Пытаюсь разобраться во внутренностях 3 страница

 

 

Drums keep pounding a rhythm to the brain.

La de da de de, la de da de da.

And the beat goes on, and beat goes on.

 

 

– Я ошибаюсь, или это еще не все новости? Кто возьмет на себя смелость пристрелить мучающееся животное? – Я выпускаю дым под потолок и смотрю, как вентилятор неспешно кромсает его лопастями, превращая в пыль.

– Представитель страховой компании, этот урод, придурок и мудак, простите, – Гуля запинается, – будет завтра у Хижняка. Главным героем.

– Что?! – Я картинно наклоняюсь к ней, приложив ладонь к уху. – Можешь сказать это еще раз вот сюда? На восьмую камеру?

– Андрей, это ерунда! – разом затараторили Тоня и Таня. – Мы сейчас быстренько...

–...Найдем новых героев, – подключается Гуля.

–... Или напишем сценарий с новым сюжетом, – дружелюбно кивает Вован. – Или...

– То есть, кроме того что чуть более чем за сутки до эфира передача не готова, а наш главный герой нагло спизжен, у нас больше нет проблем?

– Никаких! – хором отвечают Таня и Тоня.

– Это обнадеживает. У меня только один вопрос: КАКОГО ГРЕБАНОГО ЧЕРТА ВЫ ЕЩЕ ТУТ СИДИТЕ?! – выкрикиваю я.

– Мы тебя ждали, – отдувается за всех Гуля.

– А я приду, верну героев, потом буду убивать Хижняка перед камерой, да? В рапиде, чтобы у вас «крупняки» получились?

В этот момент дверь офиса открывается, и вихрастая голова, просунувшись в щель, изрекает:

– Только что! Авария на мусоросжигающем заводе у МКАД! Взорвалась печь!!!

– Жертвы? – с надеждой в голосе вопрошает Вова.

– Уточняем, – отвечает голова.

– Группа готова к выезду? – взвизгивает Таня.

– Так! Быстро! – Я начинаю нарезать круги по комнате. – Гуля, собираешь оперативную информацию. Тоня, едешь на объект и пытаешься очаровать ментов, эмчээсовцев, кто там у нас еще?

– Представители мэрии Москвы?

– Постарайся сделать так, чтобы они к концу сюжета были в еще более полном говне, чем в начале!

– Героев сколько подбирать? – уточняет Вова.

– Не знаю, пока не решил. Да, Тоня, возьми с собой Анального карлика, он что‑то у нас засиделся.

– Сам ты карлик! – огрызается Вова.

– Я не карлик, я мозг! – Я хлопаю в ладоши. – Работаем, работаем, работаем! Вы еще сидите?!

В комнате все приходит в движение, грохочут ящики, хлопают крышки ноутбуков. Один за другим комнату покидают все, кроме Гули.

– Я уже думаю про шоу, – обращаясь к ней, я плотно закрываю дверь офиса.

– Шеф! – Гуля достает из ящика своего стола ксерокопию фотографии Хижняка, поверх которой наложена круговая мишень, и прикрепляет ее к доске для дартс. Над фотографией надпись:

 

DIE, DESHOFFKA!

Я достаю из‑под клавиатуры единственный дротик, дохожу до двери, резко разворачиваюсь и кидаю:

– Ха!

– Девять очков, – изрекает Гуля, глядя на дротик, вонзившийся в переносицу Хижняка. – На прошлой неделе было хуже.

– Но все равно есть над чем работать, да?

– Еще попытка!

– Скажи мне, что ему очень, очень больно!

– Он истекает кровью, шеф!

– Я тотально люблю тебя, Гульнара Ибрагимовна!

– Спасибо, Андрей Сергеевич!

– Хочешь выходной в пятницу?

– Нет. Ты все равно не подпишешь, проще заболеть.

– Ну скажи, что хочешь, дай мне ответить: «невозможно», потешить свой начальственный комплекс неполноценности.

– Не хочу. Я с понедельника и так в отпуске.

