Встретиться с кем—то, кого, как тебе казалось, ты потерял 2 страница

Кайден

Каждый раз, закрывая глаза, всё, что я вижу – это Келли. Келли. Келли. Келли. И практически ощущаю мягкость ее волос и кожи, вкус, запах ее шампуня. Я скучаю по ней так сильно, что порой не могу даже вздохнуть. Если бы у меня была возможность спать вечно, то я бы держался лишь за одну вещь, которая делает меня счастливым. Но, в конечном счете, мне приходится открыть глаза и посмотреть в лицо реальности, которую я сам создал для себя.

Мучения.

Боль.

Это все, что осталось в моей жизни.

Наверное, я не заслуживаю того, чтобы думать о Келли, не после того, что я натворил и не после того, как она нашла меня... таким. Теперь она знает мой секрет, самый темный, что я скрывал внутри себя еще с детства и который является слишком большой частью меня. И самое плохое заключается в том, что она не услышала правды от меня. Она узнала ее от моей матери.

Хотя, оно и к лучшему. Келли может продолжать жить своей жизнь и стать счастливой, не успев погрязнуть в моих проблемах. А я останусь здесь, с закрытыми глазами, и буду удерживать ее в памяти так долго, как только смогу, потому что это именно то, что заставляет меня дышать.

~ ~ ~

Я никогда не боялся смерти. Отец начал выбивать из меня дерьмо еще в детстве, и скорая смерть всегда казалось неизбежным фактором. Потом Келли вошла в мою жизнь, и мое смирение с ранней смертью было сломлено. Теперь мне страшно умирать, и понял я это после того как порезал руки. Помню, как смотрел на капли крови, падающие на пол, а затем пялился на окровавленный нож в руке. Все сомнения и страх накатили на меня, и я пожалел об этом. Но все уже было сделано. Заваливаясь на пол, всё, что я мог видеть – печальное лицо Келли, после того, как она услышит новости о том, что я мертв. Там не будет никого, чтобы защитить ее от мира, если я уйду. Она нуждается в защите, и заслужила ее больше, чем кто-либо. А я просто гребанный мудак, который не может дать ей даже этого.

Примерно через две недели после происшествия меня направляют в клинику Бреймена, которая не на много лучше больницы. Она расположена на окраине города, недалеко от мусорной свалки и старого трейлерного парка. Скудная комната, с гладкими белыми стенами без каких-либо украшений, на полу потемневший линолеум. Воздух здесь не такой простерилизованный, как в больнице, и вонь со свалки иногда проникает в мою комнату. Хоть здесь и не так много людей, которые хотят убить себя, они все равно любят говорить об этом. Я пробыл здесь уже несколько дней, и не уверен, когда буду готов поговорить об этом. И вообще не уверен во многих вещах.

Я лежу в постели, на которой провожу большую часть времени, и смотрю в окно, гадая, чем Келли занимается прямо сейчас. Надеюсь чем-нибудь веселым, тем, что делает ее счастливой и заставляет улыбаться.

Вот-вот наступит время моего осмотра, поэтому я медленно сажусь на кровати, кладя руку на то место, где меня залатали. Нож чудесным образом не задел жизненно важные органы, поэтому травма была не такой серьезной. Мне повезло. Именно это все кругом твердят мне. Еще повезло, что я не порезал крупные артерии на запястье. Повезло. Повезло. Повезло. Это слово кружит по кругу, когда все пытаются напомнить мне, как драгоценна жизнь. Я не верю в удачу, и к тому же не уверен, что считаю выживание везением.

Несколько раз, что я был в больнице, думал о том, чтобы рассказать кому-то, что произошло на самом деле, но я был так накачан болеутоляющими и никак не мог разобраться в своих мыслях. Когда же туман в моей голове рассеялся, то смог взглянуть на ситуацию в целом. Я только что отпинал задницу Калеба, меня считают неуравновешенным, а шрамы на теле вызвали подозрение о самоувечивании. Я пойду против отца и проиграю, как это было всегда. Нет смысла рассказывать кому-то о том, что случилось на самом деле. Люди видят только то, что хотят.

Медсестра входит в комнату с моей картой, на ее лице играет радостная улыбка. Она довольно взрослая, со светлыми волосами и темными корнями, и у нее постоянно отпечатывается красная помада на зубах.

