Этот недобрый какой-то рёв добавил мраку.
И вдруг — посрамлены были скептики! посрамлены были от- чаявшиеся! посрамлены были все, говорившие, что не будет по- щады и не о чем просить. Только ортодоксы могли торжество- вать. 22 июня внешнее радио объявило: требования лагерников приняты! В Кенгир едет член Президиума ЦК!
Розовая точка обратилась в розовое солнце, в розовое небо! Значит, можно добиться! Значит, е с т ь справедливость в нашей стране! Что-то уступят нам, в чём-то уступим мы. В конце кон- цов, и в номерах можно походить, и решётки на окнах нам не мешают, мы ж в окна не лазим. Обманывают опять? Так ведь не требуют же, чтобы мы до этого вышли на работу!
Как прикосновение палочки снимает заряд с электроскопа и облегчённо опадают его встревоженные листочки, так объявление внешнего радио сняло тягучее напряжение последней недели.
И даже противные трактора, поработав с вечера 24 июня, замолкли.
Тихо спалось в сороковую ночь мятежа. Наверно, завтра он и приедет, может, уже приехал…
На раннем рассвете 25 июня в пятницу в небе развернулись ракеты на парашютах, ракеты взвились и с вышек — и наблюда- тели на крышах бараков не пикнули, снятые пулями снайперов. Ударили пушечные выстрелы! Самолёты полетели над лагерем бреюще, нагоняя ужас. Прославленные танки Т-34, занявшие ис- ходные позиции под маскировочный рёв тракторов, со всех сто- рон теперь двинулись в проломы. За собой одни танки тащили цепи колючей проволоки на козлах, чтобы сразу же разделять зо- ну. За другими бежали штурмовики с автоматами в касках. (И ав- томатчики, и танкисты получили водку перед тем. Какие б ни бы- ли спецвойска, а всё же давить безоружных спящих легче в пья- ном виде.) С наступающими цепями шли радисты с рациями. Ге- нералы поднялись на вышки стрелков и оттуда при дневном све- те ракет (а одну вышку зэки подожгли своими угольниками, она горела) подавали команды: «Берите такой-то барак!.. Кузнецов находится там-то!..»
Проснулся лагерь — весь в безумии. Одни оставались в бара- ках на местах, ложились на пол, думая так уцелеть и не видя смысла в сопротивлении. Другие поднимали их идти сопротив-
ляться. Третьи выбегали вон, под стрельбу, на бой или просто ища быстрой смерти.
Бился 3-й лагпункт — тот, который и начал. Они… швыряли камнями в автоматчиков и надзирателей, наверно, и серными угольниками в танки… Какой-то барак два раза с «ура» ходил в контратаку…
Танки давили всех попадавшихся по дороге, наезжали на кры- лечки бараков, давили там. Танки притирались к стенам бараков и давили тех, кто виснул там, спасаясь от гусениц. Семён Рак со своей девушкой в обнимку бросились под танк и кончили тем. Танки вминались под дощатые стены бараков и даже били внутрь бараков холостыми пушечными выстрелами. Вспоминает Фаина Эпштейн: как во сне, отвалился угол барака, и наискосок по не- му, по живым телам, прошёл танк; женщины вскакивали, мета- лись; за танком шёл грузовик, и полуодетых женщин туда бросали.
Пушечные выстрелы были холостые, но автоматы и штыки винтовок — боевые. Женщины прикрывали собой мужчин, чтобы сохранить их, — кололи и женщин! Раненная в лёгкое, сконча- лась член Комиссии Супрун, уже бабушка. Некоторые прятались в уборные, их решетили очередями там.
Кузнецова арестовали в бане, в его КП, поставили на колени. Слученкова со скрученными руками поднимали на воздух и бросали обземь.
Потом стрельба утихла. Кричали: «Выходи из бараков, стре- лять не будем!» И действительно, только били прикладами.
По мере захвата очередной группы пленных её вели в степь через проломы, через внешнюю цепь конвойных кенгирских сол- дат, обыскивали и клали в степи ничком, с протянутыми над го- ловой руками. Между такими распято лежащими ходили лётчики МВД и надзиратели и отбирали, опознавали, кого они хорошо раньше видели с воздуха или с вышек.
