теорий (ограниченных рамками конкретных об­ществ или культур).

6. Из общих аналитических теорий.

Существуют, разумеется, дополнительные категории для класси­фикации и анализа исследования в социологии познания, которые представлены здесь далеко не полностью. Таким образом, вечная про­блема осмысления экзистенциальных влияний на познание, позво­ляющих выяснить его (познания) эпистемологический статус, горя­чо обсуждалась с самого начала. Решения этой проблемы, которые допускают, что социология познания с необходимостью является со­циологической теорией познания, образуют широкий спектр выска­зываний, начиная с заявления о том, что «генезис мысли не связан не­обходимым образом с ее валидностью», и кончая крайне релятивистс­ким положением, согласно которому истина есть «просто» функция социального или культурного базиса, что она основывается только на социальном консенсусе и что, следовательно, любая принятая в куль­туре теория истины претендует на валидность, равную валидности любой другой теории.

Но изложенная выше парадигма позволяет организовать различ­ные подходы и заключения в этой области таким образом, что этого будет достаточно для наших целей.

Основные подходы, которые следует рассмотреть здесь, — это под­ходы Маркса, Шелера, Маннгейма, Дюркгейма и Сорокина. Текущая работа в этой области по большей части ориентируется на ту или иную из этих теорий, либо модифицируя применение их концепций, либо развивая альтернативные концепции. Другие источники исследова­ний в этой области, свойственные именно американскому мышле­нию (например, прагматизм), мы намеренно опустим, так как они до сих пор формулировались вне конкретных связей с социологией познания и не включались сколько-нибудь заметно в процесс иссле­дования.

Экзистенциальный базис

Центральным пунктом, с которым согласны все подходы в соци­ологии познания, является тезис, утверждающий, что мышление име­ет экзистенциальный базис, поскольку оно не детерминировано им­манентно и поскольку тот или иной из его аспектов можно вывести из внекогнитивных факторов. Однако это чисто формальное согла­сие, позволяющее развивать самые разнообразные теории относитель­но природы экзистенциального базиса.

В этом отношении, как и во всех остальных, основным очагом дискуссий в области социологии познания является марксизм. Не входя в обсуждение проблемы интерпретации и точной идентифика­ции марксизма (нам нужно только помнить слова Маркса: «Я ни в коем случае не марксист»), мы можем набросать его основные фор­мулировки прежде всего по работам Маркса и Энгельса. Какие бы изменения ни происходили в их теории на протяжении полувека их деятельности, они постоянно придерживались тезиса, гласившего, что «производственные отношения» образуют «реальный базис» для над­стройки идей. «Способ производства материальной жизни обуслов­ливает социальный, политический и духовный процессы жизни во­обще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их обще­ственное бытие определяет их сознание»⁵. Пытаясь придать идеям функциональный характер, то есть связать идеи индивидов с социо­логическими основаниями, Маркс локализирует их в классовой струк­туре. Он не столько полагает, что другие влияния вообще не оказыва­ют никакого воздействия, сколько то, что именно класс является пер­вичной детерминантой и в качестве таковой — единственным и са­мым плодотворным исходным пунктом анализа. Эта мысль получает ясное выражение в его первом предисловии к «Капиталу»: «...здесь дело идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицет­ворением экономических категорий, носителями определенных клас­совых отношений и интересов»⁶. Абстрагируясь от других перемен­ных и рассматривая людей в их экономических и классовых ролях, Маркс предполагает, что эти роли являются первичными детерми­нантами, и, таким образом, оставляет открытым вопрос: в какой мере они дают адекватное объяснение мышления и поведения в каждом кон-

⁵ Маркс К. К критике политической экономии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. —
изд. второе. — М.: 1959, —т. 13, с. 7. — Примеч. автора.

⁶ Маркс К. Капитал. — Т. 1. Предисловие к первому изд. — К. Маркс и Ф. Эн­
гельс. Соч.— изд. второе. — М.: I960, — Т. 23, с. 10. Ср. с. Маркс К. и Энгельс Ф.
Немецкая идеология. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. — изд. второе. — М.: 1955. — Т.
3, а также с: Weber M., Gesammehe Aufsatze zur Wissenschhaftslehre, s. 205. — Примеч.
автора.

кретном случае. Фактически одно из направлений развития марксиз­ма, начиная с ранней работы «Немецкая идеология» и вплоть до пос­ледних работ Энгельса, представляет собой попытку определить, в какой мере производственные отношения действительно обусловли­вают познание и формы мышления.

Однако как Маркс, так и Энгельс неоднократно и все более на­стойчиво подчеркивали, что идеологию социальной страты не нужно выводить только от тех личностей, которые объективно включены в эту страту. Уже в «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс указывали: когда начинается разложение господствующего класса, его «небольшая часть... примыкает к революционному классу... Как преж­де часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржу­азии переходит к пролетариату, именно — часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исто­рического движения»⁷.