— Как у тебя дела сегодня, милый? — спрашивает она громко, словно я ребенок. Этот же тон врачи используют на мне, потому что я – подросток, что вскрыл вены, а после пырнул себя кухонным ножом.

— Нормально, — отвечаю ей и беру маленькие белые таблетки, что она мне дает. Не знаю, зачем они нужны, но думаю что это какое-то успокоительное, потом что каждый раз, когда я проглатываю их, то словно выпадаю из сознания. И все замечательно. Боль притупляется, а это все, что я когда-либо хотел.

Через десять минут, после принятых таблеток, сонливость берет верх, и я укладываюсь на кровать. Я почти засыпаю, когда знакомый запах дорогих духов опаляет мои ноздри. Держу глаза закрытыми. Не хочу разговаривать с ней и притворяться, что все хорошо, и что отец не бил меня. Не хочу делать вид, будто она ни о чем не знает и беспокоится обо мне.

— Кайден, ты не спишь? — спрашивает она спокойным тоном, который означает, что она под чем-то. Она грубо пихает мою руку, оцарапывая ее ногтями. Я крепче зажмуриваю глаза, скрещивая руки и желая, чтобы она сильнее прошлась по моей коже и срезала ее, стерев все, что я чувствую.

— Кайден Оуэнс. — Ее голос так резок, словно когтями провели по классной доске. — Послушай, знаю, что ты не хочешь это слышать, но пора бы уже разобраться со своими проблемами. Вставай, начни питаться лучше, и докажи докторам, что с тобой все в порядке и можно вернуться домой.

Я не отвечаю и не открываю глаз. Просто слушаю стук своего сердца. Тук, тук. Тук, тук.

Ее дыхание ускоряется.

— Кайден Оуэнс, я не позволю тебе разрушить репутацию семьи. А теперь исправь все. — Она хватает одеяло и швыряет его подальше от меня. — Встань, сходи на терапию, и докажи, что не опасен для себя.

Мои веки постепенно открываются, и я поворачиваю голову в ее сторону.

— А как же отец? Он тоже не опасен для меня?

Она выглядит дерьмово: темные круги под глазами, и куча косметики на лице – попытка скрыть все это. Она по-прежнему при параде: причудливое красное платье, драгоценности и шуба – весь этот роскошный прикид для того, чтобы замаскировать все уродство в ее жизни.

— Твой отец не сделал ничего плохого. Он просто был расстроен из-за того, что ты сделал.

— Ты имеешь в виду выбивание дерьма из Калеба, — уточняю я, кладя руки на кровать, отталкиваясь вверх и прислоняясь к спинке кровати.

Ее взгляд становится холодным.

— Да, именно так. Драка – это не приемлемо. Тебе повезло, что Калеб в порядке. Хотя он все еще решает, выдвигать ли против тебя обвинения. Отец пытается договориться с ним.

— Что? — такое чувство, словно тысяча острых, как бритва, иголок прокалывают мою кожу. — Почему?

— Потому что мы не собираемся позволять тебе спускать репутацию семьи в канализацию из-за твоей никчемной жизни. И постараемся уладить все, как можно тише.

— Так вы подкупите его деньгами, — произношу я сквозь зубы. Ебать. Я хочу ударить что-нибудь, двинуть кулаком в металлическую стену, разбить костяшки пальцев, и смотреть на то, как они кровоточат. Не хочу, чтобы отец разбирался с этим. Не хочу быть чем-то ему обязанным. Он будет трясти этим над моей головой всю оставшуюся жизнь. Твою мать. Все слишком запутанно.

— Да, деньгами, — она открывает сумочку и вытаскивает косметичку. — С трудом заработанными деньгами твоего отца, которому ты должен быть очень благодарен.

— Пускай Калеб выдвигает обвинения. — Меня правда это больше не заботит. Почти каждая частица во мне умерла, а то что еще живо, лишь жаждет очередного надреза. — Мне плевать. Так будет лучше, нежели позволить отцу заплатить ему.

Она смотрится в зеркало, поджав губы, а затем закрывает косметичку.

— Ты такой неблагодарный. — Она направляется к двери, впиваясь каблуками в грязный линолеум. — Ты самый вредный ребенок в мире. Даже твои братья не создавали мне таких проблем.

