Отношения с женщинами стали напоминать аренду дорогих автомобилей. Ты непременно хочешь покататься, но постоянного желания обладать у тебя нет. Тому есть масса причин – от быстрого пресыщения до связанных с наличием такого авто головняков. Но в отличие от женщин, машина не стремится въехать к тебе домой и остаться в твоей постели. Я стал предельно честен – я не хочу серьезных отношений. Об этом говорится в Users’ Guide Андрея Миркина, которая вручается на раннем этапе знакомства. И если раньше страх проснуться женатым был связан с юным возрастом, отсутствием денег и социального статуса, теперь он базируется на наличии всего вышеизложенного. И хотя с тем, как себя позиционировать, все давно ясно, по‑прежнему... как‑то сложно все...
Многие в этом городе готовы полюбить того парня с экрана, который весел, циничен, успешен и молод. Того чувака, что скрашивает ваши тоскливые дни каждую среду и воскресенье с двадцати одного до двадцати двух. Иногда мне кажется, что встречаясь, общаясь по телефону, присылая эсэмэски, просыпаясь со мной в одной постели, – они говорят с другим человеком. Точнее, тот самый «кто‑то третий» это и есть настоящий я, что смотрит шоу по телевизору, сидит в массовке, стоит за спиной с камерой или вращает суфлер, стараясь попасть в ритм.
В углу гостиной висит дискобол, подаренный мне одним из безумных друзей, тех, которым все время кажется, будто вечеринка вот‑вот начнется. Я поднимаю глаза и смотрю на сотню Миркиных, отражающихся в каждом стеклянном квадратике. Каждое отражение чуть отличается от другого. Где в этом калейдоскопе настоящий? Тот, который другой. Тот, который лучше меня. И найдется ли одна, та самая, готовая просыпаться по утрам с настоящим мной? Готов ли я проснуться самим собой?
Дискобол напоминает лягушачью икру. Однажды я сниму его, потому что он давно надоел. Либо сотни Миркиных разорвут наконец икринки и наполнят собой квартиру. Они окружат меня, стиснут в кольцо, прижмут в угол и примутся сверлить ненавидящим взглядом:
– За что?! – закричу я. – Чего еще я проебал, не успел, забыл сделать? Чего вам нужно?!
– Ничего, nothing, rien, nada... – послышится их нестройная разноголосица.
Но дискобол все еще на своем месте. Разглядывать его – все еще доставляет. Своим видом он как бы олицетворяет фразу:
«Есть другой мир. Должно быть, он есть», – фразу, которой я неизменно заканчиваю шоу.
Я смотрю на свое отражение в квадратике, что напротив моего носа. Черные прямые волосы, глубокие носогубные складки от постоянных улыбок, равнодушные глаза. Мне тридцать лет, я – ведущий успешного молодежного ток‑шоу, неплохой диджей и, как мне недавно сказали, небесталанный актер. Я сижу абсолютно голый на полу собственной квартиры и ем вермишель «Роллтон» из картонного стакана. Не потому что голоден, а потому что похуй. Меня практически ничто не напрягает. Практически – потому что через полчаса я прикончу бутылку виски и лягу спать.
В этот момент в дверь звонят. Шатаясь, я бреду в прихожую, чтобы обнаружить на экране домофона Танино лицо. Прошу, не заперто.
– Знаешь, я подумала... ты мне нравишься! – открывает Таня прямо с порога беспорядочную стрельбу.
– Хочешь... работать... в Останкино? – с трудом выговариваю я.
Понедельник
В понедельник утром я обнаруживаю себя стоящим посреди двора средней школы с трудно запоминаемым номером, предположительно в районе метро «Водный стадион». Через тридцать минут мы начнем снимать ролик социальной рекламы, которая расскажет детям, как не стать жертвой педофила. Опять же предположительно, потому что мы уже час не можем найти главного героя – мальчика лет двенадцати‑тринадцати. «Педофил», он же Денис Караваев, главный режиссер канала, ходит кругами по школьному двору, то снимая, то надевая бежевый плащ а‑ля «шестидесятые». Под плащом на Денисе вязаный меланжевый свитер и голубые джинсы. Завершают ансамбль большие очки в коричневой роговой оправе.