– Рррррр! – рычу я. – Моя маленькая неприступная татаро‑монголочка! Как, кстати, твой бойфренд?

– Перманентно! – чихает Гуля.

– Смотри, чтобы к новому сезону никаких беременностей!

– Я повесила замок. Можно пойти пообедать?

– О! Как же я забыл‑то. У меня тоже обед! С Семисветовой!!

– Действительно, как же ты забыл?! – кривится Гуля. – И у меня не записано...

– Кто бы сомневался! – хмыкаю я, открывая дверь. – Кстати, где? Надеюсь, в Останкино?

– Понятия не имею! – Гуля капризно вытягивает губы.

– Ты... – я пристально смотрю на нее, – ты убиваешь меня своей...

–...бессердечностью. Обычно ты говоришь бессердечностью.

– Вот именно! – Я щелкаю пальцами. – Держи меня в курсе событий...

– Тебя, очевидно, сегодня не будет?

– Придумай ответ сама! – говорю я, уходя.

– Кстати, тебе сегодня звонили от Эрнста! – несется из‑за двери.

– ЧТО?! – Я врываюсь обратно. – И что сказали?

– Сказали, перезвонят.

– Так! Ты сидишь здесь и ждешь звонка!

– У них сейчас тоже обед!

– Не уверен, что такие люди вообще едят! – У меня начинает стучать в висках.

– Они сказали, что перезвонят завтра, – уточняет Гуля.

– Как думаешь, что за тема?

– Придумай ответ сам!

– Давай пойдем в «Твин Пигс»!

– Давай не пойдем в «Твин Пигс»!

– Слушай, здесь уже есть невозможно! И потом, столько народу вокруг, все пялятся... – Даша говорит это весьма раздраженным тоном, кивком здороваясь, по меньшей мере, с каждым вторым.

– Интересно, что ты будешь делать в тот день, когда на тебя перестанут пялиться? – Я закуриваю и ныряю носом в меню.

– В смысле? – Мой вопрос вышел за рамки ее понимания. – Почему перестанут?

Семисветова проверяет, достаточно ли естественно ее платье в абстрактный сине‑бело‑голубой рисунок задралось, чтобы все увидели стройные ноги. Удовлетворившись платьем, она поудобнее устраивается на стуле, проводит рукой по волосам, и несколько браслетов на левом запястье мелодично звенят, потом бросает взгляд на свои большие, почти мужские часы и на секунду замирает. Вроде бы все в порядке, и она по‑прежнему самая сексуальная, молодая и желанная звезда канала М4М, но вместе с тем...

– Хм! – Даша достает из сумочки пудреницу, придирчиво смотрит на себя в зеркальце, морщит нос, слегка вытягивает губы дудочкой, наносит пару мазков блеском, складывает все обратно и, весьма довольная произведенными действиями, ставит локти на стол. Затем сцепляет пальцы, кладет на них подбородок и, устремляет свой взор на меня. – Вот и не правда, Андрюшечка! Я все так же на свете всех милее, всех румяней и белее!

– А главное, умней, талантливей и сексуальней! – Я поднимаю указательный палец вверх.

– Не в рифму! – Она показывает мне язык.

– Конечно не в рифму, во времена Пушкина не было кабельного телевидения. А то он бы непременно написал: «всех моложе и моднее!»

– Если ты намекаешь на то, что мне скоро двадцать девять, то это меня совершенно не трогает! – Даша поворачивает руки ладонями ко мне, рассматривая свои ногти. – Я не чувствую своего возраста, а ты – яркий представитель мужчин‑шовинистов!

Стоит отметить, что выглядит Даша в самом деле охуительно. Рыжеволоса, стройна, с высокой грудью и тонкой талией. Ей кажется, что когда она слегка прищуривает свои пронзительные голубые глаза, это делает их похожими на две далеких звезды, наполненных мудростью космоса и отражающих непрерывный, глубокий мыслительный процесс. Тогда как мне они напоминают два влагалища, ежеминутно готовых трахнуть этот мир. Заебать до смерти, а потом медленно, по кусочку, отправить в соблазнительный рот (нижняя губа пухлее, чем верхняя, что мне кажется весьма сексуальным). Даже слегка полноватые бедра не портят Дашу, а скорее намекают на готовность к деторождению.

