О нормах, ценностях и исполнении ролей

Теория референтных групп, конечно, «допускает, что индивиды, сравнивая свою собственную судьбу с судьбой других людей, кое-что узнают о ситуации, в которой находятся эти другие... Или, если инди­вид ориентируется на нормы группы не-членов, теория, разумеется, допускает, что он имеет какое-то представление об этих нормах. По­этому теория референтно-группового поведения должна включать в себя хорошо разработанную психологическую интерпретацию дина­мики восприятия (индивидуального, группового и восприятия норм), а в своих социологических разработках — иметь какую-либо интерпре­тацию коммуникационных каналов, благодаря которым это знание приобретается. Какие процессы обеспечивают точный или искажен­ный образ ситуации, в которой находятся другие индивиды и группы (воспринимаемые как система референтных координат)? Какие фор­мы социальной организации повышают вероятность правильного вос­приятия других индивидов и групп, а какие способствуют искаженно­му восприятию? Так как некоторые перцептуальные и когнитивные элементы определенно подразумеваются даже в описаниях референт­но-группового поведения, то необходимо эксплицитно включать эти элементы в теорию».

В данной работе эта формулировка концепции, утверждающей, что на разных уровнях познания норм и ценностей референтной груп­пы существуют разные познавательные паттерны, довольно адекват­на. Однако если постоянно и бездумно применять это положение к вопросу о точном или искаженном восприятии, оно может переклю­чить наше внимание исключительно на важную и серьезную пробле­му психологии восприятия и отвлечь его от другой, не менее важной

и серьезной проблемы: каким образом вариабельность групповой структуры влияет на доступность информации о преобладающих в группах нормах и ценностях. То, что понятие референтно-группово­го поведения предполагает некоторое знание или представление о су­ществующих в группе нормах и ценностях, практически самоочевид­но и, конечно же, через какое-то время будет общепризнано. Напри­мер, Ньюком в своем описании проведенного им исследовании в Бен-нингтоне заметил: не все студенты осознавали, что за годы своего пребывания в колледже они явно отошли от консерватизма. Он заме­тил также, что, «очевидно, те, кто не осознал доминирующую тен­денции сообщества, не могли считать это сообщество своей референ-той группой»⁸⁰. Поэтому Ньюком включил в свой проект дальнейших исследований измерение осознания этой тенденции студентами. Не­смотря на то что этот компонент теоретических разработок совершен­но «очевиден», положение дел таково, что многие исследователи рефе­рентно-группового поведения не обеспечили в эксплицитной форме систематического сбора доказательств, указывающих на существова­ние различных уровней осознания того, какие нормы превалируют в группах, которые, вне всякого сомнения являются референтными груп­пами⁸¹.

Однако вопрос о познаваемости или об осознании преобладаю­щих в группе норм и ценностей — это не только вопрос о включении эмпирических данных в анализ детерминантов, определяющих вы­бор референтных групп. Он относится не только к данным, но и к социологическим проблемам. Так сказать, знание этих норм не про­сто случайно-эмпирически различается у разных индивидов: его нали­чие, стиль и уровень предопределены структурой группы. А это ста­вит перед дальнейшим анализом некоторые теоретически значимые проблемы. Каким образом структура группы влияет на распределе­ние знаний о ценностях и нормах, которыми действительно распола­гают члены группы?

*° Newcomb. — In: Sherif, An Outline of Social Psychology, p. 143. — Примеч. автора.

⁸¹ Что касается подробного и методичного исследования этого вопроса, см.: Kaplan N., op. cit. Каплан, соответственно, замечает, что в референтно-групповое поведение вовлечены два вида «осознания», и вовлечены по-разному: осознание того, что в ка­честве системы ценностно-референтных координат выбраны группа или индивид, и осознание (знание) только норм, носителями которых являются специально пред­назначенные для этого другие люди (которые непроизвольно могут стать референт­ными ориентирами). Причина того, что упор делается на этих «очевидных» теорети­ческих предпосылках, проста и безыскусна: они часто оказывались настолько оче­видными, что в проектах исследования референтных групп их совершенно упускали из виду. — Примеч. автора.

Действительное существование таких различий в познании груп­повых норм — это не вопрос конвенциональных допущений; оно си­стематически демонстрировалось в целом ряде исследований, напри­мер, в исследовании Чоудри и Ньюком (на которое я ссылался при обсуждении такого группового свойства, как «наблюдаемость», или «видимость»). В своей более поздней итоговой работе Ньюком заме­тил, что в каждой из исследуемых групп (исследование проводилось в студенческой религиозной группе, в группе политиков местного со­общества, в медицинской сестринской общине, в группе профессио­нального рабочего образования; каждая группа состояла из 20—40 чел.) лидеры лучше судили о позициях всех членов группы, чем не­лидеры, но только по релевантным вопросам, к не-релевантным вопро­сам это наблюдение не относилось. Релевантными он считал вопро­сы, тесно связанные с целями группы, а не-релевантными — вопро­сы, только отдаленно связанные с ними. Таким образом, религиоз­ные проблемы считались релевантными для религиозной группы, но не для группы политиков. Продолжая свои наблюдения, Ньюком за­метил:

Если бы суждения лидеров оказались лучшими также и по не-реле­вантным вопросам,...[то это] означало бы, что лидеры вообще хорошо судят о позициях других людей, безотносительно к специфическим нор­мам именно этой группы. Это могло бы навести на мысль, что лидеры двух абсолютно различных групп легко могли бы поменяться местами. Действи­тельные результаты, конечно, не подтвердили этого заключения. Они ско­рее наводят на мысль, что положение лидера — это особое положение с точ­ки зрения специфически-групповых норм. Между прочим, поскольку эти лидеры были членами соответствующих групп не дольше, чем средний не-лидер, нельзя делать вывод, что они обязаны своим положением ли­дера или хорошему знакомству с групповыми нормами, или своему «стар­шинству»⁸².

⁸² Это итоговое исследование подготовлено Ньюкомом для «Социальной психо­логии» (с. 658—659). Я выделил курсивом оборот, имплицитно подразумевающий понятие групповой структуры, которое станет теперь предметом исследования; кро­ме того, я воспользовался случаем, чтобы исправить явную типографскую опечатку, заменив составным словом «не-лидер» слово «не-член». Как уточнили сами авторы (Чоудри и Ньюком), одного исследования, даже такого образного, как это, совер­шенно недостаточно, чтобы дать интерпретацию установленным фактам. Другое ис­следование, целью которого была последовательная интерпретация исследования Чоудри—Ньюкома, предполагает, что более точная оценка позиций группы со сто­роны лидеров проистекает не только из их стратегического положения в структуре коммуникации. «Лидеры, возможно, лучше других знают мнения в своей группе по­тому, что они больше всех остальных членов группы влияют на формирование этих мнений». В поддержку этого объяснения приводятся некоторые экспериментальные доказательства. Я бы только добавил, что это следует воспринимать не как альтерна-

В последнее время довольно много исследований такого рода, изу­чающих вариабельность знания групповых норм, появилось в соци­альной психологии⁸³. Они создают хорошие предпосылки для парал­лельного развития социологических исследований, изучающих процес­сы, благодаря которым структура группы порождает такие различия в видимости норм. Работы такого плана, дополняющие социально-пси­хологические исследования, следует сконцентрировать наположении или статусе, занимаемом членами группы в групповой структуре, а не на индивидуальных различиях восприятия (это с очевидностью сле­дует из выделенного курсивом наблюдения Ньюкома). Детальная раз­работка соответствующих социологических исследований завела бы нас слишком далеко, но некоторые краткие соображения на этот счет мо­гут хорошо послужить нашим непосредственным целям.