– Ты довольно стильный, Дениска! – говорю я, когда он завершает очередной круг почета. – Стильный такой педофил. Будь я школьницей, непременно бы с тобой переспал!
– Да пошел ты! – отмахивается он.
– Что, тебе больше школьники нравятся? Да, сладкий?
– Ты бы лучше сценарий учил, комик!
– Сам ты гомик! – делано обижаюсь я.
– У тебя еще и с ушами проблема, – брякает Денис и идет на 328‑бис круг.
По сценарию, Денис должен подойти к мальчику, представиться директором «Ералаша» и пригласить на кинопробы. Крупный пекшот – лицо Дениса с карамельной улыбкой, очки, потом хищный оскал. Второй пекшот – сияющее лицо мальчика, его глаза во весь экран. Потом пара скрывается за углом школы. В последний момент появляюсь я, выдергиваю из его рук мальчика и обращаю педофила в бегство. Последний пекшот – мое серьезное лицо (в сценарии это называется «с сильной трагедийной нотой»).
– Дети! Не общайтесь с незнакомыми людьми на улицах. Вы можете стать жертвой насилия! – говорю я в финале ролика.
Сегодня был первый съемочный день серии роликов для молодежи и школьников, направленных на борьбу с пьянством, курением, наркоманией, педофилией, дурными компаниями, на борьбу... да практически со всем. Для чего руководству канала понадобились эти ролики, загадка. То ли канал производством РДВ‑продукта (разумное‑доброе‑вечное) решил уравновесить все производимое им в эфире зло, то ли под эту тему происходил распил федерального бюджета, но постановка таких роликов в эфирную сетку вперемежку со скабрезными роликами отечественных попдив и сериала «Вечеринка» с вечно голозадыми студентками первого курса выглядела как борьба производителей сигарет с раком легких.
В итоге две недели назад на планерке было объявлено, что оберегать молодежь от дурных привычек будет четверка пьяниц, куряк и наркоманов, людей, одним своим видом обозначающих дурную компанию, – то есть главных звезд канала. Меня, ведущего шоу «Седьмой гость» Олега Хижняка, Ваню Говорова из светской хроники и Сашу Спиридонова из «Дейлиньюс». Координировать съемки поручили Даше Семисветовой, или Даше‑semi‑sweet, как я ее называл, которая кроме того что была самой красивой девушкой канала, еще и вела еженедельный хит‑парад. Появление Семисветовой вызвало едкий комментарий Говорова, который не мог понять, почему не будет ролика, посвященного борьбе с проституцией. Меня же волновали две вещи: какого черта нам не платят за эту работу, если это «высокая социальная миссия», и почему ролик против педофилов должен озвучивать я, ведь за последние пять лет у меня не было сексуальных контактов с лицами моложе восемнадцати лет. Так, во всяком случае, мне казалось.
Пока съемочная группа выстраивала свет и определяла место для камер, администраторы, похожие на орков из фильма «Властелин колец», искали мальчика. Все трое возвращались каждые полчаса и разводили руками. Мальчика не было.
– Ну? – спросил я троицу, когда она в очередной раз появилась. – Where is my kid?
– Ты бы не курил тут, все‑таки школа, – ответил ктото из них.
– Вот когда ролик о вреде курения будете снимать, тогда и с сигаретами завяжем, – огрызнулся я, пристально посмотрев в лицо каждого из орков. – Где мой ребенок, я спрашиваю!
– Дети все какие‑то... нефактурные, – ответил старший орк. – Многие не хотят сниматься...