Потому что они не спасались от бури и ушли еще до появления торнадо.

— Я не ребенок. — Поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. — Я вообще никогда не был ребенком.

Стук ее каблуков прекращается. Она ждет, рассчитывая на то, что я продолжу говорить или сама хочет что-то сказать, но затем стук возобновляется и вскоре она выходит в коридор. Я позволяю действию таблеток охватить меня и затянуть в темноту. Последнее что вижу, прежде чем отключиться это самая красивая голубоглазая шатенка, которую я когда-либо видел. Единственная девушка, завладевшая моим сердцем, и я из последних сил держусь за ее образ. Иначе, я наверное, просто потерял бы желание дышать.

Келли

— У меня вопрос, — говорю я Люку. Мы стоим перед входом на маленький каток, собираясь покататься на коньках, причем никто из нас не делал этого прежде (об этом мы признались друг другу в машине, когда ехали сюда). Каток не слишком заполнен, есть несколько пар, катающихся на льду и держащихся за руки, а в центре девушка, учащаясь катанию. — Что случилось на паре профессора МакГеллона?

Люк качает головой, проводя рукой по своим коротким каштановым волосам.

— Разве Сет еще не рассказал тебе?

Я наклоняюсь, чтобы затянуть шнурки на коньке.

— Он сказала по телефону, чтобы я спросила у тебя.

Он закатывает глаза, пока я поднимаюсь.

— Ты действительно хочешь это знать?

Я колеблюсь из-за предостережения в его голосе, но решаюсь побыть немного сорвиголовой и киваю.

— Да. Наверное.

— Меня поймали занимающимся... кое-чем в кабинете. — Он решается выйти на каток, и наступает на кончик конька так, что лезвие режет лед. — С девушкой.

Черт бы побрал Сета и его потребность вытолкнуть меня из зоны комфорта. Я краснею, но делаю вид будто это из-за холода, подкрепляя это дрожью.

— Это был профессор?

Он идет вперед, с дрожащими коленями, и медленно движется в середину катка, где вращается девушка с руками над головой.

— Нет, Сет.

Я, держась за стену, выхожу на лед, и решаю сменить тему прежде, чем мои щеки воспламеняться.

— Значит, вот люди занимаются, чтобы взбодриться? — Расставив руки в сторону, чтобы сохранить равновесие, двигаю ногами по катку.

Люк разводит руками в сторону, и сгибает колени, пока катится на коньках как-то зигзагообразно.

— Так я слышал, — отвечает он и двигается к стене, при этом спотыкаясь.

— От кого? — цепляюсь за бортик для поддержки, а колени начинают дрожать, и я остаюсь там на некоторое время, чтобы позволить бедным людям позади меня кататься.

Он ухмыляется, когда его ноги разъезжаются на льду.

— От цыпочки, что я подцепил прошлой ночью. Она настаивала на том, что мы просто обязаны покататься на коньках.

Я делаю глубокий вдох и сопротивляюсь румянцу, расползающемуся по щекам.

— Тогда почему ты не привез ее сюда?

Он посмеивается.

— И что бы в том было веселого? Мне нравится тусоваться с тобой, Келли. Это расслабляет.

Он двигает ногами по льду и пытается катиться назад, но спотыкается и врезается спиной в стену. Он вскидывает руку и хватается за пластмассовый бортик.

— Ты в порядке? — я сдерживаю смех, пока он таращиться на меня широко открытыми глазами.

— Думаешь это смешно? — Он подгибает ноги, а после, с явно нарушенной координацией катиться ко мне, размахивая руками.

Я душу смех внутри себя, двигая ногами взад и вперед, чтобы уйти от него.

— Мне казалось, что футболисты должны быть более скоординированы.

Его губы искривляются в улыбке, и он подмигивает мне.

— На траве, Келли. Футболисты не проводят кучу времени на льду.

— Как насчет балетной студии, — дразню его. — Я слышала, что вы, ребята иногда любите покружиться на носочках (я делаю воздушные кавычки и улыбаюсь) в "спортивных целях".

Он качает головой, сдерживая усмешку.

— Знаешь, Кайден прав на счет тебя. Ты можешь быть дерзкой, когда хочешь.