Последние несколько месяцев Даша отчаянно пытается за мной ухаживать. Да‑да, выглядит это совершенно по‑мужски. Предложения подвезти меня до дома, приглашения посмотреть на свою кошку, еженедельные обеды вдвоем, постоянные сползания разговоров в сторону постели, пьяные танцы с объятиями на вечеринках, где мы как бы случайно встречаемся. Редкие ужины под предлогом обсуждения работы. «Ведь в наших программах так много общего», – говорит она, сравнивая еженедельный хит‑парад и мое шоу. В наших программах общее только одно: желание трахаться, – когда‑нибудь отвечу я.

Наши отношения давно уже воспринимаются всеми на канале как роман, хотя Семисветова при каждом удобном случае – читай: коллективной пьянке – заявляет: «Миркин мне как подружка, я могу проводить с ним все свободное время. С ним так интересно!». Глупо было бы отрицать, что мне льстит зависть окружающих, еще глупее – утверждать, что я не хотел бы переспать с красивой девушкой, на которую мастурбируют тысячи зрителей и весь канал М4М. Но меня останавливают три фактора.

Во‑первых, служебный роман непременно станет достоянием широких масс общественности, особенно после его окончания. И соображение о том, что каждая вторая гримерша будет знать, как я скриплю во сне зубами, или мочусь в душе, или кричу во время оргазма, меня совершенно не греет. Согласитесь, нет ничего приятного в том, чтобы встречаться взглядом со стайкой редакторов в столовой, которые смотрят так, будто сотню раз с тобой переспали, всем своим видом показывая, мол, нам известно, что ты пердишь во сне.

Во‑вторых, ходят слухи, которым я, мать их, очень склонен доверять: Семисветова спала (продолжает спать/переспит) с Хижняком. А секс втроем со злейшим врагом не входит в число моих любимых фантазий. Я был бы готов делить ее, скажем с Расселом Брендом, но уж никак не с этой примитивной воинствующей бездарностью.

В‑третьих, Дашу не нужно завоевывать. За ней не нужно ухаживать, ее нет необходимости покорять. Она вся как на ладони – понятная и доступная. Мне кажется, я даже знаю, на каком боку она любит спать. Здесь нет страсти, а следовательно, никаких перспектив развития отношений. В этом случае даже одноразовое соитие не катит – оно будет превратно истолковано Семисветовой как моя готовность к роману.

Но как всякий тщеславный ублюдок я позволяю себе не сопротивляться ее настойчивым ухаживаниям. В конце концов кто знает, как оно все повернется? Мы уже не в том возрасте, чтобы разбрасываться такими активами. Хотя иной раз я говорю себе, что, в принципе, было бы неплохо – однажды и, конечно, безо всяких обязательств. И черт с ними, этими гримершами и Хижняком... Короче, хоть по губам себя бей.

– Что ты будешь есть, девушка без возраста? – улыбаюсь я.

– Я бы съела тартар из лосося, какой‑нибудь очень легкий салат... – она чертит в воздухе замысловатые фигуры, означающие, видимо, легкость салата, – скажем, с крабом, потом...

– Ясно. Значит, как обычно: местную «Калифорнию» и говенное сашими из лосося, правильно? – Я откладываю меню. – Или еще что?

– Фу, Андрюша, какой ты приземленный! – кривится она.

– Здесь больше ничего нет, – резонно замечаю я. – За всем перечисленным тобой надо было ехать, например, в «Сейджи».

– Ну, ты же никогда не приглашал меня в «Сейджи»! – Она томно закатывает глаза. – Остается только мечтать...

«Я тебя вообще никогда никуда не приглашал, ты сама напрашивалась».

– Душа моя, я смотрю на нас и думаю, что мы похожи на двух девушек девятнадцати лет, приезжих из Иркутска, которые стоят перед витриной бутика и целый час обсуждают, какие именно туфли из тех, что они не могут себе позволить, подошли бы к той сумке, которую они, впрочем...