– Не хотят сниматься! – Я хлопнул себя руками по бедрам. – Нет, вы видели этих чертей?! Дети у них сниматься не хотят! Вы на себя посмотрите! Как вы выглядите? Да будь я ребенком, я бы с вами даже разговаривать не стал! Подойди ко мне один из вас, я бы сразу понял, что меня хотят как минимум посадить на иглу, а потом разделать на органы. Что у тебя за бумаги в руке?
– Согласие на съемки.
– Типа контракта?
– Ну, типа того. Чтобы потом это в эфир можно было ставить.
–И ты на эту туфту ребенка хочешь купить? Контракт для съемок! Джеймс, мать твою, Кэмерон! «Титаник», что ли, снимаешь? Денис, а скажи мне, зайка, где ты берешь этих удивительных людей?
– Там же, где и тебя. – Денис снял плащ, потом посмотрел на небо и надел обратно. – На канале.
– Канал‑анал! – Я сплюнул себе под ноги и отвернулся.
Школьный двор тем временем наполнился детьми, видимо, началась перемена. Поодаль стоял белобрысый мальчишка с лицом, преисполненным невинности, в джинсах и голубом свитере, сосал «Чупа‑Чупс» и с интересом наблюдал за нашей сварой.
– Так, так, так! – Я подошел к мальчишке. – Привет, тебе сколько лет? Как тебя зовут?
– Сколько надо, – ответил парень, не вынимая изо рта леденец.
– Окей. Ну, хотя бы познакомиться с тобой можно? – Я старался быть как можно более ласковым.
– Мне мама запретила знакомиться на улице с неизвестными.
– Это я‑то неизвестный? Сколько лет твоей мамаше? Тридцать? Тридцать пять? – Я достал мобильный. – Позвони ей и скажи, что разговариваешь с Андреем Миркиным, она меня еще на чай пригласит!
– Я знаю, кто вы! – нагло ответил парень.
– Окей, но я не знаю, кто ты.
– Миша.
– Хорошо, Миша. Хочешь, чтобы завтра в школе все девчонки были твои? То есть нет, прости... чтобы все чувихи из класса оказывали тебе респекты, и все такое. Хочешь стать знаменитым? Таким, как я?
– Не‑а! – Миша вытащил леденец и придирчиво посмотрел на него. – Не хочу. Васька Фролов говорит, вы педик.
– Я?! – Меня слегка затрясло. – Да твой Васька сам... кто он вообще такой? Скажи своему Ваське, что за свой сексизм он поплатится. На первом курсе! Когда встретит хорошего парня на дискотеке!
– Вася мой друг, – меланхолично заметил Миша.
– Окей. Спрошу по‑другому. Ты хочешь сыграть в кино? – Я присел перед ним на корточки. – Даже нет, не так. Хочешь сыграть в кино и получить упаковку «ЧупаЧупс»? Или две?
– Вы чё, дурак? – мальчик выбросил леденец.
– А! Хорошо. – Я оглянулся на съемочную группу и незаметно достал пачку сигарет. – А вот это покатит за дополнительный бонус‑уровень?
– Не знаю. – Парень взял пачку и засунул во внутренний карман. – Мне с пацанами посоветоваться надо. – И он махнул рукой в сторону стайки одноклассников, напряженно наблюдавших поодаль за переговорами.
– Ну иди, советуйся.
– Три, – вернулся через несколько минут Мишка. – Три блока...
– Ты оху... ты не обкуришься?! – возмутился я.
– Нас десять человек. Два блока пацанам, один мне. – Миша посмотрел мне под ноги. – Бабки за первый блок вперед.
– Ну, вы, чувачки, даете! – Я полез за деньгами. – Ладно, заметано.
– Чё делать надо? – Мишка оглянулся и сделал знак группе поддержки. – И вот еще что – с девчонками я сниматься не буду.
«И никаких постельных сцен», – подумал я.
– Девчонок не будет. Что еще там у тебя в райдере?
– Где? – осклабился Мишка.
– Забудь. Так, коллеги у нас есть мальчик! – громко объявил я. – Камеры готовы?