Мое сердце падает куда-то вниз и выражение лица Люка меняется. Мы стоим, не двигаясь, а мои мысли уплывают к Кайдену.

Я ковыляю к воротам, чтобы сесть на скамью.

— Думаю, мне нужен перерыв. Я не очень хороша в этом, — говорю я, меняя тему.

— Я тоже. — Люк катится к выходу, и лезвия его коньков скрипят напротив резинового порога, когда он следует за мной. Он садиться рядом и вытягивает ноги перед собой.

Какое-то время мы сидим в замешательстве, наблюдая за другими, как они смеются, улыбаются, веселятся. Похоже, они отлично проводят время, и я завидую им. Мне тоже хочется веселиться, вместе с Кайденом. Я хочу, чтобы он был здесь, со мной.

— Ты слышала что-нибудь от него? — Невзначай спрашивает Люк, глядя на каток.

Смотрю на него, морща лоб.

— От кого? От Кайдена?

Он кивает головой один раз, не смотря на меня.

— Да.

Я выдыхаю, и перед лицом образует облако серого дымка. Хоть каток и крытый, тут все равно холодно так же, как и снаружи. На мне куртка и перчатки, на голове шапка, и все равно я продрогла до костей. Или, возможно, этот холод из-за поднятой темы.

— Нет, — бормочу я, зацепившись взглядом за молодую пару, катающуюся рука об руку. Они выглядят счастливыми, и если смотреть довольно долго, я могу представить вместо их лиц наши с Кайденом. — Я ничего не слышала, кроме последней сплетни от моей мамы.

Люк предчувствуя неладное, тянется к шнурку на одном из коньков.

— И что там за последняя сплетня?

Я сглатываю большущий комок в горле.

— Что Кайден в клинике под наблюдением.

Он поднимает голову и смотрит на меня.

— Потому что они думают, что он сам сделал это с собой? — В его голосе намек. Он знает тоже, что и я: отец Кайдена злобный монстр, который чуть не зарезал собственного сына.

Я пыталась поговорить с мамой об этом, но она сказала, что это не наше дело. Она рассержена на Оуэнсов, потому что Кайден избил Калеба. Я должна была рассказать ей почему... я хотела, но иногда одного желания недостаточно.

Как-то я все-таки набралась смелости рассказать ей обо всем, это случилось сразу после того, как мать Кайдена рассказала мне, что он сам себя порезал. Мама сидела на кухне, ела хлопья и читала газету.

— Мам, я должна рассказать тебе кое-что, — сказала я, дрожа с головы до пят. Я только пришла с улицы, поэтому сделала вид будто это из-за холода, но на самом деле это были нервы.

Она оторвалась от хлопьев, положив ложку в чашку.

— Если речь идет о Кайдене, то я уже знаю.

Я села за стол напротив нее.

— Знаю, что ты скорее всего слышала, но не думаю что он сам сделал это с собой.

Она взволнованно размешивала хлопья ложкой, а вокруг ее глаз появились морщинки.

— Что ты имеешь в виду, Келли?

— Я о том... Я о том что случилось с Кайденом. — Я сложила руки на стол и сжала их в кулаки. — И почему он в больнице.

Морщинки вокруг ее глаз исчезли из-за того что она начала хмуриться.

— Меня это не волнует. Я имела в виду то, что он сделал с Калебом.

Мое сердце сжалось при звуке имени Калеба, и мне захотелось накричать на нее за эти слова.

— Это была не его вина.

Она покачала головой и встала, прихватив с собой чашку.

— Послушай, я знаю, ты заботишься о нем, Келли, но очевидно, что он довольно вспыльчив. — Она подошла к раковине и поставила туда тарелку. — Тебе нужно держаться от него подальше.

Я встала из-за стола, при этом мои колени дрожали.

— Нет.

Она развернулась, и холод в ее глазах напомнил мне, почему я не могу поделиться с ней многими вещами, ведь у нее всегда и на все собственная точка зрения.

— Келли Лоуренс, перестань разговаривать со мной в таком тоне.

Я покачала головой, попятившись к двери.

— Я буду разговаривать с тобой так, если ты будешь не права.

Она потрясенно округлила глаза. Я еще никогда не разговаривала с ней таким образом.