– Я, кстати, из Ростова, – Даша лезет в сумку за телефоном.

– Это очень хороший город, я там был. – Я встаю и двигаю к стойке, чтобы сделать заказ.

Вернувшись, нахожу Дашу сосредоточенно отстукивающей эсэмэску. Подняв на меня глаза, она тут же преображается и напускает прежний жеманный вид. Будто кто‑то сказал: МОТОР! Я ловлю себя на мысли, что Семисветова не делает разницы между эфиром и реальностью, как играющий собаку актер, который продолжает лаять после спектакля. Кажется, ей всегда важно только одно: правильно ли выставлен свет? Вот сейчас рассядется массовка, Даша представит гостей – актеров второго плана (в ее жизни есть только такие), зачитает подводку, выдержит паузу и скажет: «Ну вот. Это я. Единственная и неповторимая. Давайте это обсудим, иначе для чего же мы здесь собрались? Номер для ваших эсэмэс...»

– И снова здравствуйте! – вместо этого говорит Даша.

– Спасибо, что оставались на линии, ваш звонок крайне важен для нас! – хмыкаю я.

– Ты сегодня во сколько встречаешься с Лобовым?

– В шесть, а что?

– Он тебе сообщит приятную новость.

– Меня наконец покупает VH1? Нет? Би‑би‑си?

– Нет, кое‑что гораздо более реальное, – продолжает тянуть резину Семисветова.

– Понятно. Мое шоу закрывают, а меня переводят работать на канал «Спас»! – Я делаю глоток воды. – Когда‑то это должно было случиться. Или просто закрывают?

– Дурачок! – Она одним пальцем касается моего запястья. – Завтра ты едешь в Питер, брать интервью у Ника Кейва. У него там единственный концерт.

– У Кейва? – Я наигранно зеваю. – Кому интересен этот полутруп? Отчего не едет Хижняк? Он у нас звезда интервью или кто? Ах, я же забыл! Мальчик не говорит на языках, да?

– Андрюша, – гнусавит Дашка, – ты такой злобный мальчишка, будь снисходительным, не все же такие талантливые, как ты!

– Господи, как же я устал выполнять на этом канале еще и функции переводчика! – Я поворачиваю голову и смахиваю несуществующие пылинки с футболки. Внутри становится теплее оттого, что я лишний раз уделал Хижняка. Но в качестве компенсации за кражу контента этого мало.

– И еще кое‑что. – Даша наклоняется ближе. – Я еду с тобой, снимать сюжет для хит‑парада.

В этот момент приносят роллы, чем сильно меня выручают. Я обмакиваю ролл в соевый соус как можно старательнее, решая, как реагировать. В связи с моим будущим, как я надеюсь, погружением в лоно истории поездка в Питер, тем более в обществе Дашки, меня совершенно не греет.

– Ты рад? – Она отправляет в рот кусочек сашими.

– Ве то флово, – отвечаю я с набитым ртом. – Не то слово, зайка, как я рад! Питер – мой родной город и все такое. Только не поездом!

– Почему? Сейчас ходят очень комфортабельные поезда, даже купе с душем. По‑моему, две ночи в поезде – это так романтично! А чем тебе не нравятся поезда?

«Тем, что они взрываются, рождая фантомы памяти».

– Я плохо в них сплю.

– Плохо спишь... один? – Она игриво улыбается.

– По‑разному. – Я пытаюсь не подавиться роллом. – Однажды я даже заполнил купе тремя девицами, но все равно глаз не сомкнул, можешь себе представить?!

– Хотелось бы посмотреть!

– У меня, кажется, осталось видео. – Я развожу руками. – Понять бы, где, душа моя!

– Мы могли бы в четверг с утра погулять по городу... Пойти в какой‑нибудь...

– В какой‑нибудь Эрмитаж? – подсказываю я. – Могли бы, только мне с утра уже надо быть в Москве. Вечером шоу, а днем запись ролика, пропагандирующего наркотики.