Ролик сняли минут за сорок практически без косяков. Пару раз Миша высказал свое неудовольствие тем, что «мужик в плаще лапает меня за руки», потом я запутался, из‑за какого угла выбегать, но в целом вышло, кажется, неплохо. После съемки администраторы попросили меня и режиссера подойти к директору школы, поблагодарить за помощь в организации съемок и выпить чаю. Уроки уже закончились, и школьное крыльцо было забито учащимися старших классов, особенно девчонками.
– Андрей, Андрей! – щебетали девушки. – Можно автограф?
– Ой! А можно с вами сфотографироваться?
– Потом, все потом, зайки. – Я оглядел крыльцо и отметил, что многие школьницы выглядят лет на пять постарше своего одиннадцатого класса.
– Андрюша, Андрюша, у меня демо‑запись своей песни, ты можешь послушать? – выпрыгнула из‑за шеренги сверстниц рыжая девчонка.
– У меня нет слуха, милая, я могу только посмотреть! – обворожительно улыбнулся я.
– Там еще и видео! – Она буквально запихнула диск мне подмышку.
– Отлично. Надеюсь, там есть твои координаты?
– Мобильный и домашний, – покраснела она.
Директор, мужик лет шестидесяти, с властным лицом и каким‑то, как мне показалось, расхожим именем‑отчеством, которые я, впрочем, не запомнил, ждал нас в своем кабинете. «Какие у вас милые и умные дети!», «Что бы мы без вас делали!» – в обмен на «это очень важно, что вы снимаете такие ролики» и «вы бы образовательные программы у себя на канале ввели». Кислый зеленый чай, дипломы на стенах, унылые занавески, список литературы для внеклассного чтения. Я чуть было не впал в депрессию, вспоминая свои школьные годы, но тут Денис ввернул чарующее: «Нам пора на монтаж», – и мы лихо снялись из кабинета.
– Могли бы еще посидеть, – пошутил я, отметив, что мы протусовали у директора тридцать семь минут.
– Мне с этим пнем еще неделю общаться, – зло посмотрел на меня Денис. – И еще, Миркин, прекрати давать детям деньги!
– Ты предлагаешь отнять деньги у ребенка?! – Я остановился посреди коридора. – Деньги, которые он заработал своим трудом? Ты поддерживаешь рабский труд несовершеннолетних?
– Он купит на них сигареты. Я все слышал.
– А это уже ответственность продавца, чувак! Я чту законы!
Денис укоризненно помотал головой, собираясь сделать мне очередное замечание, но тут, из‑за угла коридора, держась за руки, выплыла троица. Вероятно, это были местные дивы, королевы бала – модельный шаг от бедра, узкие юбки, у одной колготки в сетку.
– Андрей, не могли бы вы уделить нам несколько минут? – кокетливо спросила пухлогубая брюнетка «в сеточку».
– Для чего?
– Нам нужно две фотографии. Одна с нами, – она кивнула в сторону подруг, – другая – со всем классом.
«Ну что я могу поделать?» – Я бессильно развел руками, глядя на Дениса.
– Я на улице, – цокнул он языком.
– Конечно, девушки, только быстро, у меня съемки через час! – наврал я.
Я позировал с каждой сначала на мобильник, потом на фотоаппарат, потом «сетчатая», закатив глаза, изрекла:
– А можно вас поцеловать?
– Грим не смажь! – рассмеялся я и привычно подставил щеку. Последовал глубочайший засос в губы. – Эй, зайка! – Я поспешно отстранился. – Тебе сколько лет?
– Шестнадцать! – Она заливисто расхохоталась.
– Шестнадцать? – Я придирчиво оглядел ее снизу вверх.
– Да. А что?
– Позвони мне года через два. Так, где ваш класс?
Еще полчаса я убил на фотосессию в классе, ловя кокетливые улыбки девчонок и хмурые взгляды парней. И вот когда я уже собирался валить оттуда, зашла ОНА.