Анализируя свои перспективы и предпосылки, определяя, каким образом конструируются их проблемы, идеологии социально ограни­чены точкой зрения того или иного класса. Мышление не локализу­ется чисто механически, просто благодаря установлению классового положения мыслителя. Тот или иной образ мыслей свойствен такому классу, для которого он «подходит», чью социальную ситуацию с ее классовыми конфликтами, устремлениями, страхами, ограничения­ми и объективными возможностями в рамках данного социоистори-ческого контекста он выражает. Самая ясная формула Маркса по это­му поводу гласит:

Не следует только впадать в то ограниченное представление, будто мелкая буржуазия принципиально стремится осуществить свои эгоис­тические классовые интересы. Она верит, напротив, что специальные ус­ловия ее освобождения суть в то же время те общие условия, при кото­рых только и может быть спасено современное общество и устранена классовая борьба. Равным образом не следует думать, что все предста­вители демократии — лавочники или поклонники лавочников. По сво­ему образованию и индивидуальному положению они могут быть дале­ки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех гра­ниц, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теорети­чески они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между поли-

⁷ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. — К. Маркс и Ф-Энгельс. Соч. — изд. второе. — М.: 1955. — Т. 4, с. 433—434. — Примеч. автора.

тическими и литературными представителями класса и тем классом, ко­торый они представляют⁸.

Но если мы не можем вывести идеи из объективного классового положения их носителей, то это оставляет широкий простор для ин­детерминизма. Кроме того, возникает еще одна проблема — раскрыть, почему одни идентифицируют себя с типичными воззрениями того социального слоя, к которому они принадлежат объективно, тогда как другие принимают исходные предпосылки иного, чем их собствен­ный, социального слоя. Эмпирическое описание факта не служит адекватной заменой его теоретического объяснения.

Рассматривая экзистенциальный базис, Макс Шелер обычно про­тивопоставляет свою собственную гипотезу другим распространенным теориям⁹. Он проводит различие между социологией культуры и тем, что он называет социологией реальных факторов (RealsoziOlogie). Дан­ные, относящиеся к культуре, являются «идеальными» и находятся в царстве идей и ценностей; «реальные факторы» ориентированы на эф­фективные перемены в реальной природе или реальном обществе. Пер­вые определяются идеальными целями или намерениями; последние выводятся из «структуры влечений» (Triebstructur, то есть пола, голода, власти). Фундаментальная ошибка всех натуралистических теорий, считает он, состоит в том, что они утверждают, будто реальные фак­торы — будь то раса, геополитика, структура политической власти или экономические производственные отношения — однозначно опре­деляют царство осмысленных идей. Он отвергает также все идеоло­гические, спиритуалистические и персоналисте кие концепции, ошиб­ка которых состоит в том, что они рассматривают историю экзистен­циальных условий как однолинейное развертывание истории духа. Он приписывает этим реальным факторам полную автономность, непос­ледовательно утверждая при этом, что их развитие направляется и управляется ценностно-нагруженными идеями. Идеи как таковые

⁸ Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — К. Маркс и Ф. Энгельс.
Соч. — изд. второе. — М.: 1957 — т. 8, с. 148. — Примеч. автора.

⁹ Это соображение базируется на наиболее тщательно продуманной дискуссион­
ной работе Шелера «Проблема социологии знания» (Probleme einer Sociologie des
Wissens), помещенной в его книге Die Wissensformen und die Gesellschaft (Leipziig: Der
Neue — Geist Verlag, 1926), ss. 1 —229. Этот очерк представляет собой расширенный и
переработанный вариант очерка, входящего в его книгу: Versuche zu einer Sociologie des
Wissens (Miinchen: Duncker und Humblot, 1924), ss. 5—146. Что касается последовав­
шего за этим обсуждения идей Шелера, см.: Schillp P.A., «The formal problems of
Schheler's Sociology of knowleedge», The Philosophical Review, March, 1927, 36, pp. 101 —
20; Becker H. and Dahlke И.О., «Max Scheler's sociology of knowledge», Philosophy and
Phenomenological Research, 2, pp. 310—322, March, 1942. — Примеч. автора.

первоначально не имеют социальной эффективности. Что касается динамического воздействия на общество, то чем идея «чище», тем меньше ее потенциал. Идеи не находят своего реального осуществле­ния и своего воплощения в истории культуры до тех пор, пока они каким-либо образом не окажутся связанными с интересами, влече­ниями, эмоциями или коллективными склонностями и не будут вме­сте с ними инкорпорированы в институциональные структуры¹⁰. Толь­ко тогда и только в этом ограниченном аспекте натуралистические теории (то есть марксизм) получают свое оправдание, которое состо­ит в том, что они оказывают определенное влияние. Если бы идеи не имели основания в поступательном развитии реальных факторов, они были бы обречены оставаться чисто утопическими.