– Не ерничай! По‑моему, очень хороший и нужный проект! – Даша укоризненно хмурится. – Как, кстати, первый день?

– Могла бы приехать, ты же у нас координатор!

– Я посмотрю сегодня в монтажной. Это правда, что вы снимаете в 645‑й школе?

– Истина, а что?

– Хм... Удивительно! – Даша пригладила волосы. – У меня там, оказывается, работает знакомая... старая.

– Ее не Наташа случайно зовут? Историчка?

– Ой, как у нас загорелись глазки! – У Даши вдруг четко обозначились скулы. – Успел познакомиться? Ты не по ее части, Миркин, расслабься! Ее интересуют художники, неизвестные фотографы и сумасшедшие музыканты. Дорохова у нас девушка интеллектуальная.

– «Это же наш профиль!»

– Не твое поле, дорогой!

– I’m all over, baby, – напоминаю я, разозленный тем, что эта ростовская Опра Уинфри позволяет себе судить об уровне моего интеллекта.

– Вряд ли тебе это понравится, – раздраженно резюмирует она.

– Смотря как себя... Кстати, а что у нас с билетами? – Я стремительно перевожу разговор, но, кажется, Семисветова в самом деле обиделась.

– Спроси у своей ассистентки! – Даша достает сигарету.

– Ты не оставляешь мне шанса понравиться, дорогуша. Может, мне приятнее узнать от тебя. Кофе? – Я даю ей прикурить.

– Ты отвратительный похотливый нарцисс! – замечает она, глубоко затягиваясь.

– В качестве закадрового текста прошу заметить, что у героя нашей программы уже месяц не было секса. – Я беру салфетку, начинаю промокать глаза и всхлипывать.

– Идиот! – прыскает Даша.

– Но очень обаятельный, – отмечаю я из‑под салфетки. – Так что с билетами?

– Мы летим завтра в обед, время вылета обратно можно поменять на утренние часы, если кто‑то хочет попробовать себя в роли школьника.

– Я уже сам преподаю, видишь, даже значок об ученой степени есть! – Я тычу пальцем себе в футболку, на которой нашит круглый логотип Frankie Morello.

– Давно хотела тебя спросить. – Семисветова переводит взгляд с логотипа на мое запястье. – Ты эти триста восемьдесят кожаных браслетов с руки когданибудь снимаешь? Ты что, хиппи?

– А почему ты носишь часы на правой руке? Ты что, Путин? – парирую я.

– Не знаю! – Даша задумчиво поправляет на руке часы и выдает: – Кстати, что ты имел в виду, когда сказал: «в тот день, когда на тебя перестанут пялиться»?

– В какой день?

– Перестань придуриваться, как только мы сели, ты сказал...

– Ах да! Я имел в виду тот день, когда ты перестанешь быть звездой.

– Я даже думать об этом не хочу! – тихо, но достаточно внятно отвечает она. – А ты? Ты думал об этом дне?

«Я думаю о том, что я убил бы того, кто пишет диалоги для нашего с тобой шоу».

Повисает пауза, словно за нашими спинами начинают убирать свет и камеры. Гаснут «суфлеры». За столами тем временем меняется третья смена посетителей. «Video killed the radio star», – играет из колонок.

– Не знаешь, что сказать, Андрюша? Ты думаешь об этом дне?

– Я в этот день родился, – почему‑то вырывается у меня. – Слушай, время пятнадцать минут шестого, мне еще к своим нужно забежать. Я прошу счет? – последнее звучит скорее утвердительно.

Я расплачиваюсь, мы выкуриваем еще по сигарете и намеренно затянуто, так, чтобы как можно больше зрителей смогли насладиться финалом, расцеловываемся. Я иду к лифтам, Даша идет ко дну.

На втором этаже попадаю в чью‑то массовку. Пытаюсь ввинтиться в людской поток таким образом, чтобы руки были плотно прижаты к туловищу, но все равно даю на бегу пару автографов. Почти вырвавшись на свободу, мчусь по коридору и сталкиваюсь с внезапно выскочившими из‑за угла двумя девушками.