Красивое холодное лицо, карие глаза. Строгий деловой костюм серого цвета, забранные в пучок темные волосы, уместный, но не вызывающий каблук.
– Наталья Александровна, наша историчка, – услужливо подсказала «сетчатая».
– У вас здесь еще занятия? – поинтересовалась училка.
– Нет, Наталья Александровна, мы фотографируемся! – защебетали девушки. – К нам приехал Андрей Миркин, ведущий с М4М, они у нас рекламу снимали!
«Какой style! – подумал я. – Интересно, она носит очки?»
– А разве закон не запрещает использование детей в рекламе? – пристально посмотрела она на меня.
– Это социальная реклама, Наталья Александровна! – Я сделал два шага вперед и протянул руку. – Андрей Миркин, телеканал М4М, вы наверняка знаете мое шоу. «Сколько ей лет? Двадцать семь? Восемь?»
– Я не смотрю телевизор. – Она быстро пожала мне руку. – У меня нет на это времени.
– Как я вас понимаю! – Я подошел и присел на краешек ее стола. – У меня такая же история.
«А чулки? Наверняка носит чулки и насилует симпатичных старшеклассников!». Аудитория за моей спиной затихла.
– Слезьте, пожалуйста, со стола! – холодным тоном отбрила меня училка.
– Ой, простите! – Я картинно вскочил и приблизился еще на один шаг, стремясь разобрать запах ее парфюма. – А вы историю ведете, мне ребята сказали?
– Точно. – Она демонстрирует «лакалютную» улыбку.
– Знаете, у моего племянника проблема! – Я всплеснул руками. – Вчера он спросил меня, был ли Александр Македонский геем, и я не нашел, что ему ответить, представляете?
– Я преподаю отечественную историю, – еще раз улыбнулась она и принялась засовывать какие‑то бумаги в сумку.
– Правда? У него еще были какие‑то вопросы по Ивану Грозному... – Я слегка ущипнул себя за мочку уха. – Вы, случайно, не ведете подготовительных курсов, я бы его к вам записал.
– Нет, не веду. – Она подняла сумку со стула и поставила на стол. – У вас еще есть вопросы? Я тороплюсь.
«Да у меня собственно один вопрос: как бы нам поутру проснуться в одной постели, а?»
– Вопросы... не знаю, меня всегда так интересовала история... например Римская Империя... оргии Калигулы...
– Я бы вам порекомендовала список литературы по данной теме, но не сегодня.
– Какая удача! – Я встал между ней и дверью. – Мы как раз всю неделю будем у вас снимать. Завтра например. Может быть, вы дадите мне свой телефон, чтобы я мог договориться... по литературе?
– Вот я вам завтра список и набросаю. Для тех, кто профессионально не занимается предметом, он небольшой. Заходите на перемене, в девять сорок пять. – Она вскинула сумку на плечо и глазами показала, чтобы я освободил проход.
Для меня последняя фраза прозвучала как: «Я завтра отдамся прямо в классе, если пойму, что ты профессионал».
– Значит завтра, в девять сорок пять! – Я шел рядом с ней по коридору и никак не мог разобрать, что за парфюм. – Так рано не получится, у меня съемки на канале. Может, в десять вечера? Мы могли бы выпить кофе...
– Боюсь, к изучению Римской империи это отношения не имеет. – Она остановилась, рассмеялась и потянула на себя ручку двери с надписью «Завуч». – Всего доброго!
«Сучка!» – я щелкнул пальцами, развернулся и побрел к выходу. На лестнице меня догнала «сетчатая».
– Опять ты, Лолита Северного округа! – обернулся я на стук каблучков.
– Наталья тебе не даст! – хихикнула она.
– Лесбиянка? – спросил я заинтересованно.
– Нет, просто не даст и все!
– Много ты понимаешь! У меня по истории всегда пятерки были.
– Вот увидишь, «звезда»! – Она опять глупо хихикнула и быстро сбежала по ступеням.
Денис поджидал в машине, куря через открытое окно.