Эмпирические социологические исследования, дифференциро­ванно изучающие распределение ценностей и норм в группе, лучше всего начинать со следующего теоретического тезиса: власть в группе обычно действует не так, как это кажется извне — отдавая приказа­ния. Как заметили Барнард (Barnard) и другие исследователи⁸⁴, авто­ритет власти — это атрибут коммуникации, благодаря которому она воспринимается «членом» группы как руководство к действию. Со­гласно этой концепции, «решение о том, является ли приказание ав­торитетным или нет, принадлежит людям, к которым оно обращено, а не «авторитетным личностям» или тем, кто издает эти приказания». Короче говоря, с точки зрения социологии власть и авторитет — это образцы социального отношения, а не атрибут, присущий индивиду («лидеру»).

тивный социальный процесс, обусловливающий лучшее знание лидерами групповых ценностей, позиций и бытующих в группе мнений, а какдопоянительный социальный процесс, подкрепляющий тот, на который указывали Чоудри и Ньюком. Мои сооб­ражения по этому поводу будут изложены ниже. См.: Talland G.A., «The assessment of group opinions by leaders, and their influence on its formation», Journal of Abnormal and Social Psychology, 1954, 49, pp. 431—434. (Я очень обязан своему коллеге Ричарду Кри­сти, обратившему мое внимание на статью Толанда.) — Примеч. автора.

" Они приводятся в: The Handbook of Social Psychology ed. by Lindzei G. (Cambridge, Mass.: Addison — Wesley Publishing Company, Inc., 1954), например, в главах 17, 21, 22 и 28. — Примеч. автора.

⁸⁴ Barnard C.I., The Functions of the Executive, Chapter XII, особенно р. 163. Что касается дальнейших исследований различий между социально-психологическим конструктом «лидер» и социологическим конструктом «авторитет», см.: Wolpert J.F., «Toward a Sociology of authority», in: Gouldner A.W., Studies in Leadership (New York: Harper & Bros., 1950), pp. 679—701; Bierstedt R., «The problem of authority», In: Freedom °nd Control in Modern Society. Eds Berger, Abel and Page, pp. 67—81, esp. at pp. 71—72; ^Jaqucs E., The Changing Culture of a Factory (New York: Dryden, 1952). — Chapters 9, 10. — Примеч. автора.

В этом случае, как и во всех остальных, концептуализация прбле-мы позволяет выявить ощутимые различия таким образом, чтобы можно было приступить к дальнейшим исследованиям. Если под ав­торитетом понимается свойство личности, а не социальное отноше­ние, то исследование обращается к спицефически-психологическим характеристикам, позволяющим людям определенного (а не какого-либо иного) типа отдавать такие приказания, которые будут выпол­няться всеми. Однако, несмотря на всю свою важность, эта проблема не входит в теоретическую компетенцию социологии. Если же авто­ритет понимается как социальное отношение, то он подлежит социо­логическому исследованию.

Барнард дает указания, позволяющие проанализировать, какова роль видимости, или наблюдаемости, в проявлениях авторитета. Он утверждает — предположительно, но определенно, — что люди, на­ходящиеся у власти, пользуются ею эффективно и добиваются испол­нения своих «приказаний» только потому, что эти приказания, в свою очередь, сообразуются с нормами группы или организации. Если это и кажется парадоксальным, то только потому, что не исследованы предвзятые мнения противоположного характера. Ибо «власть» в лек­сиконе «человека с улицы», многократно подвергавшегося обработке рекламой, по-видимому, принадлежит тем, кто отдает приказания, а не ответным действием тех, к кому эти приказания обращены. Одна­ко в свете новых исследований все это выглядит менее парадоксаль­ным, так как «власть» останется только бессильным пожеланием, если приказания не будут исполняться. Основная мысль этой концепции состоит в том, что приказания обычно не исполняются, если они силь­но отличаются от действующих в группе норм⁸⁵.

Все сказанное, разумеется, не означает, что те, кто находится у власти, это всего лишь пассивные последователи преобладающих в группе норм. Это означает только, «что власть» не даст carte blanche тем, кто ею обладает, что она не позволяет им делать все, что им взду­мается. Чтобы всегда оставаться эффективной, власть должна действо­вать в пределах, налагаемых групповыми нормами. Тем не менее спра­ведливо и другое утверждение: власть обеспечивает возможности для модификаци норм и для введения в действие новых образцов поведе­ния, считающихся совместимыми и с новыми нормами, и с теми

*^s Барнард основывал свою концепцию на многочисленных наблюдениях и раз­мышлениях по поводу поведения людей в больших формальных организациях. С тех пор эта концепция неоднократно подтверждалась тщательными исследованиями, например, остроумным экспериментом, о котором сообщил Ф. Мереи (см. Merei F., «Group leadership and institutionalization», Human Relations, 1949, 2, pp. 23—39). — При­меч. автора.

нормами, которые существовали раньше. Короче говоря, авторитет власти гораздо меньше связан с неограниченной властью, чем обыч­но думают, и гораздо сильнее зависит от условий, чем это доступно пониманию рядовых членов группы.

Имея в виду этот контекст, я прежде всего остановлюсь на первом из этих атрибутов авторитета власти — его ограниченности группо­выми нормами. Ибо он требует, чтобы те, кто находится у власти, хо­рошо знали эти нормы — лучше, чем остальные члены группы. В про­тивном случае приказы, издаваемые властью, будут часто и непред-намерено нарушать эти нормы и постепенно сведут на нет эффектив­ность авторитета тех людей, которые отдают эти приказы. Приказы либо вообще не будут выполняться, либо будут выполняться только принудительно, так что в результате легитимный лидер постепенно превратится в «голого короля». Такой исход, конечно, иногда случа­ется, и именно по тем причинам, которые мы только что рассмотре­ли. Но если авторитету власти не наносится серьезного ущерба, то именно потому, что «приказы» не нарушают границ групповых норм, которые принимаются в расчет теми, кто стоит у власти. Теперь мы должны разобраться в том, какие механизмы в социальной структуре приводятся в действие, чтобы обеспечить лидеров необходимой ин­формацией.