– Андрей, здравствуйте! – Девушки преграждают мне проход.

– Привет! Извините, девушки, тороплюсь! – Я пытаюсь обежать их, но на моем пути встает третья: ультракороткая юбка, русые волосы по пояс, высокий каблук. Точнее, все это я замечаю потом. Сначала на меня надвигается грудь приблизительно четвертого размера.

– Ой! – вырывается у меня. – Здрасте!

– Привет, Андрей! – говорит она с легким украинским акцентом. – Вы меня помните? Мне задавали вопросы на улице для вашего шоу!

– Конечно помню! – Как же можно забыть такую грудь. – Я у тебя еще телефон забыл попросить.

– Так вопросы не вы мне тогда задавали! – удивляется она.

– Правда? Ну... я хотел попросить телефон у того, кто задавал! – спохватываюсь я.

– Пишите! – Она диктует цифры. – Меня зовут Олеся.

– Я не забыл! – Я быстро забиваю номер в память айфона. – Дай‑ка я тебя сфотографирую, чтобы в контакт‑листе осталось, а то у меня еще три Олеси, гримерша и редакторы.

Девушка с удовольствием позирует.

– А можно еще на память с подругами? – Она облизывает верхнюю губу.

– А пожалуй что и можно! – Я привычно обнимаю подруг за плечи.

 

Дождавшись, пока подруги скроются из вида, прислоняюсь спиной к стене, перевожу дыхание, пялюсь в потолок. Приходит эсэмэс, опять от Маши: «ya ne mogu bez tebia»... Вот объясните мне, какого черта писать латиницей, в то время когда, кажется, даже у электробритв встроен русский текстовой пакет? Ладно бы человек думал на английском и писал тебе что‑то вроде «can’t breath without u», – так нет, непременно эта штампованная пошлота: «ya ne mogu». Сможешь, зайка, еще как сможешь! «Прекратиэто» – наскоро, без пробелов посылаю в ответ и отключаю у телефона звук. На секунду вспомнилась Хелен, впрочем, неважно.

Плетусь к кабинету Лобова, по дороге захожу в туалет, долго смотрюсь в зеркало. Лицо одновременно отражает неуместный оптимизм (горящие глаза) и дикую усталость (круги под ними), настраиваюсь на нейтральные мысли, как то: купить новый мопед, познакомиться ближе с училкой и сгонять с ней на пару дней, например... в Швецию! Почему в Швецию? Может потому, что я никогда там не был? Может потому, что перспектива отношений с историчкой туманна, и я знаю об этой женщине почти столько же, сколько о Швеции, – то есть ничего. С другой стороны, новый мопед также ни к чему. У двери Лобовского кабинета одна за другой эти идеи быстренько скукоживаются и растворяются в моей голове. Как же я не люблю это место...

– Он уехал, – вместо приветствия говорит Жанна, секретарь Лобова, тридцатилетняя русская красавица средней полосы и, возможно, победитель конкурса «Мисс Тула». Огромные голубые глаза, пухлый рот и навязчивый макияж, который, понятно, ни к чему не подходит. Девица глупая, забывчивая, но добрая. Отчего всеми и любима.

– Давно? – облегченно выдыхаю я.

– Если честно, после обеда не появлялся, – заговорщицки подмигивает Жанна.

– Он же мне встречу назначил на шесть! – Я висну на ресепшн‑деск и залипаю, пытаясь изобразить томный взгляд.

– Он тебе бумаги просил передать. – Жанна вручает мне мятый конверт формата А4.

– У тебя новые туфли! – Я открываю конверт и делаю вид, что смотрю на ее ноги.

– Им сто лет в обед, ты такой невнимательный! – довольно прыскает Жанна.

– Наверное, я слишком редко здесь бываю. – Достаю сложенный вдвое лист бумаги. – Ты со мной за все время даже кофе не выпила.