– Торопил, чтобы я тебя подбросил, а сам завис на час! – прошипел он. – Трахнул в туалете старшеклассницу?
– Дэн, там такая телка! – Я мечтательно закатил глаза. – Учительница истории. Я влюбился...
– В какой раз на этой неделе?
– В первый, – честно ответил я.
В этот момент от стены отделилась низкорослая тень. Потом еще и еще. К машине подошла группа мальчишек.
– Нужны еще бабки за два блока, – наигранно просипел вышедший из армии теней Мишка.
– А ну пошли по домам! Я тебя сейчас за уши – и к отцу, там спросишь про два блока! – прикрикнул на него Денис.
– А мы вам в следующий раз колеса проколем! – тихо сказал кто‑то.
– Так, Денис, немедленно дай мне тысячу рублей! – Еле выговорил я, с трудом сдерживаясь чтобы не рассмеяться. – Я знаю этих ребят. Они не шутят.
– Ты доиграешься, – вздохнул Денис, протягивая мне купюру.
Я отдал ее Мишке, и ребята бросились врассыпную.
– Мне жизненно необходим телефон завуча. Желательно сегодня...
– Ты решил пойти сюда учителем?
– Я решил пойти сюда учеником, – мечтательно произнес я, представляя себя лежащим спиной на столе, со скачущей на мне «историчкой». Ее юбка слегка задралась, обнажая кружево чулка, одной рукой она чуть придушивает меня, держа за конец непонятно откуда взявшегося на мне галстука, другой уперлась мне в грудь. Я стараюсь попадать с ней в такт и одновременно расстегивать пуговицы на блузке. На доске, предположительно, написано: «Роль женщины в Отечественной войне 1812 года», – а у меня остались вопросы по зарождению капитализма в России...
В три часа дня я врываюсь в Останкино. Забегаю в киоск, покупаю кипу газет, два глянцевых журнала, три пачки сигарет, две упаковки жвачки. Притормаживаю у магазина с видеопродукцией, традиционно интересуюсь у женщины‑киоскера, не завезли ли еще шведской порнографии, чем, опять же традиционно, вгоняю ее в краску. Покупаю четыре диска с фильмами Феллини, которые обещал подарить одной девушке (вспомнить бы, кому), и двигаю к лифтам. Десять метров пути прохожу минут за пятнадцать: я здороваюсь с коллегами с других каналов, успеваю выкурить сигарету со знакомым журналистом, и все это время мой телефон разрывается с интервалом в сорок секунд. Будто в нем установлен радиомаяк, сигнализирующий всем о моем прибытии.
Первым, кого встречаю на выходе из лифтов, оказывается Олег Хижняк. Человек‑проблема, человекмерзость, ублюдок, мелочная тварь, дешевый сноб, фанфарон или, как его еще называют, ведущий шоу «Седьмой гость». Его программа стартовала на канале на три месяца позже моей и вот, почти полтора года, мы – прямые конкуренты и, как следствие, злейшие друзья. По слухам, его уволили с детского канала «Бибигон» за то, что он произнес в эфире «жопа зайчика». Дети охуевали. Опять же, по слухам. Олег относится к категории людей, которых я начинаю ненавидеть, стоит мне увидеть их favorite tracks в плеере. Правда, плеера его я в руках не держал, из брезгливости, а отношения наши не заладились после первого же корпоратива.
Через четыре месяца после того, как его проект набрал обороты, у Хижняка развилось необратимое чувство собственного величия. Оно проявлялось в том, что он здоровался со всеми так, будто протягивал милостыню, а еще в снисходительной улыбке, которой одаривал рассказывающих анекдоты коллег, в том, как курил, какую позу принимал на собраниях, – да практически во всем.
Сначала, будучи человеком общительным, я пытался с ним разговаривать, и пару раз мы даже пили кофе. Но на том корпоративе это ничтожество позволило себе бестактность, за которую в прежние времена вызывали на дуэль или били табуреткой по лицу, ну а сейчас имело бы смысл накормить эту тварь экстази, обрядить в обтягивающие джинсы и майку без рукавов и отправить в день ВДВ в парк Горького.