Убитых и раненых было: по рассказам — около шестисот, по материалам производственно-плановой части Кенгирского отделе- ния, как мои друзья познакомились с ними через несколько ме- сяцев, — более семисот *. Ранеными забили лагерную больницу и стали возить в городскую.
Рыть могилы заманчиво было заставить оставшихся в живых,
* 9 января 1905 года было убитых около 100 человек. В 1912 году, в зна- менитых расстрелах на Ленских приисках, потрясших всю Россию, было убитых 270 человек, раненых — 250.
но для большего неразглашения это сделали войска: человек триста закопали в углу зоны, остальных где-то в степи.
Весь день 25 июня заключённые лежали ничком в степи под солнцем (все эти дни — нещадно знойные), а в лагере был сплош- ной обыск, взламывание и перетрях. Потом в поле привезли во- ды и хлеба. У офицеров были заготовлены списки. Вызывали по фамилиям, ставили галочку, что — жив, давали пайку и тут же разделяли людей по спискам.
Члены Комиссии и другие подозреваемые были посажены в лагерную тюрьму. Больше тысячи человек — отобраны для отправки кто в закрытые тюрьмы, кто на Колыму.
26 июня весь день заставили убирать баррикады и заделывать проёмы.
27 июня вывели на работу. Вот когда дождались железно- дорожные эшелоны рабочих рук.
Суд над верховодами был осенью 1955 года, разумеется закрытый, и даже о нём-то мы толком ничего не знаем…
На могилах бывает особенно густая зелёная травка.
А в 1956 году и самую ту зону ликвидировали — и тогда тамошние жители из неуехавших ссыльных разведали всё-таки, где похоронили тех, — и приносили степные тюльпаны.
Мятеж не может кончиться удачей.
Когда он победит — его зовут иначе…
(Бёрнс)
Всякий раз, когда вы проходите в Москве мимо памятника Долгорукому, вспоминайте: его открыли в дни кенгирского мятежа — и так он получился как бы памятник Кенгиру.
Г л а в а 1
ССЫЛКА ПЕРВЫХ ЛЕТ СВОБОДЫ
Наверно, придумало человечество ссылку раньше, чем тюрьму. Изгнание из племени ведь уже было ссылкой. Соображено было рано, как трудно человеку существовать, оторванному от привыч- ного окружения и места. Всё не то, всё не так и не ладится, всё временное, ненастоящее, даже если зелено вокруг, а не вечная мерзлота.
И в Российской империи со ссылкой тоже не запозднились: она законно утверждена при Алексее Михайловиче Соборным Уложением 1648 года. Но и ранее того, в конце XVI века, ссыла- ли безо всякого Собора: опальных каргопольцев; затем угличан, свидетелей убийства царевича Димитрия. Просторы разрешали — Сибирь уже была наша. Так набралось к 1645 году полторы ты- сячи ссыльных. А Пётр ссылал многими сотнями. Елизавета заме- няла смертную казнь вечной ссылкой в Сибирь. В начале XIX ве- ка ссылалось, что ни год, от 2 до 6 тысяч человек. В конце века числилось ссыльных единовременно 300 тысяч.
Ссылка так развита была в России именно потому, что мало было отсидочных тюрем.
Подразумеваемой, всем тогда естественной, а нам теперь уди- вительной особенностью ссылки последнего царского столетия была её индивидуальность: по суду ли, административно ли, но ссылку определяли отдельно каждому, никогда — по групповой принадлежности.
А что такое была ссылка Радищева? В посёлке Усть-Илимский Острог он купил двухэтажный деревянный дом (кстати — за 10 рублей) и жил со своими младшими детьми и свояченицей, за- менившей жену. Работать никто и не думал его заставлять, он вёл жизнь по своему усмотрению и имел свободу передвижения по всему Илимскому округу. Что´ была ссылка Пушкина в Михайлов- ское, — теперь уже многие представляют, побывав там экскурсан- тами. Подобной тому была ссылка и многих других писателей и деятелей: Тургенева — в Спасское-Лутовиново, Аксакова — в Варварино (по его выбору).
Такая мягкость ссылки простиралась не только на именитых и знаменитых людей. Её испытали и в XX веке многие револю- ционеры и фрондёры, особенно — большевики: их не опасались.
Сталин, уже имея за спиной 4 побега, был на 5-й раз сослан… в саму Вологду.