– Ты меня не приглашал никогда. – Жанна кладет локти на стол и упирает подбородок в ладони, ни дать ни взять одна из трех девиц «под окном», ей бы еще кокошник вместо наушников айпода, – чистые сказки Пушкина. – Ты все больше по звездам телевидения специализируешься, где уж нам уж...

Далее не вслушиваюсь. Вероятно, очередная пошлость.

– Я?! Звезды, Жанночка, предпочитают мужчин более состоятельных! – Читаю бумагу, написанную прыгающим почерком Лобова, с надчеркнутыми «т».

– А ты, прям, весь такой бедный‑несчастный, – продолжает ворковать Жанна.

– Типа того... – «Андрей, в среду будет единственный концерт Кейва в Питере. Свяжись с Семисветовой и ребятами из новостной группы, вся информацию по концерту Кейва у них...»

– Миркин, а у тебя девушка есть?

– Сегодня нет, – говорю я не отрываясь. «...Дедлайн по пилотным сериям “Ниже некуда” в следующий понедельник. Соинвесторы хотят увидеть презентацию проекта во вторник. До того времени проект необходимо показать мне. Как долго вы еще будете снимать?»

– И как долго ты собираешься в этой жизни быть один?

– Да у нас практически обе серии готовы!

– Что?!

– В смысле? – Я поднимаю глаза на Жанну, врубаясь, что не попал в текст этого эпизода. – Ой, прости, увяз в письме! Что ты спросила?

– Забудь! – Жанна недовольно надула губки.

– Слушай, ну не берет меня никто замуж, так в девках и останусь! – Я картинно развожу руками и чмокаю Жанну в губы.

– Дурак какой! – Она краснеет, пытается шлепнуть меня, но я уворачиваюсь, подношу к губам два пальца, посылаю ей поцелуй и скрываюсь за дверью.

– Миркин, ты конверт забыл! – несется из‑за двери.

– Выбрось его! – отвечаю я на бегу. – Не хочу, чтобы наши отношения сломала канцелярщина!

 

Beautiful Ones

 

High on diesel and gasoline

Physco for drum machine

Shaking their bits to the hits

Drag acts, drag acts, suicides

In you dad’s suits you hide

Staining his name again...

Here they come

The beautiful ones

The beautiful ones

La‑La‑La‑La

Suede. Beautiful Ones

 

 

– Мне сегодня звонили от Эрнста, – выдержав долгую паузу, заявляю я, но, кажется, мои друзья совсем отупели. Даже такая новость их не трогает. – Нет, реально, я неделю жил шведской семьей! С ее мамой, сестрой, дочерью, мужем и кошкой. Все это время я тусовался в окружении их проблем... – Говоря это, Антон нервно теребит кислотно‑желтую футболку с принтом в виде улыбающегося зуба, судорожно глотает грейпфрутовый сок и все пытается обернуться, будто за ним следят. Я думаю, каково это – жить шведской семьей, и еще о том, почему они не реагируют на Эрнста, смотрю на носок его белых кед Converse, но картинка в голове не идет дальше порнографии «12 шведок в Африке», и я ее отпускаю, сосредоточившись на его рассказе.

– Охуительный отпуск, – констатирует Антон, ставя стакан на стол. На его безымянном пальце матово блестит кольцо белого металла с надписью «Poisoned», и я даже не успеваю подумать, где, а главное, зачем он его купил.

– Какая у нее грудь? – спрашивает Ваня, не отрываясь от наушника мобильного телефона. – Да, точно, в четверг у них не получится. Хорошо, пусть сделают договор на ИП.

–...Все эти чуваки, чувихи и животные жили в ее телефоне и, по ходу, не спали, трезвонил он постоянно... – продолжает Антон.

– Так будет всем проще. И заказчику в том числе. – Ваня на секунду прикрывает динамик «хэндс‑фри». – Тоха, так какая у нее грудь?

– Мне сегодня в обед звонили от Эрнста, – снова пытаюсь встрять я.

– Ого!– непонятно на что реагирует Ваня.

–...А кладя трубку, она пересказывала мне свои разговоры в деталях, будто я об этом спрашивал...