Мы стояли среди коллег и обсуждали музыкальные заставки на западных каналах, в том числе те, которые мне дико нравились, что я весьма театрально доносил до собравшихся:
– Конечно они хороши! Практически так же хороши, как заставки твоего шоу, – и тут я решительно перешел государственную границу, без объявления войны. – Правда, Лондон переболел этим года три назад...
– Ясное дело, зайка, никто не знает лондонских трендов лучше жителей Самары, побывавших там в двухдневной турпоездке, – незамедлительно получил я симметричный удар из всех бортовых орудий.
Стоит ли говорить, что после того обмена любезностями мы стали особенно близки. Я запомнил в лицо каждого, кто посмеялся тогда его шутке. Так же, как и он – тех, кто одобрительно кивнул после моей репризы.
– Не знаю, какой я друг, но враг я хороший! – тихо сказал мне тогда Хижняк на выходе.
– Я помогу собрать тебе вещи после закрытия твоего проекта, – кивнул я в ответ.
«И понеслась череда увечий». Мы гадили друг другу по мелочам, уводили героев, играли на опережение с сюжетами программ. И все это происходило в ореоле слухов и сплетен, распускаемых на канале. И если какое‑то время я старался от этого абстрагироваться, то последние шесть месяцев больше не мог себе позволить не участвовать в конфликте. Война заводила. Она давала силы оставаться живым. В общем, обычная теплая дружеская ненависть ведущих популярных программ.
Хижняк был бездарностью. Так считал не только я, но еще как минимум мои друзья – Антон и Ваня, а это, согласитесь, уже коллективное мнение. Хотя порой я слышал гнилой базар про то, что мы с Хижняком очень похожи, но это говорили, как правило, люди злые, нечуткие, неспособные отличить брит‑поп от ленинградского клацанья по струнам.
– Поцелуемся? – Хижняк картинно раскрыл объятия.
– Если только в засос, зайка! – Я вытянул губы.
– Это пошло! – отстранился он. – Как в совковых сериалах или шоу средней руки с отечественными ведущими, косящими под Рассела Бренда.
– Я пытаюсь, – обескураженно развожу руками, – выглядеть так же круто, как ведущий высококачественного отечественного шоу. Как чувак, который косит под чувака, который десять лет назад косил под Ларри Кинга. Кстати, ты не пытался надевать в эфир подтяжки? Тебе бы очень подошло. Ах да, прости, я забыл, ты все еще носишь футболки «в облипку»... Как же я люблю людей, наглухо застрявших в восьмидесятых...
– Подражание, Андрей, – не самое плохое, что есть в человеке. Не переживай, все с этого начинали. Ты был не так плох в последнем эфире, еще бы научиться с «суфлера» читать...
– Смотришь меня, зайка? Не делай из меня кумира, я полон недостатков...
– Какая самокритика! – сочувственно кивает он. – Скажи, твоим гримерам много приходится работать, чтобы убрать эту, – он делает движение кистью вокруг лица, – нездоровую одутловатость? Или просто вы так свет ставите?
– Мы используем восковые маски. Именно это позволило нам выиграть «долю» на прошлой неделе, – хлопаю я его по плечу и прохожу вперед.
– Не сломай шейку бедра, ты слишком модельно ходишь! – несется мне вслед.
Я показываю из‑за спины «фак».
В open space стоит такой гвалт, что кажется, я попал на биржу труда. Звонят телефоны, надрываются принтеры, журналисты громко переговариваются между собой. Набрав в легкие воздуха, я поправляю темные очки и прорезаю пространство, стараясь не оборачиваться, когда меня окликают. Короткая пробежка – и я скрываюсь от всего за дверью с табличкой «Padla Production».