До сих пор мы рассматривали главным образом функциональное требование, соблюдение которого необходимо для эффективности авторитета, а именно — получение адекватной информации о груп­повых нормах и ценностях, а также (имплицитно) о позициях членов группы. Теперь мы должны обратить внимание на то, что функцио­нально требуется также сравнимая информация о действительном поведении членов группы, о том, как они исполняют свои роли. Эти два типа информации тесно связаны между собой, хотя они заметно отличаются друг от друга. Для того чтобы властные структуры дей­ствовали эффективно, требуется и видимость норм, и видимость ис­полнения ролей.

Проблема 5.1 Механизмы наблюдаемости норм и исполнения ролей

Все вышесказанное означает, что необходимы не только исследо­вания устанавливающие первичные факты, то есть данные отом, дей­ствительно ли власти в эффективно действующих группах (как фор­мальных, так и неформальных) знают о нормах и поведении в группе больше, чем остальные члены группы, но и исследования, которые

позволяют идентифицировать структурные механизмы и процессы, обеспечивающие такую видимость. Несмотря на то что систематичес­ких исследований, посвященных этому вопросу, очень немного, уже сейчас можно свести воедино некоторые факты и предположения о тех социальных механизмах, которые выполняют функцию обеспе­чения видимости.

Идентификация этих механизмов начинается с центрального фак­та: социальный контроль осуществляется членами группы вообще и членами группы, занимающими властное положение, в особенности. Этим фактом часто пренебрегают в исследованиях по социальному контролю — пренебрегают именно потому, что он воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Однако, как известно, именно то, что само собой разумеется, доставляет больше всего неприятнос­тей исследователям, изучающим процесс познания. Вот факт, о ко­тором мы уже упоминали раньше и о котором вновь считаем необхо­димым напомнить: независимо от того, осознают они это или нет, люди, эффективно осуществляющие социальный контроль, должны быть обязательно в каком-то смысле проинформированы о нормах (или о морально регулируемом и ожидаемом поведении), существу­ющих в группе, а также о действительном поведении членов группы. При недостатке информации первого рода люди, находящиеся у вла­сти, иногда будут призывать к такому поведению, которое несовмес­тимо с нормами, действующими в группе, и при этом обнаружат (ча­сто к своему удивлению и негодованию), что их ожидания («прика­зы») не исполняются или исполняются только «вынужденно», а это значит, что в каждый данный момент конформизм по отношению к их приказам достигается за счет уменьшения спонтанного конфор­мизма в будущем. В любом случае это означает ослабление авторите­та. Иными словами (что, по-видимому, только возвращает нас к на­шему исходному теоретическому тезису), эффективный и устойчи­вый авторитет включает в себя функциональное требование самой полной информации о действительных (не гипотетических) группо­вых нормах и о действительном (не гипотетическом) исполнении сво­их ролей членами группы.

Как устроены части и процессы в групповой структуре, какие ме­ханизмы обеспечивают исполнение этих функциональных требова­ний эффективной, авторитетной власти? Конечно, этот вопрос не означает, будто мы допускаем, что все группы всегда и везде имеют эти механизмы. Он означает только одно: если группа не располагает механизмами, позволяющими адекватно удовлетворить эти требова­ния, то власть и социальный контроль в ней станут слабее. Как изве­стно, именно такова судьба многих групп, которые распались пото-

му, что группа не может сохраниться, если в ней отсутствует доста­точно сильный социальный контроль.

1. Дифференциалы общения. Один такой механизм, не обязательно предназначенный именно для этой цели, обеспечивается различны­ми сетями общения, в которое обычно вовлечены групповые «влас­ти». Этот механизм очень емко описал Хоманс двумя взаимосвязан­ными предложениями: 1) «Чем выше социальный ранг человека, тем шире круг людей, вступающих с ним во взаимодействие — прямое или опосредованное». 2) «Чем выше социальный ранг человека, тем шире круг людей, с которыми он вступает во взаимодействие — пря­мое или косвенное»⁸⁶. Структура вообще устроена таким образом, что люди, стоящие у власти, находятся на стыке двустороннего общения и поэтому лучше информированы о нормах и поведении, чем те, кто занимает другое положение в группе. Следует снова подчеркнуть, что речь идет об организационной тенденции, а не о конкретном факте. Эффективность организации требует, чтобы те, кто ею руководит, раз­мещались в узловых точках сети общения, где они регулярно получа­ют информацию о нормах, действительно существующих в группе.

Эта структура приводит к тому, что люди, занимающие руководя­щее положение, стремятся быть лучше (по сравнению со всеми ос­тальными) информированными о характере ролей в группе. В разное время было придумано множество изобретений, призванных удовлет­ворить функциональное требование видимости. При этом в малых и неформальных группах часто обходились без структурных нововве­дений, специально приспособленных для этой цели: социальное вза­имодействие само приводило «лидеров» в соприкосновение с деятель­ностью членов группы, относящейся непосредственно к группе. В больших и формальных организациях требуется изобретать специаль­ные механизмы, которые в широком смысле можно назвать «проце­дурами отчета». Идет ли речь о двойной бухгалтерии в частном или государственном бизнесе, об «оценках» студентов, о «моральных ха­рактеристиках» в военных или промышленных учреждениях — все эти

^1,6 Homans G.C., The Human Group (New York: Harcourt, Brace and Company, 1950), P- 182; для дальнейшего анализа уместно обратиться к главе 16. Я обнаружил, что книга Хоманса — единственный и самый информативный источник по вопросу о структуре и Функциях «общения» при осуществлении социального контроля в группах и организа­циях. Хоманс считал, и считал справедливо, что он многим обязан основополагающей Работе Барнарда. Однако следует заметить, что Хоманс значительно развил и системати­зировал идеи созданной Барнардом теории власти. Следующий шаг в этом направлении состоит втом, чтобы изучить механизмы, благодаря которым группы и организации удов­летворяют функциональное требование, гласящее, что у власти в группе или организа­ции должны находиться люди, адекватно информированные и о нормах, и об исполне­нии ролей. — Примеч. автора.

процедуры, по существу, выполняют одну и ту же функцию: они ин­формируют руководство о качестве и количестве исполненных орга­низационных ролей с тем, чтобы можно было более эффективно кон­тролировать и координировать деятельность членов группы.

Тем не менее использование механизмов, которые должны удов­летворять функциональному требованию видимости, само ограниче­но групповыми нормами. Если власти попытаются довести инфор­мацию о подробностях исполнения ролей до такого уровня, который превышает нормативные ожидания членов группы, то они столкнут­ся с сопротивлением или с явно выраженной оппозицией. Оказыва­ется, лишь в очень немногих группах лояльность членов достигает такой степени, что они охотно принимают ничем не ограниченное наблюдение над их исполнением своих ролей. Эта позиция иногда описывается как «потребность скрыть тайну». Но как бы хорошо этот оборот ни описывал оппозицию против беспрестанного наблюдения над тем, что происходит в группе, его вряд ли можно считать объяс­нением, несмотря на то что идея «потребности», очевидно, всегда слу­жит в качестве объяснения.

Сопротивление полной видимости поведения индивида скорее все­го есть результат структурных свойств жизни группы. Некоторое отста­вание от полного конформизма по отношению к ролевым ожиданиям предполагается во всех группах. В любое время предъявлять самые стро­гие требования к исполнению роли, не допуская даже малейших от­клонений, — значит недостаточно учитывать индивидуальные разли­чия (разные способности, разный уровень подготовки) и специфику ситуации, которые делают полный конформизм чрезвычайно затруд­нительным. Таков один из источников того, что в этой книге повсе­местно называлось социально сформированными, или даже инсти­туционализированными, отклонениями от институциональных пра­вил. Но если структура группы позволяет полностью обозревать дей­ствия ее членов, то даже вполне терпимые отклонения от строжайшего исполнения ролевых предписаний психологически окажутся очень зат­руднительными. В этом случае члены группы должны будут каждый раз заново решать, насколько они могут отступить от предписанных норм, не навлекая на себя наказаний, тогда как власти должны будут каждый раз заново решать, не разрушат ли наблюдаемые отклонения в поведении основную формообразующую структуру группы. Имен­но в этом смысле власти могут получить «избыточное знание» о том, что действительно происходит в группе, а это может вызвать дисфун­кцию системы социального контроля.

Сопротивление полной видимости, разумеется, усиливается бла­годаря расхождению интересов тех, кто управляет, и тех, кем управ-

¹

ляют. Сильная враждебность по отношению к «суперобзору с близ­кой дистанции» в бизнесе и в промышленности, очевидно, выражает этот удвоенный протест против надзора за исполнением ролей. Во многом по той же самой причине людей, которые настаивают на пол­ном соблюдении официальных правил, начинают рассматривать как сторонников строгой дисциплины, лично заинтересованных в том, чтобы не допускать терпимых отступлений от правил. Но предпола­гаемая недоброжелательность или эгоистическая заинтересованность наблюдателя только подчеркивают антипатию к тому, чтобы каждое действие любого отдельно взятого человека стало объектом наблюде­ния. Конечно, телеэкраны в антиутопии «1984» вызывали ужас, по­тому что полиция по надзору за мыслями имела институционально узаконенные основания для недоброжелательного наблюдения над тем, что делает любой из граждан Океании в каждый данный момент. Однако, если оставить в стороне недоброжелательность, всякая угро­за приватной жизни (то есть сугубо личной, и притом тайной жизни, защищенной от наблюдения извне) воспринимается как угроза лич­ной независимости. То, что Роберт Оуэн хорошо относился к своим рабочим в Нью-Ленарке, признавалось даже теми из его современ­ников, кто сомневался в его здравом уме; однако поскольку он при­бегал к услугам «тайных осведомителей», чтобы визуально наблюдать за поведением каждого рабочего, то можно предположить, что им не очень нравилась мысль, будто их доброжелательный «старший брат» был вправе знать все, что они делали, — как хорошее, так и плохое.

Заметить, что существует сопротивление полной видимости, зна­чит не только обратить внимание на то, что эмпирически знакомо всем, но и поставить важную теоретическую проблему. Можно пред­положить, что в самых разнообразных социальных структурах суще­ствует оптимальный в функциональном отношении уровень видимости. Можно предположить далее, что этот оптимальный уровень не совпа­дает с полной видимостью. Это не означает, что люди просто хотят сохранить некоторую «приватность»: при всей справедливости этого предположения оно бесполезно в аналитическом плане. Недостаточ­но также просто сказать (в духе модного культурного релятивизма), что эта «потребность в чем-то приватном» различна в различных куль­турах или в различных социальных слоях, имеющих свою субкульту­ру. При всей справедливости данного варианта наша теория все же предполагает, что этот оптимизм определяется не простой истори­ческой случайностью. Скорее мы приходим к выводу, что различным социальным структурам для эффективной деятельности требуются различные уровни видимости. Предполагается, соответственно, что Для различных социальных структур — если они должны адекватно

функционировать — требуются различные механизмы, позволяющие изолироваться от полной, неограниченной видимости; на обыденном языке это описывается как «потребность в чем-то приватном» или как «значение потаенного».

Можно предположить, если не продемонстрировать, что попыт­ки обуздать полную наблюдаемость поведения носят функциональ­ный характер. В особенности это относится к сложной социальной жизни, где большинство людей в тот или иной момент отступало от строгих нормативных требований общества и где беспрестанное и буквальное соблюдение этих нормативных стандартов, сопровожда­емое болезненными наказаниями за любое отступление от них, обя­зательно привело бы к «войне всех против всех». Ибо полное, беспре­станное и охотное исполнение строгих групповых стандартов было бы возможно только в социальном вакууме, которого никогда не су­ществовало. Оно невозможно ни в одном обществе, известном людям. Социальная функция дозволенности, функция небольших проступков, оставшихся незамеченными, а если и замеченными, то не получивши­ми огласку, заключается в том, чтобы дать социальным структурам воз­можность действовать без ненужного напряжения. Существуют неко­торые виды поведения, которые общество разрешает, оставляя их без ненужных комментариев и без наказаний, несмотря на то что они на­рушают букву закона (или морального кодекса). Количество этих ин­ституционализированных отклонений, по-видимому, изменяется от группы к группе в зависимости от неотложных требований изменяю­щейся среды. В периоды сильных стрессов, испытываемых группой или обществом, которые они угрожают разрушить, число таких доз­воленных отклонений, очевидно, уменьшается; в военное время дело доходит до требования строжайшего конформизма. В остальное вре­мя, когда группа не повергается серьезной опасности, сфера дозво­ленного расширяется, и если только видимость не становится более полной и внимание общества не привлекается к отклонениям от бук­вальных нормативных стандартов, эти отклонения по-прежнему раз­решаются.

Как это часто бывает, писателю удается лучше, точнее и ярче, чем социологу, обрисовать социальную ситуацию, которую ученый абст­рактно анализирует. Если говорить о наших современниках, то Джордж Оруэлл и Олдос Хаксли очень хорошо передали ужас полной наблю­даемости поведения. Но для того, чтобы создать жестокую картину общества с неограниченной видимостью, они должны были экстра­полировать тенденции, по-разному проявляющиеся в современных обществах, в гипотетическое будущее. Задолго до того, как возникли общества, стимулирующие этот (не слишком далекий) полет вообра-

\

жения, викторианский романист и эссеист Уильяме Теккерей сумел изобразить ужасное общество, в котором любое отклонение от соци­альных норм сразу же расследовалось и наказывалось. Рассмотрим только одну выдержку из его эссе «Не пойман — не вор»:

Вообразите-ка себе, что каждого согрешившего неизменно уличают и, соответственно, наказывают. Все дети во всех школах ложатся под роз­ги. Затем наступает очередь самих надзирателей, а там уже и директора школы... Вот уже вяжут начальника военной полиции, который предва­рительно подверг экзекуции всю доблестную армию... Представьте те­перь, что священник объявляет «peccavi»*, и самого епископа тащат, что­бы всыпать ему дюжину-две палок. (Я уже вижу, как лорду-епископу Гло-стерскому стало больно сидеть в своем почетном кресле председателя суда.) Разделавшись с епископом, не обратиться ли нам к тому, кто его назначил... Кровь леденеет от такого побоища. В бессилии опускаются руки при мысли о количестве розог, которые надо подготовить и пустить вдело. Как прекрасно, повторяю я, что не каждый из нас попадается. Да, дорогие мои братья, я против того, чтобы все мы получали по заслугам... Хотелось бы вам, чтобы жена и дети знали о вас все и ценили строго по заслугам? Будь это так, друг мой, в вашем жилище стояла бы гнетущая тишина и единственным собеседником вам был бы остывший камин... Не воображаете ли вы, что вы такой и есть, каким кажетесь? Ничуть не бывало, дружище! Отбросьте прочь эти чудовищные обольщения и бла­годарите судьбу, что вас до сих пор не поймали**.

Если бы воображение Теккерея, пробужденное практикой теле­сных наказаний в школах его времени, осталось только в этих преде­лах, ему никогда не удалось бы схватить самое главное: полная види­мость поведения и требование буквально соблюдать нормативные стандарты превратило бы общество в джунгли. Именно такова цент­ральная идея концепции, утверждающей, что некоторые ограниче­ния видимости поведения необходимы для эффективного функцио­нирования общества. Именно в силу этой необходимости доступ к персональным данным ограничен для психолога и социолога, которые, руководствуясь прекрасными целями и не имея личной заинтересован­ности, тем не менее хотят увеличить наблюдаемость человеческого по­ведения. По-видимому, именно к социологу часто относятся амбива­лентно. Именно поэтому его исследования часто воспринимаются как простое желание «совать нос в чужие дела». Не будь в обществе других, компенсирующих механизмов, как, например, институты «сведений, сообщаемых врачу пациентом» или «доверительной информации», ни

* виновен. — Примеч. пер. ** Теккерей В.М. Не пойман — не вор. — Собр. соч. — М.: Художественная лите­ратура, 1980. - В 12 т. T.I2., с. 215-222. — Примеч. пер.

социологи, работа которых зависит от свободного доступа к данным о человеческом поведении, ни другие профессионалы (например, док­тор, юрист, священник), которым тоже требуется эта информация, не могли бы исполнять свои социальные роли. Но так как эти социальные роли включают в себя строгое соблюдение институционально опре­деленных отношений и не могут делать предметом наблюдений нару­шения законов, известные другим людям, то сферу наблюдаемости девиантного поведения можно спокойно расширять, не опасаясь на­рушить функционально-необходимые «приватность», «потаенность» или «незнание»⁸⁷.

Одно дело — сказать, что с точки зрения групповых стандартов видимость исполнения ролей может показаться чрезмерной; и совсем другое дело — сказать, что тем не менее нормы обеспечивают более широкий доступ к такого рода информации тем, кто обладает влас­тью, а не остальным членам группы. Различия в видимости возника­ют не случайно и не даны просто так: они являются следствием фун­кциональных требований, которым соответствует структура группы и нормы, поддерживающие эту структуру.

2. Различия в мотивации. Не только структура групп обеспечивает большую доступность информации о действующих в группе нормах и исполнении ролей для тех, кто облечен властью, но и институцио­нальное определение людей, наделенных властными полномочиями, дает им больше мотивов, чтобы искать и находить эту информацию. Такого рода любопытство — не просто вопрос личных склонностей, хотя, разумеется, они могут подкреплять социально определенные тре­бования роли. И в формальных, и в неформальных группах признан­ные лидеры, очевидно, несут ответственность как за то, что происхо­дит в группе, так и за отношения группы с ее социальной средой. У них есть серьезные мотивы интересоваться всем, что происходит, — хотя бы потому, что их считают людьми, разбирающимися в этом.

Соответственно, члены группы имеют серьезные мотивы, чтобы искать одобрение со стороны вышестоящих лиц предполагаемым

⁸⁷ Цитаты из «1984» Оруэлла и «О дивный новый мир» Хаксли, разумеется, не требуют дальнейшего уточнения ссылок. Отчет «тайного осведомителя» из Нью-Ле-нарка с гордостью приводится Робертом Оуэном в его жизнеописании, сделанном им самим. См.■.The Life of Robe it Owen, Written by Himself [at the age of 86]. — (London: Effingham Wilson, 1857), I, pp. 80-81.

Зиммель, который интуитивно почувствовал социологическое значение наблю­даемости, почувствовал также значение дополняющей ее «потаенности». См.: The Sociology ofGeorg Simmel, pp. 307—376. Его «социологический нюх» редко подводил его, хотя он часто беспокоился по этому поводу. В более позднее время появилась статья: Moore W.E. and Tumin M.M., «Some social functions of ignorance», American Sociological Review, 1949, 14, pp. 787—795. — Примеч. автора.

V

новым формам своей деятельности. Действовать без такой поддер­жки — значит.подвергнуть опасности свое положение. Именно по­этому подчиненные стараются все «выведать» у своего «начальства», прежде чем предпринять какое бы то ни было действие, выходящее за пределы обычной деятельности. Эта процедура, конечно, встрое­на в структуру высоорганизованной бюрократии. Но это практику­ется также, как отметили Уайт, Хоманс и другие, в большинстве не­формальных групп. «Выведывание» может состоять только в обмене случайными на первый взгляд репликами, который легко можно иден­тифицировать с «прохождением по каналам», существующим в фор­мальных и более сложных организациях.

Таким образом, институционализированная мотивация выше- и нижестоящих членов группы может стать взаимно дополнительной и поддерживать одна другую. В какой-то мере облеченные ответствен­ностью вышестоящие имеют мотивы для получения информации об изменившемся поведении и ожиданиях; в какой-то мере зависимые от них подчиненые имеют мотивы, чтобы информировать вышестоя­щих, прежде чем вносить в свою деятельность что-то новое. И струк­тура, и мотивация содействуют тому, чтобы лица, наделенные влас­тью, были лучше информированными, чем рядовые члены группы.

3. Что препятствует видимости. Но это, разумеется, только одна сторона дела. Действующие в противоположном направлении мотива­ции и социальные процессы понижают уровень видимости, который был бы очень высок, если бы действовали только те механизмы, о ко­торых говорилось выше. Некоторые из этих противодействующих ме­ханизмов хорошо известны; здесь их нужно только упомянуть⁸⁷³.