— Да что с тобой? Это потому что ты слишком много времени проводила с Кайденом? Держу пари, что это именно так.

— Несколько недель назад ты была так счастлива из-за того что мы вместе, — сказала я, вцепившись в ручку двери.

— Потому раньше я не знала, на что он был способен, — ответила она. — Я не хочу, чтобы ты встречалась с ним. И кроме того, ты должна быть на стороне Калеба во всей этой ситуации. Он был частью нашей семьи намного дольше.

Раскаленная волна гнева разлилась от кончиков пальцев прямиком к моим губам.

— Ты даже не знаешь всей истории! И не потрудилась узнать! — Не уверенна что именно я имела в виду, но, так и не удосужившись разобраться, раскрыла заднюю дверь и выбежала на улицу под снег.

Она не пошла за мной, да это и не удивительно. Я никогда не ожидала чего-то большего от нее.

— Земля вызывает Келли. — Люк машет рукой перед моим лицом, и я вздрагиваю. — Ты слышала, что я спросил? Про Кайдена?

— Да. — Сжимаю губы и начинаю расшнуровывать коньки. — Все говорят, что он сам себя порезал.

Просунув руку в зазор между лезвием и ботинком, Люк снимает конек, отшвыривает его в сторону и разминает пальцы на ногах.

— Ты не веришь в это, да?

Часть меня верит, всякий раз, вспоминаю ту ночь, когда у нас с Кайденом был секс, на его руках были свежие раны. Я не задумывалась о них в то время, но он мог и сам их себе нанести. Но я не верю, что он сам пырнул себя ножом.

— Думаю, что это скорее всего был его отец. — Сказав это в слух, чувствую перемены, как все это вдруг становится реальным. Я задерживаю дыхание, не только от мысли, что отец Кайдена ударил его ножом, но и о того, что Кайден ничего не сказал в свое оправдание, и больно даже представить, что может означать его молчание. Я слишком хорошо знаю боль, которая вызывает такое затишье.

Люк стягивает второй конек, а после откидывается на спину и складывает руки на груди.

— Знаешь, помню, когда мы были детьми, Кайден ночевал у меня дома все время. Я всегда думал, что это странно, потому что он хотел быть у меня, а не у себя. Мой дом был чертовой дырой, с сумасшедшей мамашей внутри. Я ничего не понимал, пока в первый раз не остался у него.

Мне интересно, почему он считает свою мать сумасшедшей, но напряженность в его скулах, говорить о том, что не стоит этого делать.

— Что случилось?

Он стягивает перчатки и кладет их в карман куртки. Жестокость в его светло-карих глазах навевает серьезность того, что он хочет рассказать.

— Я разбил чашку. Не специально, но, тем не менее, гребаня чашка была сломана, а это все что имело значение. Я помню, когда это произошло, Кайден чуть с ума не сошел. Нам было по десять, и я ничего не понимал. Это была просто чертова чашка, правильно? — Он громко вздыхает, и его руки пробивает мелкая дрожь. — Так или иначе Кайден был в панике и кричал мне, чтобы тащил метлу из чулана. Я начал искать ее везде, и наконец, нашел ее в шкафу в коридоре. В тот момент я услышал крики, доносящиеся с кухни. — Он замолкает, и тяжело сглатывает.

Я осознаю, что мои руки тоже дрожать, а сердце отбивает барабанную дробь в груди.

— Что произошло? Когда ты вернулся на кухню?

Он смотрит в другую сторону катка.

— Кайден лежал на полу, а его отец стоял над ним с согнутым коленом, словно собирался ударить его. Руки Кайдена были все в крови, потому что он полз по осколкам, пытаясь собрать их. У него был большой порез на лице, а в руке у его отца был здоровенный осколок. — Он притих. — Кайден отрицал, что отец ничего с ним не сделал, но я могу сложить два и два.

Я часто дышу через нос, пытаясь сдержать слезы.

— Он когда-нибудь рассказывал, что случилось на самом деле?

— О том дне? — Он качает головой. — Но однажды, когда я был там снова, у него завязалась ссора с отцом, и тот ударил его прямо передо мной, так что после этого, можно сказать, кота вынули из мешка.

Я вынимаю ногу из конька, прикрыв глаза, и позволяю легким наполниться морозным воздухом.

— Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым из-за того что не рассказал никому об этом?

Он молчит на протяжении долгого времени, и когда я открываю глаза, вижу, что он наблюдает за мной.

— Все это гребанное время, — отвечает он с пылающими глазами.

Наступает момент, когда нас с Люком объединяет тонкая нить связи, но после она истончается. И когда связь проходит, Люк поднимается на ноги, подбирает свои коньки и направляется к шкафчику, где лежит обувь. Я следую за ним, захватывая свои коньки. Мы обуваемся и идем к его грузовику, не говоря ни слова и позволяя чувству вины захлестывать нас. Он заводит свой старенький грузовик, и колеблется, прежде чем переключить коробку передач.

— Может нам стоит навестить его, — и переключает рычаг передач вперед. Он поворачивает руль вправо и включает обогреватель, прежде чем надавить на газ и выехать с парковки. — У меня остался только один предмет перед Рождественскими каникулами, но я могу забить на него. Я уже со всем разобрался.

— Но к нему не пускают никого, кроме семьи, — напоминаю я, и, сгибая руку, достаю ремень безопасности позади себя. — По крайней мере, об этом сказала моя мама вчера, когда я звонила ей. Маци сказала ей, что к нему никого не пускают кроме нее и что он не может даже поговорить по телефону.

Его пристальный взгляд скользит по мне, когда он останавливает грузовик на выезде и смотрит по сторонам на пустой улице.

— И ты поверила ей?

Я вытягиваю ремень безопасности, пристегивая его, и пожимаю плечами.

— Не знаю. У Маци Оуэнс куча заморочек, но зачем ей лгать на счет этого?

— Чтобы скрыть правду. — Грузовик замедляет скорость, выезжая на главную дорогу, скользкую из-за снега. Уже поздно, небо серое, но фонари вдоль улицы освещают хлопья, падающие сверху.

Я собираюсь сказать ему: "да, выезжай на шоссе и мчи прямо в Афтон". Все равно планировала вернуться туда через несколько дней, но тут мой телефон начинает играть “Hate Me” Blue October.

Я хмурюсь.

— Это мама. — Вытаскиваю телефон из кармана и таращусь на мерцающий экран. На мгновение задумываюсь о том, чтобы позволить ей попасть на голосовую почту, где она могла бы разглагольствовать о том, как же это неправильно, что Кайден избил Калеба. Но открывая ей дверь для монолога, как в Рождественское утро, я не хочу выслушивать весь ее бред в надежде узнать что-нибудь важное.

Нажимаю кнопку "ответит" и прикладываю телефон к уху.

— Привет.

— Привет, милая, — распевает она, и мое выражение лица моментально сникает. — Как дела?

— Нормально. — Я игнорирую любопытный взгляд Люка и смотрю на дорогу.

— А звучит совсем не нормально, — отвечает она, а затем вздыхает. — Келли, ты ведь не собираешь возвращаться к своему депрессивному состоянию? Я думала, что колледж помог тебе.

— У меня никогда не было депрессии, — отчеканиваю я. — Просто я была тихоней.

Она преувеличенно вздыхает, и я стискиваю зубы.

— Послушай, дорогая, я просто хотела сообщить, что Калеб, скорее всего будет выдвигать обвинения против Кайдена, за то что он сделал.

— Что?! — вскрикиваю я, напугав Люка так, что тот подскакивает на месте и случайно виляет рулем грузовика в сторону. Он быстро выравнивает машину, и я понижаю свой голос, прижимаясь к двери и затыкая ухо пальцем, чтобы лучше слышать. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду под "выдвигает обвинения"?

— Келли Лоуренс, ты не будешь использовать такую речь при разговоре со мной, юная леди, — предупреждает она. — Ты знаешь, как я не люблю слово на букву Ч.

— Извини, — прошу прощение я, — Но почему Калеб предъявляет обвинения? Они оба дрались.

— Нет, Кайден ударил Калеба без причины, — отвечает она. — Калеб просто защищался.

— Нет, Кайден ударил Калеба не без причины. Он побил его из-за меня. — Слова выскальзывают, как ядовитые пары, и я заикаюсь на каждом слоге.

Она долгое время не отвечает.

— Келли, что значит «Кайден ударил Калеба из-за тебя»? Почему он это сделал?

Мои плечи поникают от нахлынувших на мое тело стыда и грязи, и я вспоминаю об ее ограниченной способности воспринимать многие вещи.

— Ерунда. Я просто расстроена и несу всякую чушь. Это ничего не значит.

Она снова замолкает, и я задаюсь вопросом: "хотя бы на долю секунды она задумалась над моими словами на более глубоком уровне?"

— Келли, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Когда я делаю вздох, это кажется таким оглушительным и могу поклясться, что это услышал весь мир, что они все знают мой секрет.

— Нет, мам.

— Ладно, — ее голос кажется разочарованным, словно я собиралась открыть ей тайну, закрытую в ящике внутри меня. Но только у Кайдена есть ключ к нему. — Ну, я просто хотела, чтобы ты знала, если в случае чего это выплывет наружу. Знаю, что его лучший друг учиться там с тобой вместе, и не хочу чтобы ты слушала его бредни.

Я качаю головой.

— Хорошо.

— Поговорим позже.

— Ладно, пока.

Мы отключаемся, и я сжимаю телефон в руки, словно пытаюсь выжать из него всю душу. Мои ладони начинаю потеть, и я не могу перестать думать о Кайдене. Он сделал это для меня. Он сделал из-за меня. Мне нужно спасти его.

— Думаю нам стоит поехать в Афтон.

Когда Люк смотрит на меня, на лбу пролегаю морщины, а руки крепко цепляются за руль.

— Серьезно?

— Да. — Я приподнимаюсь и засовываю телефон в карман джинсов. — Мама сказала, что Калеб собирается выдвигать обвинения против Кайдена.

Он направляет свое внимание на дорогу, поворачивая грузок на стоянку напротив моего общежития.

— Да ты шутишь?

Я застегиваю пальто и надеваю перчатки.

— Нет, и мне нужно это исправить... как-нибудь. Это все из-за меня.

Он паркует грузовик ближе к входу, кладя руку на рычаг передач и переключая его. Игравшее радио и двигатель отключаются. Интересно, он в курсе, почему Кайден избил Калеба той ночью, говорил ли он ему об этом?

— Ладно, договорились. — Люк смотрит на общежитие Макинтайр перед нами. Это самая высока из общаг в Университете Вайоминга, и она кажется одинокой, возвышаясь над остальными. — Ты хочешь поехать сегодня или утром?

Я хватаю ручку двери и тяну за нее.

— Утром. Хочу чтобы Сет тоже поехал, если ты не против.

Он кивает и достает пачку сигарет с приборной панели.

— Будет здорово, пока вы, ребята, не начнете хлюпать носами в этой рухляди. Это кусок дерьма, но машина Сета никогда не доберется до Афтона с таким снегом.

Я открываю дверь.

— Он справится с этим, я уверена. — Двигаюсь ногами к краю сиденья, готовясь спрыгнуть вниз.

— Келли, — зовет меня Люк. — Есть ли какой-нибудь способ исправить это? Остановить Калеба? Ты знаешь, если он предъявит обвинения, Кайдена выгонят из команды. Он, наверное, никогда не сможет играть снова. И возможно его исключат из университета. Ко всему прочему ему, скорее всего, придется сесть в тюрьму или заплатить дохренище бабок, что он не сможет себе позволить без помощи отца. — Он замолкает, размышляя. — Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке... Иногда, люди оказавшиеся на самом дне – сдаются... — Его голос смягчается, словно лист падающий на землю. — Как моя сестра.

Серьезность ситуации сдавливает мою грудь, и я спрыгиваю, хватаясь за дверь для поддержки. Я помню, что у Люка была сестра. Он не говорил, как она умерла, но после его слов, мне становится интересно, было ли это самоубийством.

Прижимаю ладонь к ноющему от боли сердцу и разворачиваюсь в сторону кабины.

— Я попробую это исправить. Мне просто нужно выяснить как.

И я уже знаю как. Главный вопрос: "могу ли я это сделать?" Могу ли я, наконец, сказать все вслух, противостоять ему, угрожать и сделать так, чтобы он испугался до чертиков и убежал. Могу ли рассказать все маме, папе и брату? Могу ли довериться им, чтобы они поверили мне и были на моей стороне?