Но даже и такая ссылка, по нашим теперь представлениям льготная, ссылка без угрозы голодной смерти, воспринималась ссылаемым подчас тяжело. Многие революционеры вспоминают, как болезнен пришёлся им перевод из тюрьмы с её обеспеченным хлебом, теплом, кровом и досугом — в ссылку, где приходится одному среди чужих измысливаться о хлебе и крове. А когда изыскивать их не надо, то, объясняют они (Ф. Кон), ещё хуже:
«ужасы безделья… Самое страшное то, что люди обречены на без- действие», — и вот некоторые уходят в науки, кто — в наживу, в коммерцию, а кто — спивается от отчаяния. Точней сказать — от перемены почвы, от сбива привычного образа жизни, от обрыва корней, от потери живых связей.
Вот это и есть та мрачная сила ссылки — чистого перемеще- ния и водворения со связанными ногами, о которой догадались ещё древние властители, которую изведал ещё Овидий.
Пустота. Потерянность. Жизнь, нисколько не похожая на жизнь…
* * *
В перечне орудий угнетения, которые должна была навсегда размести светлая революция, на каком-нибудь четвёртом месте числилась, конечно, и ссылка.
Но едва лишь первые шаги ступила революция своими кри- веющими ножками, ещё не возмужав, она поняла: нельзя без ссылки! Вот подлинные слова Тухачевского, народного героя, по- том и маршала, о 1921 годе в Тамбовской губернии: «Было реше- но организовать ш и р о к у ю в ы с ы л к у бандитских (чи- тай — «партизанских». — А. С.) семей. Были организованы о б - ш и р н ы е к о н ц л а г е р я, куда предварительно эти семьи заключались»*.
Уже 16 октября 1922 при НКВД была создана постоянная Ко- миссия по Высылке «социально-опасных лиц, деятелей антисовет- ских партий», то есть всех, кроме большевицкой.
Но осталась в ссыльной традиции и кое-какая помеха, имен- но: иждивенческое настроение ссыльных, что государство обяза- но их кормить. Царское правительство н е с м е л о заставлять
* Тухачевский. М. Борьба с контрреволюционными восстаниями // Война и революция. — М., 1926. — Кн. 8. — С. 10.
Глава 1 — ССЫЛКА ПЕРВЫХ ЛЕТ СВОБОДЫ 455
ссыльных увеличивать национальный продукт. И профессиональ- ные революционеры считали для себя унизительным работать. В Якутии имел право ссыльно-поселенец на 15 десятин земли. Не то чтоб революционеры бросались эту землю обрабатывать, но очень держались за землю якуты и платили революционерам «от- ступного», арендную плату, расплачивались продуктами, лошадь- ми. И ещё, кроме того, платило царское государство своему по- литическому врагу в ссылке: 12 рублей в месяц кормёжных и 22 рубля в год одёжных. И Ленин в шушенской ссылке получал (не отказывался) 12 рублей в месяц. Сибирские цены были в 2—3 ра- за ниже российских, и потому казённое содержание ссыльного было даже избыточным. Например, Ленину оно дало возможность все три года безбедно заниматься теорией революции, не беспо- коясь об источнике существования.
Ну разумеется, на таких нездоровых условиях не могла осно- ваться наша советская политическая ссылка. С 1929 стали разра- батывать ссылку в сочетании с принудительными работами.
«Кто не работает — тот не ест» — вот принцип социализма. Однако и при желании работать — сам тот заработок полу- чить ссыльным было нелегко. Ведь конец 20-х годов известен у
нас большой безработицей.
Приходилось крошечки со стола да сметать в рот.
Вот как упала русская политическая ссылка! Не оставалось времени спорить и протесты писать. И горя такого не знали: как им справиться с бессмысленным бездельем… Забота стала — как с голоду не помереть.
В первые советские годы в стране, освобождённой наконец от векового рабства, гордость и независимость политической ссылки опала, как проколотый шар надувной. Едва общественное мнение заменено было мнением организованным — и низверглись ссыль- ные с их протестами и правами под произвол тупых зачуханных гепеушников и бессердечных тайных инструкций.
Ослаблены были ссыльные и отчуждённостью от них местно- го населения: местных преследовали за какую-либо близость к ссыльным, провинившихся самих ссылали в другие места, а мо- лодёжь исключали из комсомола.