Лица, занимающие самое высокое положение в сложных группах или организациях, не могут непосредственно соприкасаться с теми, кто составляет все остальные страты. Дело не только в том, что это было бы дисфункционально в организационном отношении. Ибо если они хотят сохранить структуру власти, они тоже должны действовать «через каналы». В противном случае, как отмечали Зиммель и другие исследователи, они разрушат авторитет тех, кто является посредни­ком между высшей властью и низшими эшелонами организации. В результате до высших слоев, возможно, начнут доходить только те сведения, которые хотят довести до них их непосредственные подчи­ненные. Наблюдаемость фильтруется структурными слоями личного состава, и полученная в итоге дистиллированная информация может разительно отличаться от действительного положения дел в органи­зации (то есть от реально действующих норм и реального исполне-

⁸⁷³ Частично они рассматривались в: Homans, op. cit., pp. 438—439, а также в дру­гих местах той же книги. — Примеч. автора.

ния ролей)⁸⁸. Кроме того, власть стремится изолировать тех, у кого ее слишком много. Так как обычно они общаются со своим ближайшим окружением, то чем сложнее организация, тем больше вероятность того, что со временем они ничего не будут знать об изменениях взгля­дов и норм на более низких (причем не только самых низких) уров­нях организации. Эта особенность социальной структуры часто при­водит к запаздыванию информации. Отчуждение большого количе­ства людей от установленных норм может произойти задолго до того, как оно привлечет внимание властей, работа которых состоит имен­но в том, чтобы поддерживать эти нормы. Благодаря этой структур­ной изоляции они могут ничего не знать об изменениях действую­щих норм до тех пор, пока эти изменения не зайдут очень далеко. При наличии этого структурного источника повреждения коммуникаций такие изменения регулятивных норм могут привлечь внимание «вла­стей» только тогда, когда они обнаружат, что их приказы, которые, как они считали, находятся в пределах преобладающих в данной орга-низаци норм, не воспринимаются с ожидаемым ими конформизмом. В эти условиях авторитет власти падает. Запоздалые уступки явно из­менившимся нормам только делают очевидным для всех, насколько понизился былой авторитет власти. В некоторых случаях, когда этот процесс набирает силу прежде, чем он будет замечен официальными властями, этим властям приходится сложить свои полномочия.

Функциональное значение приемлемого уровня видимости норм и исполнения ролей должно быть закреплено организационно (за исключением особых случаев, где этого не требуется). Если структу­ра группы или организации не соответствует гипотетическому мини­муму требований «достаточной» видимости, то либо складывается новая структура власти, либо распадается социальная организация. Это теоретическое положение, которое требует гораздо больше сис­тематических эмпирических исследований, чем их было до сих пор,

⁸⁸ «Народная мудрость» часто включает в себя признание этой структурной тен­денции в сложно организованном обществе. Защитники Гитлера часто обращались к факту сложной организации, чтобы объяснить, почему «он ничего не знал» о лагерях смерти в нацистской Германии. Однако, как свидетельствуют исторические докумен­ты, говорить так — значит не отдавать должного организационному таланту Гитлера: его коммуникационные каналы действовали более эффективно, чем можно было ду­мать. История считает его ответственным за массовые убийства не только потому, что институциональные лидеры вообще несут ответственность за поведение своих подчиненных, но и потому, что Гитлер «созидал» тем «лучше», чем больше он знал; он имел возможность хорошо наблюдать за тем, что происходит на самом деле. За исключением последнего периода существования его тысячелетнего рейха, он был хорошо информирован; этот аспект организационной эффективности нацизма дает достаточное основание считать его ответственным. — Примеч. автора.

V

связывает теорию референтно-группового поведения с теорией со­циальной организации. Эти две линии развития социологической те­ории переплетаются с третьей, представляющей собой совокупность идей о функциональных требованиях личности к властям предержа­щим и к поддержанию видимости организационных норм и испол­нения ролей.

4. Социальный отбор типов личности, подходящих для того, чтобы поддерживать видимость. Будучи необходимым условием эффектив­ного осуществления власти, видимость предполагает действие меха­низмов отбора организационных лидеров, обладающих соответствую­щим функциональным типом личности. Это утверждение легко может превратиться в банальность. Его можно понять следующим образом: было бы хорошо, если бы люди, облеченные властью, обладали «спо­собностями руководителя»; в этом случае мы столкнулись бы с при­скорбным явлением — ярко выраженной, излишне усложненной ба­нальностью. Однако если это высказывание понимается по-другому, в том смысле, что требуются специфические свойства личности, чтобы поддерживать эффективную наблюдаемость групповых норм и испол­нения ролей, то оно позволяет поставить такие вопросы, которые зас­луживают и в конечном итоге, возможно, получают здравые эмпири­ческие ответы. Обширная, иногда кажущаяся безбрежной литерату­ра о личностных свойствах «лидеров» и людей этого типа, исполняю­щих другие функциональные роли, несомненно, содержит большую информацию по вопросу, который мы обсуждаем в настоящий мо­мент. Здесь не делается никаких попыток рассмотреть и сопоставить эти материалы. Вместо этого я только сошлюсь на весьма поучитель­ные предположения Шилса (Shils)⁸⁹, которые, как мне кажется, име­ют прямое отношение к проблеме требований, которым должна удов­летворять личность, чтобы поддержи вать хорошую видимость норм и исполнения ролей.

Шиле подходит к этой проблеме, когда задается вопросом о том, почему нативистские* движения фашистского типа в Соединенных Штатах оказались либо недолговечными, либо — после кратковре­менного расцвета, если не славы — относительно безуспешными. Все же, по-видимому, должны существовать островки культурной почвы, где нативизм процветает. По словам Шилса, «на Среднем Западе и в Южной Калифорнии очень много мелких нативистско-фундамента-

⁸⁹ Shils E.A., «Authoritarianism: «right» and; «left», in: Christie R. and Jahoda M. «Studies in the Scope and Method of «The Authoritarian Personality», pp. 24—49, esp. at Pp. 44—48. — Примеч. автора.

* Нативизм — политическая теория превосходства граждан, родившихся в стра­не, над иммигрантами. — Примеч. пер.

Мертоп «Социальи. теория»

листских агитаторов такого типа, который можно назвать фашистс­ким. Однако они никогда не имели никакого успеха в Соединенных Штатах, несмотря на наличие многих членов, несмотря на то что насе­ление Среднего и Дальнего Запада склонно к ксенофобии, популизму, антиурбанистическим и антиплутократическим настроениям и недо­верчиво относится к интеллектуалам; многие (некоторые) из этих осо­бенностей можно рассматривать как составные элементы фашизма. Но так как эти черты или общая система ценностей не совпадают с диф­ференцированным поведением в системе ролей, то эти люди никогда не могли составить сколько-нибудь значительного движения».

Частичным объяснением этого кажущегося парадокса, по-види­мому, служит личностная неадекватность нативистских лидеров, если рассматривать ее с точки зрения того функционального требования к эффективности власти в социальных системах, которое я описал как наблюдаемость или видимость. По-видимому, нативистским лидерам вообще не хватает следующих необходимых личностных качеств, вы­деленных Шилсом: достаточной чувствительности к ожиданиям дру­гих; ориентации на одобрение коллег и избирателей (что, разумеется, не означает рабской зависимости от такого одобрения); умения на­стоять на своем в процессе организационной деятельности; способ­ности доверять другим, готовности разделить с ними их ценности; спо­собности подавлять непосредственную реакцию на ту или иную си­туацию, чтобы иметь возможность взвешенно судить об организаци­онных последствиях своих действий; умения всегда различать, в каких случаях требуется поведение, выражающее собственные чувства и настроения, а в каких — инструментальное поведение и поведение, реализующее разделяемые с другими людьми ценности; умения дей­ствовать таким образом, чтобы не настаивать на непосредственном общении со своими избирателями и тем самым поддерживать авто­ритет своего окружения⁹⁰.

Таковы некоторые из личностных переменных, которые позво­ляют тем, кто облечен властью, чутко реагировать на действительные и возможные действия своих приверженцев и в то же время оставать­ся независимыми от них. Однако соответствие организационных ли­деров этим личностным требованиям есть результат социальных про­цессов отбора лидеров, и Шиле описывает дефекты механизма отбо­ра, существующие в нативистском движении; этим описанием сле­дует восхищаться, но детально воспроизводить его здесь не стоит.

Наиболее важный в теоретическом отношении момент состоит в том, что на роль организационного лидера функционально требуется

⁹⁰ Эти пункты — частичный пересказ компактного изложения Шилсом данной проблемы. — Ibid., 44 ft". — Примеч. автора.

целая плеяда личностей определенного типа, а также в том, что в со­циальной структуре должны происходить некоторые селективные процессы, функционально необходимые для того, чтобы к власти могли прийти подходящие для этого личности, которые сумеют эф­фективно наблюдать за нормами и за исполнением ролей.

5. Дальнейшее обсуждение видимости. В предыдущем разделе мы обратили особое внимание на социологическую переменную, имею­щую некоторое значение, в частности, для теории референтных групп, а в целом — для теории организации. Эта переменная — видимость — рассматривалась только в общих чертах. Но даже при таком подходе она требовала выхода за пределы теории референтных групп (пони­маемой в узком смысле) и переноса проблемы видимости в более широкую сферу — сферу социальной организации. В нашем обзоре было высказано предварительное предположение, гласящее, что види­мость — это структурный аналога того, что с точки зрения психологи­ческой теории называется социальным восприятием. Социологичес­кое исследование видимости изучает, каким образом социальные струк­туры облегчают или затрудняют осознание преобладающих в группе норм и в какой мере члены группы живут согласно этим нормам. По­добно «понимающей теории» социальной организации, которая ос­тавляет место для структурных моделей видимости, «понимающая те­ория» восприятия позволяет выделить психологические процессы, обусловливающие ту тонкую дифференцированную чувствительность к социальным ситуациям которая была названа «социальной воспри­имчивостью»⁹¹.

«Видимость» — это термин, обозначающий, в какой мере струк­тура социальной организации дает возможность тем, кто занимает в этой структуре самые различные места, воспринимать существую­щие в данной организации нормы и характер исполнения своих ро­лей членами организации. Он обозначает именно свойство социаль­ной структуры, а не восприятия индивида. Различные образцы ви­димости изучались путем сравнения тех, кто облечен властью, и тех, кто занимает подчиненное положение. В итоге появился краткий обзор некоторых социальных механизмов, улучшающих или ограни­чивающих видимость.

Речь идет о структурах и процессах, рассматриваемых с точки зре­ния их функционального значения для удовлетворения определенных требований социальной организации; в этом случае видимость выс-

⁹¹ Что касается информативного обзора и оценок этой области исследования, см.: Bruner J.S. and Tagiuri R., «The perception of people», in: Lindzey, Handbook of Social Psychology, II, pp. 634—654, и библиографию других обзорных статей, приведенную там же. — Примеч. автора.

тупает как элемент социального контроля. Выше уже были названы два из этих механизмов: во-первых, расположение «властей» в стра­тегически важных точках сети коммуникаций; во-вторых, наличие структурных мотиваций, побуждающих власти (которые считаются ответственными за успехи и неудачи организации) собирать инфор­мацию о нормах и деятельности. Соответственно, мы рассматрива­ли, какие структурные и процессуальные препятствия ограничивают видимость для тех, кто обладает властью; мы заметили также, что тре­буются дальнейшие структурные усовершенствования, чтобы преодо­леть эти препятствия. Наконец, было отмечено: если те, кто облечен властью, должны систематически пользоваться всеми структурными возможностями, определяющими хорошую видимость, то они долж­ны удовлетворять определенным личностным требованиям.

Все это может показаться продолжительным отступлением от про­блемы структурных элементов и процессов, составляющих референ­тно-групповое поведение. Отчасти здесь действительно имеется ук­лон в сторону более широкой теории социальной организации. Но в гораздо большей степени эти соображения связаны непосредственно с одной из основных исходных предпосылок теории референтных групп: эта предпосылка гласит, что должны существовать определен­ные структуры, благодаря которым люди знакомятся с нормами и де­ятельностью тех групп, которые они выбирают в качестве оценочных и сравнительных референтных координат. Социологи еще только на­чинают изучать механизмы, позволяющие тем, кто входит в группу, и «людям со стороны» получать какое-то представление о ее нормах и деятельности. До тех пор, пока эти вопросы не получат дальнейшего объяснения с помощью новых теоретических формул и связанных с ними эмпирических исследований, теория референтных групп оста­нется принципиально ограниченной и в этом смысле неполной.

Можно по крайней мере вообразить, каким будет дальнейшее раз­витие теории референтных групп в этом направлении. Ибо как толь­ко мы признаем, что видимость есть интегральный компонент рефе­рентно-групповых процессов, на ум сразу же начинают приходить многочисленные вопросы, гипотезы и предположения. Является ли наблюдаемость норм и ценностей в группах не-членов более высокой, чем наблюдаемость реально существующих в них образцов поведе­ния? Иными словами, существует ли среди аутсайдеров тенденция создавать нереалистический имидж не-членских групп, которая в слу­чае позитивных референтных групп приводит к безоговорочной иде­ализации (когда официальные нормы воспринимаются как ценнос­ти, определяющие лицо группы), а в случае негативных — к безогово­рочному осуждению (когда официальные нормы считаются со вершен -

но отчужденными от наиболее фундаментальных ценностей аутсай­дера)? Соответственно, не относятся ли люди скептически к публич­но провозглашенным ценностям их членской группы, зная (даже если это знание не было ясно сформулировано), что реальное поведение только приблизительно соответствует этим ценностям, так как они становятся составной частью социальных ролей? Эти вопросы мож­но выразить в более общей форме: действительно ли видимость норм и действий различается в зависимости от того, является ли индивид членом группы, о которой идет речь, стремится ли он вступить в эту группу или отвергает любое участие в ее делах? Такого рода вопросы не являются бессмысленными. Рассмотрим, например, общеизвестный случай новообращенных членов группы. Часто говорят (по-видимому, отчасти это совершенно справедливо), что новообращенные члены группы чересчур ревностны в своем конформизме по отношению к групповым нормам, потому что считают, что находятся на испытании, и хотят обеспечить свое вступление в группу. Возможно, испытание пылкого конформизма новообращенных членов с точки зрения со­циально индуцированной мотивации и есть истина, но вся ли исти­на? Понятие дифференциальной наблюдаемости наводит на мысль, что нет. Ибо новообращенный может стать ярым конформистом не только благодаря определенной мотивации, но и из-за отсутствия до­стоверного знания о допустимых и стереотипных отклонениях от норм, действующих в той группе, к которой он недавно присоеди­нился. В результате — и в отличие от давних членов группы к которым это знание пришло само собой в процессе социализации — новообра­щенный пытается жить в строгом соответствии с этими нормами. Он становится жестким конформистом. Однако теоретически значимый тезис состоит в следующем: новообращенный проявляет экстремаль­ный конформизм не только потому, что относится к «жесткому типу личности», но и потому, что в отсутствие близкого знакомства с нор­мами своей новообретенной группы у него нет иной альтернативы, как вынужденно руководствоваться в своем поведении официальными нормами. Общеизвестно, что очень часто новообращенный — неза­висимо от того, идет ли речь о религиозных, политических или «со­циальных» убеждениях—становится самодовольным резонером, пол­ностью поглощенным своим стремлением делать все по правилам⁹².

⁹² Чтобы описать этот человеческий тип, не обязательно называть чьи-то имена. Резонер — это определенный социальный тип. Так как я не могу описать этот тип лучше, чем это сделано в анонимном собрании эссе, процитированном в книге Фау-лера «Современный английский язык», я приведу это описание: «Резонер — это че­ловек, верующий в бюрократизм; иными словами, он ставит метод выше проделан­ной работы. Подобно фар,шею, резонер говорит: «Господи, благодарю тебя зато, что

С точки зрения видимости норм, социологическим дубликатом резонерства служит убежденность в том, что высокий ранг налагает начеловека определенные обязательства: положение обязывает. Люди, занимающие высокое положение в группе или в обществе, принадле­жащие к аристократии (речь в данном случае не идет об аристокра­тии в узкоисторическом смысле слова), знают правила итры, то есть они знают нормы и знают, как их обойти. Они стремятся также полу­чить власть, чтобы заставить остальных подчиняться их воле. В этих пределах они испытывают социально оправданное чувство личной бе­зопасности. Именно поэтому от них ожидают, что они не будут выхо­дить за эти пределы. («Кому много дано, с того много спросится».) В отличие от неофита, не уверенного в своем статусе, человек, занимаю­щий определенное положение, может свободно отступать от строгого исполнения норм, особенно если это не дает ему никаких преимуществ. Потому что, вообще говоря, настаивать на буквальном соблюдении норм значило бы настаивать на выгодном использовании своего поло­жения, тогда как отступление от норм, обеспечило бы многим его под­чиненным более свободный доступ к более высокому положению, рангу и известности. Поскольку социальная структура обладает та­кими свойствами, резонер низкого ранга еще может быть терпим, если не любим, но резонер высокого ранга, настаивающий на получении дополнительных преимуществ благодаря буквальному соблюдению норм, заслуживает только двойное осуждение и ненависть: во-пер­вых, его будут осуждать и ненавидеть зато, что он не приводит нормы в соответствие с требованиями ситуации и в этом отношении ничем не отличается от всех остальных, которые так и не сумели понять, что нормы — это всего лишь директивы, руководящие указания; его бу­дут осуждать и ненавидеть вдвойне, потому что он извлекает выгоду из своего конформизма. Только в том случае, если человек, занимаю­щий определенное положение, просто откажется от своего конфор-

я не таков, как другие», если не считать того, что он часто заменяет Бога своим «Я». Резонер — это человек, который рассчитывает свою жалкую выгоду до последней копейки, тогда как его сосед-миллионер позволяет выгоде самой заботиться о себе. Резонер ожидает, что другие будут кроить себя по его самым неадекватным меркам, и уверенно осуждает их, если они этого не делают. Резонер мудр не по годам во всех незначительных вопросах. Резонер стреляет из пушек по воробьям: иными словами, он обращается к вечным моральным заповедям, чтобы решить, должен ли он совер­шить самый незначительный поступок, например, выпить стакан пива. В общем, по-видимому, можно сказать, что все черты его характера проистекают из различных комбинаций трех факторов — желания выполнить свой долг, убежденности в том, что он знает все лучше других людей, и неумения видеть истинную цену вещей». — Примеч. автора.

мизма по отношению к нормам, которые он заставляет соблюдать себя и других, им будут неохотно и амбивалентно восхищаться. Именно его назовут принципиальным человеком, а не резонера, добивающе­гося собственной выгоды.

Необходимым, хотя и не всегда заметным компонентом всего это­го является переменная видимости. Чтобы извлечь эту переменную из тени нашего невнимания, в которую она погружена, возможно, будет полезно провести своего рода краткое социологическое иссле­дование, которое выявит, каким образом мнение «общественности» и «избирателей» начинает привлекать внимание тех, кто занимает высо­кое положение. Ибо взгляды, мнения, настроения и ожидания органи­зованных групп и неорганизованных масс, вероятно, образуют соци­альную систему референтных координат для деятельности лиц, наде­ленных властными полномочиями, лишь в том случае, если эти лица знают их или думают, что знают. Короче говоря, именно обществен­ное мнение самыми разнообразными способами влияет на решения властей (если не определяет их), но лишь в том случае, если оно на­блюдаемо.

Проблема 5.2

Наблюдаемость общественного мнения со стороны тех,

кто принимает решения

Уже многими было замечено, что общественное мнение носит информативный характер, если оно хорошо обосновано, то есть ори­ентируется на реалии той или иной ситуации. Этот вопрос здесь не обсуждается. Скорее нас интересует другой (хотя и тесно связанный с первым) вопрос — каким образом люди, облеченные властью, узна­ют о состоянии общественного мнения. Ибо общественное мнение влияет на реальный ход дел и обеспечивает систему референтных ко­ординат для лиц, наделенных властными полномочиями, по преиму­ществу в той мере, в какой оно наблюдаемо. Разумеется, лучше всего позволяют наблюдать уже сложившееся общественное мнение орга­низованные «группы давления». Организованные «группы давления» обеспечивают наиболее бросающийся в глаза базис для наблюдаемо­сти показного общественного мнения. Действительно, группу давле­ния можно рассматривать как организационный механизм, позволя­ющий довести до сведения влиятельных личностей, носителей влас­ти и властных структур определенные интересы, настроения и точки зрения, а также разъяснить, к чему приведет нонконформизм по от­ношению к общественному мнению. Деятельность групп давления