– Антон, какого размера у нее грудь?! – довольно громко говорю я, не понимая, кто меня больше раздражает: игнорирующий вопрос Антон, его замужняя любовница или Ваня, погруженный в свои бизнес‑терки.

–...Я даже не могу вспомнить, уходили ли эти персонажи, когда мы трахались. Охуительный отпуск! – меланхолично продолжает Панин, глядя прямо перед собой, словно обращаясь к пепельнице на соседнем столе.

– Панин, какого размера грудь у этой сучки?! – Ваня выдергивает наушник, не разъединяясь с абонентом.

– Блядь, ты можешь меня не сбивать?! – бахает кулаком по столу Антон.

– Блядь, это важно!!! – Ваня поднимает указательный палец правой руки к потолку, чем вводит Антона в ступор. Антон нервно поправляет кольцо, Ваня осматривает свой серый костюм, стряхивает крошки хлеба с лацканов, расстегивает еще одну пуговицу на белой, и без того выглядящей весьма вольно рубахе. Затем резко скручивает кисть руки, выправляя манжет, дотрагивается до запонки и застывает. На запонке розовощекую девушку в стиле pin‑up сменяет поросенок с мячом в узорах Paul Smith. Потом она появляется снова...

Я верчу головой по сторонам, подолгу задерживая взгляд на окружающих предметах и людях. Знаете, начав работать на телевидении, я заметил за собой странность: я стал уделять гораздо больше внимания деталям. Мелочам, шероховатостям, несоответствиям в людях. В их движениях, позах, жестах, выражениях лиц. Впервые это проявилось прошлой зимой, когда я стал свидетелем падения парня с большой спортивной сумкой. Он перебегал дорогу, запрыгнул на тротуар, поскользнулся и грохнулся на снег. Потом неспешно встал, поймал ремень отлетевшей сумки, проволок ее по земле, отряхнулся и пошел дальше. Крупный план – след на снегу от ремня сумки. Еще один – медленные движения рук, отряхивающих снег. Шаг вперед, перспектива, уход из кадра, дальний план – парень, прихрамывая, идет вперед. Последний крупный план – его левая кроссовка. Несоответствие – кипельно‑белая кроссовка на графитном московском снегу...

Иногда кажется, что мои глаза существуют отдельно от тела. Будто они все время снимают окружающий мир на видео, лишь изредка связываясь с мозгом. И то только для того, чтобы передать ему особенно удавшиеся эпизоды для чернового монтажа.

Вот и сейчас я наблюдаю полное несоответствие людей пространству. В интерьере типично лондонского ресторана сидят люди, кажущиеся массовкой, которая пришла из разных сериалов пообедать. Брет Андерссон поет «Beautiful Ones», а девушки здесь почти все блондинки. Почти все делают длинные паузы между бессмысленными словами и почти все одновременно поправляют серьги, кольца, браслеты, своих собачек или мобильные. И все они выглядят чересчур. Чересчур много золота, чересчур визгливые собаки, чересчур высветленные волосы, чересчур длинный маникюр. Даже их сумки – ну слишком Birkin. Кажется, только что зашедшей сюда паре настоящих проституток слегка неудобно от этой блондинистой вульгарности. Проститутки переводят взгляд с чужих платьев на свои и находят последние вполне пристойными.

Девушка опускает под стол свою изящную ручку, слегка поправляет ремешок на туфле, отчаянно скребет щиколотку. Крупный план: на щиколотке розовые царапины от ногтей.

Вперемежку с девушками сидят расхристанные чиновники без галстуков, стремящиеся выглядеть бизнесменами, и затянутые в строгую ткань итальянских портных бизнесмены, делающие вид, будто они чиновники. Впрочем, в последнее время так оно и есть. Если бизнесмены имеют дело в основном с бумагами, то чиновники – исключительно с кешем. Это лишь подчеркивают депутатско‑партийные значки, не скромно оттеняют гардероб владельцев, а нагло блещут, убирая на раз скромное обаяние запонок и женских украшений Damiani, которым и оттенять‑то своих хозяев теперь неудобно. Могут попросить снять...