Обессиленные равнодушием страны, советские ссыльные поте- ряли и волю к побегам. У ссыльных царского времени побеги бы- ли весёлым спортом: пять побегов Сталина, шесть побегов Ноги- на, — грозила им за то не пуля, не каторга, а простое водворе- ние на место после развлекательного путешествия. Но коснеющее, но тяжелеющее ГПУ со средины 20-х годов наложило на ссыль-
ных партийную круговую поруку: все сопартийцы отвечают за своего бежавшего. И уже так не хватало воздуха, и уже так был прижимист гнёт, что социалисты, недавно гордые и неукротимые, приняли эту поруку! Они теперь сами, своим партийным реше- нием запрещали себе бежать!
Да и к у д а бежать? К к о м у бежать?..
————————
До начала 30-х годов сохранялась и самая смягчённая форма: не ссылка, а минус. В этом случае репрессированному не указы- вали точного места жительства, а давали выбрать город за мину- сом скольких-то.
Минус был булавкой: им прикалывалось вредное насекомое и так ждало покорно, пока придёт ему черёд арестоваться по- настоящему.
Ссылка была — предварительным овечьим загоном всех на- значенных к ножу. Ссыльные первых советских десятилетий бы- ли не жители, а ожидатели — вызова т у д а. (Были умные лю- ди — из бывших, да и простых крестьян, ещё в 20-е годы поняв- шие всё предлежание. И, окончив первую трёхлетнюю ссылку, они на всякий случай там же, например в Архангельске, остава- лись. Иногда это помогало больше не попасть под гребешок.)
Вот как для нас обернулась мирная шушенская ссылка. Вот чем была у нас догружена овидиева тоска*.
* Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 17 г. н. э.) — римский поэт. В 8 г. н. э. был сослан императором Октавианом Августом на берега Чёр- ного моря, в Добруджу. Изгнание переносил тяжело, о чём свидетельству- ют его «Скорбные элегии» и «Понтийские послания», молил о помилова- нии, но ни Август, ни вслед за ним Тиберий не вернули поэта из ссыл- ки, где он и умер на девятом году изгнания. — Примеч. ред.
Г л а в а 2
МУЖИЧЬЯ ЧУМА
Тут пойдёт о малом, в этой главе. О пятнадцати миллионах душ. О пятнадцати миллионах жизней.
Конечно, не образованных. Не умевших играть на скрипке. Не узнавших, кто такой Мейерхольд или как интересно заниматься атомной физикой.
Во всей Первой Мировой войне мы потеряли убитыми и про- павшими без вести меньше двух миллионов. Во всей Второй — двадцать миллионов (это — по Хрущёву, а по Сталину — только семь). Так сколько же од! Сколько обелисков, вечных огней, ро- манов и поэм! — да четверть века вся советская литература этой кровушкой только и напоена.
А о той молчаливой предательской Чуме, сглодавшей нам 15 миллионов мужиков, — и это по самому малому расчёту и толь- ко кончая 1932 годом! — да не подряд, а избранных, а становой хребет русского народа, — о той Чуме нет книг. А о 6 миллионах выморенных вослед искусственным большевицким голодом — о том молчит и родина наша, и сопредельная Европа. На изобиль- ной Полтавщине в деревнях, на дорогах и на полях лежали не- убранные трупы. В рощицы у станций нельзя было вступить — дурно от разлагающихся трупов, среди них и младенцев. На Ку- бани было едва ли не жутче. И в Белоруссии во многих местах собирали мертвецов приезжие команды, своим — уже некому было хоронить.
И трубы не будят нас встрепенуться. И на перекрёстках про- сёлочных дорог, где визжали обозы обречённых, не брошено даже камешков трёх.
————————
С чего это всё началось?
Все 20-е годы открыто козыряли, кололи, попрекали: кулак! кулак! кулак! Приуготовлялось в сознании горожан, что жить с
«кулаком» на одной земле нельзя.
Истребительная крестьянская Чума подготовлялась, сколько можно судить, ещё с ноября 1928 года. А в начале 1930 возгла- шено публично (постановление ЦК ВКП(б) от 5 января об уско-
рении коллективизации): партия имеет «полное основание перей- ти к политике ликвидации кулачества как класса».
Хорошо понятен принцип «раскулачивания» на детской доле. Вот Шурка Дмитриев из деревни Маслено (Селищенские казармы у Волхова). В 1925 году, по смерти своего отца Фёдора, он остал- ся тринадцати лет, единственный сын, остальные девчонки. Кому ж возглавить отцовское хозяйство? Он взялся. И девчонки, и мать подчинились ему. Теперь как занятой и взрослый раскланивался он со взрослыми на улице. Он сумел достойно продолжить труд отца, и были у него к 1929 году закрома полны зерна. Вот и кулак! Всю семью и угнали!..
Адамова-Слиозберг рассказывает о встрече с девочкой Мотей, посаженной в 1936 году в тюрьму за самовольный уход — пеш- ком две тысячи километров! спортивные медали за это надо да- вать — из уральской ссылки в родное село Светловидово под Та- русой. Малолетней школьницей она была сослана с родителями в 1929 году, навсегда лишена учёбы. Учительница ласково звала её
«Мотя-Эдисончик»: девочка не только отлично училась, но имела изобретательский склад ума, она какую-то турбинку ладила от ручья и другие изобретения для школы. Через семь лет потянуло её хоть глянуть на брёвна той недостижимой школы — и полу- чила за то «Эдисончик» тюрьму и лагерь.
Дайте-ка детскую судьбу такую из XIX века!
Под раскулачивание непременно подходил всякий мельник — а кто такие были мельники и кузнецы, как не лучшие техники русской деревни?
Да у кого был дом кирпичный в ряду бревенчатых или двух- этажный в ряду одноэтажных — вот тот и кулак, собирайся, сво- лочь, в шестьдесят минут! Не должно быть в русской деревне до- мов кирпичных, не должно двухэтажных! Назад, в пещеру! Топись по-чёрному! Это наш великий преобразующий замысел, такого ещё в истории не было.
Но главный секрет — ещё не в том. Иногда кто и лучше жил, — если быстро вступал в колхоз, оставался дома. А упорный бедняк, кто заявленья не подавал, — высылался.
Ни в каком не «раскулачивании» было дело, а в насильствен- ном вгоне в колхоз. Никак иначе, как напугав до смерти, нельзя было отобрать у крестьян землю, обещанную революцией, — и на эту же землю их же посадить крепостными.
И вот по деревне, уже много раз очищенной от зерна, снова шли грозные вооружённые активисты, штыками искалывали зем-
лю во дворах, молотками выстукивали стены в избах — иногда разваливали стену — и оттуда сыпалась пшеница. Уже для напу- га больше вспарывали ножами и подушки. Хозяйская малая де- вочка подпырнула отбираемый мешок и отсочила себе пшенич- ки, — «воровка!» — закричала на неё активистка и сапогом вы- била, рассыпала пшеницу из девочкиного подола. И не дала со- бирать по зёрнышку.
Это была вторая гражданская война — теперь против кресть- ян. Это был Великий Перелом, да, только не говорят — ч е г о п е р е л о м?
Русского хребта.
————————
Нет, согрешили мы на литературу соцреализма — описано у них раскулачивание, описано — и очень гладко, и с большой симпатией.
Только не описано, как в длинном порядке деревни — и все заколочены окна. Как идёшь по деревне — и на крылечке видишь мёртвую женщину с мёртвым ребёнком на коленях. Или сидяще- го под забором старика, он просит у тебя хлеба — а когда ты идёшь назад, он уже завалился мёртвый.
Нам только тех узелков малых не покажут, с которыми до- пускают семью на казённую телегу. Мы не узнаем, что в доме Твардовских в лихую минуту не оказалось ни сала, ни даже пе- чёного хлеба, — и спас их сосед, Кузьма многодетный, тоже не богач, — принёс на дорогу.
А саму д о р о г у, сам путь этот крестный, крестьянский, — уж этот соцреалисты и вовсе не описывают. Погрузили, отправи- ли — и сказке конец.
А грузили их: хорошо, если по тёплому времени в телеги, а то — на сани, в лютый мороз и с грудными детьми, и с малы- ми, и с отроками. Через село Коченево (Новосибирской области) в феврале 1931, когда морозы перемежались буранами, — шли, и шли, и шли окружённые конвоем бесконечные эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя. И в избы вой- ти обогреться — дозволялось им только с разрешения конвоя, на короткие минуты, чтоб не держать обоза. Все тянулись они в на- рымские болота — и в ненасытимых этих болотах остались все. Но ещё раньше, в жестоком пути, околевали дети.
С тех пор как Ирода не стало — это только Передовое Уче-
ние могло нам разъяснить: как уничтожать до младенцев. Гитлер уже был ученик, но ему повезло: прославили его душегубки, а вот до наших нет никому интереса.
Знали мужики, что´ их ждёт. И если счастье выпадало, слали
их эшелонами через обжитые места, то своих детей малых, но уже умеющих карабкаться, они на остановках спускали через око- шечки: живите по людям! побирайтесь! — только б с нами не умирать.
(В Архангельске в голодные 1932—33 годы нищим детям спецпереселенцев не давали бесплатных школьных завтраков и ордеров на одежду, как другим нуждающимся.)
В эшелоне с Дона, где баб везли отдельно от казаков, одна баба в пути родила. А давали им стакан воды в день и не всякий день по 300 граммов хлеба. Фельдшера? — не спрашивай. Не ста- ло у матери молока, и умер в пути ребёнок. Где ж хоронить? Два конвоира сели в их вагон на один пролёт, на ходу открыли дверь — и выбросили трупик.
В эту жестокость трудно верится: чтобы зимним вечером в тайге сказали: вот здесь! Да разве л ю д и так могут? А ведь ве- зут — днём, вот и привозят к вечеру. Сотни-сотни тысяч именно так завозили и покидали, со стариками, женщинами и детьми.
От всех предыдущих и всех последующих советских ссылок мужицкая отличалась тем, что их ссылали ни в какой населённый пункт, ни в какое обжитое место, — а к зверям, в дичь, в пер- вобытное состояние. Нет, хуже: и в первобытном состоянии на- ши предки выбирали посёлки хотя бы близ воды. Сколько живёт человечество — ещё никто не строился иначе. Но для спецпосёл- ков чекисты выбирали места (а сами мужики не имели права вы- бирать) на каменистых косогорах (над рекой Пинегой на высоте 100 метров, где нельзя докопаться до воды и ничего не вырастет на земле). В трёх-четырёх километрах бывала удобная пойма — но нет, по инструкциям не положено близ неё селить! Оказыва- лись сенокосы в десятках километров от посёлка, и сено приво- зили на лодках… Иногда прямо запрещали сеять хлеб. (Направ- ление хозяйства тоже определяли чекисты.)
Много таких спецпосёлков вымерло полностью. И теперь на их местах какие-нибудь случайные перехожие люди постепенно дожигают бараки, а ногами отшвыривают черепа.
Никакой Чингиз-хан не уничтожил столько мужика, сколько славные наши Органы, ведомые Партией.
Вот — Васюганская трагедия. В 1930 году 10 тысяч семей (значит, 50—65 тысяч человек, по тогдашним семьям) прошли че-
рез Томск, и дальше погнали их зимою пеших: сперва вниз по Томи, потом по Оби, потом вверх по Васюгану — всё ещё зим- ником. (Жителей попутных сёл выгоняли потом подбирать трупы взрослых и детей.) В верховьях Васюгана и Тары их покинули на релках (твёрдых возвышенностях средь болот). Им не оставили ни продуктов, ни орудий труда. Развезло, и дорог ко внешнему миру не стало, только две гати: одна — на Тобольск, одна — к Оби. На обеих гатях стали пулемётные заставы и не выпускали никого из душегубки. Начался мор. Выходили в отчаянии к заста- вам, молили — тут их расстреливали.
Вымерли — все.
И всё-таки — сосланные жили! По их условиям поверить в это нельзя, а — жили.
Иногда случалось, что отвозили раскулаченных в тундру или тайгу, выпускали — и забывали там: ведь отвозили их на смерть, зачем учитывать? Не оставляли им и стрелка — по глухости и дальности. И от мудрого руководства наконец отпущенное — без коня и без плуга, без рыбной снасти, без ружья, это трудолюби- вое упорное племя, с немногими, может быть, топорами и лопа- тами, начинало безнадёжную борьбу за жизнь в условиях чуть по- легче, чем в Каменный век. И наперекор экономическим законам социализма посёлки эти вдруг не только выживали, но крепли и богатели!
В таком посёлке, где-то на Оби, и не рядом, значит, с судо- ходством, а на боковом оттоке, вырос Буров, мальчиком туда по- пав. Он рассказывает, что как-то уже перед войной шёл мимо ка- тер, заметил их и пристал. А в катере оказалось районное началь- ство. Допросило — откуда, кто такие, с какого времени. Изуми- лось начальство их богатству и доброденствию, какого не знали в своём колхозном краю. Уехали. А через несколько дней приеха- ли уполномоченные со стрелками НКВД и опять, как в год Чумы, велели им в час всё нажитое покинуть, весь тёплый посёлок — и наголe´, с узелками, отправили дальше в тундру.
Не довольно ли этого рассказа одного, чтобы понять и суть
«кулаков», и суть «раскулачивания»?
Что´ ж можно было сделать с этим народом, если б дать ему вольно жить, свободно развиваться!!
————————
Нет, не перемёрла обречённая порода! И в ссылке опять-таки рождались у них дети — и так же наследственно прикреплялись
к тому же спецпосёлку. («Сын за отца не отвечает», помните?) Выходила сторонняя девушка замуж за спецпереселенца — и включалась в то же крепостное сословие, лишалась гражданских прав. Приезжала ли дочь к отцу — вписывали и её в спецпере- селенцы, исправляли ошибку, что не попала раньше.
До 50-х годов, а где и до смерти Сталина, не было у спец- переселенцев паспортов.
Но вот — пережившие двадцатилетие чумной ссылки, осво- бождённые из-под комендатуры, получившие гордые наши пас- порта, — кто ж они и что ж они внутренне и внешне? Ба! — да кондиционные наши граждане! Да точно такие же, как параллель- но воспитаны рабочими посёлками, профсоюзными собраниями и службой в Советской армии. Они так же вколачивают свою недо- черпанную лихость в костяшки домино (не старообрядцы, конеч- но). Так же согласно кивают каждому промельку на телевизоре. В нужную минуту так же гневно клеймят Южно-Африканскую Республику или собирают свои гроши на пользу Кубе.
Так потупимся же перед Великим Мясником, склоним головы и ссутулим плечи: значит, прав оказался он, сердцевед, заводя этот страшный кровавый замес и проворачивая его год от году? Прав — морально: на него нет обид! При нём, говорит на- род, было «лучше, чем при Хруще»: ведь в шуточный день 1 ап- реля, что ни год, дешевели папиросы на копейку и галантерея на
гривенник.
И тем более прав — государственно: этой кровью спаял он послушные колхозы. Нужды нет, что через четверть века оскуде- ет деревня до последнего праха и духовно выродится народ.
До смерти звенели ему похвалы да гимны, и ещё сегодня не позволено нам его обличать: не только цензор любой остановит ваше перо, но любой магазинный стоялец и вагонный сиделец поспешит задержать хулу на ваших губах.
Ведь мы уважаем Больших Злодеев. Мы поклоняемся Большим Убийцам.
Г л а в а 3
ССЫЛКА ГУСТЕЕТ
[ В главе прослежено развитие советской ссылки от 20-х годов — к 40-м и 50-м. Рассказано, как ссылка «приобрела ещё новое государственное значение свалки — того резервуара, куда сва- ливаются отходы Архипелага, чтобы никогда уже не выбраться в метрополию». ]
Г л а в а 4
ССЫЛКА НАРОДОВ
Историки могут нас поправить, но средняя наша человеческая па- мять не удержала ни от XIX, ни от XVIII, ни от XVII века массо- вой насильственной пересылки народа. Были колониальные поко- рения — на океанских островах, в Африке, в Азии, в Туркестане, победители приобретали власть над коренным населением, но как-то не приходило в неразвитые головы колонизаторов разлу- чить это население с его исконной землёю, с его прадедовскими домами. Может быть, только вывоз негров для американских плантаций даёт нам некоторое подобие и предшествие, но там не было зрелой государственной системы: там лишь были отдельные христиане-работорговцы, в чьей груди взревела огнём внезапно обнажившаяся выгода, и они ринулись каждый для себя вылавли- вать, обманывать и покупать негров по одиночке и по десяткам. Нужно было наступить надежде цивилизованного человечест-
ва — XX веку, и нужно было на основе Единственно-Верного Учения высочайше развиться Национальному вопросу, чтобы выс- ший в этом вопросе специалист взял патент на поголовное иско- ренение народов путём их высылки в сорок восемь, в двадцать четыре и даже в полтора часа.