В комнате, развалившись в глубоких креслах, сидят четверо – сценарист, редактор программы, ее помощница и моя ассистентка. Под потолком, повизгивая, крутится вентилятор с погнутыми лопастями, привезенный нашим режиссером из маленького станционного кафе, расположенного в глубине чего‑то... кажется, Мексики. Большая плазма, разделенная на четыре части, показывает наш канал, Би‑би‑си, VH1, и Си‑эн‑эн. Собравшиеся сосредоточили свое внимание на экранах, хотя телевизор работает без звука. Вероятно, за время работы здесь у всех появилась способность читать по губам. Из колонок айподa льется All seeing I «Beat goes on».
Наш офис со временем превратился в некое подобие блошиного рынка. Стремясь комфортно обустроить свое пространство, каждый из нас натащил сюда кучу личных вещей. Вдоль стен стоят: доисторическая радиола «Ригонда», сноуборд, рулон с киноафишами пятидесятых, там‑тамы, торшер без абажура, сломанные диджейские вертушки, гитара без струн, микрофонная стойка, доска для дартс, пустой аквариум, который я купил, чтобы поселить в нем хамелеона, которого так и не завел.
– Здравствуйте, коллеги! – Я снимаю темные очки и нарочито дебильно улыбаюсь. – Я все еще люблю вас!
– Нет, этого не может быть! Он так похож на Него! Просто одно лицо! – закрывается руками Вова Алдонин, сценарист проекта, двадцативосьмилетний гей по кличке «анальный карлик». Кличку, естественно, придумал я. – Не может быть, чтобы он сам заявился, собственной персоной!
На Вове синяя футболка с нарисованной кроссовкой ядовитого цвета, рваные серые джинсы, белые кеды и огромных размеров очки без диоптрий.
– Андрей, можно с вами сфотографироваться? А автограф? Я с Иркутска приехала, мы вас там все школой смотрим! – дружно защебетали Таня и Тоня, редактор шоу и ее помощница. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, совместная работа сделала их практически близнецами. Со временем я перестал удивляться тому, что у них и фамилия одинаковая – Петровы. Таня приобрела ее в замужестве, старшая, Тоня, вернула себе девичью.
– Судя по тому, что пять минут назад я встретил Хижняка, а также судя по шквалу аплодисментов, в которых вы меня искупали, у нас небольшие нестыковки, мелкие шероховатости, или, проще говоря, – полная жопа?
– У нас две новости: хорошая и отличная, – вкрадчиво начинает Гуля, моя ассистентка, симпатичная татарка двадцати одного года, с вечернего журфака МГУ, о чем свидетельствует надетая на ней футболка с надписью «Free Speech».
– Начни с хорошей, любовь моя!
– У нас слетели оба героя в «Городских новостях», – невозмутимо говорит Гуля. – Пилоты говорят, что до официального заключения правительственной комиссии давать комментарии не будут.
– Что же у нас сегодня катит за отличную новость? – В раздражении я закуриваю.
– Представитель компании, страховавшей авиашоу, тот, которого мы планировали на главного героя, прислал факс. – Гуля подает мне бумагу и смиренно опускает глаза.
– «К сожалению... мы пришли к выводу... – Я пробегаю глазами документ. – В будущем...». Блядь! Нет, вы послушайте, – обвожу я взглядом присутствующих, – этот мудак с труднопроизносимой фамилией не считает наше шоу «достаточно серьезным» ввиду... так, где это? Вот. «Ввиду его молодежной ориентации». Так и написал, скотина! Ориентация бывает гомо и гетеросексуальной. А у шоу только аудитория, баран!
– Еще «би», – встревает Вова.
– Что «би»?
– Бисексуальная ориентация, это когда...
– Это когда как ты? В самом деле, кем он возомнил себя, этот клерк? Властителем дум?
В комнате непривычно тихо. Вова погружен в ноутбук, Таня роется в сумке, а Тоня делает вид, будто за ней наблюдает. Гуля перекладывает с места на место мобильный. Из колонок нарастает:
